Текст книги "Шпага чести"

Автор книги: Владимир Лавриненков

Соавторы: Николай Беловол
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Со стороны советского командования никаких возражений и задержек не последовало. Наоборот, было обещано уже завтра прислать Ли-2 – для переброски отпускников в Москву. Оттуда на Родину они будут добираться через Тегеран.

Счастливцы впопыхах собирали чемоданы. Брали самое необходимое, остальное – утепленные сапоги, свитера, куртки – поручали на хранение остающимся.

К ужину официантки по-праздничному сервировали столы, украсили столовую сосновыми ветками и плакатами: «Слава старичкам!», «Хорошего отпуска!», «Счастливого возвращения в полк!».

К прощальному торжеству прилетел Георгий Нефедович Захаров.

Генерал был чем-то сильно озабочен. Вместо того чтобы направиться к своему почетному месту во главе стола, он позвал Пуйяда в уединенную комнату; там они с глазу на глаз о чем-то поговорили.

Комполка вышел сосредоточенным, собранным. Когда его видели таким, знали: произошло что-то очень важное.

– Всех отпускников, – сказал он твердо, решительным голосом, – приглашаю пройти со мной в ельник. Есть разговор.

Ничего не понимая, счастливцы – Альбер, Риссо, де ля Пуап, Лоран, Мурье, Муане, Монье, Сент-Фалль, Жаннель, Соваж, де Панж и Лебединский двинулись за подполковником.

– Может, Францию снова сдали бошам? – успел высказать догадку Лоран.

– Нет, наверное, встал вопрос о том, как перебросить туда твою невесту Риту? – поддел Александра де Панж.

– Вот что, господа, – обратился Пуйяд к офицерам, обступившим его тесным кружком, – генерал Захаров доверил мне совершенно секретную информацию и просил поделиться ею с вами. Дело в том, что через несколько дней начнется большая Восточно-Прусская операция. На нашем направлении она, возможно, будет последней. Командир дивизии ни на чем не настаивает. Сказал, что мы совершенно свободны в выборе, и он примет наше решение, каким бы оно ни было.

Наступила минута тягостной тишины.

Стало зябко: прихватывал мороз – вестник третьей русской зимы. В небольшой группе «несбиваемых», как назвал отпускников Луи Дельфино, были участники всех кампаний. За плечами у каждого – побеги из плена и тюрем, Бельгия, Англия, Испания, Дания, Мадагаскар, Ливия, Эфиопия, Сирия, Иран, Курск, Орша, Витебск, Смоленск… Люди, испытавшие все, что бывает на войне, прошедшие сквозь её горнило, закаленные, мужественные. Почему молчат они сейчас? О чем думает де ля Пуап? Какие мысли одолели Александра Лорана, час назад весело распевавшего «О, Париж, мой Париж…»? Отчего погрустнел Жорж Лебединский?

Многие мысли промелькнули в их отчаянных головах, но все слилось в едином мнении, которое высказал Марсель Альбер:

– Мой командир, если мы здесь будем продолжать корчить из себя трусов, другие оставят нас без водки за сбитые самолеты!

Эти слова словно прорвали дамбу. Все зашумели, загалдели.

– Будем сражаться до конца!

– С отпусками потерпим.

– Кому суждено еще раз побывать во Франции – тот побывает.

Веселой, возбужденной толпой все ввалились в столовую.

– Господа, – объявил Пьер Пуйяд, – мы остаемся. Прощальный ужин отменяется, вернее, начинается ужин дружеский.

– Тем более что есть другой хороший повод: вашему командиру присвоено звание полковника, – добавил Захаров.

– Ура! – трижды раздалось так дружно, будто все заранее ждали этого известия.

Если у кого и было омрачено настроение отменой отпусков, то оно быстро улучшилось.

Генерал Захаров не мог скрыть волнения. Его глаза выражали не просто дань уважения к собратьям по оружию, а гораздо большее – отеческую нежность и любовь к ним.

Информация, переданная Пуйяду командиром дивизии, лишилась грифа секретности 16 октября.

Все вокруг потряс оглушительный грохот, напоминавший горный обвал. Мощной артиллерийской подготовкой, поддержанной авиацией, началось большое наступление советских войск в Восточной Пруссии.

