Текст книги "Святая дорога"
Автор книги: Владимир Муравьев
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 56 страниц)
После смерти Ивана Исаева домом владеют его сыновья Семен и Илья. По переписям 1738-1745 годов двор числится за внуком Ивана – Иваном Семеновичем Исаевым. Только в 1777 году наследники Исаевых продали дом в чужие руки – вдове секунд-майора Марье Ивановне Масариновой, та продала его купцу Солодовникову и затем, сменив около десятка владельцев, в начале XX века дом перешел к родным сестрам Анне Ивановне Звоновой и Ольге Ивановне Возничихиной.
Исследование Чулкова заключало в себе явно излишнюю информацию, но таков был принцип его работы: его справка должна обладать всей полнотой доступных ему сведений.
Составленный им перечень последовательных владельцев этого домовладения полностью исключил возможность принадлежности его когда-нибудь Брюсу.
Однако легенда о доме Брюса продолжала жить. Она обогатилась новыми подробностями и дошла до наших дней, время от времени попадая на страницы московских газет. Современная молва утверждает, что Брюс заковал и заключил в подземелье под Сухаревой башней злого духа, который бродит по подземным ходам, в давние времена проложенным от башни в разные места, и не может выйти наружу, так как выходы замурованы. Но в полночь на пятницу, если подойти к среднему окну дома Брюса, то можно услышать неясные звуки: их издает бродящий по подземным ходам злой дух.
Соседний дом № 14, охраняемый государством памятник архитектуры, жилой дом конца ХVIII века с палатами ХVII века, как значится на охранной доске.
Под одним номером 14 объединены фактически два разных дома. В ХVII веке здесь был загородный двор бояр Собакиных. В ХVIII веке участком владели поочередно несколько купеческих фамилий, в конце века его приобретает гвардии генерал-поручик Матюшкин, а около 1820 года хозяином дома становится майор П.В.Грушецкий.
Мать Грушецкого Прасковья Васильевна вторым браком была за Иваном Матвеевичем Муравьевым-Апостолом – отцом трех декабристов – Матвея, Сергея и Ипполита (от его первого брака). Сестра Прасковьи Васильевны Екатерина Васильевна – мать декабриста Михаила Павловича Бестужева-Рюмина, признанного преступником высшего разряда и приговоренного к смерти. Таким образом, П.В.Грушецкий доводился двоюродным братом Бестужеву-Рюмину и сводным – братьям Муравьевым-Апостолам.
Грушецкий не входил в тайное общество, он поддерживал с братьями и их друзьями не очень близкие, но добрые отношения. Некоторое время в доме Грущецких на Мещанской жила вдова декабриста Михаила Фонвизина Наталья Дмитриевна, которая, как утверждают современники, послужила Пушкину прообразом Татьяны Лариной. Также тут жили после возвращения из ссылки декабристы братья Беляевы.
Грушецкие продали дом в 1850-е годы.
В 1870-е годы один из новых владельцев пристроил к дому трехэтажный флигель – фактически еще один дом. В 1880-е годы хозяин домовладения купец И.М.Зайцевский в новой части дома сдавал квартиру фабриканту-текстильщику А.А.Ганшину. Сын фабриканта студент Алексей Ганшин входил в марксистский кружок и в своей квартире в 1894 году печатал второй выпуск работы В.И.Ленина "Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов?". Здесь же он был арестован.
В первые годы XX века домовладение приобрела купчиха 1-й гильдии Лия Гуревич ("Торговля дровами") и владела им до 1917 года.
До начала 1970-х годов в доме были коммунальные квартиры, затем они были расселены, и дом отреставрирован. Реставрацией руководил О.И.Журин.
После окончания реставрации в старой части дома открылся Народный музей истории Дзержинского района, организованный учителями-краеведами. В нем удалось собрать богатый фонд вещей и документов, рассказывающих об истории Москвы и района. Среди экспонатов были такие редкости, как височные кольца – украшения москвичек ХII века, пушки начала ХVIII века, Библия времен царя Алексея Михайловича, документы начала XX века, редкие книги.
