Текст книги "Доносчики в истории России и СССР"

Автор книги: Владимир Игнатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Несмотря на все это, и в этом деле господствует сплошной самотек. Вербовка этого рода агентуры тоже передоверена второстепенным людям. В подавляющем большинстве случаев агентов вербуют рядовые работники ЧК (уполномоченные, оперуполномоченные) и очень редко – начальники отделений, или начальники отделов. Правда, окончательное утверждение агента должно быть санкционировано начальником отдела, однако, это превратилось в пустую формальность, ни к чему не обязывающую. Как правило, начальник отдела, утверждающий завербованного агента, в глаза его никогда не видит, а утверждает лишь по формальным признакам, представленным ему уполномоченным или начальником отделения.

В Ленинграде в деле вербовки агентуры дошли прямо до безобразия. Например, Особый отдел в 1934 г. однажды обнаружил, что у него почти нет агентуры, и решил обзавестись последней. Ныне осужденный зам. начальника Особого отдела Янишевский созвал всех работников отдела и установил контрольные цифры вербовки. Каждый работник Особого отдела, начиная с пом. уполномоченного, обязывался завербовать ежедневно не менее 10 чел. агентов. Некоторые ретивые работники Особого отдела, когда я их допрашивал по этому поводу, не только не понимали всей глупости и преступности такого рода вербовки агентуры, но хвастались, что они это задание перевыполнили, давая в день по 15 и 20 агентов. Совершенно очевидно, что при таком способе вербовки агентуры не один десяток матерых контрреволюционеров воспользовались широко открытыми дверями ЧК для того, чтобы, “завербовавшись”, вести свою подрывную работу внутри ЧК. Факты, о которых я сообщу ниже, целиком это дело подтверждают.

Руководство агентурой тоже фактически находится в руках уполномоченного или оперуполномоченного. В редких случаях руководит сам начальник отделения и еще реже – начальник отдела. Благодаря такой системе руководства малоквалифицированных людей, часто очень квалифицированными агентами, фактически сводят руководство на нет, и предоставляют все возможности агентуре дезинформировать ЧК.

Следственный аппарат ЧК

Строго говоря, никакого специального следственного аппарата в ЧК не имеется. Если считать, что основой работы ЧК является розыск (агентура) и следствие, то между этими двумя видами работы никакого разграничения в ЧК не имеется. Как правило, человек, ведущий какую-нибудь агентурную разработку, он же ведет и следствие по этой агентурной разработке в случае ее окончания.

