Текст книги "Истории московских улиц"

Автор книги: Владимир Муравьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 56 страниц)

Новое название привилось не сразу. Еще в середине ХVIII века их продолжали называть и Неглиненскими, и Курятными, только в начале XIX века, когда Неглинная была заключена в трубу, название Воскресенские ворота укрепилось окончательно.

В конце ХVII – первой половине ХVIII века по правой и левой сторонам Воскресенских ворот Китайгородская стена была разобрана, и на ее месте вплотную к воротам были построены административные здания, и таким образом визуально ворота перестали восприниматься как часть городской оборонительной стены.

В первой половине ХVIII века в "светлицах" Воскресенских ворот помещалась пробирная лаборатория Монетного двора. А когда в 1755 году в Москве в здании бывшего Земского приказа, находившегося на месте Исторического музея, был открыт Московский университет, в Воскресенских воротах разместилась университетская типография и при ней открыта книжная лавка.

В мемуарах известного ученого-просветителя А.Т.Болотова имеется описание этой книжной лавки. Осенью 1762 года он, будучи тогда офицером, возвращался после окончания Семилетней войны в свое имение через Москву и собирался приобрести в столице некоторое количество нужных ему книг для библиотеки. Надо сказать, что он был опытным библиофилом и вез с собою подводу книг, купленных за границей.

"Но сколь же удовольствие мое было велико, когда при распроведывании о том, нет ли в Москве книжной и такой лавки, где б продавались не одни русские, но вкупе и иностранные книги, услышал я, что есть точно такая подле Воскресенских ворот, – рассказывает в своих мемуарах Болотов. – С превеликою поспешностью побежал я в оную. Но сколь радость и удовольствие мое увеличилось еще больше, когда нашел я ту лавку, подобную почти во всем такой, какую видел я в Пруссии и Кенигсберге, и в которой продавалось великое множество всякого рода немецких и французских книг в переплете и без переплета. Я спросил каталог, и как мне его подали, то спешил отыскивать в нем и потом пересматривать все экономические; и как по счастию случилось со мною тогда довольное число оставшихся денег, то накупил я несколько десятков оных, и как вообще экономических, так в особливости и садовых, и повез их с собою, как бы новое какое сокровище, в деревню".

В 1779 году типографию в Воскресенских воротах арендовал Н.И.Новиков, начиная свою книгоиздательскую деятельность в Москве.

С царствования Петра I, когда вошли в обычай торжественные шествия по улицам по случаю важных государственных событий – военных побед, коронаций и других, – на улицах Москвы по пути шествия воздвигались временные триумфальные арки. Воскресенские ворота в эти дни украшались теми же элементами, что и триумфальные арки: аллегорическими фигурами, эмблемами, живописными панно и соответствующими надписями. Известна гравюра М.И.Махаева, изображающая Воскресенские ворота, оформленные в виде триумфальных к коронации Екатерины II.

В XIX веке в Воскресенских воротах хранился архив Губернского правления. Накануне революции царь Николай II подписал указ о передаче Воскресенских ворот Историческому музею, но ввиду революционных событий передача тогда не состоялась.

Но самым значительным эпизодом в истории Воскресенских ворот стало сначала установление на них в середине XVII века чудотворной иконы Иверской Божией Матери, а затем постройка у ворот часовни для нее. Отчего в народе ворота называют также Иверскими.

Предание рассказывает, что эта икона Божией Матери в IX веке принадлежала некоей благочестивой вдове, жившей в окрестностях старинного византийского города Никеи, и была ею очень чтима. В это время Византией правил император Феофил-иконоборец. Исполняя приказ императора, его воины повсюду разыскивали и уничтожали иконы. Один из них явился к сей вдове, увидел икону, ударил мечом по лику Богоматери – и из нанесенной им раны по ее щеке потекла кровь. Воин испугался, пал перед образом на колени с покаянной молитвой и отрекся от иконоборческой ереси. Он сказал вдове, что к ней еще не раз придут с обыском императорские сыщики, и посоветовал спрятать образ, чтобы его не смогли найти. Вдова так и поступила.

Но слух о чудесном образе Богоматери и о том, что вдова где-то скрывает его, дошел до императорских сыщиков, они стали требовать, чтобы она отдала икону, и, если не отдаст, грозили жестокими карами.

Тогда вдова, чтобы спасти образ от поругания, с молитвой пустила икону в море. И тут она увидела, что икона не легла на воду, но стоймя уплыла от берега.

