Текст книги "Доносчики в истории России и СССР"

Автор книги: Владимир Игнатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Количество осведомителей зависело от многих факторов: оперативной обстановки, инициативности и навыков агентурной работы сотрудников органов госбезопасности, финансовых возможностей аппаратов ВУЧК-ГПУ-НКВД.

Так в конце 1921 года за аппаратом Украинской ЧК числилось около 12 тысяч секретных сотрудников ^{118} .

В 1922—1923 годах прошло некоторое сокращение осведомительного аппарата в связи с урезанием бюджетного финансирования ГПУ-ОГПУ СССР, ГПУ УССР. Однако по настоянию Ф. Дзержинского финансирование органов государственной безопасности было возобновлено в полном объеме, и вскоре началось восстановление численности осведомительной сети ^{119} .

Относительно «тридцати сребреников», причитающихся осведомителям, существовала специальная инструкция ВЧК, разработанная еще в 1921 году: «Субсидии денежные и натурой, без сомнения, будут связывать с нами… а именно в том, что он будет вечный раб ЧК, боящийся расконспирировать свою деятельность» ^{120} .

Чекистами применялись различные меры воздействия на агентуру. Отказ от сотрудничества с ГПУ-НКВД грозил увольнением с работы, ограничением в правах. Так артистам Ю. Киченко и А. Красовской, зарабатывающим на жизнь публичными выступлениями, в январе 1925 года запретили «заниматься вообще артистической деятельностью» за отказ сотрудничать с местным аппаратом ГПУ ^{121} .

Особенно жестоко обходились с теми осведомителями, которые пытались обмануть сотрудников ГПУ или проводили антисоветскую работу. Так в декабре 1925 года Кременчугским окружным отделом ГПУ УССР были арестованы и расстреляны по приговору Особого совещания при коллегии ОГПУ СССР агенты-двойники. Специальным циркуляром ОГПУ СССР предупреждало: «Каждый секретный информатор подлежит негласному суду ОГПУ в аналогичных случаях» ^{122} .

В тридцатые годы началась массовая вербовка осведомителей органами ГПУ. В конце мая 1930 года в Харькове вышла в свет совершенно секретная пронумерованная «Инструкция о постановке информационно-осведомительной работы окружных отделов ГПУ УССР». Инструкцию разработали начальник секретно-оперативного управления ГПУ УССР Леплевский и начальник отдела информации и политконтроля Кривец. Впервые инструкция была опубликована в работе Джефри Бурдса «Советская агентура. Очерки истории СССР в послевоенные годы (1944—1948)». Москва – Нью-Йорк, 2006. В ней подробно изложена организация массового осведомления в системе ГПУ.

Объектами специального агентурного обслуживания являлись: «рабочие, социалистический сектор с делением колхозников на прослойки, индивидуальный сектор (кроме кулачества), кулачество и имеющиеся кулацкие поселки, национальные меньшинства, интеллигенция города и села, служащие (по всем аппаратам), безработные, колхозный аппарат, советский аппарат, административно-судебно-следственный аппарат, земельные органы, кооперация, военные объекты».

В инструкции приведены подробные рекомендации по построению осведомительной сети по различным объектам. Например, в горной промышленности «осведомлением должны быть охвачены подземные и поверхностные рабочие. По поверхностным рабочим нужно максимально охватить места их скопления (нарядная клеть, красный уголок, собрания). Подземные рабочие обслуживаются главным образом по месту жительства: казармы, поселки, села; и по возможности в шахтах. Сеть также строится по земляческим связям». «…В каждом селе, где имеются кулацкие хозяйства, должно быть обеспечено специальное их освещение с таким расчетом, чтобы, в основном, этим же осведомлением обслужить весь подучетный элемент и подвергавшихся различным репрессиям (семей раскулаченных, высланных, осужденных и расстрелянных)». «…Обязательно насаждение осведомления в местах концентрации различных групп интеллигенции, особенно учительства, на селе и в городе. Практиковать вербовку служилой интеллигенции из окружных и районных центров, имеющей широкие связи с низовыми кадрами интеллигенции (инструкторский состав ОНО и здравучреждений)».

