Текст книги "Святая дорога"

Автор книги: Владимир Муравьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 56 страниц)

Идея восстановления Сухаревой башни и других разрушенных московских памятников возникала в обществе не раз. Приводили в пример восстановление разрушенной фашистами исторической части Варшавы. Но первый практический шаг был сделан в июне 1978 года, когда в президиуме Центрального совета Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры на обсуждение было вынесено предложение тогдашнего главного архитектора Москвы и начальника ГлавАПУ М.В.Посохина (до того много разрушившего в Москве) восстановить Сухареву башню. Тогда было принято решение: "Одобрить в принципе предложение ГлавАПУ г. Москвы о восстановлении памятника гражданской архитектуры ХVII века – Сухаревой башни, оценивая это как шаг большого политического и идейно-нравственного значения". Отметим, что автором предложения был главный архитектор Москвы, то есть человек, который по профессии и по должности знал, что его предложение практически исполнимо.

21 мая 1980 года "Литературная газета" опубликовала письмо группы деятелей науки и культуры: архитектора-реставратора П.Барановского, писателя Олега Волкова, художника Ильи Глазунова, писателя Леонида Леонова, академиков Д.С.Лихачева, И.В.Петрянова-Соколова, Б.А.Рыбакова "Восстановить Сухареву башню".

"Нашим архитекторам и реставраторам вполне по плечу снова поднять над городом шпиль исторического сооружения, – заключали свое письмо авторы. Мы уверены, что наше обращение будет горячо поддержано широкой советской общественностью".

С этого письма вопрос о восстановлении Сухаревой башни вышел на всестороннее обсуждение в печати.

17 сентября 1980 года "Литературная газета" подвела итог полученных на ее публикацию откликов: "Мы получили множество писем. Но суждения не были единодушными. Некоторая часть читателей не поддерживает призыв авторов письма. Однако большинство наших читателей разделяют точку зрения деятелей науки".

"Литературная газета" приводит резолюцию сектора изобразительного искусства и архитектуры народов СССР Института искусствознания, документ подписан доктором архитектуры М.Бархиным и ученым секретарем О.Костиной: "Сектор считает желательным осуществить восстановление этого памятника на прежнем исторически важном месте, на перекрестке Садовой и Сретенки... Современная организация транспорта дает возможность технически осуществить этот благородный акт, имеющий принципиальное этическое и художественное значение".

Но обнаружились и противники восстановления Сухаревой башни, в основном это были партийно-советские деятели, проводившие "реконструкцию" Москвы под руководством Кагановича, а также архитекторы и строители, принимавшие в недалеком прошлом непосредственное участие в уничтожении московских памятников. Понимая, что прежние доводы для нашего времени недостаточны, они выдвигали новые причины: мол, восстановление дорого, средства нужны на более важные в настоящее время для города цели, и поэтому, не возражая категорично против восстановления, говорили, что следует отложить его на неопределенное время.

Был получен официальный ответ от председателя Мосгорисполкома В.Промыслова: "...мощность же способных вести работы по восстановлению башни специализированных ремонтно-реставрационных организаций в настоящее время не обеспечивает потребностей в работах даже на находящихся в аварийном состоянии памятниках архитектуры.

Учитывая вышеизложенное, исполком Моссовета считает целесообразным вернуться к рассмотрению вопроса о восстановлении Сухаревой башни только после проведения всестороннего его анализа специализированными и заинтересованными организациями".

Хотя резолюция Мосгорисполкома фактически закрывала проблему, идея восстановления Сухаревой башни жила.

В 1982 году инженер-строитель П.М.Мягков и архитектор П.Н.Рагулин начали работу над проектом восстановления Сухаревой башни по собственной инициативе, на общественных началах – и в три года завершили проект.

По невероятному стечению обстоятельств они оба в 1934 году оказались свидетелями разрушения Сухаревой башни. Петр Митрофанович Мягков, тогда рабочий треста "Мосразборстрой", был послан на разборку Сухаревой башни. "А ведь я собственными руками разбирал эту башню, – рассказывал Мягков полвека спустя. – Разбирали, можно сказать, варварски, практически – разрушали". А Павел Николаевич Рагулин, тогда молодой архитектор, проходил практику, знакомясь с опытом строительства немецких специалистов на недавно построенных домах в Панкратьевском переулке. Он вспоминал, что с крыши он день за днем наблюдал, как ломали Сухареву башню.