Сын вдовы, которому также грозили гонениями, ушел из Никеи и в одном из монастырей на Афоне постригся в монахи. Он рассказывал братии о чудесах, явленных находившейся в их доме иконой Божией Матери, и этот рассказ передавался на Афоне от поколения к поколению.

Два века спустя одному из монахов афонской Иверской обители – святому старцу Гавриилу – во сне было откровение: Богоматерь сказала, что она желает дать обители свою икону, и пусть старец приблизится к ней по воде и примет ее в свои руки.

На следующий день монахи увидели среди моря на огненном столпе икону Божией Матери. Святой старец Гавриил, пройдя по воде, как посуху, взял образ, принес в обитель и поставил в храме в алтаре. Но наутро монахи обнаружили чудесно обретенную икону не в алтаре, а на стене над вратами обители. Тогда над вратами воздвигли храм, и там икона Богоматери пребывает поныне. По обители она называется Иверской, по месту пребывания над вратами – Вратарницей. В летописях Иверской обители записаны сведения о многих чудесах и исцелениях, последовавших от иконы Святой Вратарницы; много раз Иверский монастырь подвергался нападениям врагов, но чудесное заступничество Богоматери сохранило его.

В Москве издавна знали об афонских православных обителях, их святынях и главной из них – Иверской иконе Божией Матери. На Афоне бывали русские паломники, в Москву приезжали афонские монахи собирать пожертвования на монастыри. В 1640-е годы – в царствование Алексея Михайловича – в Москве гостил игумен Иверского монастыря Пахомий. Архимандрит московского Новоспасского монастыря Никон, будущий патриарх, от имени царя и от своего имени обратился к нему с просьбой снять с чудотворной Иверской иконы Божией Матери список (копию) и в следующий приезд игумена в Москву привезти его.

Пахомий заверил Никона, что просьба московских благодетелей будет исполнена.

Сохранился рассказ Пахомия о том, как писался образ Иверской Богоматери для Москвы. Писал его монах-иконописец Иамвлих Романов. Вот рассказ Пахомия:

"Собравши всю братию, архимандрит совершил всенощное бдение и молебен с водосвятием, в освященную воду вложил святые мощи, потом этою святою водою обливали чудотворную Иверскую икону и, собрав воду в чашу, обливали ею новую кипарисную доску, назначенную для написания новой иконы; затем опять собрали воду в блюдо, а потом служили Божественную и Святую литургию, а после литургии дали ту святую воду и святые мощи иконописцу, чтобы он, смешав святую воду и святые мощи с красками, написал святую икону. Иконописец только в субботу и воскресенье вкушал пищу, а братия два раза в неделю совершали всенощные и литургии. Акафист Божией Матери читался иноками во все время написания иконы, доколе она не была совершенно окончена. И та новописаная икона не разнится ничем от первой иконы, ни длиною, ни шириною, ни ликом, одним словом, – новая, аки старая".

13 октября 1648 года этот список иконы в сопровождении иноков Иверского монастыря прибыл в Москву. У Воскресенских ворот образ встречали царь Алексей Михайлович и царская семья, патриарх Иосиф, духовенство, вельможи и народ.

По прибытии икона Иверской Божией Матери сначала была поставлена в московское подворье Иверского монастыря в Никольском греческом монастыре на Никольской, затем перенесена в Успенский собор, потом водворена на постоянное свое место в домовую церковь царицы Марии Ильиничны. По смерти царицы икона перешла к ее дочери Софье. Софья взяла ее с собой в Новодевичий монастырь, куда она была заключена Петром I за попытку захватить власть. После смерти Софьи икона осталась в Новодевичьем монастыре и находилась в Смоленском соборе. Последнее документальное известие о ней относится к 1913 году: Иверская икона Божией Матери в дни празднования 300-летия дома Романовых была выставлена в палатах Алексея Михайловича и по окончании празднеств возвращена в Смоленский собор. В настоящее время ее местонахождение неизвестно.

С принесенного с Афона в 1648 году списка Иверской иконы Божией Матери по повелению Алексея Михайловича тогда же была сделана русскими иконописцами точная копия и установлена у Воскресенских ворот Китай-города, подобно тому, как подлинный образ избрал себе место при вратах Иверской обители. Именно эта икона, по преданию, стала заветной святыней России.