В инструкции изложены общие принципы подбора осведомителей в этот период: «Для общего освещения политических настроений, основных социальных прослоек села и города (рабочие, батраки, бедняки, Середняки, лояльная часть интеллигенции и служащих) вербуются лица, лояльно относящиеся к Соввласти, но не выделяющиеся особой советской активностью в окружающей среде. Для обслуживания кулачества нужно вербовать кулаков, имеющих прочные связи со своей прослойкой, но не являющихся ее идеологами и руководителями. Чрезвычайно важно, чтобы вербуемые из враждебной среды, по своему положению в прошлом, родственным связям и прочим признакам (окулачившиеся середняки, родственники красноармейцев и совслужащих и пр.) могли бы поддаваться в процесс практической работы, как осведомители, надлежащей политической обработке и нашему влиянию».

Описана также работа резидентов. «…Резидент систематически поддерживает связь и инструктирует осведомление, которое ему поручено. В практической повседневной работе резидент особое внимание обращает на следующие моменты:

а) чекистское воспитание осведомления и стимулирует развитие его личной инициативы;

б) абсолютную законспирированность, как свою, так и порученной ему осведомительной сети;

в) объективность материалов, т.е. следить за тем, чтобы осведомитель писал о том, что действительно имеет место, ни в коем случае не замазывая или сгущая краски по тому или иному факту;

г) выяснение его личных настроений и политических взглядов, путем периодических бесед с осведомлением по вопросам текущей политики;

д) освещение осведомителем в первую очередь своего основного объекта;

е) тщательное выполнение всех поручаемых ему заданий;

ж) освещение всех текущих вопросов – хозяйственных и политических кампаний, изучение отдельных специальных вопросов;

з) изучение вновь возникающих явлений, сигнализируемых отдельными осведомителями с целью определения степени распространенности этих явлений;

и) осторожную взаимную проверку одних осведомов другими, сконцентрированных в одном месте (цех, село, ВУЗ и проч.).

…Не реже одного раза в 3 месяца резидент обязан дать лично письменную оценку каждому осведомителю, останавливаясь на положительных и отрицательных сторонах последнего».

Особое внимание органы ВЧК-ГПУ-НКВД уделяли приобретению агентуры среди служителей церкви, причем осведомители вербовались среди всех категорий «церковников»: от церковных сторожей до высших иерархов.

Справедливости ради следует отметить, что среди служителей церкви была довольно высока доля «кандидатов» в осведомители, отказавшихся от сотрудничества с органами, несмотря на реальную угрозу репрессий. Многие священники разделяли мнение о советской власти, высказанное священником в ОГПУ Дмитрием Александровичем Багашевым. Он был рукоположен уже в разгар гонений в 1928 году, а на допросе сказал: «Мое мнение о советской власти такое, что советская власть послана Богом, как бич для народа, как бедствие за беззаконие наше… В такой трудный момент служить священником считаю своим подвигом» ^{123} .

Даже будучи завербованными под угрозами репрессий в качестве осведомителей, искренне верующие служители церкви продолжали оставаться честными людьми и «не брали грех на душу». Вот донесение в органы от священника (1930 год): «Если ГПУ имеет своей целью политическое воспитание элементов, неуспевших достаточно хорошо акклиматизироваться в новых политических условиях, то остается два пути: путь репрессий, ссылки и тюрьмы для нескольких десятков миллионов граждан и другой путь – путь укрепления правового порядка, устранения произвола “власти на местах” и воспитания у граждан уважения к власти и закону, как действительно охране их материальных и духовных интересов. Дело самой власти выбрать тот или иной путь и ожидать существенных результатов. Если я написал худо, то, к сожалению, должен определенно и окончательно сказать, что я “лучшего” материала и впредь давать не обещаюсь» ^{124} .

Власти сделали выбор: они выбрали путь уничтожения миллионов, и 1932—1938 годы стали трагедией XX века.

Или другое свидетельство: «Положение сотрудника ГПУ (ведь безобидная подписка быть “честным” гражданином и им, моим епископом, дана) совершенно невыносима для моего епископа и доставляет ему тяжкие нравственные страдания. Нервная система его расшатана, ночи он не спит, вызовы в ГПУ и разговоры там, хотя и являются весьма любезными и чуть ли не дружескими, совершенно убивают его, и он чувствует себя развалиной в молодые годы свои» ^{125} .