Мягков и Рагулин предложили восстановить башню не посреди площади, где она стояла прежде, а на месте снесенного квартала между Садовым кольцом и Панкратьевским переулком – напротив Странноприимного дома. Этот проект снимал проблему башни как помехи для транспорта. Кроме того, авторы предложили использовать Сухареву башню под Музей флота, что нашло поддержку в Министерстве морского флота, и оно готово было своими средствами участвовать в ее восстановлении. Перед башней планировалась площадь Славы русского флота с памятником Петру I, бюстами знаменитых флотоводцев.

Но при этом сама Сухарева башня, задвинутая в угол, лишалась лучших точек обзора. Главное же, поставленная на новом месте, она теряла свое градостроительное значение. Архитектурный и исторический памятник всегда тесно связан с местом и средой.

Работа Рагулина и Мягкова, о которой в 1984 году появились публикации в "Огоньке", в газетах, открыла новый, более интенсивный этап обсуждения проблемы Сухаревой башни, что заставило ГлавАПУ объявить конкурс на архитектурно-планировочное решение Колхозной площади с восстановлением Сухаревой башни.

В ноябре 1986 года были подведены итоги конкурса, и главный его итог заключался в том, что авторитетными специалистами – вопреки руководству ГлавАПУ – была доказана возможность и целесообразность воссоздания Сухаревой башни.

Первую премию присудили проекту Московского архитектурного института, выполненному под руководством профессора института доктора архитектуры Н.В.Оболенского группой в составе кандидатов архитектуры Ю.Н.Герасимова и П.В.Панухина и студентов института.

"Согласно этому проекту, – рассказывает Ю.Н.Герасимов, восстановление Сухаревой башни предполагается на старом месте, над сохранившимися в глубине земли фундаментами, которые необходимо сохранить в неприкосновенности и расчистить для показа пешеходам, следующим в подземных переходах. Транспортный тоннель разделяется на два самостоятельных направления в обход сохранившихся фундаментов Сухаревой башни. Над фундаментами возводится мощное железобетонное перекрытие на опорах, которое и служит основанием для восстанавливаемой башни. Проект предусматривает также полную реставрацию памятников архитектуры – Странноприимного дома и церкви Троицы в Листах ХVII века с последующим их включением в ансамбль посредством восстановления в отдельных местах 2-4-этажной застройки, формирующей границы площади и улиц Сретенки и проспекта Мира".

Авторы проекта произвели и представили жюри технические и экономические расчеты, доказывающие техническую возможность и экономическую выгоду по сравнению с другими вариантами решения градостроительной и транспортной проблем Сухаревской площади. Причем специально обращалось внимание на то, что работы могут быть начаты немедленно.

Присутствовавшие на присуждении премий журналисты именно так поняли решение жюри, в составе которого находились городские руководители, а также руководители архитектурных и строительных организаций. В московских газетах и журналах появились отчеты и репортажи, в которых со ссылкой на авторитетный первоисточник заявлялось: "После конкурса на лучший проект предполагается восстановить знаменитую Сухареву башню", "Новая жизнь Сухаревой башни... В проекте предусматривается восстановление Сухаревой башни на ее прежнем месте", "К счастью, споры о Сухаревой башне разрешились благополучно, она может занять прежнее место на пересечении Садового кольца, Сретенки и проспекта Мира"...

Однако конкурс и присуждение премий (вторая была отдана проекту Рагулина и Мягкова) оказались так же, как при Кагановиче, лишь ловко разыгранным спектаклем для нового успокоения и обмана общественности и москвичей.

В члены жюри по рассмотрению проектов восстановления Сухаревой башни входил известный писатель Юрий Нагибин. Он присутствовал на заседании, на котором, кроме решения о первой премии, объявленном публично, за закрытыми дверями обсуждался срок начала осуществления проекта. Штатные и номенклатурные "специалисты" (занимающие свои посты и в настоящее время) выступали в том же духе, с заклинаниями, что сейчас мы не имеем ни нужных материалов, ни мастеров и следует отложить восстановление по крайней мере на четверть века.