– Ну, орлы-раяки, настоящая работа продолжается. Вылетаем вместе с восемнадцатым гвардейским полком, которым снова командует вернувшийся из госпиталя полковник Голубов, – обратился к своим летчикам Пуйяд.

Последнее сообщение вызвало оживление в строю пилотов. Все они любили этого истинного богатыря русской земли, были рады его возвращению.

Пуйяд подождал, пока улеглось возбуждение, и продолжал:

– Наша задача – прикрывать наступающий Тацинский танковый корпус, обеспечивать действия бомбардировщиков русских, нейтрализовать ряд аэродромов противника. Руководство дивизией, как и раньше, будет осуществлять генерал Захаров. А теперь слушайте обращение командующего нашей воздушной армией генерала Хрюкина.

– «Товарищи офицеры, сержанты, солдаты! Настал долгожданный, желанный час. Мы стоим у границ Восточной Пруссии. Под нашими крыльями – логово страшного зверя. Уничтожить его – приказ Родины.

Вперед, за полное поражение фашистской Германии!

Смерть немецким оккупантам!»

Через несколько минут в Антонове стартовали «нормандцы», в Средниках – голубовцы.

Внизу – Восточная Пруссия, цитадель германской военщины и реакции, плацдарм агрессии против славян. Он ощетинился тысячами долговременных оборонительных сооружений из железобетона, опутанных паутиной траншей, ходов сообщения, рядами противотанковых рвов, проволочных заграждений и минных полей.

Где-то здесь, в глубинных бронированных бункерах, находилась ставка Гитлера.

Фашисты будут зубами держаться за этот край.

Враг, ошеломленный мощным огневым шквалом, пока молчит, не отвечает на удар. Видимо, собирается с силами, соображая, какой урон ему нанесен.

«Внимание! Группам Запаскина и Альбера атаковать аэродром Югштейн. Серегину и Шаллю – блокировать аэродром Бурдниенен», – раздается в наушниках голос генерала Захарова.

Звучат короткие ответы: «Вас понял!» И юркие «яки», как бы опрокидываясь на крыло, входят в крутое пике.

Югштейн – это скопище более тридцати немецких самолетов. Осатанело бьют зенитки. Опомнились, гады!

Четыре «фоккера» пытаются взлететь. Капитан Запаскин меткой очередью пригвождает их к земле. Его подчиненные обрушили смертоносный огонь на зенитчиков. «Яки», пройдясь над самолетными стоянками, оставили после себя огромные султаны взрывов, взметнувшие высоко в небо груды искореженного металла. Прошло две минуты – и всей вражеской техники как не бывало.

Такая же картина происходила и на аэродроме Бурдниенен. 10 гвардейцев во главе с Анатолием Голубовым и 10 «нормандцев» под командованием Рене Шалля громили автомашины, «Фокке-Вульфы-190»…

– Барахтаев, я – Серегин. Атакую взлетающего лидера, займись его ведомым.

– Тарасов, смотри в оба!

– Я – Шалль! Захожу на зенитную батарею!

– Де Жоффр, прикрой комэска!

Четыре эскадрильи – две советских и две французских – уничтожили на земле более восьмидесяти немецких самолетов. Добротно сделав свое дело, они ушли восполнять боезапас и горючее.

В это время эскадрильи Василия Барсукова, Ива Майе, Пьера Матраса прикрывали колонну бомбардировщиков, наносящих удар по объектам врага к югу от Шталуниенена. Из-за плохой видимости истребителям приходилось идти вплотную с подопечными, что не позволяло в полной мере использовать маневренные качества Як-3. А тут, как назло, откуда ни возьмись – целая свора «мессов». Французы делали все возможное, чтобы не дать им приблизиться к Пе-2 на дальность открытия прицельного огня. Гастон де Сент-Марсо, Пьер Лорийон смертоносными молниями носились прямо у них под носом, но все же гитлеровцам удалось повредить один бомбардировщик – тот вынужден был выйти из боя.