О непростых отношениях завербованных служителей церкви с чекистами рассказывают документы, приведенные в книге Королева В.А. «Душу не погублю: исповедники и осведомители в документах… и о методах агентурной работы». Документы характеризуют «работу» трех осведомителей, завербованных чекистами в одной Богоявленской церкви города Соликамска в Пермской области. Осведомителями ОГПУ были священники Кожевников Владимир Аркадьевич (осведомитель «Вишерец»), священник Коняев Михаил Михайлович (осведомитель «Верующий») и сторожиха храма монахиня Одинцова Ульяна Михайловна (осведомитель «Ануфриева»).

Из материалов дела на священника Кожевникова В.А.

12.XI.32 г. Донесение спецосведомителя «Вишерец». «Оперативный сектор ОГПУ. Совершенно секретно… Сущность сведения: …Взаимоотношение церковного Совета со служителями культа в данное время по закону о религиозных объединениях… существенно расходится от таких же в дореволюционный период; …каноническая богослужебная часть к ведению церковного Совета не относится…»

Резолюция чекиста: «Вишерец просто обнаглел, он достаточно умен, чтобы не понять, что эта мура нас только обозлит – он это и хочет. В л [ичное] дело для характеристики и в производственное дело агентурных материалов по церковникам».

8 июня 1933 года. Из показаний обвиняемого Кожевникова В.А. «Не знаю, по какому поводу, но в середине лета 1932 г. сторожиха нашей церкви монашка Одинцова Ульяна сообщила мне, что священник Михаил Коняев ходит в ГПУ, и как он ей сам сказал, решил посещения ГПУ прекратить. Зачем мне об этом сказала Одинцова, я не знаю, подробно я ее не расспрашивал и она больше мне ничего не сказала. Не помню от кого, но я еще слышал, что Коняева видела одна старушка, что он ходит в ГПУ Много раньше, точно когда не помню, мой знакомый прихожанин общины б[ывший] гор[одской] голова Колесников Василий Михайлович предупреждал меня, остерегаться Коняева как человека замкнутого и необщительного. Но, что Коняев служит агентом в ГПУ, Колесников мне не говорил. Когда меня лично вызывали в ГПУ, как секретного сотрудника ОГПУ, я действительно попросил послужить Коняева в церкви одного без меня. Сказал ему, что вызывают в ОГПУ, в ответ на это Коняев мне также сказал, что и он недавно два раза посещал ГПУ, но зачем по какому вопросу и т.д., он мне не говорил и я ему также.

В 1929 г. уполномоченный] ГПУ Рычков обвинил меня в том, что я как секретный] работник ОГПУ раскрыл себя перед рядом священников тем, что не явившись на церк. съезд и получив за это выговор, я объявил затем в свое оправдание, что на съезде быть не мог по той причине, что меня вызывали в ГПУ неоднократно. Отрицая, как и тогда, этот факт раскрытия себя как секретного] работника ОГПУ, признаю, что, кроме данной мной подписки, разговор с уполномоченным Рычковым был предупреждением мне о соблюдении в тайне моей работы и моих посещений ОГПУ. И все же я в конце 1932 г. своим сообщением Коняеву о том, что меня вызывали в ГПУ, вновь раскрыл себя в моей секр[етной] работе в чем и признаю себя виновным. После переезда из Чердыни в Соликамск меня в ГПУ долгое время не вызывали, а когда вызвали и дали поручение по части действий общины в вопросе незаконных ходатайств, вернее сопротивления в отдаче церкви горсовету, то я не дал исчерпывающего материала лишь, потому что, как я уже сказал выше, был далек от церковного совета и общины и не знал их намерений и действительного положения вещей. Вину в том, что я, вместо правдивого освещения перед органами ОГПУ действительного положения вещей в этом вопросе, сам принимал активное участие в организации незаконного сопротивления актива общины в передачи церкви, т.е. скрывал и информировал ложно органы ОГПУ – я отрицаю. Сообщения в ГПУ о том, что Коняев говорит о своих посещениях ГПУ, и что ряд лиц также об этом знают – я не сделал, потому что считал это излишним. По этой же причине и словесно не спросил у уполномоченного] ГПУ надо ли об этом ему сообщить. Также не придал значения и не сообщал в ГПУ о вышеуказанном письме игуменьи Руфины из-за границы монашке Ковригиной. Поручения от уполномоченного ГПУ написать о знакомых мне в г. Соликамске священниках и монашках – я не получал, а следовательно и не мог скрывать известных мне монашек, в частности, Белкину Марию Андр[еевну], Ковригину Пелагею и др. и священников Аполлонова Константина, Руднева Владимира и Щеглова Николая. В данное время признаю свою вину, что я должен был сообщить органам ОГПУ о разговорах о священнике] Коняеве и о письме игуменьи Руфины».

