Текст книги "Доносчики в истории России и СССР"

Автор книги: Владимир Игнатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

О продовольственных затруднениях осведомители доносили и в районах Центрально-Черноземной области:

– «Сидим голодные, позабирали хлеб, а теперь требуют семена. Весной подохнем с голоду, надо семян не давать и землю не сеять». (Кулак д. Переверзевки Беловского района, в группе крестьян.)

– «Надо бойкотировать весенний сев, а когда начнется война, дружно восставать против коммунистов». (Кулаке. Семидесятное Гремяченского района, арестован.)

– «Если государство не даст семян и продовольствия, сеять не будем, а к весне разбредемся из села, как украинцы в 1932 г».. (Середняк-колхозник в группе колхозников в д. Краснянка Волоконовского района.)

– «В колхозе жить невозможно, колхозники сидят без хлеба, надо взять свою лошадь из колхоза и ехать куда-нибудь побираться, потому что у меня уже две недели нет хлеба». (Колхозник-бедняк Канаилов, М. Упоронский сельсовет, Дмитриевский район.)

Чекисты по донесениям осведомителей в сводках отмечают рост антипосевных настроений части колхозников: «Сеять в поле не пойдем, пока не дадут хлеба». «Пусть обрабатывают землю колхоза коммунисты, а мы на пустой желудок не будем». «В этом году обобрали и оставили голодными, и дальше так будет, а поэтому сеять не нужно». «Сеять в поле не пойдем, голодные работать не будем, пусть дают хлеб, а потом спрашивают работу по весеннему севу». (Член колхоза им. Марейкиса Новосильского района.). «Не нужно работать в колхозе, потому что все равно большевики отбирают весь хлеб, большевики разорили наш колхоз, нам нужно бросить работать. Пусть работают одни комиссары, а для крестьянина толку от колхоза мало». (Член колхоза с. Введенка Липецкого района.) «Хлеб в этом году весь отобрали и нас оставили голодными, и на следующий год так будет, а поэтому сеять не нужно». (Член колхоза «Красная нива» Н. Оскольского района.)

Осведомители сообщали также о массовых случаях отказов бригад и отдельных групп колхозников от выхода на работу. Бригадир Старцев заявляет: «Мы – все голодные, и работать больше не будем, пусть работают сами коммунисты, которые получают хлеб» (Лево-Россошанский район).

В доносах приводятся и погромные высказывания и призывы колхозников:

– «Надо бойкотировать весенний сев, а когда начнется война, дружно восставать против коммунистов». (Кулаке. Семидесятное Гремяченского района, арестован.)

– «Советская власть доведет до гибели, нужно снимать с колхозных амбаров замки и забирать семена». (Колхозник на пленуме Никольского сельсовета Малоархангельского района.)

– «К весне на станции народ пойдет, как мухи на мед, на станциях в амбарах Заготзерна лежат тысячи пудов хлеба. Народ голодный пойдет громить амбары, а власть разбежится». (Середняк с. Нелица Валуйского района.)

– «Доедим последние крохи хлеба, а потом пойдем отбирать его на станциях и в городе. Мы сейчас бессильны, но голодные люди будут сильнее и, если власть добровольно не даст хлеба, то ей плохо будет». (Середнячка-колхозница Афанасьевского сельсовета Измалковского района.)

– «Чем голодать – растащить семена и всякие колхозные фонды». (Колхозники сел Березовка и Кочетовка Ивнянского района.)

Чекисты сообщают, что «высказываемые со стороны некоторых групп колхозников и единоличников отрицательные настроения носят повстанческий и пораженческий характер»:

– «Не нужна нам Советская власть, она привела к гибели».

– «Защищать коммунистов не пойдем».

– «При объявлении войны будем бить коммунистов и активистов, ограбивших крестьян».

– «Скорее бы война и конец соввласти, она все отобрала у нас и оставила голодными». (Отдельные единоличники и колхозники бедняки и середняки с. Грибоедово Бондарского района.)

– «Без войны не обойтись, если не дадут нам хлеба, то к весне будет война коммунистов не с иностранными государствами, а с нами». (Единоличник-середняк с. Покровки Лискинского района.)

– «Коммунисты привели нас к гибели. В связи с голодом каждый колхозник и единоличник выступит против коммунистов, и соввласть будет свергнута». (Середняк с. Заломное В. Михайловского района.)

