Текст книги "Охота за атомной бомбой"

Автор книги: Владимир Чиков

Соавторы: Гари Керн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Тут полно темных личностей, давайте вернемся к кафетерию.

Внезапно ей к горлу подкатила злость.

– Чем вы, черт побери, занимались в течение четырех недель? Я приходила сюда каждое воскресенье, а вы только сегодня изволили явиться!

– Я сдаюсь, – ответил он голосом раскаяния. – Это моя вина. Я перепутал месяц.

Это была причина, которую она посчитала наименее вероятной.

– Ладно. Вы принесли что-нибудь?

– Да.

Начиная с этого момента, к большому удовлетворению Лесли, все пошло быстро и как по маслу. Млад убрал в сумку конец рыбьего хвоста, вытащил со дна связку бумаг и передал ее Лесли:

– Это все, что я могу вам отдать.

Вся аж сияя, она с облегчением схватила ее.

– Спасибо. Теперь я вернусь хоть не с пустыми руками.

Она положила сверток в свой саквояж и спросила:

– Как мне вас называть?

– Называйте меня земляком, – ответил он, а потом серьезно добавил: Курнаков говорил мне, что по принятой у вас практике каждый должен знать только то, что ему положено знать. Только таким образом мы не сможем поставить наше дело под угрозу провала.

– О'кей, – согласилась Лесли.

– Судя по тому, как вы ко мне смело подошли, – продолжал он, – я принял вас за агента ФБР.

– Мне очень жаль, но я действительно вышла из терпения. Моих сил больше нет. Вы думаете, легко приходить сюда подряд три воскресенья и крутиться тут часами, ожидая вас?

– За все то, что я сегодня вам принес, – отвечал он, – вы могли бы приходить сюда каждый день в году.

Этот ответ заставил Лесли улыбнуться. Они спустились по улице под руку, как влюбленная пара. Наконец Млад произнес:

– Очень жаль, но мне пора возвращаться.

– Мне тоже.

Теперь, когда ценные бумаги находились у нее в ридикюле, она почувствовала себя несколько расслабленной, ей стало жаль, что нужно расстаться с ним.

– Передайте Моррису от меня привет, – произнес Млад. – Когда вы планируете уезжать?

Лесли посмотрела на часы.

– Примерно через час.

– Как? Уже через час? – воскликнул он смущенно. – Вы хотите сказать, что если бы я сегодня не приехал...

– Мое путешествие сюда было бы напрасным.

Он вновь рассыпался в извинениях, и они отправились каждый в свою сторону.

В мире разведки встречи коротки, а у расставаний сладко-горьковатый привкус.

Бомба в коробке с салфетками "Клинекс"

Лесли ликовала. Все страхи и тревоги были забыты, и теперь она могла спокойно возвращаться домой. Но не успела она приехать на вокзал, как ее моральное состояние снова упало до нуля. Перед каждым вагоном стояла пара полицейских и останавливала пассажиров для проверки, а также досмотра их сумок и чемоданов. Как ей быть? Вернуться в отель в Сандию? Это могло вызвать подозрения, поскольку ее отпуск по болезни закончился. Кроме того, возращение обратно ничего в принципе не меняло, так как полицейские или переодетые в полицейскую форму сотрудники ФБР будут на вокзале и завтра, и послезавтра. Она в растерянности стояла на некотором расстоянии.

В ее ридикюле была "атомная бомба". Естественно, не сама бомба, готовая взорваться, а документы, которые могли помочь ее изготовить. Она знала, что эти документы имели ценность, намного превосходящую все то, что могло представить ее воображение. Их с тревогой ждала Москва. Если их обнаружат, ее арестуют, Млада сразу же установят как источник, и советское проникновение в проект "Манхэттен" будет вырвано с корнем. Отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом опустятся до невероятно низкого уровня, и послевоенный мир будет поставлен под угрозу. Она и Млад будут обвинены в государственной измене. К ним будут относиться как к самым последним предателям в американской истории и, скорее всего, казнят. После смерти их будут ненавидеть еще несколько поколений соотечественников.