На практике это дело представляется в следующем виде. Тот или иной уполномоченный, руководя своим агентом или группой агентов, доходит до такого момента агентурной разработки, когда он заводит следственное дело. Заведение следственного дела, а, стало быть, и аресты ему санкционирует начальник отделения. После этого этот же уполномоченный, руководивший агентурной разработкой, ведет следствие. Такое сращивание агентурной и следственной работы имеет наряду с целым рядом своих положительных сторон также и ряд отрицательных. К положительной стороне относится в первую очередь то, что работник ведущий следствие, знает дело, начиная с его истоков, т.е. с первой агентурки (имеется в виду агентурное сообщение). Зная агентурное дело, ему легче вести следствие. Кроме того, в процессе следствия, как правило, выясняется необходимость дополнительных агентурных разработок и новой агентурной установки, которые следствие и проводит. Отрицательной стороной этого сращения розыскной и следственной работы является то, что следователь часто дает много “дутых” дел. Дело в том, что в чекистской практике установилось понятие о квалификации работника, его пригодности и умении работать по ходячему выражению чекистов “сделал хорошенькое дельце”. Так как результатом всякого “дельца” является хорошо завершенное следствие, то часто следователь одновременно руководящий и агентурной работой увлекается и дает направление агентуре в желательном для “дельца” смысле, иногда игнорируя серьезные данные агентуры, которые не совпадают с желанием следователя в нужном духе преподнести дело. Таких “дутых” дел в чекистской практике очень много. Если бы можно было бы разделить розыскную работу от следственной, т.е. чтобы розыск вели одни люди, а следствие – другие, в этом случае был бы обеспечен известный контроль следствия над розыском. Я не ставлю сейчас этого вопроса в плоскость положительного разрешения. Для меня не ясен вопрос, насколько это осуществимая вещь, тем более что положительные стороны такого сращения розыскной и следственной работы очень велики. Судя по просмотренным мною ленинградским делам, я должен сказать, что следствие люди вести не умеют. В большинстве случаев следователи – это оперативные работники, у которых более сильной стороной является не ведение следствия, а розыск. Оно и понятно, здесь требуется меньшая квалификация, меньшая культура и т.п. Я думаю, что основой основ слабой следственной работы является крайне низкая квалификация и общая грамотность чекистов. В самом деле, часто чекист из какого-нибудь отдела, как, например, ЭКУ или СПО ведет крупное следствие. Ему в процессе следствия приходится сталкиваться либо с крупными политическими деятелями, либо с крупными специалистами. Для того чтобы изобличить этого человека, необходимы в первую очередь и общий довольно высокий уровень культуры и знание предмета, о котором идет речь в следствии. Во всяком случае, если не доскональное знание, то добросовестное изучение его в порядке ведения следствия. Ни того, ни другого, как правило, нет. Все это еще усугубляется тем, что кадры чекистских следователей совершенно не знают законов, тогда как эта, если можно так выразиться, процессуальная сторона дела играет немаловажную роль. Меж тем, отношения к этой стороне дела у чекистов самое пренебрежительное. Законы, как правило, рассматриваются как какая-то формалистика, законов не соблюдают в процессе всего следствия, а оставляют их на конец. У чекистов уже вошло в быт и их работу, когда окончено следствие – выражаться: “Ну, следствие окончено, надо будет оформить дело для прокуратуры”. Это оформление – самая незначительная для чекистов и самая неприятная часть дела. Для того, чтобы на примерах проиллюстрировать все недостатки следственной работы, можно привести то же следствие по делу зиновьевцев в Ленинграде. При всех огромных положительных достижениях этого следствия, которые ни в какой степени нельзя умалять, оно имеет и целый ряд частных недостатков, порядка, о котором я говорил выше. К примеру, если внимательно прочитать все протоколы следствия, то первое, что бросается в глаза, это общий для всех допрашиваемых стандарт вопросов. В большинстве случаев ответы тоже почти аналогичного порядка. Получается это потому, что следователи друг у друга списывают вопросы и часто требуют аналогичных ответов от допрашиваемого.

