Текст книги "Святая дорога"

Автор книги: Владимир Муравьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 56 страниц)

"Егда же бысть праздник Казанския Богородицы июля осмаго дня, рассказывается в повести, – тогда бо бысть крестное хождение до церкви тоя Казанския Богородицы со святыми иконами и честными кресты... В том же крестном хождении бысть великий Государь царь и великий князь Михаил Федорович, и священный патриарх со всем освященным собором и множество вельмож. И абие повелевает царь принести болящего Савву до церкви тоя. Тогда же, по повелению цареву, принесоша болящего оного до церкви Казанския Богородицы, скоро на ковре, и положиша его вне церкви в преддверии.

И егда же начата литоргисати (служить литургию. – В.М.), тогда нападе на больного Савву дух нечистый, и нача зле мучити его диавол. Он велием гласом вопия: "Помози, ми, Госпоже Дево, помози ми, Всецарице Богородице!", и егда же начаша херувимскую песнь воспевати, тогда возгреме яко гром и бысть глас глаголющ: "Савво, востани и гряди семо во храм мой!" Он же воспрянув с принесенного ковра, якобы никогда не скорбел, и скоро притече во храм той, паде ниц пред образом Пресвятыя Богородицы Казанския, моляся со слезами. Тогда же низпаде от верху округа церковнаго богоотменное оное писание, яже дади Савва диаволу, все бо заглажено, яко же бы никогда не писано. Еще же повторяя глас бысть: "Савво, се твое рукописание, яже ты писал еси, и исполни заповеди моя и к тому не согрешай!"... Тогда же слышав царь и патриарх и все предстоящие вельможи, и видевши таковое преславное чудо, благодариша Бога и Пречистую Его Матерь..."

Савва вернулся домой совершенно здоровый. Спустя малое время он раздал свое имение церкви и нищим и постригся в иноческий чин в Чудовом монастыре. Он "поживе лета довольна, ко Господу отъиде с миром; и погребен бысть в том монастыре".

В царствование Петра I с переводом столицы и двора из Москвы в Петербург Казанский собор утратил свой придворно-политический статус, но оставался одним из наиболее посещаемых московских храмов.

К концу XVIII века забылось, что храмоздателем Казанского собора был Михаил Федорович. И в народной памяти, и в исторической научной литературе как несомненный и общепризнанный факт утвердилось мнение, что строителем Казанского собора был князь Д.М.Пожарский. Даже такой серьезный ученый историк и архивист, как А.Ф.Малиновский, в работе 1820-х годов "Обозрение Москвы" утверждает: "Казанский собор построен боярином князем Дмитрием Михайловичем Пожарским по случаю незабвенного для Москвы и для всей России происшествия". При этом Малиновский основывался на бывшей в его распоряжении литературе о Казанском соборе. Но, не подвергая сомнению факт строительства собора Пожарским, он в то же время опровергает достоверность другой народной легенды: "Прежде многие думали, что тут (в соборе. – В.М.) похоронен храмоздатель князь Пожарский, но теперь известно уже, что прах его покоится в Спасо-Евфимьевском монастыре, где издавна погребались его предки".

В современных, особенно популярных, работах, как правило, строителем Казанского собора называется князь Пожарский, что в общем-то неверно фактически, но исторически справедливо: нехорошо поступил царь Михаил Федорович, отлучив князя от участия в возведении мемориального храма, и народ своей молвой поправил его.

В 1812 году с начала войны и до самого вступления наполеоновских войск в Москву в типографии возле Казанского собора печатались и раздавались листовки с сообщениями о военных действиях. У собора постоянно, с утра до ночи, шумела толпа ожидающих новостей москвичей. В толпе горячо обсуждалось каждое новое известие, высказывались разные мнения о действиях наших и французских военачальников, строились прогнозы. Кроме официальных сообщений, на ограде церкви вывешивались патриотические лубочные листы предшественники "Окон ТАСС" войны 1941-1945 годов.