Таковы были ставки в этой игре, и она полностью это сознавала. Возможно, более благоразумным было бы вернуться в Сандию, вновь связаться с Нью-Йорком и выработать какой-то запасной план действий. Но такой вариант решения, может быть и более верный, занял бы значительно больше времени, задействовал бы новые факторы ситуации и в итоге мог бы оказаться еще более рискованным. "Нет, – решила она, – все произойдет здесь и сейчас. Так или иначе, но она обязана пронести бомбу через контрольный барьер". В подобной ситуации законы разведки неумолимы – один момент решает все. Лесли вспомнила инструкции, которые давал ей Джонни, а также его формулу: всегда сохраняйте контроль над собой и не оставляйте этого вашему противнику. Он также говорил о храбрости, решительности и интуиции. Поезд на Чикаго вскоре должен был отправиться. Тот самый, на котором она должна была уехать.

Она взяла себя в руки и стала мысленно планировать свои действия. Первый вариант: она играет роль пассажирки, прибывшей на вокзал с опозданием, и подбегает к вагону в тот момент, когда поезд тронется, не оставляя, таким образом, полицейским времени на тщательный контроль. Второй вариант: она может предпринять отвлекающий маневр, сделав вид, что потеряла билет или засунула его куда-то, создав замешательство и спешку и по возможности добиться сочувствия полицейских. Она должна при этом изобразить крайнюю степень возбуждения, встревоженности, сыграть обидчивую женщину, которую врачи направили в такую дыру на краю света, где она боится теперь застрять из-за каких-то билетов. Возможно, стоит использовать чары своего обаяния или прибегнуть к лести...

Разработав такой план, Лесли прошла в здание вокзала, забрала свой багаж из камеры хранения, зашла с ним в женский туалет, который, к счастью, оказался не занят, открыла чемодан, вытащила из него книгу и заложила в ее середину железнодорожный билет. Теперь нужно было найти надежное хранилище для документов Млада. Ее дамская сумочка и чемодан для этого не годились, ридикюль – тем более. Вспомнив, что она взяла с собой в качестве подтверждения болезни коробку с "Клинексом" – дамскими гигиеническими салфетками, она вытащила из коробки половину салфеток, бросила их в унитаз и положила на их место вниз, на самое дно, взрывоопасные документы Млада, прикрыв их оставшимися салфетками. Получилось отлично. Затем спустила воду в унитазе, еще раз все проверила и, бросив взгляд на часы – до отхода поезда оставалось всего четыре минуты, схватила свои вещи и вышла из туалета с зажатой под рукой коробкой "Клинекса". На перроне стояли только провожающие и полицейские. Посадка в чикагский поезд уже закончилась. "Спокойно, – сказала она себе. – Иди быстро к вагону и не оглядывайся по сторонам". Маленькая, хрупкая, подгоняемая тревожными мыслями, она бежала к поезду, волоча по перрону в правой руке кожаный чемодан, а в левой – свою сумочку, ридикюль и коробку с "Клинексом" под рукой. Люди смотрели на нее с сочувствием. Запыхавшись, она подбежала к своему вагону, хотела втолкнуть багаж в тамбур, но перед ней встали двое "церберов".

– Разрешите взглянуть на ваши документы, – произнес один из них молодой верзила с красивым загорелым лицом. – А также вашу сумочку, пожалуйста, – сказал другой – пожилой толстый мужчина.

– А зачем вам и то и другое? – спросила она удивленно, послушно подавая сумочку, в которой находились ее документы и рецепты врача. – Но я не успею сесть в вагон, – добавила она, подняв глаза на вокзальные часы. Поезд должен уже отправляться...

– Не бойтесь, мисс, поезд не тронется без нашего сигнала.