Не посвященный в тайные помыслы московского архитектурного руководства, Нагибин простодушно описал разговор после памятного заседания с руководителем жюри в книге "Всполошный звон", изданной к 850-летию Москвы:

"...Приняли к осуществлению проект, предусматривающий восстановление башни на старом месте. Вроде бы все правильно. Да кроме одного: приступить к строительству башни можно будет не раньше чем через четверть века. Именно такое время нужно, чтобы решить транспортные проблемы на перекрестке, где стояла и якобы опять станет башня. "А вы уверены, что через двадцать пять лет окажется нужда в Сухаревой башне? – спросил я ведшего заседание. Сейчас ее судьба всех волнует, а в том таинственном будущем?" – "Мы оптимисты!" – прозвучал усмешливый ответ. А когда мы расходились, председательствующий взял меня за локоть и отвел в сторону: "Неужели вы серьезно думаете, что мы способны поднять такую махину? У нас нет нужных материалов, у нас нет квалифицированных каменщиков, штукатуров, лепщиков. У нас ничего нет". – "А через двадцать пять лет появятся?" – "Нет, конечно, но и нас с вами не будет, так что это не наша проблема".

Прошло несколько лет, в течение которых те же самые лица, которые, как они полагали, закрыли саму идею восстановления Сухаревой башни, рассматривали проекты строительства на Сухаревской площади чего угодно: универмага, цыганского театра, театра Аллы Пугачевой – только не восстановления башни...

Большие надежды на восстановление Сухаревой башни в Москве связывали с исполняющейся в 1996 году юбилейной датой – 300-летием создания Российского флота.

Для его празднования были созданы правительственная комиссия и специальный Российский государственный историко-культурный центр при правительстве Российской Федерации. В них вошли крупные государственные деятели: тогдашний председатель Совета Федерации В.Шумейко, министр иностранных дел М.Козырев, главком ВМФ адмирал Ф.Громов и значительное число деятелей помельче.

Среди юбилейных мероприятий одно – чуть ли не главное – было связано с Сухаревой башней. В январе 1995 года "Московская правда" напечатала небольшую статью о Навигацкой школе, предварив ее следующей справкой: "Как сообщила пресс-служба Российского государственного морского историко-культурного центра (Морского центра) при правительстве РФ, ряд общественных организаций выступает за восстановление Сухаревой башни в Москве. Здесь планируется разместить Морской музей, поскольку башня имеет самое прямое отношение к истории российского флота, 300-летний юбилей которого мы будем отмечать в будущем году".

Заседали комиссии, обсуждались проекты, принимались решения, в общем создавали видимость деятельности.

Однажды, еще в 1980-е годы, инициативную группу по восстановлению Сухаревой башни – Мягкова, Рагулина и еще нескольких человек после их письма министру пригласил на беседу чин из морского министерства возле Чистых прудов. Чин во флотском мундире, с большими звездами на погонах, проявлял заинтересованность и полное одобрение делу, которое привело к нему просителей. Особенно он сокрушался, что нет на него у министерства денег и взять их неоткуда. "Давайте обратимся к морякам, чтобы жертвовали на Сухареву башню кто сколько может, хоть по гривеннику, – предложил один из группы. – Поедем по всем флотам, по всем кораблям". Чин замолчал, задумался, поднял глаза вверх, видимо подсчитывая, сколько можно получить матросских гривенников, и, кажется, поняв, что их будет вполне достаточно, чтобы восстановить башню, в страхе воскликнул: "Нет, нет! Нельзя, нельзя собирать!" И было понятно, что испугался он реальности предложения и того, что, не дай Бог, ему поручат заниматься этой башней. Более инициативную группу он к себе не приглашал.

Впусте остался и призыв корреспондента "Московской правды" к "градоначальникам" Москвы: "Сейчас наши градоначальники стремятся восстановить наиболее приметные детали старой Москвы... В этой программе обязательно надо найти место и для восстановления Сухаревой башни. Ведь пока возрождаются только культовые сооружения. А Сухарева башня, являясь великолепным памятником гражданского строительства Петровской эпохи, одновременно стала бы и мемориалом Навигацкой школы". Добавим: и не только Навигацкой школы.

В 1996 году посреди пустыря на месте снесенного квартала, на задах табачных киосков появился гранитный "памятный знак", который, как говорится в надписи на нем, "установлен в 1996 году в ознаменование 300-летия Российского флота". На другой грани под изображением Сухаревой башни надпись: "На этой площади находилась Сухарева башня, в которой с 1701 по 1715 год размещались Навигацкие классы – первое светское учебное заведение, готовившее кадры для Российского флота и государства".