30 июня 1933 г. Показание обвиняемого Кожевникова В. А.

«Об окончании следствия по моему делу мне объявлено. Виновным себя в предъявленном мне обвинении – раскрытие себя как секретного работника органов ОГПУ, невыполнение даваемых мне ГПУ поручений и не сообщение в ГПУ известных мне фактов, а/с деятельности я признаю. Делал я это по той причине, что недооценивал важность и секретность этой работы. Дальше показать ничего не могу, протокол составлен, верно, прочитан мне, в чем подписуюсь. Допросил уполномоченный Николаев».

4.IX.33 г. «Характеристика на спецосведомителя по духовенству “Вишерец”. Священник тихоновской ориентации, образование – духовная семинария, крайне начитанный и развит, 61 год.

Служитель религиозного культа с 1898 г. В 1919 г. эмигрировал с белыми в Сибирь, возвратился в 1927. В 1929 г. отбыл 4 месяца заключения по 59—12 ст. УК. Завербован 9 июня 1928 г. По 1931 год – неценные донесения. С 1931 г. систематически избегал и в редких случаях давал явно наглые дезинформирующие сведения. В 1928 г. расконспирировал себя и, несмотря на повторный инструктаж, вторично расконспирировался в 1932 году, причем путем клятвы добился расшифровки перед ним другого спецосведома. Очень влиятелен в кругах духовенства и б[ывших] людей. Репрессирован как руководитель к. р. группировки. Уполн. СПО/ Николаев/. Вр. нач. СПО /Бураго/».

(Священник Кожевников В.А. за «расшифровку» был «осужден на срок предварительного заключения». После освобождения короткое время был священником церкви в с. Орел. Вновь был арестован 8.9.1937 г. Расстрелян 14.11.1937 г. по решению «тройки» при УНКВД Свердловской области.)

Из материалов дела на священника Коняева М.М.

28 октября 1932 г. Письмо в «Г.О.П.Е.У».

«В дальнейшем от работы с органами Г.О.П.Е.У. отказываюсь, считаю помощь Г.О.П.Е.У. не нужн[а] и помогать не хочу. Данную мною подписку ранее выполнять отказываюсь, зная об ответственности коллегии Г.О.П.Е.У, в чем и подписуюсь. “Верующий” [агентурное имя]».

8 июня 1933 г. Из протокола допроса обвиняемого Коняева М.М. «Факт моего раскрытия себя как секретного работника в органах ОГПУ действительно имеет место. В октябре 1932 г. я отказался от секретной работы в органах ОГПУ о чем даю письменное заявление, что не желаю помогать органам ОГПУ ибо не считаю это нужным. После этого в одну из церковных служб, будучи наедине со священником Кожевниковым В.А., я ему рассказал, что я секретно работал в ОГПУ, давал разные сведения, но решил по слабости здоровья бросить эту работу, о чем уже подал заявление. Больше никакого разговора не было, но я его просил оставить это мое сообщение в секрете. Вину свою в этом преступлении я признаю. Через некоторое время Кожевников меня попросил отслужить без него службу, так как его вызывают в ОГПУ, а возвратившись оттуда, он говорил, что его там долго держали, но по какому вопросу он не сказал. Хочу добавить, что мой рассказ Кожевникову о моей секретной работе в ОГПУ был вызван им самим. Он откуда-то узнал, что я ходил в ОГПУ, пристал ко мне. “Зачем Вы ходили?” Добавил к этому: “Между нами не должно быть тайны, вот здесь мы с Вами в алтаре – это гарантия, что я никому не передам о нашем разговоре”. И после этого я рассказал ему вышеуказанное мною. Виноват я и в том, что даже несмотря на просьбы уполномоченного ОГПУ, до ноября 1932 г. (когда я написал заявление об отказе от секретного работника), я не сообщал известных мне фактов преступных действий ряда лиц, в частности: о сопротивлении церковного совета и актива общины в вопросе передачи церкви горсовету, собирании дутых подписей (от сельских и др. не членов общины), за отстаивание церкви и организации дежурств при церкви для оказания сопротивления при закрытии церкви. Больше показать ничего не могу, протокол верен прочитан мне, в чем и подписуюсь».