Пуйяд через подвижную радиостанцию Луничкина связался с Захаровым:

– Мой генерал, разрешите вместо эскортирования Пе-два на задания организовать постоянное патрулирование в зоне действия пикирующих бомбардировщиков.

– Дорогой Пьер, на твоем участке тебе виднее, поступай, как находишь нужным, – был ответ.

Тактическая перестройка сразу же улучшила результаты – на землю рухнули три Ме-109Ф. Их сбили Пуйяд, Сент-Марсо, Монье-Попов. Вот что значит раскованность маневра!

Не успели эскадрильи Альбера, Шалля, Запаскина, Серегина закончить заправку горючим, поступил новый приказ: прикрыть советские танки, прорвавшиеся сквозь вражескую оборону. Шалль остается в резерве.

– По самолетам!

На месте прорыва идет ожесточенное сражение. Горят «пантеры», «тигры», но и советским Т-34 не сладко – по ним в упор бьют немецкие пушки. А тут на горизонте к тому же возникла масса черных точек – более пятидесяти Ю-88.

Правда, прибыло и нашего полку. Генерал Захаров перенацелил сюда три эскадрильи полковника Пуйяда. У них горючего минут на двадцать – для воздушного боя вполне достаточно.

– Алло, Альбер! Алло, Альбер! «Юнкерсов» прикрывают «мессы», свяжите их боем, – слышится голос Пуйяда.

– Понял. Вижу. Выполняю.

Марсель бросает эскадрилью на вражеских истребителей, а две другие наваливаются на Ю-88. В воздухе калейдоскоп, в котором трудно разобраться. Небо взрывалось, горело, дымило, бросало на землю, разбивая в щепки, крестоносные машины, сжигало купола парашютов, на которых выбрасывались фашистские летчики.

Воздушное сражение развернулось па огромном пространстве, стало делиться на отдельные огненные очаги.

Альбер, последний из оставшихся в живых «трех мушкетеров», окинул взглядом представшую перед ним панораму и сказал себе:

– Начинается ближний бой. Теперь успех будет за тем, у кого острее шпага и точнее глаз.

Марсель врезался в гущу наседавших на него «мессов», скрещивая с ними огненные трассы.

Пуйяд, Дельфино, де ля Пуап «приземлили» три «Фокке-Вульфа-190». Четверка Андре, Риссо, Кюффо, Табуре довела свой счет до девяти. С шестью «фоккерами» сцепились Марки и Кастен, и четыре из них отправили в преисподнюю.

И только Лорийону не везло. Он надежно прикрывал Пуйяда, но ему хотелось и своей личной победы. Командир понял его состояние:

– Не горюй, Пьер, война еще не кончается. Завтра наверстаешь свое, – утешил по радио.

Пуйяд должен уводить «яков» – на исходе горючее. А тут появляется 15 свеженьких «фоккеров». Генерал Захаров бросает в бой резерв – эскадрильи Рене Шалля и Василия Барсукова. Пока те подходили, звено Резникова сражалось с втрое превосходящим противником. Полковник Голубов со своим ведомым едва поспевал от одного места к другому, выручая своих бойцов. Вот комполка заметил, что к Резникову, сбившему двух фашистов, пристраивается в хвост вражеский истребитель. Еще миг – и трагедия неизбежна. Голубов с вертикального пикирования сваливается на врага как снег на голову. «Та-та-та», – коротко бьет его пушка, и наступает развязка.

Эскадрильи Шалля и Барсукова в действии. Сопротивление гитлеровцев сломлено, они покидают поле боя. Ни одна бомба не упала на наши танки, успешно развивающие прорыв.

Рев моторов утих только с наступлением темноты. Пуйяд и Голубов собрались у Захарова. Подводили итоги.

– Прекрасный был день, – удовлетворенно потирал руки командир дивизии. – Летчики полка «Нормандия – Неман» сбили двадцать девять самолетов, восемнадцатого полка – двадцать пять. А сколько воздушных машин врага уничтожено на земле! И ни одной потери с нашей стороны! Этот день войдет в историю дивизии как самый выдающийся.

– А для нас, – сказал Пуйяд, – это звездный час. Мы никогда не имели столько побед.