22 июня 1941 года фотокамера запечатлела первые минуты, когда москвичи узнали о начале Великой Отечественной войны, также на Никольской, возле того места, где стоял, к тому времени снесенный, Казанский собор. Эта фотография – "22 июня 1941 года. Улица 25-го Октября. Москвичи слушают по радио заявление Молотова" – опубликована во многих книгах о войне. Суровы и прекрасны лица москвичей, случайных прохожих, внезапно настигнутых грозным известием, в них нет смятения перед обрушившейся на страну бедой, но спокойная решимость встать против нее. Лишь одно тогда вызывало сомнение: где Сталин, почему не он выступал по радио?

В XIX веке собор не раз ремонтировали, перекрывали крышу, перестраивали. В результате перестроек он лишился кокошников у основания главы, было разобрано шатровое покрытие колокольни.

В XIX веке торговые ряды из Воскресенского проезда были убраны, осталась только торговля с лотков и вразнос. Но, кроме торговцев, здесь появились люди новой профессии, порожденные развитием бюрократии. О них рассказывает в своих мемуарах "Из жизни торговой Москвы" московский купец И.А.Слонов.

"У Воскресенских ворот, – пишет он, – около здания Губернского правления, с незапамятных времен находилась сутяжная биржа стряпчих, приказных и выгнанных со службы чиновников, занимавшихся писанием разных доносов, ябед и прошений для неграмотного, темного люда.

В простонародье такие лица известны под названием "аблакатов от Иверской". Все они поголовно алкоголики, с опухшими лицами и красно-сизыми носами.

"Аблакат", найдя на улице клиента, приглашал его следовать за ним в трактир "Низок". Там за косушку водки, выслушав клиента, он писал ему такое витиеватое прошение, что понять написанное нельзя было не только постороннему человеку, но оно часто было непонятно и самому автору..."

"Аблакат от Иверской" был настолько характерной и яркой фигурой купеческой Москвы сороковых-семидесятых годов XIX века, что А.Н.Островский вывел его в первой своей комедии "Свои люди – сочтемся". Этот отставной стряпчий Сысой Псоич Рисположенский играет в сюжете комедии заметную роль. В разговоре с Подхалюзиным речь идет о его практике у Воскресенских ворот.

"Подхалюзин. А, наше вам-с!

Рисположенский. К вам, батюшка Лазарь Елизарыч, к вам! Право. Думаю, мол, мало ли что, может, что и нужно. Это водочка у вас? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. Что-то руки стали трястись по утрам, особенно вот правая; как писать что, Лазарь Елизарыч, так все левой поддерживаю. Ей-богу! А выпьешь водочки, словно лучше. (Пьет.)

Подхалюзин. Отчего же это у вас руки трясутся?

Рисположенский. (Садится к столу.) От заботы, Лазарь Елизарыч, от заботы, батюшка.

Подхалюзин. Так-с! А я так полагаю от того, что больно народ грабите. За неправду Бог наказывает.

Рисположенский. Эх, хе, хе... Лазарь Елизарыч! Где нам грабить! Делишки наши маленькие. Мы, как птицы небесные, по зернышку клюем.

Подхалюзин. Вы, стало быть, больше по мелочам?

Рисположенский. Будешь и по мелочам, как взять-то негде. Ну еще нешто, кабы один, а то ведь у меня жена да четверо ребятишек. Все есть просят, голубчики. Тот говорит – тятенька, дай, другой говорит – тятенька, дай. Одного вот в гимназию определил: мундирчик надобно, то, другое. А домишко-то эвоно где!.. Что сапогов одних истреплешь, ходимши к Воскресенским воротам с Бутырок-то.

Подхалюзин. Это точно-с.