30 июня 1933 г. Из показания обвиняемого Коняева М.М.

«Об окончании следствия по моему делу мне объявлено. Виновным себя в предъявленном мне обвинении – нарушении-невыполнении данной мной подписки органам ОГПУ, как секретным работником ГПУ и раскрытии себя как секретного] /работника ряду лиц – признаю. Протокол зачитан мне, составлен верно, в чем и расписуюсь».

1933 г. «Характеристика на спецосведома по духовенству “Верующий”».

Священник – благочинный тихоновской ориентации. Образование – двухклассное училище, 56 лет, служащий религиозного культа с 1909 года. Завербован 8 октября 1927 г., за исключением биографических данных и материалов справочного характера ничего не давал. Имея большой авторитет среди местного духовенства, и состоя в конфиденциальной переписке с епископом, скрывал от органов ОГПУ известные ему, а/с действия.

За последние два года от явок уклонялся с явной целью расконспирировать ее [т.е. работу], что, в конце концов, и сделал – раскрыв свою работу в органах ОГПУ ряду лиц. В октябре 1932 г. в категорической форме от сотрудничества с органами ОГПУ отказался, дав письменную подписку, репрессирован как руководитель к. р. Организации».

(Священник Коняев М.М. арестован 14.IV. 1933 г., 29.Х. 1933 – осужден к трем годам ссылки. Дальнейшая его судьба неизвестна.) Из материалов дела на Одинцову У.М.

28 июня 1933 г. Из показания обвиняемой Одинцовой У.М.

«В конце 1931 г., будучи освобожденной из-под стражи (привлекалась за хранение 30 или 40 р[ублей] серебра), я дала Березников[скому] ГПУ подписку, что буду сообщать в ГПУ о всех мне известных фактах а/с агитации и деятельности монашек и духовенства. В продолжение 1932 г. при моих свиданиях с уполн. ГПУ я не сообщала о ряде известных мне фактов, а/с деятельности, а в 1933 г., несмотря на вызовы, совсем не являлась. Признаюсь, что, как я уже показала в предыд. показаниях, я не сообщала в ГПУ о том, что в ограде церкви собирались люди охранять храм, т.е. факт возбуждения религ. населения, о том, что в церкви был организован сбор подписей за не отдачу церкви, что ходатайства писались б/гор[одским] головой Колесниковым, что священник Коняев ведет а/с агитацию. Также не сообщила, что в церк. совете свящ. Коняева подозревали в службе в ГПУ, так как одна из женщин (мне неизвестных) мне передавала, что она видела, как Коняев заходил в ГПУ, а я об этом сказала другим. Также и Коняеву самому сказала, что о нем говорят. И тут же сообщила ему, что и сама уже два раза была в ГПУ, но зачем я там была, я ему не говорила. Виновной себя в предъявленном мне обвинении – в нарушении и невыполнении данной мной органами ОГПУ подписки, раскрытии этой тайны и не сообщении известных мне фактов, а/с деятельности – признаю. Больше показать ничего не могу, протокол составлен, верно, прочитан мне, в чем и подпи-суюсь. 1933 г.». «Характеристика на спецосведома по духовенству “Ануфриева” [агентурная фамилия]. Сторожиха церкви, б[ывшая] монашка, малограмотная по образованию, но крайне толковая, – пользовалась церковью по разным покупкам свеч, крестиков и т.д. Неоднократно ездила в Москву – лично виделась с патриархом, 51 года. Завербована в декабре 1931 года при освобождении из-под стражи (сдала 40 руб. серебра). В работе себя не проявила, от явок уклонялась, не сообщая о ряде а. с. действий духовенства и монашек. Репрессирована как активный член кр. группировки» ^{126} .