– Ну, тогда ладно.

Тот, что постарше, указал пальцем на чемодан, и она сразу же его открыла. Он принялся выворачивать ее одежду и ловко прощупывать пальцами под подкладкой.

– Что там? – поинтересовалась она.

– Ничего особенного, – ласково ответил молодой полицейский, строя ей глазки и приветливо улыбаясь. – Мы должны все посмотреть.

– Зачем?

– Чтобы удостовериться, что пассажиры не везут неположенных вещей.

Поскольку он не стал больше пояснять, Лесли посмотрела на добродушного толстяка, который обследовал ее вещи.

– У вас есть билет? – спросил вдруг молодой полицейский.

Этого вопроса она ждала.

– Конечно есть. Он где-то здесь, – ответила она, обольстительно улыбаясь ему.

И Лесли принялась ворошить содержимое открытого чемодана, как попало переворачивая вещи и даже выбрасывая их на перрон. Затем она набросилась на свою сумочку, вывернув ее наизнанку и перемешав ее содержимое. Пока она все это проделывала, коробка с салфетками "Клинекс" кочевала у нее из одной руки в другую. И тогда ей пришла на ум невероятная мысль, которая наверняка очень не понравилась бы ее мужу и ее советским кураторам. А почему бы не доверить эту коробку молодому полицейскому, который охотно отвечал на ее обольстительные взгляды. Мысль была слишком дерзкой, чтобы можно было удержаться от соблазна ее реализовать. И она решилась – сунула коробку ему в руки.

– Будьте добры, подержите. У меня заняты руки...

Он послушно повиновался, глядя, как она мучается с открытием своей сумочки. Будучи не в состоянии ей помочь, он осторожно, будто в самом деле бомбу, держал на ладонях ее коробку с гигиеническими салфетками.

Время летело, и ею начала уже овладевать настоящая паника, она перекладывала из рук в руки пудреницу, губную помаду, флакон с духами. А тут еще, как назло, заело замок-"молнию" и чемодан не закрывался. Все вещи были в беспорядке разбросаны на перроне. Наконец старший проверяющий, закончив их осмотр, заметил книгу, вытащил ее из чемодана, машинально перелистал ее и наткнулся на билет.

– Вот он! – радостно воскликнула Лесли со счастливой улыбкой. Спасибо, спасибо! Я совершенно забыла!

Теперь нужно было сложить вещи, наладить замки-"молнии" и привести багаж в нормальный транспортабельный вид. Оба полицейских помогли ей собрать вещи, закрыли чемодан и, схватив ее багаж, вбросили все в тамбур. Затем они дали сигнал для отправления и поезд тронулся. С ней оказались чемодан, сумочка, ридикюль, в руке зажат билет, у молодого полицейского осталась коробка с салфетками клинекс и с расчетами конструкции плутониевой бомбы.

Лесли, конечно, думала только о ней и ни о чем другом. Однако она не хотела проявлять явный интерес к коробке с салфетками как к предмету, якобы имевшему для нее особое значение. На самом деле для нее эта коробка была самой большой ценностью в мире. Но чем дольше молодой полицейский держал ее в своей руке, тем больше было шансов на то, что он обратит на нее внимание или же почувствует ее несколько необычно легкий вес. Можно было прямо попросить ее у него или протянуть за ней руку, но она опасалась, как бы такие действия не провалили весь ее замысел. А поезд уже набирал скорость. Сжавшись от тревоги до предела, она перевела дыхание и нашла единственно правильное решение: она сильно чихнула. Молодой человек, очнувшись от своих грез, наконец-то заметил, что держит в руках коробку с салфетками. Движимый рефлексом джентльмена, он пришел на помощь даме, находившейся в затруднительном положении, и, подбежав к двери вагона, протянул ей коробку.

– Мисс Коэн! Вы забыли ваши салфетки! Чем же вы будете утирать свой милый маленький носик?