Рисположенский. А зачем ходишь-то: кому просьбишку изобразишь, кого в мещане припишешь. Иной день и полтины серебром домой не принесешь. Ей-богу, не лгу. Чем тут жить? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. (Пьет.) А я думаю: забегу, мол, я к Лазарь Елизарычу, не даст ли он мне деньжонок что-нибудь".

М.И.Пыляев в книге "Старая Москва", описывая тех же "аблакатов" в Воскресенском проезде, отмечает подмеченный им (речь идет о 1880-х годах) "замечательный" обычай, что именно здесь "всегда впервые в Москве появлялись у разносчиков на лотках свежие огурцы, и первые свежие грибы весною можно было найти тут же".

Но еще описи XVII века неизменно отмечают торговлю съестным у ограды Казанского собора: "Стоят у той ограды скамьи и шалаши и торгуют яблок и восчаными свечами и иными съестными товары". С XVII же века идет и обычай приносить сюда первые плоды урожая. В судебных документах конца XVII века сохранилось дело о беззаконном торге "новой редькой" торговцем Огородной слободы Ивашкой Феоктистовым. Его обвинили в том, что он не представил до того, как торговать "новой редькой" у Казанского, свой товар "великому государю вверх". Огородник оправдывался, что он носил редьку во дворец, да у него не купили, это дело расследовали, и в конце концов Ивашке пришлось платить штраф.

В заключение рассказа о Воскресенском проезде приводим его описание из последнего предреволюционного путеводителя "По Москве", изданного в 1917 году.

Автор вспоминает адвокатов от Иверской – типажей Островского и далее переходит к рассказу о современном виде проезда. "Этот тип (имеется в виду пресловутый иверский адвокат. – В.М.) еще не вымер окончательно и теперь. Время от времени можно наблюдать подозрительных, в засаленных "пальтах", с подвязанной щекой и распухшим носом личностей, предлагающих свои услуги. На тротуаре бойко идет торговля "шнурами и гуталином", грецкими губками и туфлями. Иногда среди массы снующей здесь публики пройдет уже вымирающий московский тип – это "сбитенщик", продающий "сбитень". Днем, до 4 часов, это самое многолюдное место в Москве".

Во время октябрьских боев 1917 года Казанский собор оказался свидетелем и в некотором роде местом действия главного эпизода боев штурма Кремля: у собора поставили орудие, которое прямой наводкой било по Никольским воротам.

Обстрел Никольской башни стал первым случаем осквернения и разрушения православных святынь коммунистами: пострадал надворотный образ святителя Николая, почитаемый в Москве чудотворным за то, что при взрыве французами в 1812 году Никольской башни остался неповрежденным.

Свидетель обстрела Кремля, составивший отчет о его повреждениях, тогда же, в 1917 году, опубликованный, епископ Нестор Камчатский пишет в этом отчете о состоянии Никольской башни:

"На Никольской башне, которую разбили в 1812 году французы, образ святителя Николая, оставшийся невредимым от французского нашествия, ныне подвергся грубому расстрелу. Как Никольская башня, так и Никольские ворота совершенно изрыты снарядами, пулеметами, ручными гранатами и ружейными пулями. Совершенно уничтожен киот, прикрывающий икону Св. Николая, сень над иконой сбита и держится на одном гвозде. С одной стороны изображение Ангела сбито, а с другой прострелено. Среди этого разрушения образ Св. Николая уцелел, но вокруг главы и плеч святителя сплошной узор пулевых ран. При первом взгляде кажется, что иконы нет, но, всматриваясь внимательнее, сквозь пыль и сор, вырисовывается сначала строгое лицо святителя Николая, и в правом виске видна рана, а затем становится яснее и весь чудотворный образ – стена и ограждение Священного Кремля".

Власти закрыли поврежденный образ красным полотнищем. "Красною тряпкой затмили – Лик", – писала об этом в одном из стихотворений 1918 года Марина Цветаева. Позднее к этой строке она сделала примечание-объяснение: "Красный флаг, которым завесили лик Николая Чудотворца. Продолжение – известно".