Глядя на рисунок башни на "памятном знаке", вспоминаются "утешительные" слова Кагановича: "Раз эта башня представляет архитектурную ценность, ее изображение можно сохранить в большом макете".

Однако Сухарева башня не позволяет забыть о себе.

Большинство нынешних москвичей никогда не видели Сухаревой башни, но нет, наверное, в Москве человека, который не знал бы о том, что она была, где стояла, и – главное – не имел бы к ней своего личного, пристрастного отношения. Одно упоминание о снесенной более полувека назад Сухаревой башне, будь то в беседе за чайным столом или на лекции, собрании, заседании, вызывает горячую полемику: надо ее восстанавливать или нет. Эта полемика выплескивается на страницы газет и журналов. Кипят страсти, разгораются споры – до ссор, до обид, до разрыва отношений.

Что он Гекубе?.. Что ему Гекуба?..

Видимо, нужна, более того – необходима.

Вряд ли говорящие, выступающие и спорящие смогут сейчас даже для себя самих четко определить причины и корни своей позиции, своей непримиримости. Но ясно одно: слишком многое стоит за, казалось бы, таким простым делом, как восстановление старинного разрушенного здания.

А Сухарева башня – не просто здание, она – московский символ, московская история, и оттуда ее нельзя вычеркнуть. Народная память все равно будет снова и снова возвращаться к ней. Борьба с народными символами бесполезна и безнравственна. Против них ополчается лишь откровенно злая воля. Но не вечно же торжествовать злу.

После того, как Олег Игоревич Журин закончил восстановление Воскресенских ворот и Иверской часовни, его спросили: "А что следующее?", он ответил: "Должна быть Сухарева башня... Я даже на досуге сделал кое-какие чертежи..."

17 августа 1996 года в газете "Вечерний клуб" в рубрике "Официальный ответ" напечатан ответ Главного архитектора Москвы А.В.Кузьмина на вопрос одного из читателей газеты о восстановлении Сухаревой башни:

"Проектное решение конкурсного проекта (имеется в виду проект МАРХИ) положено в основу для разработки комплексного проекта реконструкции Сухаревской площади с учетом воссоздания Сухаревой башни. Разработка проекта начата управлением "Моспроект-2". После утверждения этого проекта может быть разработан локальный проект воссоздания Сухаревой башни".

От начала разработки "Моспроектом" проекта до его осуществления путь, полный опасностей, особенно когда это касается всенародной святыни, а не прихоти градоначальника. Но сделан первый шаг, соберемся с силами и пойдем дальше, к цели.

Однако 26 сентября 2000 года в "Вечерней Москве" появилось сообщение об очередном "окончательном" решении Московским правительством судьбы Сухаревой башни.

"Столичные власти, – сообщает газета, – окончательно отклонили план восстановления Сухаревой башни в центре Москвы. Решающим аргументом к отказу от проекта стало то, что башня мешала бы бурному движению автотранспорта по Сухаревской площади.

Слухи о воссоздании ярчайшего памятника московского барокко XVII века, разрушенного в 1934 году, ходят уже на протяжении 10 лет, в том числе и среди профессионалов-архитекторов. В те времена, когда башня занимала исконное место, на Сухаревской площади (а площадь получила название именно от башни) был не оживленный перекресток, а крупнейший московский рынок. Сейчас же разрушать ради башни одну из главных магистралей города проспект Мира – или восстанавливать здание в другом месте, где оно никогда не находилось, бессмысленно".

Между прочим, этим решением Московское правительство отметило 66-летие с сентября 1934 года – того сентября, когда вывезли с площади последние камни разрушенной башни, заасфальтировали место, где она находилась, а Каганович начал хлопоты по уничтожению самого ее названия из народной памяти.

Однако думаю, что напрасно правительство поспешило объявить свое решение окончательным, уверен, что это лишь еще одно – глупое – препятствие из многих подобных, которые в конце концов будут преодолены, и великий памятник национальной архитектуры и истории вновь встанет на свое законное место.