В конце сводки полномочного представителя ОГПУ по ЦЧО сообщается, что «производится изъятие к/р элементов, высказывающих повстанческие тенденции». Сводка № 25/2 подписана ПП ОГПУ по ЦЧО Дукельским и нач. СПО ПП Ревиновым ^{140} .

Вспоминая обстановку 1937 года, знаменитый авиаконструктор А.С. Яковлев в книге «Цель жизни» писал: «В те времена неудача в работе, ошибка могла быть расценена как сознательное вредительство. Ярлык “вредитель”, а затем “враг народа” мог быть приклеен не только при неудаче, но и просто по подозрению. Волна недоверия и подозрения во вредительстве обрушилась и на отдельных лиц, и на целые организации».

Заслуженный летчик-испытатель Герой Советского Союза ЕФ. Байдуков в книге «Рассказы разных лет» вспоминал, как его коллега Герой Советского Союза летчик Леваневский во время совещания у Сталина неожиданно встал и заявил: «“Товарищ Сталин, я хочу сделать заявление”. “Заявление?” – спросил Сталин. Леваневский посмотрел на Молотова, который что-то писал в тетрадке. Летчик, видимо, решил, что Вячеслав Михайлович ведет протокол заседания и стал говорить в его сторону: “Я хочу официально заявить, что не верю Туполеву, считаю его вредителем. Убежден, что он сознательно делает вредительские самолеты, которые отказывают в самый ответственный момент. На туполевских машинах я больше летать не буду!” Туполев сидел напротив. Ему стало плохо». Хотя «заявление» Леваневского тогда не имело последствий, но через некоторое время известный авиаконструктор А. Туполев был арестован.

«Аресты происходили и потому, что авиаконструкторы писали доносы друг на друга, каждый восхвалял свой самолет и топил другого», – вспоминал Герой Советского Союза генерал-полковник М.М. Громов. Подобные обвинения выдвигали многие люди против своих коллег и в других отраслях науки, техники и промышленного производства.

Приведем выдержки из нескольких типичных доносов граждан, приведенных в «Сводке о работе приемной 8-го отдела ГУТБ НКВД за февраль 1937 г». от 3 марта 1937 года. Орфография заявлений соблюдена:

Керпелли Ю.Л. сообщает: «…моим младшим братом Сергеем была обнаружена (совершенно случайно) у гр. Кухтиной Нины Фроловны книга Троцкого “ Моя жизнь”, вышедшая в свет в Берлине на русском языке … зять Кухтиной Виталий Васильевич Зайцев работает в Американском посольстве и проживает с ней вместе».

Мирзаханов В.А. студент МИИТа сообщает: «…студент нашего института Алехин Ф.А. ярый троцкист и с исключительной злобностью относится к партии и правительству». «Во время процесса над троцкистами он особенно обнаглел, защищая все кр взгляды и действия этих шпионов и диверсантов… яростно сказал, что если бы у него были бомбы и гранаты, он знал бы что с ними делать. Он говорил, что ему придется в тюрьме сидеть или удрать за границу».

Инженеры Сорокин Г.М. и Сперанский И.С, работающие на заводе им. 1-го Мая Главмашдетали, сообщают: «С некоторых пор нам стало казаться, что работы завода тормозят силы, враждебные идеям индустриализации и реконструкции текстильной промышленности, в части качества выпуска нашим заводом продукции». «Котлы растворители с комплектором гуммированных котлов, изготовленные нашим заводом в количестве 18 комплектов ОТК к отпуску недопущены, не допущены и к эксплоатации по причине не провара котельных швов. Тем не менее, котлы эти были отправлены заказчикам, без паспорта ОТК завода… котлы после монтажа на месте потекли». «Шестерни стальные каленые по техническим условиям должны быть изготовлены из стали № 5. В действительности изготовляются из № 2 или № 3». Далее заявители приводят еще целый ряд фактов, подтверждающих, по их мнению, вредительство.