Лесли грациозным жестом спокойно приняла коробку, поезд тем временем уже набирал скорость. Она хотела что-то сказать ему, но восторженное состояние, в которое привел успех ее предприятия, лишило ее слов. Она равнодушно смотрела на полицейских, которые, удаляясь от нее, становились все меньше и меньше. Ни тот, ни другой даже не догадывались, что они невольно способствовали похищению новейших, самых ценных планов создания атомной бомбы.

Какое-то время Лесли стояла в тамбуре вагона, затем взяла вещи и пошла в свое купе. Присев у окна, она продолжала переживать мельчайшие подробности только что разыгравшейся сцены. "Судьба, видимо, решила подарить мне единственный шанс, – подумала она, – и я его, кажется, использовала до конца. Наверно, это был мой звездный час, какой бывает в жизни каждого человека..."

Все хорошо, что хорошо кончается

Получив из штата Нью-Мексико телеграмму Лесли с текстом "Гарри не приехал на лечение", нью-йоркская резидентура сильно опасалась за исход всей операции. В то время, когда Лесли мучилась вопросами о том, почему Млад дважды не являлся на встречи, Квасников и Яцков, со своей стороны, прокручивали все возможные варианты. Млад мог решить порвать отношения с НКВД, возможно, его задержало ФБР, а может быть, он был очень загружен проводимыми экспериментами. До получения информации от Лесли им оставалось только одно – ждать ее приезда.

Каждое утро Яцков проверял, не появился ли сигнал, извещающий о возвращении Лесли в Нью-Йорк. Это должна была быть метка мелом на кирпичной стене между двух водосточных труб. Он ничего не обнаружил. В середине недели, вместо того чтобы послать вторую телеграмму Лесли, в резидентуре для выяснения обстоятельств несостоявшейся встречи решили направить кого-нибудь еще в штат Нью-Мексико. Выбор пал на агента Раймонда (он же Гарри Голд, он же Голодницкий). У Голда была примерно та же история, что и у Морриса Коэна. Он родился в 1910 году в Швейцарии в семье иммигрантов из России, ребенком был привезен в Америку, где вырос в бедном квартале южного пригорода Филадельфии. Притеснения со стороны антисемитов, драки и дискриминация – все это ему приходилось выносить повседневно. Увлеченный социалистическими идеями, которые ему привили родители, Гарри с пренебрежением относился к американским коммунистам, но считал эксперимент в России единственным светом надежды как в экономической, так и в социальной областях. Он учился на вечернем отделении Пенсильванского университета и получил степень бакалавра наук в университете Ксавьера в г. Цинциннати. Работая ассистентом в одной из лабораторий, стал агентом НКВД он передавал советской разведке информацию из области химии. Яцков принял Голда на связь от Семенова при отъезде последнего на родину в 1944 году.

Для прикрытия целей поездки Голда в Лос-Аламос Яцков разработал легенду, согласно которой Раймонд намеревался встретиться со своим старым школьным приятелем Младом, чтобы устроиться с его помощью на работу. В ходе этой импровизированной встречи Голду предстояло попытаться выяснить у Млада причины срыва встречи в Альбукерке. Квасников поручил Яцкову подготовить шифротелеграмму в Москву с просьбой санкционировать это рискованное мероприятие.

Но до начала подготовки такой телеграммы Яцков в тот же день, возвращаясь к себе домой, решил еще раз после утренней проверки посмотреть, не появился ли сигнал Лесли на стене. Такой сигнал был им обнаружен. Согласно условиям, встреча должна была состояться на следующий день после постановки сигнала1. Но ждать до следующего дня было выше сил Яцкова. Он связался с Квасниковым и получил у него разрешение на посещение ее квартиры, разумеется, под соответствующей легендой на случай чьего-нибудь нежелательного присутствия или неуместного вторжения.