В результате этого, если внимательно приглядеться к протоколам, стирается грань индивидуального допроса каждого подследственного. Результатом же этого и является то, что все протоколы, если в них внимательно вчитаться, политически слишком приглажены и подстрижены. Получается так, что все подсудимые все время вели контрреволюционную работу, достаточно было их арестовать ОГПУ и все начали каяться, политически оплевывать свое прошлое и одобрять мероприятия партии и советской власти. На деле это не так. Я сам был свидетелем этого (через меня прошли почти все подсудимые). Должен сказать, что многие из них ни в какой степени не раскаялись, наоборот, при аресте они лишь более ярко выпятили свое контрреволюционное лицо и сущность. Конечно, я не предлагаю записывать все ругательства, которые они произносили по адресу партии и ее руководителей, однако оттенить эту особенность в протоколах вообще можно было бы. Из них, во всяком случае, было бы видно более точно лицо врага. И, наконец, последнее, на что следует обратить внимание с точки зрения недостатков следствия, это то, что в таком политическом деле правильно был поставлен упор на политическую сторону, однако, совершенно обойдены вопросы техники. Меж тем, техника взаимоотношений с партийными и советскими органами, с органами того же ЧК, очень поучительна и интересна. На ней можно было бы заострить внимание наших партийных организаций не только с точки зрения общей политической бдительности, но и с точки зрения распознавания методов повседневной организационной техники врага. К примеру, сказать, расстрелянный Румянцев – секретарь Выборгского райсовета: какие, он взаимоотношения установил с Райкомом, с кем в районе он связывался, как держал себя, как он обманывал своего председателя, выдавая деньги своим политическим друзьям, как они встречались и т.д. Все это не мелочи, а очень серьезное дело в таком своеобразном контрреволюционном образовании как зиновьевская белогвардейщина. Они в методы и технику подпольной работы прошлого времени внесли очень много нового и своеобразного, вытекающего целиком из тех особых условий, в которых эта группа находилась в Советском Союзе. Само по себе двурушничество предопределяло иную техническую связь и технику взаимоотношений с окружающим миром. Таковы отрицательные стороны этого, в общем и целом великолепного следствия. Надо сказать, что на этом следствии сидели наиболее квалифицированные чекисты, однако и у этой наиболее квалифицированной части чекистов не хватает культуры и знания. Они в разговоре с оппозиционерами терялись, так как многие не знают не только оппозиционной борьбы зиновьевцев, но и истории партии вообще. Словом у нас нет спиридоновичей, которые нам позарез нужны. (Имеется в виду А.И. Спиридович – генерал-майор царской полиции. – В. И.)

Кадры

Особенность ЧК такова, что кадры чекистов должны быть особо проверенными. Люди в ЧК находятся на таком остром участке политической работы, что от них требуется очень многое и в первую очередь, чтобы они были закаленными большевиками. В самом деле, связь с агентурой, состоящей часто из чуждых нам людей, отсутствие критики их работы, все это ставит чекистов в особое положение. Один предатель среди чекистов может наделать такую уйму контрреволюционных гадостей для Советского Союза, каких не может сделать целая организация. Являются ли чекистские кадры в этом смысле если не идеалом, то, во всяком случае, приближением к нему? Пример состава чекистов ленинградской ЧК не говорит об этом. Мне пришлось, просматривая аппарат ленинградской ЧК, вычистить 280 чел. из оперативных отделов, причем надо сказать, что в число проверяемых не вошла милиция, ЗАГС, пожарная охрана и т.п., а вошло, собственно, только Управление государственной безопасности с его Особым отделом, ЭКУ, СПО, Оперодом и т.д.

Из этих 280 чел. 180 чел. я вынужден был направить в лагеря и 100 чел. счел возможным использовать не на чекистской работе, а на работе в милиции, ЗАГСе, в пожарных частях и хозяйстве ЧК. Среди вычищенных настолько много чуждых нам людей, что они в любой момент могли нас предать. У меня нет уверенности, что они не предавали. Есть бывшие белые офицеры, много дворян довольно видных фамилий, не меньше бывших троцкистов и зиновьевцев, значительная часть просто разложившихся людей и политически и морально… Лично я думаю, что я вычислил мало, придется чистку еще продолжить, в особенности в части перевода из Ленинграда на чекистскую же работу в другие места. Однако, я этого проделать не мог по той причине, что пришлось бы разгромить ЧК, тогда как работы было очень много. Я условился с Ягодой так, что после того, как первая партия чекистского пополнения из других краев, которые мы наметили с Ягодой, придет в Ленинград, можно будет через некоторое время продолжить чистку и остального состава чекистов.

Что собой представляет оставшийся состав чекистов?