Берман, член ВКП (б), сообщает: «Несколько лет тому назад, будучи студентом, Пономарев посещал кружок юных натуралистов в Зоопарке. В этом кружке под флагом пропаганды биологических знаний, были люди, проводившие расовую теорию фашизма и даже антисоветские взгляды. Один из этих людей, с которыми Пономарев тогда дружил, был выслан из пределов Москвы. Недавно этот человек после высылки вернулся в Москву и послал Пономареву письмо с просьбой “встретиться и восстановить прежние отношения”». «Над всей этой группой был “некто” гражданин иностранной державы (по-видимому Германии), живший в СССР в качестве “агента Гагенбека, для скупки животных”» [28]28
  ЦАФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 578. Л. 103-109. Машинопись. Из Сводки «О работе приемной 8-го отдела ГУГБ НКВД за февраль 1937 г». от 3 марта 1937. Подписано: Нач. 8 отд<еле>ния 8 отдела ГУГБ НКВД СССР, капитан государственной безопасности Холщевников. На первом листе надпечатка: Разослано: тов. Ежову, тов. Фриновскому, тов. Вельскому, тов. Берману (т.е. наркому и его заместителям). Нач. 8 отдела ГУГБ НКВД, майор государственной безопасности Цесарский. 3/Ш 37.


[Закрыть].

Апогеем стукачества является такое уникальное явление, как политические доносы на себя. В качестве примера можно привести два случая из той же «Сводки о работе приемной 8-го отдела…». Так гражданин Бойко СВ. явился в приемную НКВД с заявлением, в котором он пишет: «Я не сам пришел, меня привела моя совесть, меня привел страх тех чудовищ, тех предателей родины, которые стоят и долго останутся в моей памяти, как прокаженные, язвы, которые от всех, в том числе и от меня были скрыты, язвы которых во всей полноте мне показал прокурор и суд народа … банда Троцкого меня заразила, меня привела к преступлениям, которым сегодня нет места на родине моей … Я клеветал на вождей, на партию народа, я вредил там, где было можно, сеял зло, которому нет больше места в сознании моем». «Моя совесть будет чиста тогда перед вождем и партией народа… когда я расскажу все следствию».

Карлинский Г.П. явился в НКВД со следующим заявлением: «Считаю свое пребывание на свободе в дальнейшем нетерпимым и абсолютно невозможным по следующим причинам: во-первых, состоя ранее в рядах ВКП (б) с 1920 г. по 1922 г. и с 1926 по 1935 г. Ничего общего со Сталинской идеологией не имел, т.е. я был членом партии, активно работал и боролся (на словах) за идеальную чистоту рядов партии, примерно до 1931 г., а с началом пятилеток все мои помыслы пошли на постоянные (внутренние) противоречия у меня. Признаюсь, та незначительная часть литературы – Троцкого, Зиновьева в то время на меня сильно подействовала и, все это заставило меня двурушничать, а вместе с тем я уже с 1929 г. начинаю занимать ответственные должности, вплоть до начальника Промышленного строительства “Уралмашстроя” и врид. начальника “Прибалхимстроя”». «Слишком много писать о всех моих нечестных и нехороших делах, но думаю, что это будет изложено мною при ведении моего дела, если оно должно быть. Одно считаю, дальнейшее мое пребывание на свободе просто опасно». «Я могу и хочу работать, принести пользу сов. Строительству, но прежде всего, должен смыть грязь, которая годами накопилась во мне».

Оба заявителя пришли в НКВД с заранее написанными заявлениями, в которых заявляют о своей идеологической враждебности, но не стремятся очернить других лиц. Что заставило этих людей совершить самооговор? Может быть, психологическое давление атмосферы страха и террора? Может быть, это психопатия? Или же это превентивный шаг людей, чувствующих неизбежность ареста и понимающих, что лучше сдаться самим и этим облегчить свою участь? Этого мы никогда не узнаем, так же как не узнаем, какова дальнейшая судьба этих несчастных.

Как и в 20-е годы, когда чекистам «на местах» рекомендовалось иметь осведомителей из середняков «которые зло критикуют советскую власть», в 1937—1938 годах продолжалась практика использования доносчиков-провокаторов. Так 23 октября 1938 года первый секретарь Сталинградского обкома ВКП (б) А. Чуянов направил письмо в ЦК ВКП (б) на имя И.В. Сталина, в котором сообщал, что положение дел в органах НКВД по Сталинградской области вызывает серьезную тревогу ^{141} .