Учителя проводили в музее уроки, школьники встречались с ветеранами, для посетителей проводились лекции. Кроме постоянной экспозиции, музей устраивал тематические выставки, откликаясь на юбилеи и запросы современности.
Среди выставок особенный успех имела открытая весной 1993 года выставка, посвященная памяти певца, композитора и поэта Игоря Талькова. В экспозиции этой первой, устроенной после гибели певца, выставки были представлены рукописи, личные вещи, фотографии из семейных альбомов, отзывы прессы. Выставка так хорошо посещалась, к ней и к личности Талькова был проявлен такой интерес, что шел разговор сделать ее постоянной, открыть Музей Игоря Талькова. Но через год выставку закрыли, повод обычный нехватка средств.
Однако эта выставка сыграла свою роль: она заставила взглянуть на творчество современного певца как на исторический факт, задуматься о причине его популярности. В скорбные дни похорон по Комсомольскому проспекту к Дворцу молодежи, где был установлен гроб, накрытый российским национальным флагом, шла неиссякаемая многотысячная очередь. В основном молодежь. Тогда говорили, что людей собрали популярность певца, неожиданность трагедии, острота потери. Три года спустя острота боли утихла, и уже не страшный конец, а его жизнь, творчество и дело выходили на первый план.
Игорь Тальков – одна из немногих исторических фигур нашего времени, в которой будущие историки найдут объяснение самых глубинных процессов, которые начинались при его жизни и которым еще предстоит развернуться.
Минуло одиннадцать лет со дня убийства Талькова, следствие убийцу не нашло, суд не осудил, прокуратура дело не закрывает...
А его песни десяти-пятнадцатилетней давности остаются так же остры, актуальны, какими они были тогда. Может быть, теперь то, что доставляло ему такую боль и вызывало ненависть, стало виднее и понятнее людям.
Его песни – это удивление и возмущение прозревшего человека.
Страстное желание рассказать о том, что он понял, и боль от того, что этого не хотят или не могут понять люди, его сограждане, хотя это так ясно и так важно для них всех.
Родина моя
Нищая сума.
Родина моя,
Ты сошла с ума.
Восьмой десяток лет омывают не дожди
Твой крест;
То слезы льют твои великие сыны
С небес,
Они взирают с облаков,
как ты под игом дураков
Клонишься,
то запиваешь и грустишь,
то голодаешь и молчишь,
То молишься.
Родина моя
Скорбна и нема...
Родина моя,
Ты сошла с ума.
В своих песнях Тальков говорит о том, что теперь все уже поняли: о преступных деяниях партии Ленина-Сталина, и кричит, пытается открыть глаза современникам на то, что в сегодняшней России у власти остались самые бесчестные из прежних коммунистов: "старый волк КПСС в овечью шкуру влез", "стал капиталистом коммунист", "обрядился в демократа брежневский пират", "перестроились комсорги", и эти "правители грабят страну, попирая закон", опять народ обманут ими.
Тальков не был ни первым и ни единственным, кто заметил и отметил все это. Об этом, кто с возмущением, кто с иронией – жалким оружием бессилия, люди уже говорили между собой. Кое-кто решался выступить с трибуны, написать в газетной статье. А песни Талькова, собиравшие залы, уже одним этим свидетельствовали о том, что настроения и мысли, заложенные в его песнях, уже бродят в народе и овладевают умами, и певец помогает людям прояснить и сформулировать их, дает веру в то, что, несмотря ни на какие "метаморфозы", ложь обязательно обнаружится.
Перестроиться несложно,
Только вот ведь в чем беда:
Перестроить можно рожу,
Ну а душу – никогда.