В 1669 году для Иверской иконы Божией Матери у Воскресенских ворот с внешней стороны между проездами была сооружена деревянная часовня. Часовню приписали к Николо-Перервинскому монастырю, и несколько монахов, обслуживавших ее, постоянно жили в келье, пристроенной тут же к Китайгородской стене.

В начале ХVIII века деревянную часовню заменили каменной. В 1723 году в связи с указом Петра I о закрытии часовен Иверская также была закрыта, ее открыли вновь после смерти царя. В 1782 году часовню заменили новой, построенной по проекту М.Ф.Казакова. В 1801 году она была украшена медными вызолоченными пилястрами и гирляндами, на ее крыше был установлен медный ангел с крестом.

Чудотворный образ Иверской Божией Матери и Иверская часовня в московской духовной жизни занимали большое и особое место.

В церковном календаре "Москва православная" (издания 1994 года) рассказывается о почитании ее в дореволюционной Москве.

"Иверская, – читаем мы в нем, – пожалуй, была самым почитаемым и доступным образом в Первопрестольной. Она составляла предмет благоговейного почитания не только Москвы, но и всей России. Чудотворный образ почитали и старообрядцы, и христиане неправославных исповеданий. С раннего утра и до глубокого вечера двери часовни были открыты для паломников, здесь всегда толпился народ.

В самые ответственные для Российского государства времена, в дни войн и народных бедствий, перед Иверской совершались всенародные молебны, собиравшие десятки тысяч москвичей. Молебны в этом святом месте являлись обязательной частью церемониала посещения Москвы русскими царями. Каждый раз, вступая в город или покидая его, они прикладывались в Иверской часовне к Животворящему кресту и преклоняли колени пред чудотворною иконою".

В Москве существовал обычай "приглашать" чудотворную икону Иверской Божией Матери из часовни в дома горожан в чрезвычайных случаях "для молитвословия или во исполнение обета, или по причине болезни, или для испрошения какой-нибудь милости, или в благодарность Матери Божией за Ее благодеяния". "Приглашения" были довольно часты, и описания их имеются во многих мемуарах. Когда чудотворная икона уезжала по "приглашению", часовня не оставалась пустой: на ее место ставили копию, как ее называли, "заместительницу". В часовне имелись три копии иконы.

Известный профессор-филолог Б.В.Варнеке, публиковавший под псевдонимом В.Чубаров этнографические очерки, в одном из них, напечатанном в 1915 году, описывает картину, которую можно было наблюдать возле Иверской часовни по ночам, когда чудотворная икона уезжала из нее "по приглашению".

"В Москве, – рассказывает Б.В.Варнеке, – кроме бульваров, ночью царило оживление лишь около Иверской часовни на Красной площади... Привозили обратно икону в часовню часа в два ночи, и множество москвичей ждали ее возвращения, чтобы помочь монахам вынести икону из кареты. В ожидании этой минуты толпы собирались возле часовни часов с одиннадцати. Богомольцы сидели на ступеньках, на тумбочках мостовой. Здесь были старушки в затрапезных кофтах, чиновники в старомодных выцветших шинелях, девицы в скромных платочках, толстые купцы в длиннополых чуйках. В ожидании иконы велись разговоры. Каждый рассказывал про ту беду, которая привела его к Всепетой. Старушки жаловались чаще на запой мужа, непослушание сыновей или являлись, чтобы Владычица помогла найти пропавшую курицу. Девиц чаще всего приводила измена коварного жениха, который предпочел большое приданое верному и преданному сердцу. Чиновников волновали несправедливости начальства, а купцов – заминки в торговых делах. Вся эта пестрая толпа собиралась со всех концов Москвы, ожидая милостивого чуда и скорой помощи. Но были в толпе и такие, которые шли просто от безделья, чтобы посидеть в бессонную ночь на людях и послушать разных разностей в этом своеобразном клубе.

Как только из-за стен Александровского сада заслышится стук копыт и окрики мальчишки-форейтора, толпа преображалась. Все разговоры смолкали, кто дремал у стен Исторического музея, того сейчас же будили, и гораздо раньше, чем карета подъезжала к часовне, большинство опускались на колени и истово крестились. Со всех концов толпы начинали звучать слова молитв, у многих на глазах блистали слезы. Видно, каждую ночь много горя и забот сносила сюда Москва. Едва успеет из кареты выбраться толстый иеромонах в потертой ризе, сотни рук тянутся к карете, и каждому хочется хоть одним пальцем помочь выносить всеми чтимую икону. Кто не может достать до иконы, те стараются прикоснуться хоть до ризы монахов, которые на все стороны усердно кропят святой водой..."