А продолжение было таково.

В праздник 1 Мая 1918 года (в тот год он пришелся на Страстную среду) Красная площадь стала центром торжеств. Было организовано мощное "общенародное" шествие, здания на площади, стены Кремля задекорировали красными флагами и лозунгами.

В.Д.Бонч-Бруевич в статье "Первое мая и В.И.Ленин" описал это празднество:

"Рабочий класс революционной России впервые держал власть в своих собственных руках. Никогда нигде на всей нашей планете еще не было празднования Первого мая при таких неожиданных обстоятельствах... Все районы были на ногах, и великими потоками лилась человеческая стихия на Красную площадь под стены древнего Кремля, где теперь вытянулся громадный фронт братских могил борцов революции, погибших в первых кровавых боях Октября во время вооруженного восстания в Москве, во время первых битв нашей гражданской войны.

Мы все, ответственные работники, конечно, были в рядах демонстрантов-рабочих и шли каждый со своим районом или со своей организацией. Я шел с организацией рабочих и служащих Кремля. Пройдя мимо трибуны, где назначенные от правительства товарищи, с Л.Д.Троцким и Я.М.Свердловым во главе, принимали демонстрацию, я отделился от рядов демонстрантов и присоединился к рядам правительства, собиравшегося на трибуне. Мне хотелось поделиться впечатлениями с Владимиром Ильичем, и я знал, что он наверное сейчас находится на Кремлевской стене, откуда он хотел посмотреть на всю демонстрацию. Его выступление на площади должно было совершиться несколько поздней, когда демонстранты подойдут и займут площадь.

Я пришел в Кремль и поднялся на Кремлевскую стену, с которой когда-то Наполеон смотрел на пожар Москвы.

Владимир Ильич радостный ходил по широченному проходу стены, часто останавливаясь между ее зубцами, и смотрел пристально на площадь.

Я подошел к нему.

– Вы шли с демонстрантами? Я видел вас... – встретил меня Владимир Ильич, весело и юно смотря поблескивающими глазами.

– А как же? – ответил я ему. – Первого мая мы все должны быть там...

– Это хорошо, это верно! – одобрил Владимир Ильич. – Не надо отрываться от масс, несмотря на всю занятость. Самое важное – не потерять постоянную связь с массами. Надо чувствовать жизнь масс..."

Затем Ленин спустился со стены, вышел на площадь и произнес краткую речь.

Торжества продолжались весь день, ораторы сменяли один другого. Конечно, никто им возражать не смел. Но к вечеру произошло неожиданное. Вот как об этом рассказывает современник Н.П.Окунев в своем дневнике:

"Первого мая к вечеру огромное красное полотнище, закрывавшее изъяны, причиненные Никольским воротам во время октябрьского переворота, когда была разбита икона Николая Чудотворца, порывом ветра было разорвано, и таким образом ясно обнаружилось как раз то место, где скрывался под красной тканью образ. На другой день собралась к воротам огромная толпа людей, видевшая в этом чудо. По требованию верующих был совершен из Казанского собора к Никольским воротам крестный ход, и там отслужен молебен. А затем явились конные стражники и разогнали всех, сделав даже несколько выстрелов, к счастью, в воздух".

Явление иконы Николая Чудотворца было воспринято как знак. По всем московским приходам заговорили об общем крестном ходе к Никольским воротам. Крестный ход состоялся 22 мая. Репортер газеты "Новая жизнь", явно настроенный к нему враждебно, невольно создает грандиозную картину:

"С утра улицы Белокаменной переполнены народом. Со всех концов, от всех сорока сороков церквей по направлению к Красной площади движутся процессии молящихся, развеваются, сверкая на солнце, тысячи хоругвей, несется торжественное церковное пение. У Никольских ворот, где на днях наблюдалось "чудо", совершается непрерывная церковная служба. Десятки тысяч фанатизированных женщин наполняют Красную площадь, толпясь у могил жертв революции. Поражает обилие интеллигенции: масса вылощенных лиц в котелках, студентов в кителях, дам в шляпах. Подавляющее большинство – серая мещанская пыль, озлобленная, угрюмая, полная ненависти ко всем и ко всему".