Среди выписок, сделанных для этой главы и оставшихся неиспользованными, я все-таки, пожалуй, одну включу в текст. Эти слова принадлежат Николаю Васильевичу Гоголю:

"Архитектура – тоже летопись мира: она говорит тогда, когда уже молчат и песни, и предания, и когда уже ничто не говорит о погибшем народе. Пусть же она, хоть отрывками, является среди наших городов в таком виде, в каком она была при отжившем уже народе. Чтобы при взгляде на нее осенила нас мысль о минувшей его жизни и погрузила бы нас в его быт, в его привычки и степень понимания и вызвала бы у нас благодарность за его существование, бывшее ступенью нашего собственного возвышения".

ЛЕГЕНДЫ СУХАРЕВОЙ БАШНИ

Образ Сухаревой башни, который известен всей России, создавался в народном сознании в одинаковой степени как историческими фактами, так и легендами, окружавшими башню с самых первых лет ее существования. Может быть, легенды при этом сыграли даже более значительную, чем факты, роль. Недаром П.В.Сытин в подзаголовке к своей работе "Сухарева башня" на первое место поставил "народные легенды о башне" и лишь на второе – "ее историю".

Самая известная легенда Сухаревой башни – это легенда о ее создании.

Этим рассказом обычно начинаются статьи и очерки о Сухаревой башне, его включают в свои произведения беллетристы, им вдохновляются поэты. Для примера приведем отрывок из стихотворения Е.Л.Милькеева "Сухарева башня", в котором рассказывается о том, что во время стрелецкого бунта, спровоцированного царевной Софьей с целью свергнуть с трона Петра I, стрелецкий полк полковника Сухарева сохранил верность царю, и это решило исход мятежа – Петр остался на троне. После подавления бунта, пишет поэт:

Призвал Великий воеводу

И молвил в благости своей:

"Хочу оставить я народу

Знак неподкупности твоей:

Где жил ты с верными стрельцами,

Построй там башню, да про вас

Она являет пред веками

Живописующий рассказ!"

Сказал, – и мощное желанье

Ретивый муж осуществил

И достопамятное зданье

Среди Москвы соорудил.

Этим зданием была Сухарева башня.

Но в Петербурге бытует иное предание, по которому оказывается, что Петр Великий не так уж был озабочен сохранением "в веках" памяти о верном полковнике.

Эту легенду приводит современный знаток Петербурга Н.Синдаловский в своей работе, посвященной петербургскому фольклору. "В 1703 году, – пишет он, – Петр I распорядился снять единственные в то время в России куранты с Сухаревой башни в Москве и установить их на шпиле Троицкого собора в Петербурге. Это было глубоко символично. Время в стране считывалось уже не по-московски".

В этом предании обозначены две темы: первая – о безграничной отсталости и темноте допетровской России, имеющей на все государство одни-единственные часы-куранты; вторая – о явном предпочтении Петербурга Москве, проявляемом царем. Но кроме того, лишение Сухаревой башни памятника Сухареву – престижнейшего, уникального (что подчеркивается в легенде) ее украшения – часов – является если не поруганием, то явным пренебрежением к памятнику и к тому, в честь кого он сооружен.

Легенда эта весьма тешит тщеславие петербуржцев, но и порождена она исключительно им же. Обе ее темы не имеют исторической фактической основы.

В России XVII века часы-куранты имелись отнюдь не в единственном экземпляре. В Москве же первые куранты – "самозвоны" были установлены в Кремле на дворе великого князя Василия уже в 1404 году К середине XVII века часы-куранты, кроме Сухаревой башни, имелись по крайней мере на трех башнях Кремля – Спасской, Троицкой и Тайнинской, а также в царском Коломенском дворце. Московские часы и их бой вызывали восхищение иностранцев.

Австрийский посол Августин Мейерберг в своих записках о пребывании в Москве в 1660-х годах описывает часы на Спасской башне. "Главные часы, пишет он, – к востоку от Фроловской башни, над Спасскими воротами близ большой торговой площади или рынка, возле дворцового моста. Они показывают часы дня от восхода до захода солнца. В летний солнцеворот, когда бывают самые длинные дни, часы эти показывают и бьют до 17, и тогда ночь продолжается 7 часов. Прикрепленное сверху к стене неподвижное изображение солнца образует стрелку, показывающую часы, обозначенные на вращающемся часовом круге. Это самые богатые часы в Москве".