– Благодаря чему же они достигнуты? – хитро прищурился Георгий Нефедович.

– Благодаря взаимодействию и боевой взаимовыручке, мой генерал.

– Правильно, Пьер. А ведь было время, когда французы надеялись только каждый на себя.

– По этому поводу русские говорят: было да сплыло.

– Ну, что ж, отправляйтесь в свои части, порадуйте личный состав результатами, сообщите, что все отличившиеся будут представлены к наградам…

Командира полка Пуйяда встретил начальник штаба майор Вдовин. Встретил с донесением в руках, подготовленным для передачи в вышестоящий штаб. В документе значилось, что полк за день произвел 100 боевых вылетов, не имея потерь, сбил 29 и сжег на земле почти 50 вражеских самолетов.

«Да, настоящий звездный час. Такому успеху, если его не зафиксировать в документах, могут потом просто не верить. Молодец, Вдовин! Впрочем, молодцом он был давно, только я иногда недооценивал его», – думал Пуйяд. Ему не нравилось, что Вдовин – штабной офицер – совал нос в летные дела. Например, настаивал, чтобы французы возвращались с заданий не по одному, а той же группой, какой взлетали. Пуйяд глухо противился тому, пока сам не попал впросак: когда остался один, его атаковали сразу восемь «мессов». Отбился – получил наглядный урок правоты начштаба. После этого приказал всем держаться вместе до самой посадки.

– У вас конечно же есть поименный учет? – спросил Пуйяд.

– Обязательно. Пожалуйста, – протянул Вдовин новый листок.

Командир полка углубился в чтение, и перед ним предстало все воздушное сражение, прохронометрированное до минуты. В 12.00 пара Морис Шалль – Шарль Микель сразила двух «мессов»; в 12.30 по одному гитлеровцу уничтожили Дешане, Марки, де ля Пуап, Сент-Фалль; в 14.00 – пары Пуйяд – Перрен и Соваж – Пьеро сбили по два и т. д.

Бесконечный список побед. Что это: удача или случайность? Скорее всего, дали знать о себе накопленные знания и опыт, превратившиеся в подлинное боевое мастерство.

Просматривая сводку дальше, Пуйяд с удивлением прочел строки о себе: «…атакованный четырьмя Ме-109, он из положения на спине бросил машину в штопор, из которого вышел у самой земли, а затем, устремившись ввысь, с лета сразил ведущего вражеской группы…»

Когда это было, вспомнить не мог. Собственно, в той кутерьме многое делалось подсознательно, автоматически, вроде бы само собой, как и должно быть у человека, в совершенстве владеющего своим делом.

Пуйяд прошел в помещение к летчикам, чтобы обсудить с ними перипетии прошедшего дня, но говорить было не с кем: все мертвецки спали. Он почувствовал, что сон и его валит с ног.

Утром – новый подъем по тревоге.

Снова уходит весь полк. Напряжение и задания те же. В 14.00 Пуйяд взлетел с Лорийоном в четвертый раз.

Лорийон, как и прежде, полон решимости сбить врага. Теперь это ему удается – поджигает «юнкерса». И тут замечает, что Мопье-Попову грозит опасность. Бросается ему на выручку и неожиданно для самого себя оказывается лицом к лицу с фашистом. На полной скорости противники сближаются, ведут огонь из всего оружия. Лорийону везет: его снаряд разбивает капот вражеского самолета, тот окутывается дымом. Теперь можно уходить. Но в ту же сторону отворачивает и ослепленный немец. Удар – оба самолета стали падать.

Лорийон опомнился, когда до земли было уже рукой подать. С трудом выправил машину. Боже мой, что с нею сталось! Нет половины левого крыла, отбита часть стабилизатора… Мотор работает так, что, кажется, от вибрации вот-вот развалится. Внизу – танковое сражение. Там пилота никто не ждет. Надо держаться в воздухе, чудом держаться. Куда же лететь? Вспомнилось наставление Риссо: «Хочешь благополучно выйти из переделки, смотри, чтобы солнце было справа, если оно светило слева, когда шел на задание». Немудреное правило, а в такой обстановке здорово выручает.