Репортер не говорит, по понятным соображениям, что все же большинство крестного хода составляли пролетарии – рабочие, работницы, солдаты, крестьяне.

А "полная ненависть ко всем и ко всему" исходила с другой стороны: весной и летом 1918 года как мирный народный протест против новой власти многолюдные крестные ходы проходили по всей России, и в некоторых городах они были расстреляны.

Образ Николая Чудотворца на Никольских воротах через некоторое время был заложен кирпичом.

В 1925 году, когда подошло время в очередной раз ремонтировать Казанский собор, община верующих храма решила по возможности вернуть собору прежний облик. Произвести реставрацию предложили тогда уже известному своими реставрационными работами П.Д.Барановскому. Средства на реставрацию давала община.

Барановский начал реставрационные работы с барабана главы собора и восстановления кокошников. Понимая, что работа продлится долго, он, чтобы не портить вида Красной площади, работал без лесов, и Казанский собор преображался, обретая прежнюю красоту, на глазах москвичей.

Но довести реставрацию Казанского собора до конца Барановскому не удалось: в 1930 году храм был закрыт, община распущена. Здание собора было наскоро переоборудовано под жилые коммунальные квартиры.

В.И.Березина, бывшая жилица дома № 1 по Никольской улице, как стал именоваться Казанский собор, поселившаяся в нем в 1934 году "по замужеству", рассказывает об условиях жизни в переоборудованном под жилье соборе.

"Жизнь в церкви я до сих пор вспоминаю с содроганием. Бытовые условия были такие, что никому не пожелаю. Комнатки тесные, в каждой по 4-5 человек. Стены голые: от церковных интерьеров и утвари нам ничего не осталось. Окошечки узенькие, света почти не давали. Кухни и ванной комнаты как таковых не было вовсе. Но в каждой комнате – раковина с холодной водой, и паровое отопление у нас было: печки не топили, это я точно помню...

В то время Казанская церковь вместе с Иверской часовней выглядели как несуразный двухэтажный дом с деревянным грубо сколоченным чердаком... Бывший собор обнесли дощатым забором... Один вход был со стороны Исторической площади, другой – с Никольской... Туалет находился на первом этаже, это был деревянный сортир в три очка".

На старых фотографиях видны и забор, и "чердак". По всей видимости, это оставшиеся от реставраторов ограждения и леса.

"Ордерa на столь "центровую" жилплощадь, – продолжает рассказ Березина, – выдавались только "классово устойчивому элементу", в основном рабочим. Но все равно жизнь в соборе протекала под неусыпным контролем Лубянки. Во время парада или демонстрации в каждой комнате сидел у окна их сотрудник, а еще один – на чердаке. Помню, один раз на майские праздники такая духота была, что энкавэдэшник наверху в обморок свалился. Мы, жильцы, хотели было ему помочь, а он нас не впустил – ждал, покуда свои заберут. Накануне каждого мероприятия с нас слово брали: будем дома или уедем. И ни разу никто не ослушался. Бывало, если раньше вернешься – демонстрация еще не кончилась, – идешь себе на бульвар гулять или еще куда-нибудь..."

Но кроме неудобств были и выгоды, о которых многие советские люди тогда мечтали: жильцы собора могли из своих окон видеть парады и демонстрации и, главное, – Сталина.

"Мы, жильцы, – вспоминает Березина, – Сталина в окна высматривали все ждали, когда на трибуну выйдет. А если колонна демонстрантов шла мимо Мавзолея, когда на нем товарища Сталина не было, люди потом очень сокрушались, даже в истериках бились".