Здесь необходимо пояснить, что система часового отсчета в России XVII века отличалась от европейской. В ней сутки делились на дневное время (от восхода солнца до заката) и ночное (от наступления темноты до рассвета), поэтому число часов в каждой части суток в разные времена года было разным, что, конечно, усложняло ориентацию. Кроме того, путаницу вносил и произвол часовщиков: одному казалось, что уже рассвело, и он начинал отсчет дневного времени, а другой полагал, что еще ночь.

Иностранцы, с трудом ориентируясь в непривычном для них русском счете времени, писали об этом в своих записках и обычно переводили его в привычные европейские координаты. Как, например, сделал это секретарь датского посольства Андрей Роде: "25 числа (1659 год) утром явились оба пристава и просили, чтобы господин посланник к седьмому часу дня (т.е. по-нашему около двух часов после обеда) был готов для аудиенции".

Что же касается самого факта снятия Петром I часов с Сухаревой башни для установки на петербургском соборе, он представляется просто невозможным.

П.В.Сытин, наиболее основательно из всех авторов, писавших о Сухаревой башне, изучавший ее историю, пишет: "В конце XVII века, как видно из чертежей того времени, и до конца XIX века часов на Сухаревой башне не было, но когда и почему исчезли старинные часы, на ней бывшие, неизвестно. Нынешние поставлены в 1899 году, причем для их циферблатов были сделаны специальные отверстия в 4-ом ярусе столба башни". Кроме того, справедливо полагает историк, часы Сухаревой башни петровского времени были такие же, как и на других московских башнях, то есть показывали время по старинному русскому "часомерью".

В 1704 году Петр указал заменить куранты на Спасской башне Кремля на часы европейского образца. Видимо, тогда же были сняты и сухаревские, а новые просто не поставлены.

Ввиду указания о замене в Москве старых курантов на новые, невозможно даже предположить, чтобы Петр I поставил старые в Петербурге.

Возможно, петербургская легенда об изъятии часов с Сухаревой башни в пользу новой столицы в преображенном виде отразила другое, похожее по сюжету, событие: в 1752 году в царствование не Петра, а его "дщери" Елизаветы Петровны из Сухаревой башни после закрытия Навигацкой школы в Петербург, в Академию наук, был перевезен огромный "государственный глобус" – подарок царю Алексею Михайловичу от голландских Генеральных Штатов.

Но если происхождение петербургской легенды о часах Сухаревой башни неясно, то происхождение второй – московской – легенды, связывающей башню с именем Петра I, можно отнести к определенному историческому факту.

"Живописующий рассказ", попавший и в стихотворение Милькеева, переходя из одной работы в другую и повторяемый различными авторами в течение более двух веков, до сих пор многими считается неоспоримым историческим фактом.

В сознании самых широких народных слоев именно он выступает тем краеугольным камнем, на котором зиждется историческая репутация Сухаревой башни. Используя авторитет и славу имени Петра Великого, почитатели московской старины в XIX и начале XX века ратовали за ее ремонт и реставрацию и неоднократно добивались государственных субсидий на то и другое. В советское время, перевернувшее официальные исторические концепции с ног на голову, этот же факт использовал Каганович при оправдании разрушения Сухаревой башни как исторического памятника, говоря словами ленинского декрета 1918 года, "воздвигнутого в честь царей и их слуг".

Когда же, в 1980-е годы, возникло движение за восстановление Сухаревой башни, имя Петра, к тому времени уже вернувшееся в число советских государственных положительных символов, вновь оказалось одним из главных пропагандистских аргументов за ее возрождение.

В предании о Петре I и верном стрелецком полковнике речь идет о начальной странице истории Сухаревой башни – о замысле ее постройки, однако появление этого сюжета, как позволяют установить документальные свидетельства, относится к гораздо более позднему времени, к концу 1820-х 1830-х годов, когда башня уже вступила в свое второе столетие.

Героем же более ранних легендарных рассказов, связанных с Сухаревой башней и известных по источникам ХVIII – начала XIX века, выступают не Петр I и не полковник Сухарев, а граф Яков Вилимович Брюс.

В народных легендах Брюс предстает как колдун, чернокнижник, волшебник, звездочет – составитель знаменитого Брюсова календаря, в котором содержатся предсказания на каждый день и на далекое будущее. Причем среди народа эти предсказания в ХVIII и XIX веках пользовались огромным доверием. Слава Брюсова календаря кое-где жива и в наше время.