Не только простой народ веровал в помощь чудотворной иконы, но и передовые просвещенные студентки Высших женских курсов, как вспоминает одна из них, "бегали к Иверской ставить свечи иконе перед экзаменами".

До революции было популярно стихотворение поэта пушкинской поры Е.Л.Милькеева "Молитва Иверской":

Источник отрады священной и чистой,

О жаркие слезы! Без звука, без слов,

Я лил их пред образом Девы Пречистой,

Пред образом древним, что столько веков

Чудесно стоит у заветной твердыни,

И в светлых лампадах не гаснет елей,

И с верой, с молитвами, дивной святыни

Устами касаются роды людей.

И в радости сердца, в мечте непонятной,

Я долго пред образом древним стоял,

И рдел милосердием Лик Благодатной,

И трепетным людям покров обещал.

И внутренним голосом нес я моленья:

О дай, Непорочная, жизни святой,

Дай чистых желаний, дай слез и терпенья,

И дум исступленных мятеж успокой!

К Иверской приходили в полной уверенности, что она не останется глуха ни к какой просьбе, как бы велика или мала она ни была. До революции в часовне находилась рукописная книга, в которую желающие вписывали рассказы об исполнившихся по их молитвам Иверской просьбах, когда книга заполнялась, ее заменяли новой, но, замечает современник, "сколько их (то есть исполненных просьб. – В.М.) осталось сокровенными!".

Самые достоверные свидетельства времени – детали и черточки, которые содержатся на страницах художественных произведений. Строки из рассказа И.А.Бунина "Чистый понедельник" говорят, по сути дела, о том же, о чем написано в "Москве православной", но они дают возможность не только увидеть часовню, молящихся, но и почувствовать атмосферу этого заветного московского уголка.

Герой бунинского рассказа только что услышал от любимой женщины, что она оставляет его. Богатый, молодой, удачливый, кутила, прожигатель жизни, нерелигиозный человек, он выходит от нее на улицу утренней, светлеющей бледным светом Москвы, и его влечет туда, куда в его состоянии пошло бы большинство москвичей.

"Шел пешком по молодому липкому снегу – метели уже не было, все было спокойно и уже далеко видно вдоль улиц, пахло и снегом, и из пекарен. Дошел до Иверской, внутренность которой горячо пылала и сияла целыми кострами свечей, стал в толпе старух и нищих на растоптанный снег на колени, снял шапку... Кто-то потрогал меня за плечо – я посмотрел: какая-то несчастнейшая старушонка глядела на меня, морщась от жалостных слез:

– Ох, не убивайся, не убивайся так! Грех, грех!"

Символом и поэзией народного православия Иверская была и для русской интеллигенции начала XX века.

Москва! Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси – бездомный.

Мы все к тебе придем...

А вон за тою дверцей,

Куда народ валит,

Там Иверское сердце,

Червонное, горит.

И льется аллилуйя

На смуглые поля.

– Я в грудь тебя целую,

Московская земля!

Эти строки были написаны Мариной Цветаевой в 1916 году.

Религиозные и духовные переживания русской интеллигенции начала XX века сопровождались эстетическими и художественными впечатлениями и получали воплощение в художественных произведениях. К числу таких произведений относится картина "У Иверской" (1916 г.) замечательного живописца Аристарха Лентулова, художника футуристического толка, которая стала одним из лучших произведений его творчества. Несмотря на формалистические элементы, разложение формы, смещение планов, характерные для бубновалетца Лентулова, его картина создает яркий и прекрасный образ московской святыни и передает зрителю ту душевную радость, которую она излучает.

В феврале-ноябре 1917 года Иверская часовня оказалась в самой гуще революционных событий. Воскресенские ворота вплотную примыкали к стене здания Московской городской думы, которая после Февральской революции стала центром организации новой революционной власти, в Москве шел беспрерывный митинг. "27 февраля... Воскресенская площадь бурлила толпами народа, рассказывает в своих воспоминаниях А.Ф.Родин, который все это время находился в Думе и был очевидцем происходящего день за днем. – 28 февраля улицы были неузнаваемы. Они были запружены толпами, которые шли к центру с пеньем "Марсельезы", с оркестрами, с плакатами: "Долой самодержавие!", "Да здравствует 8-часовой рабочий день!", "Долой войну!"... Здание Городской Думы окружено тысячами демонстрантов. Появляются первые группы солдат, покинувших казармы. Обезоруживаются полиция и жандармы, 2 марта на Воскресенской площади – с развернутыми знаменами, под звуки военной музыки дефилируют все полки московского гарнизона".