Закончить рассказ о выставке, посвященной Игорю Талькову, в Народном музее истории Дзержинского района я хочу не строками из какой-нибудь его известной песни, а его четырехстрочным стихотворением:
Кто любит длинную беседу
тот мало делать норовит.
Кто рано празднует победу
тот никогда не победит.
Вслед за выставкой коммерческая фирма вытеснила из помещения и сам музей. Под возмущенные газетные заметки с выразительными заглавиями: "От музея отказались все", "Музей в осаде", "Музей занимает оборону" префектура Центрального округа решила спор в пользу коммерции, и Народный музей со всеми своими экспонатами и сотрудниками был выкинут из занимаемого им помещения, куда вселились коммерсанты.
Однако история Музея не кончена. Коммерсанты продолжают занимать здание, но в части его, на втором этаже, восстанавливается Музей, причем с иным, более высоким статусом: не как общественная, а как муниципальная организация. В 1999 году появилась на доме вывеска: "Историко-краеведческий музей Мещанского района", а в мае 2000 года открылась экспозиция.
Среди личин "метаморфоз" перестройки обнаружилась совсем уж, казалось бы, бредовая: некоторые занимавшие и занимающие сейчас высокие посты коммунисты-"демократы" оказались монархистами и всерьез заговорили о восстановлении наследственной монархии в России. Естественно возродились вековые вопросы и проблемы прав на престол, появились претенденты.
Вообще, история монархий полна загадок и поистине фантастических поворотов, в ней нет мелочей, так как кажущийся современникам незначительный факт впоследствии может оказаться судьбоносным событием.
В истории престолонаследования династии Романовых немало сомнительного, вызывавшего различные толки в народе и недоумение у историков.
Дом № 14 на проспекте Мира, вернее, его двор, оказался связан с этой проблемой, причем с версией, имеющей более прав на обсуждение, чем многие того же рода.
Москвич, химик, академик Эдуард Борисович Шабадин, носящий фамилию матери, а по отцу Колтунов, рассказывает: "Когда мне было 10-12 лет, в 1946-1948 годах, к нам с моей мамой, Шабадиной Татьяной Иосифовной, заходили служители церкви и расспрашивали мать обо мне. Не помню, что говорила мать, но в ответ они сказали, что "следят за нашим родом и что я из великих господ, а также являюсь главным". Ни мать, ни я и другие родственники мало тогда что поняли. Ведь мы жили под Сталиным в коммунистической стране. Однако это посещение врезалось мне в память".
Много лет спустя Эдуард Борисович занялся составлением своей родословной по семейным преданиям и по исторической литературе. Вот тогда-то он по-новому взглянул на давний визит "служителей церкви". "Сегодня, – говорит он, – можно понять это как знак из прошлого от Павла I, завещавшего мне корону и Российский трон".
Наследник Павел Петрович, сын Екатерины II, в юных годах, как узнал в результате своих изысканий Шабадин, без разрешения матери вступил в законный брак с княжной Варварой Ивановной Прозоровской, от этого брака родился сын. Брак Павла и Прозоровской настоянию императрицы был расторгнут, а сын передан на воспитание врачу Колтунову и жил под его фамилией.
Эдуард Борисович решил публично объявить о своих правах на Российский трон. Сделал он это 3 мая 1992 года.
Газета "Московский комсомолец" опубликовала заявление Шабадина, корреспондент газеты описал сам акт провозглашения наследного монарха:
"Он направился на проспект Мира в Монархический центр. Поехал на метро. На станции "Проспект Мира" на скамейках расположился взвод десантников, возвращавшихся под командой прапорщика с концерта в спорткомплексе "Олимпийский". Шабадин за одну-две минуты рассказал старшему о себе и о том, куда идет, предложил пойти с ним. Прапорщик и участвовавшие в разговоре солдаты без колебаний согласились сопровождать потомка Павла I в качестве стрельцов (так в газете. – В.М.).
