Текст книги "Святая дорога"

Автор книги: Владимир Муравьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 56 страниц)

Особенно преуспел в делах и был "преимущественно богатый материальными средствами" старший брат Федор Федорович, живший в Москве на Большой Мещанской улице в приходе церкви Филиппа митрополита.

Отец Иоанн Святославский, лично знавший Набилковых, в примечаниях к биографическому очерку, написанному несколько витиевато и официально, дополняет его житейскими подробностями, отчего образ купца приобретает живые черты.

"Федор Федорович, – пишет Святославский, – одаренный замечательным умом, отличался необыкновенной добротой и сильным религиозным настроением. Впрочем, он имел и благообразную наружность и крепкое телосложение, но был крив левым глазом..." В другом примечании он дает ему развернутую характеристику: "Он любил читать разные книги, и преимущественно духовные, и при всем избытке средств до конца жизни сохранил во всем умеренность, довольствовался простою пищею и двумя при доме прислугами, из которых любил особенно дворника Егора и часто разделял с ним свою трапезу; в своем саду своими руками сажал и поливал растения и сам мел дорожки".

Еще будучи крепостным, но уже обладая большим капиталом, Ф.Ф.Набилков в 1815 году приобрел (на имя купца И.Г.Лабкова, так как сам не имел права владеть землей) у ямщиков упраздненной Переяславской слободы обширный участок по 1-й Мещанской улице и Протопоповскому переулку и выстроил на нем в 1816-1817 годах большой барский дом по проекту Е.С.Назарова. "При доме Набилкова с восточной стороны раскинут был обширный тенистый сад и роща с прудами, которая существует доселе, а за садом с разных сторон тянулись прежде огороды и обширная земля, лежавшая впусте. Но рядом с домом Набилкова на самой 1-й Мещанской улице было много разных посторонних строений".

В начале 1820-х годов Набилков выкупился на волю.

Набилковы были бездетны, они не создали династии. Их возвышение и обогащение от крепостного человека до "первостатейного купца и кавалера" и путь от первоначального накопления капитала к широкой благотворительности были заключены в пределах одного поколения. Это уже само по себе выделяло Набилковых среди купеческого сословия, потому что обычно такой путь купеческий род совершал за два-три-четыре поколения.

В 1828-1831 годах Ф.Ф.Набилков на своей территории строит богадельню для престарелых из разных сословий, для чего его младший брат также пожертвовал значительную сумму. В 1831 году в богадельню были приняты 131 человек женского пола и 14 мужского. Впоследствии богадельня расширяется, строятся больничные корпуса.

Всю свою землю Набилков завещал Московскому человеколюбивому обществу, и на ней в течение XIX века строились различные благотворительные учреждения: бесплатные квартиры, больницы, приюты.

Детский приют – "Набилковский дом призрения сирот мужского пола" открылся в доме, принадлежавшем Ф.Ф.Набилкову, 30 июня 1832 года. Сами хозяева перешли жить в деревянный флигель во дворе, где и прожили до конца своих дней: Федор Федорович скончался в 1848 году, Матрена Васильевна – в 1850-м.

Широкая благотворительность Набилковых вызывала в народе удивление. "Должна быть какая-то причина, – рассуждали люди, – для того, чтобы богатые, благополучные купцы, наживавшие и наживавшие капиталы, вдруг решили с ними расстаться". Такой поворот в жизни Набилковых требовал какого-то логического объяснения. И вот в конце XIX – начале XX века в Мещанской части родилась легенда о причине их благотворительности. Кто-то придумал, что у младшего брата Василия, жившего в Петербурге, во время пожара в цирке сгорели все его дети, и после этого несчастья братья и обратились к благотворительности. Эту легенду повторяют современные авторы, правда заменив младшего брата старшим – Федором Федоровичем.

И тогда же, в конце XIX века, переулок, проходящий по территории бывших владений Набилковых за богадельней, стали называть Набилковским, он существовал до 1972 года и был упразднен в связи с реконструкцией района.

При основании Набилковского приюта в нем было организовано обучение детей по программе начальной школы, в Положении предписывалось "дать воспитанникам лучшее образование для дальнейшего их безбедного существования". Кроме общеобразовательных предметов – арифметики, чтения, начатков истории и конечно же закона Божия, детей обучали пению, рисованию. В конце 1860-х годов программы были расширены, и приют преобразован в учебно-ремесленное заведение с обучением ремеслам. Воспитанники под руководством мастеров овладевали основами типографского дела, живописи, ваяния, токарного, столярного, переплетного и чеканного ремесел по собственному выбору. Дальнейшая история училища – это постепенное превращение его в серьезное учебное заведение с сохранением пансиона "для сирот и детей беднейших родителей всех сословий".

В 1899 году ранг Набилковского училища снова был повышен: из городского "высшего начального" оно стало средним учебным заведением Коммерческим училищем. Ученик, успешно его окончивший, получал звание "кандидата коммерции" и имел право поступления в высшие технические учебные заведения.

Набилковское коммерческое училище в начале XX века считалось одним из лучших учебных заведений такого рода в Москве.

В отличие от гимназий, подчиненных Министерству просвещения, оно находилось в ведении Министерства торговли и промышленности – более либерального и близкого к задачам современной жизни и практики.