14 марта на очередном заседании Московской Думы ее член Н.А.Шанин предложил переименовать Воскресенскую площадь в площадь Революции, другой думец – присяжный поверенный В.А.Погребцов, поддержав идею переименования, предложил свой вариант нового названия площади – площадь Свободы. Предложение было Думой одобрено и передано для рассмотрения в одну из комиссий.

Митинги и демонстрации на Воскресенской площади продолжались все лето.

2 ноября 1917 года, в заключительный день наступления красных на Кремль, пулемет белых, установленный на Воскресенских воротах, пытался остановить отряд красных латышей, но был подавлен.

Иверская часовня в революционные дни не закрывалась.

Описывая последствия октябрьских боев в Москве и перечисляя пострадавшие здания, газета "Московский листок" писала в те дни об Иверской часовне: "Иверская часовня пострадала мало. Замечательно, что, как и в 1905 году, пули попали в икону Казанской Божьей Матери. Но, как и тогда, пули прострелили лишь стекло рамы, не причинив никакого вреда самой иконе. Две пули попали также в небольшую икону, находящуюся с правой стороны иконы Казанской Божьей Матери. Внутренность Иверской часовни нисколько не пострадала".

Одиннадцатого марта 1918 года коммунистическое правительство во главе с В.И.Лениным переехало в Москву, которая была объявлена столицей Республики.

Заняв Кремль под жилье, коммунистическое руководство первым делом запретило свободный доступ в него. Были наглухо закрыты все кремлевские ворота, кроме единственных – Троицких, у которых заняли караул латышские стрелки. На кремлевских стенах между зубцами замаячили фигуры с винтовками.

Прежде Кремль с его общенародными святынями никогда не запирался, в него можно было войти в любое время суток. Лишь дважды за всю свою историю он был недоступен для народа: в Смуту ХVII века, когда в Кремле засел Лжедимитрий, и в 1812 году при французах.

Поэтому Иверская часовня, в центре города, под стенами темного запертого Кремля, с ее всегда открытыми дверьми, с горящими свечами, с ее богомольцами – ручейком, то разливающимся до небольшой толпы, то истончающимся до двух-трех человек, но бесконечным и неиссякаемым, воспринималась одними как упрек и вызов, другими – как ободрение и надежда.

Москвичам всегда было свойственно в своих святынях и достопримечательностях видеть тайный смысл, пророчества, намеки, откровения, для них, говоря словами М.Ю.Лермонтова, "Москва – не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке... нет! у нее есть своя душа, своя жизнь... и свой язык".

На Воскресенских воротах как их обереги еще при постройке были установлены иконы святых покровителей Москвы: Георгия Победоносца, Сергия Радонежского, московских святителей митрополитов Петра и Алексея. Эти образа стояли по правую и левую стороны Святой Вратарницы, словно Ее рать.

В 1918 году для Марины Цветаевой знаком свыше предстал один из них икона святого Георгия Победоносца. Цветаева пишет стихотворение, которым в ее творчество вошла тема Георгия, затем развившаяся и ставшая одной из главных в ее мировоззрении и жизненной судьбе.

Московский герб: герой пронзает гада.

Дракон в крови. Герой в луче. Так надо.

Во имя Бога и души живой

Сойди с ворот. Господень часовой!

Верни нам вольность. Воин, им – живот,

Страж роковой Москвы – сойди с ворот!

И докажи – народу и дракону,

Что спят мужи – сражаются иконы.

По воспоминаниям первого советского коменданта Кремля – балтийского матроса, члена партии с 1904 года Павла Малькова – видно, какое неприязненное отношение к Москве испытывала с первых же дней своего пребывания в древней столице приехавшая из Петрограда новая власть. Раздражение, видимо, усиливалось еще и тем, что этот переезд был вынужденным и – чего уж тут скрывать – унизительным бегством ради спасения собственной жизни и власти.