Престолонаследник обещал каждому пожаловать дворянство, как было некогда положено в подобных случаях.
В сквере у дома № 14 уже собирались члены совета Монархического центра, когда там появился Эдуард Борисович, сопровождаемый "войском". Такая поддержка, хотя и не была решающей, так как речь шла о регистрации прав претендента на престол, все-таки сделала визит его весьма эффектным. Верные десантники оставили свои подписи и уехали к Медвежьим озерам продолжать службу".
Следующее домовладение – дома № 16-20 – по своему происхождению также представляет единое целое. В ХVII веке это было загородное поместье князей Пожарских, затем – Долгоруковых, так как внучка князя Дмитрия Михайловича вышла замуж за князя Долгорукова. При образовании Мещанской слободы поместье выкупила казна, и его поделили на слободские дворы.
В середине ХVIII века купец 1-й гильдии "именитый гражданин" Л.И.Долгов скупил несколько соседних участков и в 1770 году построил каменный дом по проекту В.И.Баженова, своего зятя. Две дочери Долгова были замужем за архитекторами – одна за Баженовым, другая за Е.С.Назаровым.
До нашего времени этот дом дошел в частично измененном виде: после пожара 1812 года не были восстановлены второй этаж и образующая третий этаж мансарда. Первоначальный вид дома зафиксирован в "Архитектурных альбомах" М.Ф.Казакова, в которых великий московский зодчий собрал чертежи и рисунки фасадов "образцовых", то есть выдающихся по своим художественным качествам, московских строений.
В 1973 году дом был отреставрирован и в нем открыт Дворец бракосочетаний. Сейчас это ЗАГС Мещанского района.
Дом № 20, также для Долгова, строился по проекту его второго зятя Е.С.Назарова в 1775 году. Он представляет собой более обширный особняк усадебного характера в классическом стиле. В 1863 году дом был куплен у наследников Долгова известным московским врачом, профессором Г.А.Захарьиным. В начале XX века у наследников Захарьина дом приобрел симбирский купец Арацков, который предпринял перестройку дома. Перестройку осуществляли молодые архитекторы братья Веснины, дому был придан новый облик: фасад оформлен в стиле ампир, окна растесаны, произведена перепланировка внутренних помещений, залы и комнаты украшены лепниной. В настоящее время дом занимают учреждения.
В 1911 году дом приобрел Серафимо-Дивеевский женский монастырь под монастырское подворье. К левой части здания в 1913 году была пристроена часовня Серафима Саровского по проекту архитектора П.В.Харко. Стенная роспись и иконы выполнены художником Л.Париловым и сестрами обители. В часовне находилась чудотворная икона Богоматери Умиление.
В 1922 году часть здания Серафимо-Дивеевского подворья занял начальник ведавшего церковными делами 6-го секретного отдела ОГПУ Евгений Александрович Тучков. Среди товарищей по партии он имел прозвище Главпоп. Несколько лет под одной крышей соседствовали монахини православного монастыря с их церковным молитвенным обиходом и человек, задачей которого было уничтожение церкви.
Тучков вел расследование дел церковных деятелей, допрашивал патриарха Тихона, организовывал процессы по обвинению иерархов, инструктировал обновленческую церковь. Луначарский характеризовал его должность исторической аналогией: он, – писал нарком просвещения, – "действительно является своеобразным Победоносцевым". Говорили, что именно Тучков склонял в Ярославской тюрьме архиепископа Иллариона присоединиться к григорианскому расколу, обещая за это свободу, но владыка отверг его предложение.
В 1929 году Серафимо-Дивеевское подворье и часовня были закрыты, монахинь выселили, здание передали под мастерские. Часовня была перестроена, ее купол снесен, и вместо него надстроен второй этаж. После войны в здании помещались различные учреждения, сейчас его занимает один из многочисленных московских банков.