В письме сообщалось, что бюро обкома рассмотрело информацию начальника Котельниковского районного отдела НКВД Евдушенко от 16 октября 1938 года, в которой говорилось о контрреволюционной работе секретарей РК ВКП (б), председателя и секретаря райисполкома и других работников района. После обсуждения этого вопроса на бюро обкома было установлено и лично признано начальником райотдела Евдушенко, что предъявленные им обвинения районному руководству являются клеветническими. Провокационная практика работы Евдушенко подтверждалась также тем, что он давал своим секретным сотрудникам (агентам) явно провокационные задания. Так секретный сотрудник Васильев дал начальнику райотдела НКВД разоблачающий материал на сына помещика. После этого Евдушенко заявил Васильеву: “Давай организуй группу лиц, которые должны заниматься агитацией против Советской власти, а сам стань у них во главе организации. И, кто идет против Советской власти, они будут примыкать к тебе, а ты на них будешь доносить нам, а мы их будем гробить”.

Секретный сотрудник Васильев отказался от создания антисоветской группы. Тогда Евдушенко избил его и заявил: “Не хочешь гробить людей, то, сволочь, я сам постараюсь угробить тебя. Учти, ты бывший лишенец”. Прошло пять дней, и Васильев неизвестно куда исчез». Далее в письме сообщалось, что в практике работы райотдела НКВД во время следствия к арестованным применялись методы физического воздействия. Их избивали, а непрерывные допросы, на которых арестованные стояли, продолжались по 2—3 суток.

Это письмо А. Чуянова заведующий отделом руководящих партийных органов Г.М. Маленков направил наркому внутренних дел Л.П. Берии. Дальнейшая судьба письма неизвестна, но оно дает характерную картину положения дел в те годы в органах НКВД.

«Эффективность» работы доносчиков характеризует такой факт. В конце 1937 года Ежов потребовал от УНКВД краев и областей сообщить о шпионско-диверсионных организациях, которые были раскрыты с помощью рабочих и колхозников. Результаты были обескураживающими. Типичная шифровка пришла 12 декабря 1937 года от начальника Омского УНКВД: «Случаев разоблачения по инициативе колхозников шпионско-диверсионных троцкистско-бухаринских и иных организаций не было» ^{142} .

Следует отметить, что не все граждане безотказно выполняли свой стукаческий «долг». В книге «Я выбрал свободу» Виктор Кравченко приводит такой эпизод: «Директор одного предприятия подвез как-то на своей машине мать “врага народа”, старую женщину, после чего его шофер сказал: “Товарищ директор, я, может быть, сукин сын, который должен сообщать обо всем, что видит и слышит. Но клянусь собственной матерью, на этот раз не скажу ни слова. Моя мать – простая женщина, а не такая интеллигентная дама. Но я ее люблю, и спасибо вам, Виктор Андреевич, говорю как русский – русскому”». И действительно, об этом инциденте никто не узнал, хотя впоследствии директору были инкриминированы различные «серьезные преступления». Д0Н09Ы в органы поступали не только от агентов и стукачей-добровольцев, но и от руководителей предприятий, начальников отделов кадров и начальников спецчастей. В качестве примера можно привести донесение руководителей Томской швейной фабрики 29 января 1938 года в горотдел НКВД об арестованных работниках фабрики: «По делу обвинения Глушкова И.П. сообщаем следующее: Для руководства отделами, цехами и строительством Томской швейной фабрики Глушковым штат подбирался из числа классово-враждебных элементов и неквалифицированной силы, приведшей фабрику к полнейшему развалу Кто же руководил фабрикой:

1. Глав, бухгалтер Могилевский – исключительно антисоветский элемент, колчаковец, рекомендованный на работу врагом народа Бурумовым. Судимый за нарушение кредитной реформы. Состоял в партии ВКП(б), из коей вышел как не согласившийся с линией партии.

2. Нач. планового отдела Петров, сын кулака, отец коего обманным путем пробрался в партию ВКП(б), из партии изгнан и ныне изъят НКВД. Родственники также арестованы. Брат его, офицер.

3. Нач. закройного цеха Степанов, унтер-офицер, кулак-лишенец. Обманным путем пробрался в партию ВКП(б), откуда и изгнан, ныне изъят НКВД.

4. Коммерческий директор Воронцов, в прошлом дважды судимый за контрреволюционные дела, высланный из Москвы в 1930 г. Глушковым вызван из Барнаула на работу. В настоящее время скрывается.

5. Гл. инженер по строительству, он же главный механик Эрмес, иностранный подданный, не имеющий специального образования, также как и Воронцов приглашен на работу из Барнаула, найдя приют в квартире Глушкова.

6. Зав. кадрами Рощин, дважды переходивший советскую границу, проживал в Китае и подобные им.