Мальков, руководивший в Петрограде охраной Смольного, обеспечивал безопасность переезда Совнаркома и должен был организовать охрану В.И.Ленина и других членов правительства в Москве.

"Вот и Москва! – пишет Мальков. – Какая-то она, первопрестольная, ставшая ныне столицей первого в мире государства рабочих и крестьян?

В Москве я никогда ранее не бывал и ко всему присматривался с особым интересом. Надо признаться, первое впечатление было не из благоприятных. После Петрограда Москва показалась мне какой-то уж очень провинциальной, запущенной. Узкие, кривые, грязные, покрытые щербатым булыжником улицы невыгодно отличались от просторных, прямых, как стрела, проспектов Питера, одетых в брусчатку и торец. Дома были облезлые, обшарпанные. Там и здесь на стенах сохранились следы октябрь-ских пуль и снарядов. Даже в центре города, уж не говоря об окраинах, высокие пяти-, шестиэтажные каменные здания перемежались убогими деревянными домишками".

Сразу после переезда правительства в Москву коменданту было, конечно, не до осмотра окраин города, поэтому первое его впечатление о Москве складывалось от центральной части и, более того, небольшого пятачка вокруг Кремля, где надо было разместить руководителей наркоматов и многочисленную армию служащих.

"Против подъезда гостиницы "Националь", где поселились после переезда в Москву Ленин и ряд других товарищей, торчала какая-то часовня, увенчанная здоровенным крестом (часовня святого Александра Невского. – В.М.)... продолжает свое описание Москвы Мальков. – Узкая Тверская от дома генерал-губернатора, занятого теперь Моссоветом, круто сбегала вниз и устремлялась мимо "Националя", Охотного ряда, Лоскутной гостиницы прямо к перегородившей въезд на Красную площадь Иверской часовне. По обеим сторонам часовни, под сводчатыми арками, оставались лишь небольшие проходы, в каждом из которых с трудом могли разминуться две подводы. Возле Иверской постоянно толпились нищие, спекулянты, жулики, стоял неумолчный гул голосов, в воздухе висела густая брань..."

Из этого описания можно было предвидеть, какая судьба и какая "реконструкция" ожидала Москву и, в том числе, Иверскую часовню.

Уже через месяц началось приведение Москвы в вид, соответствующий "столице первого в мире государства рабочих и крестьян": город готовили к празднованию революционного праздника 1 Мая. Эти первые шаги были названы Лениным "монументальной пропагандой". Он предложил осуществить идею итальянского социалиста-утописта ХVII века Томмазо Кампанеллы, описанную в его утопии "Город Солнца". А.В.Луначарский вспоминал, что Ленин излагал ему, как следует воплотить ее в настоящее время.

"Давно уже передо мною носилась эта идея, которую я вам сейчас изложу, – сказал Ленин. – Вы помните, что Кампанелла в своем "Солнечном государстве" говорит о том, что на стенах его фантастического социалистического города нарисованы фрески, которые служат для молодежи наглядным уроком по естествознанию, истории, возбуждают гражданское чувство – словом, участвуют в деле образования, воспитания новых поколений. Мне кажется, что это далеко не наивно и с известным изменением могло бы быть нами усвоено и осуществлено теперь же.

Я назвал бы то, о чем я думаю, монументальной пропагандой... Наш климат вряд ли позволит фрески, о которых мечтал Кампанелла. Вот почему я говорю, главным образом, о скульпторах и поэтах. В разных видных местах на подходящих стенах или на каких-нибудь специальных сооружениях для этого можно было бы разбросать краткие, но выразительные надписи, содержащие наиболее длительные, коренные принципы и лозунги марксизма, такие, может быть, крепко сколоченные формулы, дающие оценку тому или другому великому историческому событию. Пожалуйста, не думайте, что я при этом воображаю себе мрамор, гранит или золотые буквы. Пока мы должны все делать скромно".

14 апреля 1918 года был издан Декрет Совета Народных Комиссаров, подписанный Лениным, Сталиным и Луначарским, "О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг и выработке проектов памятников Российской социалистической республики". В декрете был пункт, касающийся Москвы: "Поручается спешно подготовить декорирование города в день 1 Мая и замену надписей, эмблем, названий улиц, гербов и т.п. новыми, отражающими идеи и чувства революционной трудовой России".