Тучков из подворья на Мещанской переехал в ведомственный дом НКВД в Большом Комсомольском переулке, и прожил в нем, избежав репрессий, до 1957 года. В 1939 году он вышел в отставку из органов и возглавил "Союз воинствующих безбожников", вскоре ликвидированный. В 1957 году, перед смертью – он был неизлечимо болен и знал, что умирает – просил прийти к нему в больницу патриарха Алексия, и тот исповедовал его в течение нескольких часов.
В начале шестидесятых годов, после XXII съезда партии и разоблачений репрессивной политики высшего руководства КПСС и органов, по Москве рассказывали историю о том, как один бывший чекист (имя не называлось) страшно мучился от болезни и не мог умереть. Когда же ему стало совсем невмоготу, он пришел к священнику и стал каяться в совершенном. Он говорил о таких ужасах, что священник во время исповеди поседел. А чекист на следующий день после покаяния умер... Скорее всего, думается, персонажем-прототипом этой легенды был Тучков.
Небольшой особняк в стиле "модерн" (дом № 22) построен в 1901 году архитектором А.О.Гунстом, это одна из лучших его работ.
Последний дом квартала – угловой с Грохольским переулком – трехэтажный доходный, построенный в 1890-е годы. Это рядовая застройка, но как отдыхает глаз, когда смотришь на этот угол, а не на угол на другой стороне проспекта, где громоздится "Слава Зайцев"...
Грохольский, один из самых старых переулков Мещанской слободы, назван по фамилии домовладельца конца ХVII века Ивана Грохольского. Его владение находилось на правом углу переулка и 1-й Мещанской. В 1716 году там же значится дом Тихона Ивановича Грохольского, видимо, его сына.
Переулок вел в Переяславскую слободу, к местности, которая называлась Коптелка (сейчас там Коптельские переулки). Грохольский переулок прежде также называли Коптельским. Предание утверждает, что местность своим названием обязана кабаку, который назывался "Коптелка". Коптелка старинное название маленькой избушки, топящейся по-черному, поэтому можно представить, что за кабак был на окраине Переяславской слободы. Так как в Москве уже в ХVII веке пропали черные избы, то в ХIX-ХХ веках это слово ушло из живой речи, позабылось его значение, оставшись лишь в словаре В.И.Даля. В Коптелке, кроме кабака, известностью пользовался большой пруд на ключах, в старинных описях он значится как "пруд Коптелка, называемый Балкан". Из этих двух названий в конце концов победило Балкан. Скорее всего, оно было более ранним и уступило свое место другому в пору наибольшей славы кабака, когда же тот закрылся, вернулось и прежнее название. Этот пруд провального происхождения, что подтверждает его название: "балкой" называется яма, овраг, провал. По документам пруд известен с ХVII в., но, наверное, существовал и раньше. В 1886 году из него ушла вода, он высох и был засыпан. Сейчас на его месте сквер между Грохольским и Живаревым переулками.
С Грохольским переулком и его окрестностями связан широко распространенный в прежние времена в Москве народный обычай, вошедший в число ее своеобразий и оставивший след в русском языке.
С конца ХVIII века в этих местах начали строить колокольные заводы. Живший здесь в 1830-е годы ученый-филолог А.П.Милюков рассказывает о них в своих воспоминаниях: "Заводы эти постоянно напоминали нам о своем соседстве громозвучным звоном. В нашей улице было несколько обширных дворов, в глубине которых виднелись каменные здания с высокими трубами, а перед ними, под навесами на массивных столбах, висели большие колокола, ярко блестящие свежей медью. Как только поднимали сюда вновь вылитый колокол, его тотчас же начинали пробовать и обзванивать, и в этом сколько угодно мог упражняться всякий, у кого только была охота и чесались руки. А так как заводы постоянно работали не только на Москву, но в разные губернии и для ярмарок, да и в охотниках звонить не было недостатка, то у нас во всякое время дня и даже по ночам слышен был густой, учащенный благовест, который для показания звучности нового колокола или силы рук упражняющегося дилетанта доходил до самых неистовых тонов..."