Супруги Коэн жили на 71-й улице в восточной части Манхэттена, занимая скромную квартиру из трех комнат и кухни. Она была обставлена просто, всю стену гостиной занимали книжные полки. Леонтина была дома одна. Обрадовавшись приходу Джонни, она принялась рассказывать о своей поездке и, когда сообщила об эпизоде с коробкой "Клинекса", Яцков неодобрительно покачал головой:

– А вот такой риск для нас неприемлем.

Тем не менее по ходу ее дальнейшего рассказа ему пришлось признать:

– Хорошо все то, что хорошо кончается. Вы проявили, конечно, исключительную смелость и отвагу, но иногда это граничит с недооценкой опасности. Если вас когда-нибудь, не дай Бог, арестуют, вы можете быть уверены, что мы сделаем все возможное, чтобы вытащить вас из неприятности. И еще запомните: попасться легко; намного сложнее и мудрее сделать так, чтобы вас ни в чем не уличили, не заподозрили и не арестовали.

Сделав паузу, Яцков вновь вернулся к насущным делам:

– Так вы привезли материалы-то из Заповедника? – спросил он с обычным для него спокойным и безмятежным видом.

– Да, конечно, – удовлетворенно ответила Лесли. – Потерпите немного, я пойду приготовлю кофе. – И она вышла на кухню, оставив Яцкова один на один с его нетерпением.

Вернувшись в гостиную, Лесли налила кофе в чашки, затем завернула в спальню и вышла оттуда с коробкой дамских гигиенических салфеток. Документы Млада все еще находились на дне коробки.

– Вот они, – объявила она, протягивая Яцкову коробку. – Вот то, за чем я ездила в Заповедник и из-за чего потеряла работу.

– Они выставили вас за дверь?

– Да.

– Не беспокойтесь, мы найдем возможность помочь вам.

Яцков взял коробку с салфетками и немедленно отправился в советское консульство. Увидев ее содержимое, он сразу же послал в московский разведцентр срочную телеграмму с просьбой прислать в "секцию" "атлета", для того чтобы тот забрал "горячий" и опасный груз.

Поскольку Лесли лишилась работы, Центр предложил ежемесячно оказывать ей финансовую поддержку до тех пор, пока она не найдет новое место с менее напряженным графиком работы.

И еще несколько слов о поездке в штат Нью-Мексико. Следует учитывать возможность того, что Леонтина Коэн могла преувеличить значение своего поступка на вокзале при рассказе о нем Яцкову. В конце концов, она ведь единственный свидетель всему этому, не считая двух полицейских, которые не могли знать, что их обвели вокруг пальца. Были ли они на самом деле полицейскими, или агентами ФБР, или сотрудниками армейской контрразведки, или стояли перед отправкой поезда от случая к случаю – все это вопросы, на которые мы не можем дать точного ответа. По своему характеру и темпераменту Леонтина Коэн вполне могла добавить к изложению реальной ситуации и свои живописные подробности. Я беседовал об этом эпизоде и с ней, и с Анатолием Яцковым незадолго до их смерти, и мой рассказ основан только на их версиях, которые отличаются друг от друга очень незначительно.

Главное состояло в том, что Лесли доставила особо ценные и совершенно секретные материалы из Лос-Аламоса в Нью-Йорк. С этого времени проект "Манхэттен" находился под полным контролем Сталина и Берия.

4. Сталин обладает бомбой

Ученые-атомщики хотят мира

Через две недели после того, как Лесли привезла из штата Нью-Мексико секреты Лос-Аламоса, президент Рузвельт встретился в канадской провинции Квебек с премьер-министром Черчиллем, для того чтобы обсудить перспективы продолжения и завершения войны.