Свои осведомители были и в Рабоче-крестьянской милиции. Особенности работы с милицейской агентурой изложены, например, в инструкции Череповецкой губернской милиции о создании осведомительской сети. Эту инструкцию обнаружил в архиве Череповецкого центра хранения документации и опубликовал журналист Сергей Кононов ^{127} .

В 1925 году Череповец был губернским городом со всеми губернскими институтами, в том числе и губернской милицией, которая руководила уездными милициями, а те в свою очередь – волостными. Каждая волостная милиция для эффективной борьбы с преступлениями должна была создать свою законспирированную осведомительскую сеть. Таким образом, обеспечивался сбор информации о криминальной обстановке в волости, что позволяло своевременно принимать меры по пресечению преступлений, а иногда выявлять их даже на стадии замысла. Опубликованный документ, подписанный начальником Административного отдела Череповецкого Губисполкома Макаровым, называется «Инструкция о негласном наблюдении при Волмилициях» и излагает методику организации агентурной работы милиции середины 20-х годов. В инструкции сказано, что «негласными осведомителями являются граждане, дающие Вол милиции сведения об отдельных преступлениях и о лицах, принадлежащих к преступному миру. Осведомители на службе в Волмилиции не состоят, получают за свои сообщения разовые вознаграждения, и не меняют для негласной деятельности своей профессии или обычных занятий». «…Осведомление является щупальцами Волмилиции, при помощи, которых она может схватить и узнать все, что, будучи преступным, и еще не выявило себя вовне и остается пока скрытой от карательных органов Советской власти». «Ввиду такой важности осведомления, как способа борьбы с преступностью наиболее пригодного для предупреждения и пресечения готовящихся преступлений, на начальников Волмилиций возлагается обязанность насаждения в своей волости осведомительской сети: а/ в каждой деревне; б/ в кредитном товариществе; в/ в кооперации; г/ в госучреждениях и предприятиях, в особенности в тех из них, которые ведают изготовлением, хранением и распределением государственного денежного и материального капитала (заводы, фабрики, склады и т.д.). В особенности в тех районах, где наиболее отмечается преступность». В инструкции подчеркивалось, что «осведомление насаждается в преступных организациях и сообществах (шайки, банды, притоны, отдельные хутора и т.д.), где может обитаться или обитается преступный мир».

Руководитель осведомительской сети назначался начальником милиции. «Руководители осведомления обязаны иметь сведения о безопасности Советских учреждений, фабрик, заводов, складов и т.п. в смысле угрозы им от преступной деятельности или бесхозяйственности ведения в них дела, облегчающего таковую, а также сведения о преступной деятельности или преступных намерениях, как отдельных личностей, так и групп и сообществ, имеющих уголовное прошлое и определенную преступную квалификацию (бандиты, стопщики, домушники, клюквенники, темщики, голубятники, взломщики, фальшивомонетчики и проч.)». Руководителю осведомительской сети предписывалось инструктировать осведомителей только словесно, не передавать им никаких письменных материалов и документов, однако посвящать негласных работников в суть дела, ориентировать их в обстановке и направлениях розыска.

Сведения, сообщенные осведомителями, обобщались в специальных сводках и систематизировались по отдельным видам преступлений – бандитизм, изготовление и распространение фальшивых денежных знаков, грабежи, квартирные кражи…

После анализа сводок начальник волостной милиции выносил решение о принятии мер.

Вот так, например, выглядела сводка Устюженской волостной милиции от 1 сентября 1925 года.

«Выписка из сводки от 1/9.25 г. № 2.

От осведомителя “ИВАНОВА”. “Сообщаю, что в деревне Окунево скрываются неизвестные лица, по сведениям конокрады, которые отлучаются неизвестно куда и снова возвращаются к вышеозначенному гр-ну, о чем и сообщаю”. С подлинным верно: Начволмилиции.

Поручено осведомителю Иванову выяснить личности неизвестных лиц, установить наблюдение и сообщить в волмилицию.

(подпись Нач-ка Волмилиции)».