Но не только постоянный колокольный звон был отличительной чертой этого московского района. А.П.Милюков отмечает еще одну его особенность: "Наша сторона была для всей Москвы источником самых эксцентрических сплетен и вымыслов. У колокольных заводчиков испокон века установилось поверье, что для удачной отливки большого колокола необходимо распустить в народ какую-нибудь нарочно придуманную сказку, и чем быстрее и дальше она разойдется, тем звучнее и сладкогласнее будет отливаемый в это время колокол. От этого-то и сложилась известная поговорка "колокола льют", когда дело идет о каком-нибудь нелепом слухе. Не знаю, кто занимался на заводах сочинением этих фантастических рассказов и каким путем они распространялись по городу, но колокольные повести свидетельствовали о живом, поэтическом воображении своих авторов..."
Этот обычай отметила и литература. О нем пишет в "Женитьбе Бальзаминова" А.Н.Островский:
– Нет ли в Москве разговору какого? – спрашивает у свахи Акулины Гавриловны Красавиной томящаяся от скуки и одиночества купеческая вдова "тридцати шести лет, очень полная женщина, приятного лица" Домна Евстигневна Белова.
На что сваха ей отвечает:
– Мало ли разговору, да всему верить-то нельзя. Иногда колокол льют, так нарочно пустую молву пускают, чтоб звончее был.
Хозяева колокольных заводов очень верили в силу подобных действий. Н.И.Оловянишников – владелец одного из заводов – рассказывал, что "остроумные изобретатели таких слухов получали хороший гонорар за свои сочинения". Если колокол получался удачный, то следовало опровержение слуха: мол, это на таком-то заводе колокол слили, очень звонкий получился. Если же была неудача, в выдумке не признавались, и тогда слух, как пишет Оловянишников, "переходил в легенду".
Некоторые колокольные выдумки сохранились в воспоминаниях современников.
Иные из них были весьма примитивны. Например, бродила из дома в дом какая-нибудь странница и всюду сообщала: "Появился человек с рогами и мохнатый, рога, как у черта. Есть не просит, а в люди показывается по ночам; моя кума сама видела. И хвост торчит из-под галстука. Поэтому-то его и признали, а то никому бы невдогад".
Иногда же придумывали историю позаковыреистей. Вот, например, один из "колокольных" рассказов.
В церкви Воскресения на Покровке венчал священник жениха с невестой, но, как повел их вокруг аналоя, брачные венцы сорвались у них с голов, вылетели из окон церковного купола и опустились на наружные кресты, утвержденные на главах церкви и колокольни.
Оказалось, что жених и невеста – родные брат и сестра. Они росли и воспитывались в разных местах, никогда не видали друг друга, а случайно встретившись, приняли родственное влечение друг к другу за любовь; беззаконный брак уже готов был совершиться, но Провидение остановило его таким чудесным образом.
Люди со всей Москвы съезжались на Покровку. Действительно, купола церкви Воскресения, сооруженной в 1734 году, украшены золочеными венцами. Смотрели, удивлялись, ахали, позабыв, что эти венцы украшают церковь уже почти сто лет, и не обращая внимания на то, что размеры венцов так велики, что самые рослые новобрачные могли бы спокойно разместиться в этом венце, как в беседке. (Позже в Москве долгое время держалась легенда, что венцы на церкви Воскресения поставлены потому, что в ней императрица Елизавета тайно обвенчалась с Разумовским.)
Московская полиция, расследуя слухи, иногда добиралась до их источника. Заводчикам, как вспоминает А.П.Милюков, "делали строгие внушения и даже отбирали у них подписки, чтобы они вперед при отливке колоколов не распускали вздорных и в особенности неблаговидных олухов, которые волнуют жителей и нарушают спокойствие города". Но заводчики, и дав подписку, все же продолжали придумывать все новые и новые нелепости.