В повестке дня фигурировала и атомная проблема, вызывавшая разногласия между двумя государствами. Англичане прекрасно знали, что американцы опередили их в области термоядерных исследований и изготовления атомного оружия. Обмен научной информацией, начатый столь успешно в 1941 году, сошел на нет уже в 1942-м, особенно после того, как Соединенные Штаты узнали о соглашениях Криппса-Молотова, подписанных в мае. Хотя англичане скрыли от своих советских союзников выводы, содержащиеся в докладе комитета "Мауд коммитти", американцы, ничего не ведавшие об агентах Листе и Гомере, заподозрили, что их самый близкий союзник не очень надежен с точки зрения безопасности, и скрывали от него результаты своих исследований. В течение этого года англичане настойчиво требовали продолжить сотрудничество. В конце концов им удалось добиться от американцев заверения, что те поделятся с ними всем, за исключением планов нового оружия. Летом 1943 года Черчиллю удалось убедить Рузвельта дать разрешение на предоставление информации о проекте "Тьюб эллойз".

Секретный договор об использовании атомной энергии, подписанный в Квебеке главами двух государств 19 августа 1943 года, содержал три фундаментальных принципа:

во-первых, никто никогда не начнет эту операцию против друг друга;

во-вторых, никто не применит ее против третьей стороны без согласования с партнером;

в-третьих, никто из обеих сторон не предоставит информацию о "Тьюб эллойз" третьей стороне вопреки взаимному соглашению.

Совершенно очевидно, что Рузвельт и Черчилль, скрепив Квебекское соглашение своими подписями, стремились исключить Советский Союз из "полного и эффективного обмена информацией и идеями". Однако они не могли предвидеть, что именно это соглашение и открывало путь советскому шпионажу, поскольку согласно его новым положениям в проекте "Манхэттен" должны были принимать участие британские ученые, а среди них фигурировал спокойный и скромный Клаус Фукс. В то же самое время в совместный политический Комитет по атомному развитию должны были войти американские, канадские и британские чиновники, в том числе и некий Дональд Маклин, то есть советский агент Гомер. Нет никаких сомнений в том, что один экземпляр Квебекского соглашения был отправлен в Москву и вызвал у Кремля серьезную тревогу. Канадское участие в программе ограничивалось главным образом работами в экспериментальной лаборатории Монреальского университета и на ядерном реакторе Чок-Ривер. Но агенты Главного разведывательного управления проникли и на эти объекты.

Говоря о британских агентах, следует отметить тот факт, что Джон Кэйрнкросс не был атомным шпионом. Передав советской разведке в 1941 году материалы о заседаниях комитета лорда Хэнки, он был переведен в марте 1942 года в шифровальную школу. Перед Кэйрнкроссом была поставлена задача получить доступ ко всем перехватываемым англичанами шифротелеграммам. Кроме того, Центр необыкновенно высоко ценил все данные, которые он предоставлял о немецком вооружении и о передвижениях немецких войск1. Кроме того, Маклин продолжал отправлять в Москву документы британского правительства; нет никаких сомнений в том, что среди них находились и такие, которые касались ядерной энергии. С тех пор как начали укрепляться связи между Вашингтоном и Лондоном, Москва позаботилась о том, чтобы этот надежный агент держал ее в курсе всего происходящего. Поэтому, прежде чем продолжить наше повествование, коротко расскажем о карьере Дональда Маклина.

Это был молодой, высокий, красивый юноша со здоровым цветом лица. Он учился на последнем курсе в Кембриджском университете и готовился в 1934 году поступить на британскую дипломатическую службу. Летом того же года он сблизился со своим однокурсником Кимом Филби, который был завербован Арнольдом Дейчем, сотрудником советской разведки. Филби сказал Маклину: "Если вы намереваетесь продавать здесь газету "Дейли уокер"2, то вы здесь долго не задержитесь. Однако вы можете выполнять для нас другую работу". Маклин пришел в замешательство. Сама мысль о том, чтобы порвать с товарищами по партии, была ему чрезвычайно тягостна. Маклин думал два дня, а затем сообщил Филби, что готов работать на Советский Союз. Он был завербован с согласия Александра Орлова в начале следующего года, после того как прекратил все отношения со своими товарищами1.