При вербовке осведомителей волостные милиционеры должны были исходить из того, что осведомители выполняют государственную функцию по борьбе с преступностью, поэтому к их выбору нужно относиться весьма осторожно. Необходимо, чтобы осведомитель принадлежал к «освещаемой» группе. До вербовки он должен быть проверен на «профпригодность» и возможность добывания необходимых сведений.

В качестве осведомителей инструкция рекомендовала вербовать:

«а) служащих учреждений хозяйственного характера, их секретарей, делопроизводителей, машинисток, счетоводов, разносных торговцев и вообще, лиц, по роду своих занятий проводящих большую часть времени на улице; б) в некоторых случаях, лиц, уже прошедших уголовный розыск и, известных преступной деятельностью, как, например: карманных воров, домушников, чердачников, аферистов, мошенников, клюквенников, конокрадов, взломщиков, стопщиков и другие категории преступников, могущие дать ценные сведения, ввиду их принадлежности к преступному миру (но последнее должно производиться с разрешения нач. УТРО)».

При вербовке осведомителей из преступной среды рекомендовалось придерживаться определенной тактики: «…При вербовке преступного элемента надо стараться ставить себя в такое положение, чтобы вызвать личные желания и предложения, со стороны вербуемого быть осведомителем, тогда руководитель будет находиться в выгодном для себя положении, имея возможность соглашаться или не соглашаться на сделанное ему предложение, ставить свои условия, предупреждающие возможность предательства, и, вообще, использовать для осведомления все слабые стороны».

Для конспирации работы осведомительской сети все встречи руководителя с негласными работниками рекомендовалось проводить «на конспиративной квартире или в укромных местах, недоступных широкой публике». График встреч должен исключать возможность случайных встреч одного осведомителя с другим. Разговор на конспиративной квартире должен «производиться в полголоса, шум, пение и т.п. совершенно не допустимо».

При оформлении гражданина как осведомителя он был обязан дать подписку о сотрудничестве с органами милиции и о сохранении в тайне такого сотрудничества. Свои донесения осведомитель подписывал псевдонимом. В инструкции приводился образец обязательства (подписки) осведомителя о сотрудничестве.

«ОБЯЗАТЕЛЬСТВО

192… года “… ” месяца дня. Я, нижеподписавшийся

грн

Даю настоящее обязательство Начальнику

в том, что обязуюсь давать сведения согласно

поручениям, которые будут мне даны. По полученным заданиям буду давать беспристрастно сведения. Обязуюсь сохранить в строжайшей тайне о том, что я нахожусь секретным информатором Волмилиции и никого не посвящать в свою работу, хотя бы это и угрожало моей жизни. Обязуюсь доносить обо всех замеченных мною подозрительных лицах, ворах, бандитах, шпионах, самогонщиках и других преступниках, если что-либо будет замечено, а также доносить обо всех командировках или перемещениях места жительства и занятий, как самого себя, так и находящихся под моим наблюдением лиц. Знаю, что за нарушение и разглашение вышеизложенного подлежу к строжайшей ответственности по суду по ст. 137—1 ст. ч. 1-я УК.

Настоящее обязательство даю собственноручно, добровольно и без всякого на то побуждения с чьей бы то ни было стороны.

(личная подпись лица дающего настоящее обязательство).

Для сохранения конспирации на сводках буду подписываться кличкой: Подпись кличкой:

“ “ 1925 г.».

Биографические данные осведомителей находились в их личных делах «Литера А» (агентура), а их донесения подшивались в их рабочие дела под «Литером Б», в которых осведомители фигурировали только под псевдонимами.

Судя по ежемесячным сводкам уездных и волостных милиций Череповецкой губернии за 1925—1927 годы, осведомительская сеть волмилиции работала весьма успешно. Решающую роль в раскрытии многих преступлений играла информация, поступающая от разветвленной сети осведомителей.

В 20-е годы в органах милиции началась более глубокая «специализация» осведомителей. Агентуру в отделах уголовного розыска стали ориентировать на раскрытие бандитизма и других уголовных преступлений, а в созданных отделах по борьбе с хищениями социалистической собственности (ОБХСС) – на предотвращение и раскрытие экономических преступлений.