В большинстве случаев это малокультурные люди. Как правило, они загружены с головой оперативными дедами, почти совершенно не берут в руки книги, не читают не только политической и экономической литературы, но даже редко читают беллетристику. Кстати сказать, общее, что бросается в глаза среди чекистов, это пренебрежительное отношение к чтению, к культуре, к знаниям. Такое положение с чекистскими кадрами, казалось бы, со всей остротой должно было бы поставить вопрос о воспитательной работе среди чекистов и об их учебе. На деле ни того, ни другого нет. Никакой серьезной политической воспитательной работы среди чекистов не ведется. Все дело сводится, как правило, к тому, что чекисты воспитывают, по любимому выражению многих, в духе “чекистской дисциплины”. Если это можно называть серьезным воспитанием, то на этом дело ограничивается. Никакого политического воспитания людей в духе преданности партии, в духе большевистской бдительности, прозорливости, скромности – нет. Все воспитание слишком узко сконцентрировано на чекистских особенностях, на своей ведомственной специальности. В этом смысле для чекистов следовало бы взять в пример Красную армию, где наряду с прохождением специфических военных дисциплин, наряду с прохождением специальности, красноармеец и командир воспитываются политически настолько хорошо, что каждый из них проходит одновременно и прекрасную партийную школу. Достаточно сказать, что опыт выделения в качестве начальников политотделов 300 комиссаров полков блестяще себя оправдал, показав, что из них вышли едва ли не лучшие руководители политотделов МТС, хотя, как известно, партия дала немало квалифицированных людей с партийной работы в политотделы. Особенность чекистской среды, плюс вся сумма их воспитания отражается и на бытовых условиях чекистов. В подавляющем своем большинстве чекисты – это замкнутая среда и в быту их имеются массовые случаи “буржуазности”. Достаточно сказать, что жены чекистов стали буквально нарицательным именем…» ^{134} .

Доносительство приняло огромные масштабы. «Врагом народа» можно было стать рассказав при доносчике анекдот, нечаянно уронить портрет вождя или случайно сохранить в квартире или на работе книгу 20-х годов с портретом Троцкого (Зиновьева, Бухарина, Тухачевского…). Нередкими были сообщения в газетах, что один человек разоблачил 69 врагов, а другой – 100 и т.д.

В одном из городов член партии «разоблачил» всю свою партийную организацию. На XVIII съезде партии, когда «перегибы», допущенные во время чисток, подвергались запоздалой и частичной критике, огласили рассказ одного доносчика о том, как ему удалось добиться снятия пятнадцати секретарей местных партийных организаций. В докладе на том же съезде А.А. Жданов говорил: «В некоторых организациях клеветники настолько распоясались, что кладут ноги на стол. Вот, например, в одном из районов киевской области был разоблачен клеветник Ханевский. Ни одно из многочисленных заявлений, Поданных им на коммунистов, не подтвердилось. Однако этот клеветник не потерял присутствия духа и в одном из своих разоблачительных заявлений в обком КП (б)У обратился с такой просьбой: “Я выбился из сил в борьбе с врагами, а потому прошу путевку на курорт”. Некоторые члены партии, для того, чтобы перестраховаться, прибегали к помощи лечебных учреждений. Вот справка, выданная одному гражданину: “Товарищ (имя рек) по состоянию здоровья и сознания не может быть использован никаким классовым врагом для своих целей. Райпсих. Октябрьского района г. Киева”» ^{135} .

Некоторые бредовые доносы приводили к невероятным результатам. Так некий гражданин Силаков дезертировал из Красной Армии, а затем сдался властям. Он заявил, что планировал налет на почтовое отделение, чтобы добыть денег для террористической организации, но потом передумал и решил добровольно отдать себя в руки советской власти. В НКВД к Силакову применили «методы физического воздействия», после чего изложенная им версия была кардинально изменена. Теперь в качестве террористов фигурировали не только Силаков и его друзья, но целое воинское подразделение, из которого он дезертировал. Во главе «организации» теперь стоял его командир, а целью заговорщиков было совершение террористических актов против членов правительства. Почти весь личный состав подразделения, от командира до водителей, был арестован, причем многие – вместе с женами. По «делу» были привлечены также две сестры Силакова, его отец и старая больная мать. Привлекли также дядю, который всего лишь один раз виделся с племянником, но служил унтер-офицером в царской армии. По новой версии, дядя превратился в «царского генерала». «Дело» разрослось до такой степени, что «в минской тюрьме не осталось ни одной камеры, где бы ни сидел человек, связанный с заговором Силакова». После ареста Ежова Силаков и все арестованные по его «делу» были допрошены заново, и им предложили отказаться от своих показаний. Некоторые на это не соглашались, опасаясь провокации, и лишь после уговоров и соответствующего «воздействия» отказались отложного признания своей «вины» в преступлении, которое грозило им смертной казнью. В результате Силаков был приговорен к трем годам тюремного заключения за дезертирство.