Во исполнение этого декрета к 1 мая 1918 года Воскресенская площадь была переименована в площадь Революции, на стене Городской думы, выходящей на Воскресенский проезд, были водружены красная пятиконечная звезда и доска с "выразительной" марксистской надписью: "Религия есть опиум для народа"; по другую сторону от Иверской часовни, на Историческом музее, поместили деревянную резную мемориальную доску с рельефами звезды, серпа и молота и с текстом: "Уважение к древности есть несомненно один из признаков истинного просвещения".

В ночь на 28 апреля 1918 года Иверская часовня была ограблена, грабители пытались сорвать драгоценный оклад с чудотворной иконы, но им это не удалось. Преступников милиция не нашла.

В 1919 году в связи с закрытием Николо-Перервинского монастыря, к которому была приписана Иверская часовня, монахов, обслуживающих ее и живших в доме бывшего Губернского правления, выселили, и часовня осталась бесхозной. Образовавшаяся Община верующих при часовне заключила договор с Моссоветом и получила право использовать ее "для удовлетворения религиозных нужд".

В 1922 году государственная комиссия по изъятию церковных ценностей изъяла из часовни все более или менее ценные богослужебные предметы: оклады, ризы, сосуды, кресты, украшенные драгоценными камнями, о чем было сообщено в газете "Правда". В том же году Воскресенский проезд был переименован в Исторический в ознаменование, как объясняли, 50-летия основания Исторического музея.

В 1924 году административный отдел Моссовета обсуждал вопрос о сносе часовни и предлагал "ликвидировать ее под видом ремонта Воскресенских ворот, так как в противном случае это вызвало бы массу толков и нежелательное брожение среди верующих". Но тогда на снос не решились, и ликвидация Иверской была отложена до более удобного времени.

Несмотря на агитацию атеистов, почитание Иверской в Москве оставалось по-прежнему широко распространенным. Власти ставили препятствия для вывоза иконы в другие храмы и на частные квартиры. Однако в начале 1920-х годов ее все же носили по городу. Писательница Л.А.Авилова, жившая в одном из арбатских переулков, оказалась свидетельницей такого выноса иконы в город и описала его в своем дневнике:

"10 (23) июля 1921 года.

Принесли Иверскую. Во дворе был расстелен ковер и поставлен столик с чашей и свечами. Ждали Матушку с минуты на минуту с 10 часов вечера... Икона уже была в церкви Власия, и ее уже носили по соседним дворам, и то и дело раздавался крик: "Иверскую несут!"... В десять минут второго (ночи) позвонила Анюта и крикнула мне, что молебен во дворе уже начался... На дворе стояла большая толпа народа, были зажжены свечи, но темную икону все-таки было плохо видно. Лика различить было невозможно. И тем торжественнее и таинственнее было это моление под открытым небом с едва мерцающим светом тоненьких восковых свечей. Сколько вздохов, почти стонов, невнятных шепотов!.. "Матушка! Помоги! Ведь мы погибаем, мы погибаем!" Очень быстро отслужили (молебен), икону понесли. Я вышла проводить за ворота и долго слышала тяжелые шаги в темноте. В окнах уже не было ни одного огня. А икону, говорили, будут носить всю ночь..."

После революции рукописных книг для записи исполненных Иверской просьб в часовне не держали. Но рассказы об этом иногда встречаются в воспоминаниях, давая возможность предполагать, что в действительности таких случаев было немало. Были исцеления от смертельной болезни, поддержка впавших в отчаяние, спасение от самоубийства и помощь в житей-ских, бытовых делах. Об одном подобном случае рассказывается в воспоминаниях Михаила Макарова, случай этот произошел в 1926 году, воспоминания опубликованы в 1996-м.

"Я был безработным в 1926 году, когда в полном расцвете был нэп, пишет Макаров. – Раз в месяц я ходил отмечаться на бирже труда, но каждое такое посещение биржи лишь отягощало мое состояние: на горизонте не было никакой надежды на скорое получение работы... Положение мое становилось просто кошмарным.

Было начало сентября. В подавленном состоянии я сидел однажды дома. Во входную дверь постучали. Я отворил. Передо мной стояла прямая, бодрая старуха. На голове платок, повязанный по-монашески...

Старуха вошла в кухню, положила три поклона с крестным знамением перед иконой, поклонилась мне и сказала:

– Дай мне, молодец, испить воды.

Я почерпнул ковшом воды в кадке и подал старухе. Она опять перекрестилась и, сделав три больших глотка, возвратила мне ковш.