Сам себе не веря, Пьер Лорийон все же добрался до аэродрома. А на посадке самолет вышел из повиновения, перевернулся на спину и в таком положении скользил по обледеневшей полосе, пока во что-то не уперся.

Через час Лорийон как ни в чем не бывало просил у Пуйяда новый самолет.

– Две ссадины за две победы – счет подходящий, не так ли? – говорил он.

– Это, конечно, приемлемо, – отвечал Пуйяд, – только с новым «яком» дело обстоит худо. Риссо и Фару вернулись из Москвы с пополнением – целых семь человек. Им тоже нужны машины.

Новички – Анри Жорж, Пьер Блетон, Морис Гидо, Морис Монж, Жан Пикено, Леон Углофф, Шарль Ревершон – совершили перелет прямо из знойной Африки. Это были, так сказать, последние из могикан: больше «Нормандия-Неман» получать пополнение не будет.

Новичкам предстояло испытать в России многое из того, что испытали первые «нормандцы» в суровом 1942 году. Правда, сейчас иная ситуация. Неизвестность, неопределенность будущего не гложет сознание: вырисовываются контуры великой Победы. Но и на долю вновь прибывших достанется немало, напереживаются, узнают, почем фунт лиха. Уже сегодня им довелось почувствовать, куда попали. Командир полка, весь взмокший, успел лишь на минуту выскочить из кабины истребителя, чтобы пожать руки новичкам и сказать:

– Ребята, когда получите эмблемы «Нормандии – Немана», прикрепите их себе на фуражки. – И улетел снова.

В день прибытия новичков отправляли в госпиталь полуживого Эмона. Видели они и весьма необычную посадку Лорийона.

Пьер Пуйяд, выбравший время познакомиться с пополнением и понаблюдать за ним, заметил, что высокий, стройный брюнет Ревершон вроде бы уже скис.

– Вам уже грустно у нас? – спросил он.

– Что вы, господин полковник, я расстроился, услышав, что самолетов мало.

– А кто вас надоумил направить стопы в «Нормандию – Неман»?

– Альбер Мирле. Он сказал, что лично для меня здесь будет зарезервирован сектор для свободной охоты. Вот я и рванулся в Россию.

– А стреляете хорошо?

– На базе Раяк брал все призы.

– Отлично. Такие люди нам очень нужны. Отныне вашим шефом будет лейтенант Пьер Лорийон. Даю в ваше распоряжение свободный Як-три и учебный Як-семь. Когда будете готовы к вылету на задание, инструктор доложит – проверю.

Следующие восемь дней летчики не имели ни минуты передышки. Они удивлялись: откуда у немцев берутся резервы? Бьют их, бьют, а самолетов у них будто бы не уменьшается. Ясно: через Восточную Пруссию лежит ближайший путь к Берлину. Сюда Гитлер бросает все, что может. Но только нет у него уже таких пилотов, о которыми «нормандцы» сталкивались минувшим летом. Пошли юнцы, не знающие или забывающие преимущества «яка» в скорости.

Каждый день майор Вдовин отсылал донесения о новых успехах «Нормандии – Немана». А 27 октября Пьер Пуйяд лично дал радиограмму в военную миссию: «Полк добился двухсотой официальной победы над врагом. Марсель Альбер сбил 23 самолета противника».

Из-за яростного, отчаянного сопротивления фашистских войск Кенигсберг взять с ходу не удалось. Наступление приостановилось.

Для летчиков очень некстати началась пора сплошных прибалтийских туманов. Нет ничего хуже, чем сидеть в бездействии на земле, когда ты крайне нужен фронту.

Передний край к тому времени удалился далеко на запад, и следовало подумать о перебазировании полка поближе к нему.

Пуйяд послал Шика и механика Голубева на У-2 разведать аэродром близ деревни Гросс-Кальвеген.

Кто-то вслед прокричал:

– Берегись, там могут быть мины!