Разобщение и развращенность людей, отравленных взаимной подозрительностью и натаскиваемых на ложь и клевету, способствовали тому, что в дело вступали, говоря словами Хрущева, «просто шарлатаны, которые избирали для себя профессией разоблачение врагов народа». В этой связи Хрущев рассказал случай, ставший «анекдотом, который по всей Украине передавался из уст в уста». На одном из собраний какая-то женщина, указав пальцем на коммуниста Медведя, закричала: «Я этого человека не знаю, но по глазам его вижу, что он враг народа». Медведь, не растерявшись, нашел единственно подходящий ответ: «Я эту женщину, которая сейчас выступила против меня, не знаю, но по глазам вижу, что она проститутка» (Хрущев сказал, что Медведь «употребил более выразительное слово»). Самое страшное заключалось в том, что, по словам Хрущева, лишь такая «находчивость» спасла Медведя; «если бы Медведь стал доказывать, что он не враг народа, а честный человек, то навлек бы на себя подозрения» ^{136} .

И уж вовсе клинический случай, характеризующий атмосферу страха 30-х годов, описан в рассказе Владимира Тендрикова «Параня», в котором поселковая дурочка, объявившая себя невестой вождя, разоблачила несколько «врагов народа». Вспоминаются также рассказы земляков об арестованных по доносам односельчанах, которые шутки ради просили сельского дурачка, по прозвищу «Вася-колхоз», показать, где колхоз и где коммуна. На просьбы шутников Вася снимал штаны, показывал то, что спереди, и называл это колхозом, а затем поворачивался к зрителям спиной и показывал «коммуну».

Если оценивать ставшие известными действия Сталина и его подручных в период коллективизации и массовых репрессий, то напрашивается вывод, что страной правили не праведные революционеры-ленинцы, а скорее банда убийц.

На 20-м съезде КПСС залитые кровью народа партийные вожди разного уровня уверяли друг друга, что ничего не знали о репрессиях, и списали все на мертвого пахана. И никто из них, за исключением Берии и нескольких его приспешников, кары за свои преступления не понес.

Но известно и другое: более 90% арестов были инициированы доносами «снизу». Большинство людей сажали по доносам, неиссякаемым потоком шедшим в НКВД. И писали их нормальные советские люди. Писали. Доносили. Стучали. В обществе стало считаться морально оправданным «сигнализировать в инстанции» об отступлениях от «генеральной линии партии», о сомнениях в отношении ее правильности, о буржуазных пережитках в быту, изменениях в сознании того или иного человека и других подобных прегрешениях против «диктатуры пролетариата».

Что же толкало людей доносить? Одной из причин массового доносительства было сведение счетов с неугодными людьми. Самым верным способом рассчитаться с недругом стал сигнал о его политической неблагонадежности, связях с троцкистами, с оппозицией, с врагами народа. С помощью доносов решались служебные, личные и бытовые проблемы. Писали, чтобы убрать неугодного начальника, чтобы ликвидировать конкурента и таким образом сделать карьеру. Писали, чтобы улучшить жилищные условия – отправить соседа за решетку и получить его комнату в коммунальной квартире. Жены писали доносы на мужей, потому что появился любовник и надо было избавиться от мужа. Мужья писали на жен, жены – на любовниц мужей. Вспоминали старые обиды, мстили за все. Все подлое, мерзкое и грязное, что накопилось в душах, через доносы выплескивалось наружу.