Деятельность же Глушкова заключалась в следующем: в связи с расширением фабрики и увеличением ее оборота, постановлением Президиума Томского горсовета был разрешен перевод фабрики в новые корпуса, на что был дан срок – 20 дней. В силу этого потребовалось строительные работы и подготовка оборудования к переводу».

Донесение подписали и. о. директора фабрики Нестерьянов, парторг Кашкина и начальник спец. части Нижевич.

Коротко о фигурантах донесения. И.П. Глушков арестован в 1937 году. Осужден на 10 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах. Н.Т. Степанов арестован в декабре 1937 года. Дело прекращено за отсутствием состава преступления. Освобожден в январе 1939 года. А.П. Рощин арестован в 1937 году. Дело прекращено за недоказанностью состава преступления. Вторично арестован и расстрелян в 1938 году. Обстановку на предприятиях в то время характеризует и донесение начальника спецчасти Томской швейной фабрики в горотдел НКВД об А.С. Демидовой. 5 августа 1938 года. Секретно.

«С августа месяца 1937 года на Томскую швейную фабрику была принята на должность зав. кадрами Демидова Анна Степановна. Являясь членом партии ВКП (б), одно время Демидова занимала обязанности секретаря парткома и с организацией райкомов была отозвана в Куйбышевский райком. Вследствие того, что Демидова являлась родственницей бывшего секретаря горкома Малышева, Демидову на днях из партии исключили, а отсюда и сняли с работы. Приказом директора швейной фабрики Демидова с 1 августа с/г. зачислена на должность зав. подготовкой кадров.

Из беседы с Демидовой мною установлено: муж Демидовой, с которым она развелась в 1935 году, Мунгалов Никанор Петрович, 1891 г. (рождения) был членом партии ВКП (б) с 1918 г. по 1923 г., исключался за антипартийные поступки. Второй раз с 1925 по 1927 год, будучи кандидатом и с 27 по 37 год членом, за антипартийные разговоры, злоупотребления по службе и многоженство исключался из партии вторично. Жена Малышева является сестрой Демидовой. Прошу сообщить, не встречается ли препятствий к нахождению Демидовой на работе фабрики по должности зав. подготовкой кадров».

Нач. спец. части. Подпись (Нижевич). (Секретарь Томского горкома ВКП (б) М.Ф. Малышев арестован в 1939 г. Осужден к ВМН с заменой на 15 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах.) ^{143}

В те годы доносчиком человек мог стать и поневоле. В начале 50-х годов, незадолго до смерти вождя, такой «доносчицей» стала Лидия Федосеевна Тимашук (1898—1983 гг.), врач-кардиолог, заведующая отделом функциональной диагностики Лечсанупра Кремля. 28 августа 1948 года Л.Ф. Тимашук после снятия кардиограммы у А. А. Жданова на его даче записала в заключении диагноз «инфаркт миокарда». Однако присутствовавшие известные медики профессора П.И. Егоров, В.Н. Виноградов и врач Г.И. Майоров с таким заключением не согласились, вынудили ее переписать заключение, исключив из него слово «инфаркт», и назначили лечение, категорически противопоказанное при инфаркте, которого они на основании клинической картины не находили. Тимашук письменно поставила в известность о случившемся свое начальство. Так как Лечсанупр подчинялся Министерству государственной безопасности (МГБ), то письмо она направила начальнику Главного управления охраны МГБ. Однако не разбиравшиеся в медицинских вопросах сотрудники МГБ отослали ее письмо тому, кто, по ее мнению, поставил неправильный диагноз – начальнику Лечсанупра Кремля Егорову. Профессор Виноградов потребовал от Егорова уволить Тимашук. Егоров вызвал ее, обвинил в некомпетентности и перевел во 2-ю поликлинику Лечсанупра, где пациенты были рангом ниже. В связи с понижением ей пришлось писать объяснительную записку. «…28/VIII около 12 ч. дня сделала А.А. ЭКГ, поданным которого мною диагностирован “инфаркт миокарда” в обл. левого желудочка и межжелудочковой перегородки, о чем тут же поставила в известность консультантов. Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А.А, нет, а имеется “функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни” и предложили мне переписать заключение, не указывая на “инфаркт миокарда”…

29/VIII у А.А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок, и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30/VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда…

Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценили безусловно тяжелое состояние А.А, разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу. Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней “инфаркт миокарда”, остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А.А.».