В 1989 году корреспондент газеты "Советская культура" беседовал в Воронежской области с девяностолетним крестьянином, который удивительно точно распознавал у обращавшихся к нему людей их прошлые болезни, называл критические годы, которые им придется пережить в будущем, и сообщал, до каких лет они доживут. Когда же кто-то выразил сомнение в его предсказании, он "оборвал его, – как пишет корреспондент, – со строгостью:

– Ты что? Я ж тебе по календарю Брюса гадаю – ему более двух сотен лет. И ни разу никого не подводил! Может, у меня единственного и остались эти умные записи, которые я успел сделать, когда еще те календари в почете были".

В действительности Брюс не был составителем этого календаря. Какова была его роль, говорится в самом названии первого издания календаря, вышедшего в 1709 году. Из названия можно также получить представление о его содержании. Первое издание "Брюсова календаря" вышло не в виде книги, а в виде шести отдельных больших гравированных листов, наподобие лубочных, которые можно развесить на стене. У каждого листа имелось заглавие объяснение, предварявшее собственно календарный текст.

Заглавие первого листа: "Нова сия таблица издана, в ней же предложено вступление Солнца в 12 зодий (знаков Зодиака. – В.М.) приближно, такожде восхождения и захождения Солнца, яко на оризонт сей, тако и со оризонта; еще же величество дней и нощей в царствующем граде Москве, яже имеет широту 55 градусов и 45 минут; вычтена и тиснению предана обще, яко на едино лето, тако и на прочие годы непременно, повелением Его Царского Величества, во гражданской типографии, под надзрением его превосходительства господина генерала-лейтенанта Якова Вилимовича Брюса, тщанием библиотекаря Василия Киприянова: мая 2-го 1709 г.".

Я.В.Брюс осуществлял "надзрение" за деятельностью гражданской типографии по своей должности, и именно поэтому он попал в заглавие "Таблицы", а составителем ее, что следует из текста заглавия, является Василий Киприянов.

Василий Ануфриевич Киприянов оставил яркий след в истории развития просвещения в Москве. Посадский человек Кадашевский слободы, имея большую тягу к науке, он, оставаясь податным тяглецом, приобрел основательные познания в математических науках, рисовании карт, искусстве гравирования. Каким-то образом он стал известен Петру I, и в 1701 году царь назначил его помогать Магницкому в издании "Арифметики" и других пособий для Навигацкой школы, с чем тот великолепно справился. Затем Петр I привлек Киприянова к созданию гражданского шрифта (так что нынешний русский гражданский шрифт, которым печатают все книги, создан Василием Киприяновым и лишь поправлен Петром) и назначил начальником созданной тогда же типографии гражданских изданий, выстроенной на Красной площади возле Спасского моста, и повелел именоваться почетным званием "библиотекариус". "Надзирать" за изданиями, выпускаемыми гражданской типографией, было поручено Брюсу.

Киприянов при типографии открыл первую в Москве публичную библиотеку, в уставе которой было написано: "Чтоб желающие из школ или ино кто, всяк безвозбранно, в библиотеку пришел, книги видеть, читать, угодное себе без платы выписывать мог". Двухэтажное здание библиотеки было украшено поставленными на крыше аллегорическими скульптурами "Науки" и "Просвещения". Киприянов составил и издал ряд математических руководств, несколько переводных книг. Самым известным из его изданий, стал "Брюсов календарь".

На втором листе "Брюсова календаря" был напечатан календарь с церковными праздниками и святцами.

Славу же "Календарю" создал третий лист, содержащий предсказания астрологические на 112 лет – от 1710 до 1821 года, "по которым осмотря лето желаемое и круг Солнца, по оному обретати имаши господствующую планету и действы через весь год, яже изъявлены под каждой планетой". Этот лист, как указано в заглавии, является переводом "с латинского диалекта из книги Иоанна Заган", и вышел он также "под надзрением" Брюса. Четвертый лист тоже астрологический, но его предсказания сделаны "по течению Луны в зодии". Пятый лист представляет собой "календарь неисходный", то есть вечный, являющийся "изобретением от библиотекаря В.К.". Шестой, заключительный, лист содержал в себе краткое изложение предыдущих листов и пояснения к ним.