В феврале Маклин был вызван на комиссию, где его пристрастно расспрашивали о коммунистических взглядах, так хорошо известных в университете. Он дерзко отвечал, что действительно питал симпатии к коммунистам и что до сих пор не полностью отказался от них. Ответ вызвал одобрительные улыбки за его чисто английскую смелость. Итак, в октябре 1935 года в Форин Офис, расположенном на Уайтхолле, как раз напротив резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, начал работать третьим секретарем, советский "крот"2 Дональд Маклин. В январе 1936 года он передал Дейчу первый пакет документов Форин Офис. Ночью они были сфотографированы сотрудниками советских спецслужб, а утром уже лежали, как обычно, в своих папках с разноцветными обложками – зелеными, красными и голубыми, где хранились документы с грифом "совершенно секретно".

Вскоре Сирота (первый псевдоним Маклина в то время) стал предоставлять так много документов, что фотограф просто не успевал их фотографировать. Дейч попросил Маклина приносить их в пятницу, чтобы фотограф мог работать в течение трех дней. В конце года Маклину предложили обратить особое внимание на сэра Морриса Хэнки, с которым тому удалось познакомиться. В феврале 1941 года Маклин был назначен вторым секретарем и получил свободный доступ ко всем правительственным документам, а через некоторое время стал первым секретарем английского посольства в Вашингтоне. Ему вменялось в обязанности обеспечивать связь между Великобританией и Соединенными Штатами в рамках политического комитета, о котором мы говорили выше. В течение последующих четырех лет, решающих для создания советской атомной бомбы, все секреты, которыми Америка делилась с Великобританией, проходили через его руки и, следовательно, уходили в Москву.

* * *

Напомним, что в основе проекта создания атомной бомбы лежал страх того, что нацисты изготовят подобное оружие в одностороннем порядке и с его помощью поработят все человечество. По мере того как развивались военные действия, эта угроза представлялась все менее и менее вероятной. В начале 1943 года британский "коммандос" устроил взрыв на норвежском заводе по производству тяжелой воды в Верморке, выведя его из строя на целый год и тем самым лишив немецких физиков большей части его продукции. Сталинградская битва, в ходе которой были разбиты силы вермахта, сосредоточенные на Восточном фронте, положила начало окончательному разгрому немцев и разрушила их атомные амбиции, хотя их потребности в супероружии возросли. В июне 1944 года американские, канадские и британские войска высадились в Нормандии и развернули наступление на Берлин. Стало очевидным, что взорвется не бомба, вызывавшая такой страх, а рейх, тем более что с противоположной стороны к Берлину двигались советские войска. В это время американское специальное разведывательное подразделение под кодовым названием "Алсос" (что по-гречески означает "роща") рыскало по Европе в поисках нацистских лабораторий и хранящегося в тайниках урана, а также для захвата немецких ученых.

В апреле 1945 года "Алсос" обнаружил в церкви одну из немецких лабораторий. И сразу же выяснилось, что немецкие атомные исследования, хотя и велись на достаточно высоком уровне, все-таки отставали от американских и что нацистская Германия не могла представлять атомную угрозу.

Тем не менее ученые Лос-Аламоса были фанатиками науки и неуклонно стремились найти решение проблемы атома. К тому же не стоит забывать, что по-прежнему шла война, и создание супероружия против государств Оси представлялось разумным и своевременным. Наконец, они работали над важной государственной программой, что приносило им личную выгоду, материальные блага и самоудовлетворение, не говоря уже об авторитете. Однако по мере того, как проект двигался к завершению, многие ученые-атомщики начинали испытывать беспокойство, потому что конечная цель создания нового оружия заключалась в массовом истреблении людей, какого еще не знала история. Ученые просто не могли игнорировать этот факт.