Корреспондент газеты, в которой было опубликовано это интервью, спросил, испытывали ли жильцы чувства стеснения или неловкости не из-за бытовых неудобств, а из-за того, что жили в храме. "Нет, – получил он ответ. – Мне было двадцать лет, но и моя свекровь, и люди более старшего возраста об этом не думали. Наверное, время было другое".

В конце 1920 – начале 1930-х годов развернулась массовая общегосударственная кампания по уничтожению архитектурных памятников и прекращению всех реставрационных работ. Она сопровождалась шумной агитационной пропагандой: "разоблачали" церковь и попов, "разоблачали" и ученых-реставраторов. "Они, – писал о реставраторах журнал "За коммунистическое просвещение", – надували советскую власть всеми средствами и путями. Создав вокруг себя "верное" окружение, они и чувствовали себя в ЦГРМ (Центральных Государственных реставрационных мастерских. – В.М.), как за монастырской стеной. Советская лояльность была для них маской. Они верили, что советская власть скоро падет, они ждали с нетерпением ее падения, а пока старались использовать свое положение... Они всегда говорили с пафосом о чистой науке, о чистом искусстве. Они жаловались на то, что при старом, при царско-поповском строе церковь мешала развернуть по-настоящему научно-исследовательскую работу по древнерусскому искусству. Они были всегда столь возвышенными идеалистами – людьми-бессребрениками! А когда пролетарская власть предоставила им возможность полностью отдаваться науке и искусству... что они сделали, верные сыны буржуазии? Они снова превратили науку в церковь, искусство в богомазню, а все вместе – в обыкновенное церковно-торговое заведение, в монастырь-лавочку". Последнее обвинение было направлено персонально против Барановского, производившего реставрацию Казанского собора на средства общины. Вскоре это же обвинение он услышит на Лубянке.

В сентябре 1933 года П.Д.Барановский и архитектор Б.Н.Засыпкин как члены Комитета по охране памятников при ВЦИК были вызваны к заместителю председателя Моссовета Усову.

"В длительной беседе с ним, – рассказывает П.Д.Барановский, выяснились две противоположных и непримиримых позиции. Наши аргументы за защиту памятников на основе установок, данных В.И.Лениным, полностью отвергались, и нам с полной категоричностью было заявлено, что Московским Советом принята общая установка очистить город полностью от старого хлама, который мы именуем памятниками и который тормозит социалистическое строительство. По-видимому, для большего убеждения в непререкаемости своей точки зрения и своей мощи, а также в бесполезности какого-либо сопротивления с нашей стороны, при нас были вызваны начальник отдела благоустройства тов. Хорошилкин и начальник Мосразбортреста тов. Иванюк и им дано распоряжение немедленно снабдить нас лестницами, веревками и т.п. для того, чтобы произвести обмер и прочую фиксацию храма Василия Блаженного на Красной площади, так как в течение ближайших дней он подлежит сносу".

Барановский сказал Усову: "Это преступление и глупость одновременно. Можете делать со мной, что хотите. Будете ломать – покончу с собой". Тогда же он послал соответствующую телеграмму Сталину.

Храм Василия Блаженного не снесли, но 4 октября 1933 года Барановского и Засыпкина арестовали. По статье 58, пункты 10, 11 – антисоветская агитация, организация антисоветской группы – Барановский был осужден на три года лагерей с последующим поражением в правах, в том числе в праве жить в Москве и других крупных городах. Он вернулся из заключения в мае 1936 года и прописался в Александрове – ближайшем к Москве городе, в котором разрешалось жить отбывшим срок по политической статье.

Как раз в эти дни, летом 1936 года, сносили Казанский собор. Барановский ежедневно приезжал в Москву из Александрова и в тот же день уезжал обратно. Как поднадзорный он обязан был ежедневно в 17 часов 30 минут являться в Александровское НКВД на отметку. Он приезжал в Москву и делал обмеры и фотофиксацию сносимого Казанского собора. Эти чертежи и обмеры Барановский передал впоследствии О.И.Журину.