Много доносов было сделано из страха – чтобы спасти себя и свою семью. Любой человек, который слышал неосторожно сказанное слово и не сообщил об этом, мог поплатиться сам.

Уличенные в недоносительстве подвергались наказанию в уголовном порядке по ст. 58—12. Случалось, что после слишком откровенного разговора между старыми знакомыми оба собеседника доносили друг на друга. Только испытанные друзья могли вести беседы, которые хоть немного отклонялись от официальной линии. Отбор собеседников был очень тщательным. Илья Эренбург в воспоминаниях рассказывал, что у его дочери был пудель, который научился закрывать дверь гостиной, как только разговор гостей становился приглушенным. Он получал за свою бдительность кусочек колбасы и научился безошибочно распознавать характер разговора.

Обыденность доносов привела к тому, что в этом занятии перестали видеть что-то постыдное. Если о ком-то знали или догадывались, что он доносчик, то из-за этого его не переставали пускать в дом, не прекращали общаться с ним, так как боялись мести. Люди старались быть сдержаннее в разговорах и предупреждали об осторожности близких. Такими были нравы эпохи, такими были люди.

Сотрудник органов безопасности тех лет Рыбин вспоминал: «Осмысливая в отделе следственные дела на репрессированных в тридцатые годы, мы пришли к печальному выводу, что в создании этих злосчастных дел участвовали миллионы людей. Психоз буквально охватил всех. Почти каждый усердствовал в поисках врагов народа. Доносами о вражеских происках или пособниках различных разведок люди сами топили друг друга».

Писали доносы и потому, что заставляли чекисты, у которых был «план» по посадкам. Часто доносы на невинных людей арестованные давали после пыток, чтобы избежать дальнейших физических мучений и унижений. Недавно по телевидению выступала репрессированная женщина, которая рассказала о своей сокамернице. Возвратившись в камеру после многочасового допроса «с пристрастием», та сказала: «Сегодня я посадила семнадцать человек». На вопрос, зачем она это сделала, женщина ответила: «Я сижу, и они пусть посидят».

Что же касается коммунистов, то они были обязаны проявлять бдительность в порядке партийной дисциплины. Многие из них всерьез верили, что развитие страны сдерживают многочисленные враги и заговорщики, с которыми надо бороться всеми доступными способами. Членов партии, которые не находили «врагов народа» среди своих коллег и знакомых, «прорабатывали» на собраниях за «недостаток бдительности». Разумеется, были и беспартийные люди, доносившие по идейным соображениям, однако их доля в общем числе доносчиков была невелика.

Если же говорить о прямой материальной заинтересованности доносчиков, то внутри СССР этот мотив был не основным. Считалось, что помощь органам безопасности – это гражданский долг. Доносчикам-добровольцам за их «бдительность» не платили. Наиболее существенной была плата за донос о спрятанном кулаками хлебе. Из конфискованного у кулака зерна 25 процентов поступало в колхоз как пай бдительного бедняка, донесшего о «затаившемся классовом враге». Агентам НКВД если и платили, то, как правило, небольшие суммы. Им возмещались расходы на «оперативные цели». Стимулом для действующих агентов являлась помощь и поддержка органов в таких вопросах, как продвижение по службе, получение квартиры, получение разрешения на выезд за границу и других.

Доносчики были на всех уровнях власти и во всех сферах жизни общества, от членов ЦК и Оргбюро ЦК ВКП (б) до завербованных НКВД колхозников.

Так в марте 1938 года на прием к первому секретарю ЦК ВЛКСМ Александру Косареву пришел бывший секретарь Ленинградского обкома ВЛКСМ Уткин, недавно освобожденный из тюрьмы. После встречи с ним Косарев направил письмо Ежову, в котором сообщал: «Уткин под большим секретом заявил мне, что те показания, которые он дал в Наркомвнуделе, якобы не соответствуют действительности, являются вынужденными и что он себя считает честным человеком. В ответ на эти утверждения он от меня получил соответствующий отпор. Ему я заявил, что его поведение есть вражеская клевета на органы Наркомвнутдела, что такое поведение лишний раз свидетельствует о том, что он, Уткин, является врагом, причем врагом неразоружившимся» ^{137} .