После перевода во 2-ю поликлинику Тимашук направила два письма секретарю ЦК ВКП (б) А.А. Кузнецову, где повторила свои аргументы, но Кузнецов на ее письма не ответил. 31 августа 1948 года А.А. Жданов умер. При вскрытии тела диагноз Тимашук подтвердился, а диагноз лечащего врача и титулованных консультантов оказался ошибочным. В то время злого умысла в их действиях никто не нашел.

Письма Тимашук четыре года лежали в архиве. В августе 1952 года ее неожиданно вызвали в МГБ и попросили подробно рассказать, что происходило на даче Жданова незадолго до его смерти. Она рассказала, и вскоре начались аресты врачей. Под пытками в умышленном игнорировании инфаркта «признался» один из обвиняемых по делу врачей академик АМН СССР В.Н. Виноградов. Письмо Тимашук о неправильном лечении А. А. Жданова было использовано официальной советской пропагандой в кампании, связанной с антисемитизмом и делом врачей.

20 января 1953 года Л.Ф. Тимашук была награждена орденом Ленина «за помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врачей-убийц». Месяц спустя в газете «Правда» была опубликована статья Чечеткиной «Почта Лидии Тимашук»: «Еще совсем недавно мы не знали этой женщины… теперь имя врача Лидии Федосеевны Тимашук стало символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой, мужественной борьбы с врагами нашей Родины. Она помогла сорвать маску с американских наймитов, извергов, использовавших белый халат врача для умерщвления советских людей. Весть о награждении Л.Ф. Тимашук высшей наградой – орденом Ленина – за помощь в разоблачении трижды проклятых врачей-убийц облетела всю нашу страну. Лидия Федосеевна стала близким и дорогим человеком для миллионов советских людей» ^{144} .

После смерти Сталина и закрытия «дела врачей» Указ о награждении Лидии Тимашук орденом Ленина был отменен. В 1954 году ее наградили орденом Трудового Красного Знамени, так что дело можно было бы считать закрытым, если бы не пассаж из доклада Хрущева «О культе личности и его последствиях» на XX съезде КПСС в 1956 году, где говорилось: «Следует также напомнить о “деле врачей-вредителей”. Собственно, никакого “дела” не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть, под влиянием кого-нибудь или по указанию (ведь она была негласным сотрудником органов госбезопасности) написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения». Таким образом, очередной вождь единственной ответственной за дело «врачей-убийц» сделал Лидию Тимашук. Сама она с таким раскладом не согласилась и на протяжении многих лет пыталась доказать, что на нее возвели напраслину. Ее принимали в ЦК, успокаивали, но для реабилитации в глазах общества ничего не сделали. В одном из писем в ЦК Тимашук писала: «Прошло 13 лет, а мое положение в обществе до сих пор не ясное, в народе существует мнение, что “дело о врачах” возникло вследствие того, что якобы я оклеветала честных врачей и профессоров, благодаря чему было создано “дело о врачах”. Эти кривотолки продолжаются и до сих пор, постоянно травмируя меня. Руководство 4-го Глав. Управления во главе с проф. А.М. Марковым в апреле 1964 г. заявило мне, что я не могу больше оставаться в должности зав. отделением функциональной диагностики (несмотря на то что руководимое мною отделение носит звание “Бригады коммунистического труда”), потому что в 4-м Управлении работают профессора пострадавшие, и создали мне такие условия, что я вынуждена была уйти на пенсию. После ухода на пенсию я потеряла возможность получить квартиру, мне отказано в характеристике для получения персональной пенсии и т.п. Проработав в системе 4-го Глав. Управления 38 лет, я ушла на пенсию с большой незаслуженной обидой. Ведь я не только врач, отдавший всю свою жизнь служению народу и своему любимому делу, я мать, воспитавшая сына – офицера Советской Армии, летчика истребительной авиации, который при выполнении боевого задания, защищая Родину, на горящем самолете получил ожоги и увечья. Ныне – инвалид Отечественной войны I группы, награжден орденом Отечественной войны. У меня есть внуки – школьники, пионеры и комсомольцы, муж – врач Центрального военного госпиталя… Я не буду описывать, каким обидным и несправедливым упрекам подвергаюсь, когда произносится мое имя, такое положение больше существовать не может» ^{145} .