Терзаемые тягостными размышлениями о бомбе и последствиях ее применения, они стали подвергать сомнению деятельность своих руководителей и вкладчиков капитала – правительство и армию Соединенных Штатов. Джозеф Ротблат вспоминает о поразительных словах, произнесенных генералом Гроувзом на одном из обедов в 1944 году: "Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что цель проекта заключается в полном покорении русских". Я помню эти слова, продолжает Ротблат, – словно они были произнесены вчера, поскольку они вызвали у меня такой шок, что я не мог поверить своим ушам. Во-первых, потому, что цель бомбы вовсе не состояла в применении ее против других народов, а во-вторых, потому, что в то время русские были нашими союзниками. Мы сражались против одного общего врага, но русские несли несравненно более тяжкое бремя в войне с Германией. И вот я слышу: "Вы сейчас работаете для того, чтобы поставить русских на колени"1.

Тридцатишестилетний Ротблат, поляк по происхождению, был ошеломлен. Его неотступно преследовала мысль о необходимости контроля над атомной энергией. После окончания войны он подписал манифест Эйнштейна-Рассела, в котором содержался призыв к правительствам всего мира отказаться от ядерного оружия и найти мирные способы решения спорных вопросов. Два года спустя он участвовал в создании Пагуошского движения – ежегодного собрания ученых, стремящихся к установлению мира во всем мире. В течение первых шестнадцати лет существования движения Ротблат был его генеральным секретарем. В наши дни он избран почетным профессором Лондонского университета. Мы не знаем, сколько ученых Лос-Аламоса слышали слова генерала Гроувза и были ли они так же, как и Ротблат, ошеломлены2.

* * *

В то время как обычное вооружение толкало Третий рейх в пропасть, ядерное оружие, находящееся в США пока еще в стадии разработки, получило новую цель – Японию. Замена цели была произведена настолько незаметно и так логично, что большинство ученых-атомщиков даже не задумались над возникшей проблемой. Однако были и те, кого сложившееся положение вещей очень обеспокоило. Они стали создавать дискуссионные группы и писать петиции в вышестоящие органы власти. Движение протеста набирало обороты.

В Металлургической лаборатории Чикагского университета физики создали комиссию под председательством лауреата Нобелевской премии Джеймса Франка, беженца из Германии. Доклад комиссии, под которым поставили подписи Франк, Дональд Хью, Джеймс Никсон, Юджин Рабинович, Гленн Сиборг, Джойс Стерн и Лео Сцилард, содержал рекомендации военному министру Генри Стимсону. В докладе отмечалось, что методы создания бомбы не могут долго храниться в секрете и что человечество окажется в опасности, если не будет установлен международный контроль над атомной энергией. Кроме того, неожиданное нападение на Японию отнюдь не послужит интересам Америки, а, наоборот, ослабит международную поддержку, ускорит гонку вооружений и ликвидирует саму возможность установления будущего контроля над этим видом вооружений. В заключение ученые Металлургической лаборатории предлагали провести невоенную демонстрацию действия бомбы специально для японцев, чтобы побудить их сдаться. 11 июня 1945 года Франк отправился в Вашингтон, чтобы лично вручить петицию полномочным лицам1.

Службы Стимсона, изучив петицию, оставили ее без последствий. Они утверждали, что никакая демонстрация не сможет убедить японцев, известных своим боевым духом, сложить оружие. Военные стратеги США считали, что планируемый взрыв не будет столь мощным и ужасным, чтобы заставить их противника раскаяться и сдаться. Они решили, что бомбу следует сбросить без всякого предупреждения и как можно скорее1.

Проблема заключалась в том, что у них еще не было бомбы.

Троица

В середине июня 1945 года Леонид Квасников отправил срочное сообщение в Москву, в котором говорилось, что команда Лос-Аламоса намеревается взорвать атомное устройство 10 июля. Его информация базировалась на данных двух источников – Млада и Чарльза, которые независимо друг от друга передали это сообщение 13 июня. Центр немедленно доложил об этом лично Сталину.