После этого доноса Уткин был снова арестован, провел 16 лет в лагерях, откуда вышел в середине 50-х годов инвалидом [27]27
  Александр Васильевич Косарев (1903—1939 гг.) – советский комсомольский, партийный и государственный деятель, 7-й первый секретарь ЦК ВЛКСМ (1929-1938 гг.). Делегат XVII съезда ВКП (б), член ЦК и член Оргбюро ЦК ВКП (б), делегат VII съезда Советов СССР, член ЦИК СССР, депутат ВС СССР 1-го созыва. В ноябре 1938 года по ложному обвинению Косарев был снят с должности первого секретаря. 28 ноября арестован, в аресте принимал личное участие Л.П. Берия. Находясь в заключении, писал Сталину: «Арестованные по моему “делу” комсомольские работники ни в чем не виноваты… Уничтожение кадров, воспитанных Советской властью, – безумие… Требую, чтобы создали честную, авторитетную комиссию, которая без предвзятости проверит все материалы и сделает объективные выводы». Расстрелян 23 февраля 1939 года в Лефортовской тюрьме. Тело кремировано в Донском монастыре. Жена приговорена к 10 годам ИТЛ как «член семьи изменника родины», дочь арестована в 1947 году и отправлена в ссылку в Норильск. Реабилитирован и «восстановлен» в партии.


[Закрыть]. Были доносчики и среди известных советских спортсменов. Накануне Дня памяти жертв политических репрессий «Большой Город» опубликовал донос известного в свое время бегуна Серафима Знаменского на основателя общества «Спартак» одного из знаменитых братьев Старостиных Николая Старостина. Донос опубликован впервые спустя 75 лет после написания. Знаменские и Старостины в то время были соседями по лестничной клетке. В многостраничном «документе», названном «О недостатках в ДСО “Спартак” и неправильном поведении спортсменов», перечислены ошибки ответственного секретаря общества «Спартак» Николая Старостина и его «несоветское» поведение. «…Сейчас работа в “Спартаке” поставлена плохо благодаря неправильному руководству, неправильному подходу, подходу не советскому… Старостин находится на высоком посту, ему доверили возглавлять советское общество, трудно сразу сказать, что ты, мол, похож на белогвардейца, я советский человек, для этого нужно время… Н. Старостин все свое время, внимание, средства тратит и выпячивает только футбол, забывая другие виды, забывая комплекс ГТО и в футболе выделяет только отдельных лиц, например: в команде “Динамо” есть коллектив, а в “Спартаке” только кучка своих людей, от того и получаются неполадки, не дают расти молодежи… Относительно их поведения. Я живу вместе с ними в одной квартире. За последнее время, в связи с начавшимся обследованием общества стали потише, первое время ночи не спал, каждый день была пьянка, откуда люди берут деньги? Пьянки дискредитируют советский спорт и спортсменов, помимо этого для этого нужны деньги. Собираясь почти каждый день, расходились только под утро. Я несколько раз говорил Андрею Старостину – как тебе не надоедают эти пьянки, ты мне спать не даешь, но привыкший смотреть на людей, как на плебеев, он иронически отвечал, что “ты, Серафим, чудак”… Для того чтобы устраивать такие пьянки или играть в карты на деньги, нужны деньги. На 1000 или 1500, которые Андрей получает как МС (мастер спорта), безусловно, нельзя так жить. Я тоже получаю 1000 рублей, я живу вместе с женой, и для того, чтобы вести тренировку, устроить усиленное питание мне только-только хватает… Все Старостины недостаточно честные люди… Я могу сказать, что у них была лишняя валюта, это знают все ездившие. Для ездивших в командировку отпускают валюты до 1000 франков. Что я мог купить на эти деньги: пальто, костюм, 1 туфли и 2 рубашки. Все входит в один чемодан. А для того чтобы иметь 4 чемодана, надо чем-то наполнить их. Я знаю, у Николая было 4 чемодана, у Петра 4 чемодана, у Андрея 4 чемодана. Я сам видел на даче жену Николая Старостина, которая перебирала платья, их было штук 13, она говорила, что дорого Николай за них заплатил и одно ей не нравится. Жене Андрей тоже привез платьев 10 или 12, крепдешиновых платьев. Для этого нужны деньги… Я знаю, что Н. Старостин устраивал хорошие именины своей жены.