На левом углу Грохольского переулка – пустырь с несколькими торговыми палатками. Стоявшие на нем двухэтажные домики с флигелями и пристройками были снесены лет двадцать-тридцать назад, и тогда открылся вид на загораживаемые ими старые деревья находящегося там Ботанического сада Московского университета – старейшего ботанического сада Москвы, заложенного еще в 1706 году.
Ботанический сад на проспекте Мира – удивительный и заветный уголок среди города, там отдыхает душа и на ум идут добрые мысли и воспоминания... Спасибо судьбе, что она еще сохраняет его для нас, и дай Бог, чтобы жестокое время не лишило его и наших внуков и правнуков!
В 1706 году Петр I ввиду возможного успеха военных действий шведской армии Карла ХII и проникновения ее в центральные губернии России, распорядился строить в Москве укрепления и первым делом приказал усилить уже существующие: Кремль, Китай-город, стены Белого города и Земляной вал Скородома. Под перепланировку и устройство бастионов попал царский "аптекарский огород", где выращивались лекарственные растения и который находился под Кремлевской стеной на берегу реки Неглинной между Троицкой и Боровицкой башнями. "Аптекарский огород" нужно было переводить на другое место, и царским указом оно было определено за Сухаревой башней в Мещанской слободе.
"Аптекарские огороды" для выращивания лекарственных растений появились в Москве при Иване Грозном. Особенное развитие они получили при Алексее Михайловиче. Самый большой царский "аптекарский огород", или, как его еще называли, "аптекарский сад", был устроен на берегу Неглинной. Судя по описаниям, этот сад сочетал в себе огород лекарственных растений и плодовый сад с яблонями, грушами, вишнями, смородинными и малиновыми ягодниками, барбарисовыми кустами, плоды и ягоды из него, как сказано в описи, "подают про государев обиход в кушанье на Москве и в походе". Кроме того, Алексей Михайлович любил отдыхать в этом саду, для чего там было поставлено царское место – "деревянный резной чердак (т.е. беседка. – В.М.), расписанный красками", столь красивый и удобный, что его сын и наследник царь Федор Алексеевич велел поставить такой же точно в своем "верховом", при хоромах, то есть в зимнем саду.
В московском садоводстве и овощеводстве очень ценился высококачественный посадочный материал, его сохраняли и размножали, поэтому наиболее ценные посадки из "аптекарского огорода" у Кремлевской стены были перевезены в новый. Царским указом "аптекарский огород" в Мещанской слободе был отдан в управление Медицинской коллегии, при нем была организована Медицинская школа и открыта аптека.
"Аптекарский огород" петровского времени имел прямолинейную планировку, его аллеи, по преданию, были намечены Петром I, и до нашего времени в Ботаническом саду сохранилась посаженная им сибирская лиственница.
С самого начала "аптекарский огород" был не только поставщиком лекарственного сырья в аптеки, его сотрудники вели научную работу, изучали московскую флору. Так, один из его руководителей профессор Медико-хирургической академии, известный ботаник Фридрих Стефан издал в 1790-е годы книгу "Список растений Московской губернии" и альбом "Изображения... для пояснения истории растений, дико растущих вокруг Москвы".
Эта традиция изучения московской флоры была продолжена и в XIX веке.
В 1805 году "аптекарский огород" был приобретен Московским университетом, получил новое название: Ботанический сад, и стал практической аудиторией для студентов кафедры ботаники, а должность смотрителя, или, как еще его называли, заведывающего садом, занимал университетский профессор-ботаник.
В 1826 году эту должность занял Михаил Александрович Максимович, человек разносторонних знаний и талантов, профессор ботаники, выдающийся славист-филолог, историк, писатель, поэт, фольклорист, интересный собеседник. Среди его добрых друзей и приятелей были Н.В.Гоголь, А.С.Пушкин, А.А.Дельвиг, М.П.Погодин, братья Киреевские, В.Ф.Одоевский и другие замечательные люди.