На освободившейся после сноса Казанского собора площадке поставили павильон в виде навеса и устроили летнее кафе. Не знаю, может быть, в проекте этой веранды и был заложен какой-то идейный смысл, а может быть, просто какой-то остроумец пустил шутку, но говорили, что она возведена в честь 3-го Интернационала и что строил ее прославившийся тогда проектом Дворца Советов архитектор Б.Иофан. Эти сведения в настоящее время попали даже в специальную искусствоведческую литературу. Правда, в других работах авторами павильона называют архитекторов Л.И.Савельева и О.А.Стапрана.

Во время войны павильон на углу Красной площади и Никольской сломали. В послевоенные годы на этом месте был разбит газон, в правом дальнем углу которого открыли подземный общественный туалет.

В 1985 году в недрах Музея В.И.Ленина, занимавшего здание бывшей Городской Думы, зародилась идея о расширении музея за счет прилегающих к нему зданий: Губернского правления, Монетного двора, Заиконоспасского монастыря, Никольских рядов и других. Музей должен был занять весь квартал между площадью Революции, Историческим (Воскресенским) проездом, Никольской улицей. По идее все эти здания и внутренние дворы приспосабливались под музейные помещения: под выставочные залы, аудитории, библиотеку, буфеты, "чтобы в них, – сформулировал тогда директор музея, – было удобно учиться и работать, впитывать великие идеи Владимира Ильича Ленина". Реконструкция должна была завершиться в 1995 году к 125-летию со дня рождения В.И.Ленина.

Ввиду большого количества исторических памятников на реконструируемой площади, директор обещал, что "будут учтены все ценные предложения по использованию памятников архитектуры".

От Казанского собора сохранились фундаменты XVII века, являющиеся охраняемым памятником архитектуры и истории, и авторы проекта обещали их не уничтожать.

"В этом соборе в октябрьские дни 1917 года была установлена пушка, выстрелом из которой были пробиты Никольские ворота, открывшие Красной гвардии дорогу в Кремль, – рассказывал журналист о проекте расширения Музея В.И.Ленина в предпраздничном номере газеты "Московская правда" от 6 ноября 1986 года. – Сейчас рассматривается вариант создания в сохранившейся подземной части собора постоянной выставки".

Проект расширения Музея В.И.Ленина был столь невежественно-варварским по отношению к памятникам отечественной истории и архитектуры, что вызвал широкое общественное возмущение. К тому же изменилась и общественно-политическая ситуация в стране. Даже всегда послушный Центральный совет Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, который по закону должен был дать согласие на строительство в зоне исторических памятников, этот проект поддержал лишь частично. Одобрив общую идею, он поставил важное условие, указав на необходимость "воссоздания бывшего Казанского собора как памятника истории государственной независимости Руси и являющегося составным градостроительным композиционным элементом Красной площади". Однако в этом предложении был пункт, который делал возведение собора почти неосуществимым: средства на восстановление должно было выделить не государство, его разрушившее, а предлагалось Московскому городскому обществу охраны памятников самому "решить вопрос о финансировании", то есть собрать пожертвования среди москвичей...

В группу энтузиастов, добивавшихся восстановления Казанского собора, вошли и реставраторы – ученики П.Д.Барановского, в том числе О.И.Журин. Им удалось поднять не только общественность, но сделать своими союзниками патриархию и обновленный Моссовет, что было очень важно, потому что, хотя отовсюду и поступали пожертвования, но их было недостаточно, и руководство Моссовета выделило недостающую сумму из городского бюджета.

Летом 1989 года начались археологические исследования фундаментов Казанского собора. 5 июня 1990 года Моссовет принял официальное решение о его воссоздании, окончание работ намечалось на 1995 год, причем – что особо подчеркивалось – храм будет действующим. 4 ноября 1990 года, в день праздника Казанской Божией Матери, был заложен и освящен Патриархом Московским и всея Руси Алексием II первый символический камень Казанского собора.