Да только Мишель, обрадованный тем, что ему не то переводчику, не то штурману, не то летчику – поручили столь серьезное дело, совершенно напрасно не воспринял совет. Уже в конце пробега, выкатившись за пределы летного поля, напоролся на мину, взрывом которой вырвало правую стойку шасси. Шик с Голубевым решили взяться за ремонт, но для этого было необходимо поднять машину на какие-нибудь козлы. Пошли в деревню из аккуратных, однообразных домиков под черепицей. Там – ни единой живой души. Ни собака не залает, ни курица не закудахчет. Шик взглянул на карту и все понял: это же немецкая территория. Такое событие можно было бы как-то отметить, а вместо этого приходится сидеть сложа руки у разбитого корыта. Ведь и в ближайшей деревне может не оказаться ни людей, ни какой-либо связи, ни транспорта.

Оставалось одно: ждать, пока Пуйяд пришлет сюда еще кого-нибудь. Чтобы даром не терять время, тщательно обследовали аэродром, все подозрительные места так обложили камнями, чтобы сверху было видно их. К счастью, па самой полосе ничего не обнаружили. Видимо, гитлеровцы заминировали только подступы к аэродрому.

На второй день к вечеру в небе появился «як». Но не «Нормандии – Немана», а 18-го гвардейского полка. Прилетел сам полковник Голубов. Выслушал Шика и его механика о злоключениях, покачал головой:

– Прямо беда с этими минами. Вчера у вас в полку были похороны – подорвался Жан Мансо.

– Как? Где?

– Пошел с Перроном в лес побродить. Оторвало руку и ногу. Умер на руках у товарищей.

Помолчали, отдавая дань безвременно ушедшему из жизни молодому пилоту.

– Берите, Мишель, мой самолет и улетайте. Такой уговор у меня с Пуйядом на случай, если я здесь застану вас. Догоняйте свой полк – он убывает в Москву.

– Зачем? – вырвалось у обоих одновременно.

– На встречу, как вы говорите, с Большим Шарлем.

– Генералом де Голлем?

– Именно с ним. Торопитесь, Мишель, ваши товарищи уже в пути, сегодня выехали грузовиками в Каунас. Свяжитесь с моими, передайте, пусть перебираются сюда.

– Так здесь же собирался садиться наш полк.

– Пока неизвестно, где он в будущем приземлится. Да и здесь места хватает. В тесноте, говорят, да не в обиде.

– Ну, спасибо, господин полковник.

– Товарищ, – усмехнулся Голубов.

– Товарищ полковник, – поправился Мишель Шик. Он похлопал себя по карманам, извлек красиво инкрустированный нож турецкой выделки, протянул Голубову: – Не знаю, увидимся ли еще. Пусть будет вам память о нашей последней встрече.

– Благодарю, Мишель. Счастливого полета! Только в Каунасе Шик догнал попутными машинами свой полк, где он ожидал специально выделенный состав.

26 ноября Шарль де Голль вместе с министром иностранных дел Жоржем Бидо и другими сопровождающими лицами ступил на землю Баку, а оттуда проследовал в Москву. По пути глава Временного французского правительства получил возможность взглянуть на потрясшие его воображение руины Сталинграда.

Миссия де Голля состояла в заключении франко-советского договора о дальнейшей совместной борьбе против гитлеровской Германии.

Спустя неделю после высадки союзников на побережье Франции де Голль сошел с амфибии на пляж нормандского порта Курсель. Первыми его встретили местные кюре и жандарм.

– Ну вот, меня уже и признали; в лице кюре – церковь, в лице жандарма – государство, – заявил он. И послал обоих в город Байе предупредить население о своем прибытии.

Де Голлю не терпелось попасть в Бретань, где летом 1940 года скончалась его мать, успев услышать по радио обращение сына к французской нации и сказать: «Так и должно быть, я узнаю Шарля, это именно то, что он должен делать».

Бретань еще была занята фашистами, и посещение могилы матери пришлось отложить. Но он не мог и не хотел откладывать утверждение за собой права вести французов к полному освобождению.

И вот сейчас этот исключительно своеобразный человек, державший в руках национальное знамя попранной врагом, но не павшей перед ним на колени Франции, прибыл в Москву как представитель ее свободолюбивого народа.

Две недели, пока готовились переговоры, Шарль де Голль знакомился с Москвой, о удовольствием смотрел балет, посещал заводы, институты. Но самое сильное впечатление произвел на него прием в одной из воинских частей.