…Н. Старостин предлагал брату Георгию купить валюты, но он не купил ее, он сказал, что она ему не нужна, а мне лично не предлагал, вообще они ко мне доверие не питали потому, что они меня называли “ненадежным”, вообще “Лопоухим”, они часто смеялись “ну, ты не можешь” и т.д.

Я был вызван в комиссию к Т. Макарцеву… Н. Старостин сообщил мне, что меня будет во всем инструктировать Кабаков. Кабаков вышел в коридор и дрожащим голосом говорит: “Серафим, ты знаешь, что говорить”. Я ему сказал, что сам знаю, что мне говорить. “А то ты можешь что-нибудь сказать, ты можешь нас подвести, ты же ничего не знаешь”. “…Я могу прямо сказать, что Старостины, видимо, занимались нечестными делами. Если я не имею за собой ничего, то я не буду вызывать какого-то Серафима Знаменского и уговаривать, что ничего не говорил”».

Ни в 1937-м, ни в 1938-м никто из Старостиных не был арестован. Все четверо попали на Лубянку в 1942 году, а на свободу вышли только в 1954-м. Их обвинили в «антисоветской агитации», «растрате и нецелевом использовании средств» своего спортивного общества, то есть фактически по тем же пунктам, что упоминал Знаменский за 5 лет до этого. В том же 1942-м Серафим Знаменский по неизвестным причинам покончил с собой ^{138} .

Осведомители ОГПУ и НКВД в селах фиксировали и доносили своим кураторам «антисоветские и контрреволюционные» высказывания «кулаков» и «отдельных» колхозников. Чекисты, обобщая полученные от осведомителей доносы, сообщали их содержание вождю: «На почве продзатруднений среди части колхозников отмечаются резкие отрицательные настроения».

– «Я четыре года работал в колхозе и ничего не заработал, имею сейчас 10 фунтов муки и больше ничего. Как жить дальше – не знаю. Местные партийцы о нас не заботятся, так как они сидят сытые, разве мы нужны правительству, почему они не обращают внимания на наше тяжелое положение?» (Урал).

– «Дураки те, которые завоевали Советскую власть, мы каждый день стоим в затылок, чтобы получить 2—3 фунта хлеба. Взять этих властителей, посшибать им головы, пусть, что хотят тогда с нами делают. Никто не поверит, что правит Советская власть. Если бы управляла Советская власть, то бы она не отправила весь хлеб и не оставила бы без хлеба малолеток детей» (Урал).

– «Советская власть нас заморила, вот я три дня не едал и сейчас голодный, наверное, соввласть к тому стремится. Рука не дрогнет в случае, или – нате, рубите мне голову» (Урал).

– «Дожили, приходится помирать с голоду, дети кричат: “Хлеба!”, – а где я им возьму, и, наверное, придется детей задавить и самой решить свою жизнь, ведь голодной смертью помирать тяжело» (Дальневосточный край).

– «Разве я думала, летом работала до упаду, ободранная, голая, босая, чтобы теперь сидеть без хлеба и с голоду пухнуть, ведь у меня их 7 чел., и все сидят и кричат: “Дай хлеба!”, – а как это матери перенести? Пойду, лягу под трактор, не могу я переносить эти страдания» (Дальневосточный край) ^{139} .