История воссоздания Казанского храма – первого в послереволюционной Москве восстанавливаемого не только в качестве архитектурной формы, но и ради его настоящего предназначения – сложна и драматична. Множество разнообразных сил пришли в движение. Кроме четкого противопоставления сторонников и противников его воссоздания, были противники, скрывающиеся под маской друзей, и друзья, вынужденные публично выступать как противники. События, взаимоотношения людей, тайные и явные пружины происходившего – все это может составить содержание большой и поучительной книги. Наверное, она когда-нибудь будет написана.

Воссозданный Казанский собор был освящен 4 ноября 1993 года. Освятил собор Патриарх. На освящении присутствовали президент Б.Н.Ельцин, мэр Москвы Ю.М.Лужков и прочие официальные лица.

"А на торжественном приеме по случаю восстановления и освящения собора, состоявшемся в ресторане гостиницы "Россия", – сообщил репортер "Вечерней Москвы", – Патриарх вручил мэру Москвы Юрию Лужкову орден Святого равноапостольного князя Владимира первой степени. Медалью Святого Даниила II степени награжден министр московского правительства Александр Матросов, отвечавший за восстановление храма".

Восстановлением Казанского собора – с первого до последнего дня руководил Олег Игоревич Журин. Он исполнил завещание своего учителя. Казанский собор восстановлен в том, близком к первоначальному своему облику XVII века, как предполагал его восстановить П.Д.Барановский.

Так вернулся дом № 1 на угол Красной площади с Никольской улицей, и вновь левая сторона старинной московской улицы начинается не пустырем, а храмом.

А с правой стороны Никольская улица начинается боковым фасадом ГУМа.

ГУМ – Государственный универсальный магазин (так он был назван в 1921 году) строился в 1888-1893 годах как часть комплекса помещений для розничной торговли в Китай-городе и назывался, как и предшествовавшие ему в этом месте постройки, Верхними торговыми рядами. Но поскольку главным своим фасадом эти ряды выходили на Красную площадь, то перед архитекторами (на проектирование здания был объявлен конкурс) ставилась идейная градостроительная задача ни в коем случае не нарушить ансамбль площади. На конкурсе первое место занял А.Н.Померанцев – архитектор, разрабатывавший в своем творчестве национальный русский стиль. Его проект органично вписывался в ансамбль Красной площади, при этом в своей планировке, конструкциях и оборудовании он соответствовал мировому уровню торговых сооружений. Верхние торговые ряды включают в себя более полутора тысяч помещений. До сих пор ГУМ остается одним из крупнейших и удобнейших торговых помещений Москвы.

Сразу после переезда в Москву в 1918 году Советского правительства в Верхних торговых рядах были устроены закрытые кремлевские распределители. В 1921 году в связи с введением нэпа, по указанию В.И.Ленина, в Верхних торговых рядах открыли общедоступный торговый центр, названный Государственным универсальным магазином – ГУМом. Ему отводилась роль витрины новой экономической политики. Но через несколько лет он снова был закрыт, и в него вернулись правительственные организации. Лишь двадцать лет спустя, в 1953 году, ГУМ снова стал универмагом.

С 1953 до конца 1980-х годов ГУМ действительно был главным магазином страны с богатым ассортиментом товаров и ценами, не отличающимися от цен в других магазинах. Сюда шли, чтобы купить и катушку ниток с иголкой, и дорогой музыкальный комплекс – и обязательно находили то, что нужно. Конечно, как и всюду в советское время, в этом магазине оставались "закрытые" секции для обслуживания привилегированных групп граждан партийной номенклатуры. Но народу туда доступа не было, и поэтому их прилавки, богатые дефицитным товаром, продаваемым по символически низким ценам, не мозолили глаза простым гражданам. Хотя в общем-то все знали об этих "закрытых" кормушках.