– Да, узнаю, это она – вечная русская армия! – воскликнул восторженно.

Он таки действительно узнавал нашу армию. Мало кому было известно, что в первую мировую войну де Голль почти три года пробыл в немецком плену вместе с будущим советским маршалом Тухачевским, который проявил исключительную твердость духа, силу воли, непоколебимую веру в победу русского оружия. Он-то и научил Шарля более-менее сносно изъясняться на своем языке.

Потом, в 1919–1921 годах, у де Голля была возможность убедиться в блестящих достоинствах советского бойца, когда в качестве наемного офицера он сражался против Красной Армии в рядах белополяков на Волыни и под Варшавой.

Обо всем этом вспомнил де Голль в Москве, не переставая удивляться причудливости жизненных коллизий и тому, как иной раз скрещиваются, пересекаются пути-дороги людей. Он с гордостью подумал о полке «Нормандия – Неман». Де Голлю очень хотелось побывать в своем полку, лично посмотреть, как он устроен, как живет и сражается. Такая поездка на аэродром Антоново была запланирована. Уже был приготовлен специальный поезд, но в последнюю минуту Сталин выразил мнение, что лучше доставить полк в Москву и здесь вручить летчикам награды. Кроме того, он изъявил желание устроить прием в честь генерала де Голля и командира полка «Нормандия – Неман».

Чего угодно могли ожидать французские летчики, но только не такого поворота дела. 8 декабря, счастливые довольные, они, как говорится, с корабля на бал прибыли в Москву. В тот же вечер в Краснознаменном зале Центрального Дома Красной Армии главнокомандующий Советских ВВС Александр Александрович Новиков вручил двадцати пяти летчикам полка высокие награды Советского Союза. Их удостоены Пуйяд, Дельфино, Лоран, Риссо, Матрас, Шалль, де Жоффр, Фару, Сент-Фалль, Дешане, Муане… Под конец он прочитал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27 ноября 1944 года, которым Марселю Альберу и Ролану де ля Пуапу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Зал то и дело взрывался аплодисментами. Рукоплескания гремели все время, пока маршал прикреплял ордена Ленина и Золотые Звезды к темно-синим летным курткам героев. Овация сопровождала их до кресел и потом еще долго продолжалась.

Утро следующего дня принесло подобную торжественную церемонию, но уже во французском посольстве, где лично генерал Шарль де Голль – необыкновенно высокий, прямой, с величественными жестами и низким, звучно вибрирующим голосом – вручил награды своей родины французам и русским. Орден Почетного легиона получили из его рук генералы Левандович и Захаров, начальник штаба полка майор Вдовин, старший инженер капитан Агавельян. Глава Временного правительства Французской Республики наградил полковника Голубова Большим военным крестом. Грудь многих представителей полка «Нормандия – Неман», в том числе и механиков, украсили ордена Военного креста, медали. Среди награжденных были и врачи военного госпиталя – Петровский, Караванов, Розенблюм, вернувшие в строй немало летчиков полка «Нормандия – Неман».

К полковому знамени де Голль прикрепил Крест Освобождения, которого удостоились также Пуйяд, Альбер, де ля Пуап и Риссо. Затем де Голль на первой странице маршевого журнала сделал запись: «На русской земле, истерзанной врагом так же, как и французская, полк «Нормандия – Неман» подхватил и приумножил славу Франции».

В заключение генерал де Голль произнес темпераментную, яркую речь, которую летчики слушали, затаив дыхание.

Вечером в составе французской делегации полковник Пьер Пуйяд был приглашен на прием в Кремль. По монументальной лестнице, покрытой толстым красным ковром, поднялись на второй этаж. Прошли бывшие апартаменты русских царей, зал заседаний Верховного Совета и, наконец, попали в залитый светом церемониальный зал, где уже находились члены правительства и видные военачальники Советского Союза.

Сталин не заставил себя ждать. Одетый в скромный френч бежевого цвета, с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда, среднего роста, плотный, он вышел уверенной походкой. Пуйяд с удивлением отметил, что, в отличие от портретов, на которых советский лидер изображался с черными усами и шевелюрой, он был почти совершенно седой.