Максимович, получив должность заведывающегоБотаническим садом, поселился в казенной квартире в доме 26, который стоял на углу 1-й Мещанской и Грохольского переулка.
В 1831-1832 годах в этом доме у Максимовича бывал Н.В.Гоголь. Тогда Максимович готовил к изданию сборник "Украинские народные песни", и Гоголь передал ему их записи, которые он сделал сам.
В те годы Максимович издавал литературный альманах "Денница" – одно из лучших изданий этого рода, в котором участвовали поэты и писатели пушкинского круга, поместил в нем несколько своих произведений. Кроме того, он печатался в различных периодических изданиях.
По должности заведывающего Ботаническим садом Максимовичу полагалось "в летнее время... изъяснять свежие растения", то есть читать лекции студентам и водить экскурсии. Максимович славился своими лекциями, вдохновенными, глубокими и обладавшими истинной художественностью. "Лекций Максимович не писал, – вспоминает современник, – ибо написанная лекция связывала его и сбивала. Он приготовлял только содержание лекции, а обдумывал ее изложение, едучи от Сухаревой башни на Моховую".
Однажды на лекции Максимовича присутствовал президент Академии наук граф С.С.Уваров. После лекции граф пригласил его к себе на обед. На обеде он стал хвалить лекцию и ее литературные достоинства, на что присутствовавший там же А.С.Пушкин заметил: "Да мы Максимовича давно считаем нашим литератором".
Пушкин неоднократно с похвалой отзывался об очерках Максимовича на ботанические темы, он называл их "вдохновенной ботаникой". По рекомендации Пушкина в дельвиговской "Литературной газете" был напечатан очерк Максимовича "О цветке".
"Как лицо человека есть зеркало души его, – краснея и бледнея, выражает, состояния и движения душевные, – пишет в нем Максимович, – так свет – душа растений – отражается в радужном сиянии цветков, в их движениях, за течением солнца следующих.
В цветках найти можно, кажется, все возможное разнообразие и пестроту красок, все переливы и оттенки их, – и только черный цвет, как цвет мрака, несвойственен сим живым подобиям солнца на земле, которое представляют они и лучисто-круговою формою... Все показывает сочувствие цветка со светом! Планета и солнце равно отразились в растениях, и цветки можно назвать первым разговором земли с небом".
Пушкин ценил также исторические работы Максимовича, консультировался с ним в своих занятиях "Словом о полку Игореве".
Московский путеводитель тех лет, когда директором Ботанического сада был Максимович, отметил важное изменение в направлении деятельности Ботанического сада: в это время сад из закрытого ведомственного учреждения начал превращаться в открытое публичное место прогулок и отдыха москвичей.
"Несколько далее по правой руке, – говорится в путеводителе, ведущем читателя по 1-й Мещанской, – видите вы Аптекарский, или Ботанический, сад; он очень хорош, и в нем позволяют прогуливаться; в оранжереях соблюдают отличные цветы и растения. Состоя в казенном ведомстве, оный снабжает казенную Аптеку и Медико-Хирургическую Академию травами и доставляет средства обучающимся ботанизировать разные растения".
Нет прямых сведений, что Пушкин посещал Ботанический сад, однако проявленный им живой интерес к ботаническим сочинениям Максимовича позволяет говорить о вероятности этого. Собиравший по поручению Пушкина материалы для альманаха "Северные цветы" О.М.Сомов от его имени просит Максимовича дать "что-нибудь" из его "вдохновенной ботаники". Получив же очерк "О жизни растений", пишет: "Пушкин и я челом вам бьем за столь живую "Жизнь растений", которая служит прелестным дополнением некогда столь ярко блеснувшему Цветку. Здесь столько же поэзии, и еще более разнообразной, хотя предмет заключает в себе более глубины философической".