Сталин обменялся рукопожатием с де Голлем, который представил ему Пуйяда и Бидо. Золото, хрусталь, мраморные колонны, блистая и переливаясь тысячами огней, придавали всему необыкновенную торжественность, рождали чувство приобщения к ее величеству Истории.

Сталин занял место в центре. Справа от него – генерал де Голль, слева – посол США в СССР Гарриман, Бидо, временный поверенный в делах Великобритании в СССР Бэлфор. Далее с французской стороны были генерал Жуэн, посол Франции в СССР Гарро, члены делегации де Шарбонье, Дежан, Палевски, де Розье и офицер для особых поручений де Голля, давнишний товарищ Пуйяда полковник де Ранкур. С советской стороны – члены правительства, Маршалы Советского Союза, Генеральный авиаконструктор генерал-полковник авиации Яковлев.

Начался официальный ужин.

Очередной тост Сталин поднял за полковника Пуйяда и, взглянув на него, поднял бокал. Пьер встал и твердой походкой, держа в руке наполненный бокал, подошел к Сталину, который поднялся ему навстречу.

– Вот, – сказал он, обращаясь ко всем сразу, – настоящий герой Франции…

Что говорил Сталин дальше, Пуйяд совершенно не мог потом вспомнить, потому что от невероятного волнения потерял способность что-либо воспринимать. Пришел в себя лишь тогда, когда Сталин предложил выпить за новые победы полка «Нормандия – Неман». Глядя друг на друга, осушили бокалы, и Пьер, под рукоплескания всех присутствующих, вернулся на свое место.

– Господин полковник, – обратился к нему, улыбаясь, один из маршалов, – вы, пожалуй, первый иностранец, удостоившийся такой высокой чести.

Постепенно все разговорились, начали вставать из-за стола, разбиваться по группкам. Сталин и де Голль что-то обсуждали.

Пуйяд подошел к Яковлеву. Он давно ждал случая, чтобы встретиться с этим талантливым авиаконструктором, высказать ему глубокую благодарность за прекрасные самолеты, особенно – за Як-3. Яковлеву в свою очередь не терпелось услышать из уст иностранца оценку своим детищам. Александр Сергеевич с одобрением отозвался о французских летчиках. Оказывается, он был сам свидетелем тому, как под Смоленском Альбер Дюран спас летчика 18-го гвардейского полка Анатолия Пинчука, выбросившегося с парашютом. Немец хотел расстрелять его в воздухе. Но сам погиб от меткой очереди Дюрана.

– Долго вы работали над Як-3? – спросил Пуйяд.

– С сорок второго года. Была поставлена задача создать истребитель, который бы превосходил все немецкие. Это значило – быть ему самым легким, скоростным, маневренным и лучше вооруженным.

– Да, задача – не позавидуешь. У нас о таком идеальном самолете мечтал Литольф. Как же выполняли этот заказ?

– Такой же вопрос задал мне в следующем году и Сталин, когда я доложил о создании опытного образца Як-три.

– И что вы ответили?

– Деревянные лонжероны заменили дюралюминиевыми, переконструировали водяной и масляный радиаторы, фонарь, убрали хвостовое колесо – выиграли триста килограммов веса. Сталин тут же задал вопрос: «А скорость?» Отвечаю: «Семьсот километров». Он снова: «Вы что, заменили мотор?» – «Нет, мотор серийный».

– Что же дальше?

– Он спросил: «Значит, нет ничего невозможного?» Мне только оставалось согласиться с этим. Действительно, трудно, пожалуй, невозможно достичь предела в совершенствовании техники.

Тем временем Сталин и де Голль прохаживались по валу. Увидев беседующих Пуйяда и Яковлева, подошли.

– Что вы скажете, полковник, об истребителе Як-три? – спросил Сталин.

– Мои пилоты летали на американских и английских машинах. Но лучше Як-три они ничего не знают.

– Не надо так громко, – хитро прищурился Сталин. – Гарриман и Бэлфор услышат – обидятся.

Через несколько часов после окончания приема был подписан договор о союзе и взаимной помощи между Советским Союзом и Французской Республикой.