Основное внимание в Набилковском коммерческом училище уделялось преподаванию математики, химии, физики, специальным предметам коммерческой корреспонденции и бухгалтерии. В то же время достаточно основательно изучались русская литература, история, немецкий и французский языки, был ряд факультативных курсов: английский язык, работа на пишущей машинке и другие. Училище обладало замечательной химической и физической лабораторией и обширной библиотекой.

При Набилковском училище оставался собственно приют, называемый пансионом, с бесплатным содержанием и обучением, но одновременно оно функционировало как обычная школа, в которой за установленную плату могли учиться все желающие.

Преподавали в училище высококвалифицированные педагоги, имевшие университетское образование и труды по своей специальности, большинство из них придерживалось либерально-социалистических взглядов.

Ученики Набилковского коммерческого училища имели свою форму одежды, отличную от формы всех других учебных заведений, чем они весьма гордились.

Форму училища составляли, как записано в уставе училища, "полукафтан (мундир) из черного сукна, гимназического покроя, однобортный, не доходящий до колен, застегивающийся на 9 посеребренных пуговиц, с четырьмя такими же пуговицами сзади, по концам карманных клапанов; воротник скошенный светло-фиолетового сукна и обшлага прямые одного сукна с мундиром, у обшлагов, где разрез, по две малые пуговицы; верхние края обшлагов и клапанов окружены светло-фиолетовою выпушкой. Шаровары черного сукна со светло-фиолетовой выпушкой. Пальто черного сукна, двубортное, гимназического покроя, пуговицы к нему такие же, как и на мундире; петлицы на воротнике светло-фиолетового сукна с пуговицею. Фуражка черного сукна, со светло-фиолетовым суконным околышем, со светло-фиолетовой выпушкою вокруг тульи; на околыше, над козырьком, жестяной посеребренный знак, состоящий из лавровых листьев, между коими помещены металлические прописные буквы "Н.К.У." (Набилковское коммерческое училище). Сверх того дозволяется носить в зимнее время: башлык из верблюжьего сукна, без галуна".

В 1902 году в Набилковское коммерческое училище был принят на казенный кошт одиннадцатилетний мальчик Александр Феоктистович Родин – будущий известный педагог и москвовед. До этого он уже побывал в двух приютах, испытал все тяготы горькой приютской жизни, и его приятно поразила общая атмосфера училища.

"Я был поражен различием режима в пансионе с режимом в приюте, – пишет А.Ф.Родин в своих воспоминаниях "Из минувшего". – Да, и здесь, в пансионе, строились в ряды, когда шли в столовую, – но как? – шумно, с болтовней, толкая друг друга, за столом – веселые разговоры, смех. Воспитатели останавливали лишь тех, кто слишком "расходился". В распоряжении ребят были лапта, мячи, во дворе – каток, снежные горы, в здании – шахматы, разные игры. Священник не приходил к нам разъяснять текст Евангелия, читаемого в ближайшее воскресенье в церкви, как это было в приюте, нас не водили ко всенощной в субботу, а вместо этого по субботам учителя проводили беседы с показом туманных картин преимущественно на географические, исторические и естественнонаучные темы".

Наряду с отсутствием казарменных порядков, в училище поощрялось развитие самостоятельных занятий: рисование, литературные сочинения, любительские спектакли.

А.Ф.Родин в 3-4 классе издавал рукописный журнал "Звездочка", для которого писали стихи и прозу, делали рисунки его одноклассники. Помещалась хроника школьной жизни такого рода: "Целую неделю стояла оттепель – это было самое буйное время для набилковцев, так как тотчас же после уроков начиналась целая серия сражений снежками".

Общее направление журнала было, как тогда говорили, "прогрессивное". Один из одноклассников Родина откликнулся на смерть А.П.Чехова стихотворением, которое начиналось такими строками:

Где же ты, обличитель-поэт?

Что ж молчит твоя грозная лира?

Обличитель наш умер, его уже нет,

Не придет обличать пошлость мира.

Наивная детская революционность в 1905 году выплеснулась в революционные действия.

Старшеклассники организовали Училищный совет для защиты прав учащихся, который добивался отмены наказаний, отмены обязательного посещения церкви, а также признание своего права проводить ученические собрания и сходки без разрешения директора.

Год спустя "волнения" в Набилковском училище уже были забыты, органы ученического самоуправления ликвидировались. Но несколько человек, входивших в ученический комитет, членом которого был и Родин, ушли в подполье. Они связались с подпольным "Социал-демократическим союзом учащихся средних учебных заведений Москвы", чтобы вести "революционную работу" под его руководством. Родин тогда записывает в дневнике, что он обрел цель жизни, и эта цель – революционная работа.

Однако, познакомившись ближе с деятельностью Союза, с его членами, он испытал горькое разочарование. Руководители Союза погрязли в личных партийных дрязгах, вместо товарищеских отношений там царила иерархия, высшие с надменностью относились к низшим, требовали слепого повиновения, на все вопросы руководители отвечали пропагандистскими клише, обнаруживая полное невежество в философии, теории и истории социализма.

Родин начинает отходить от "Социал-демократического союза учащихся", обнаруживается, что не он один испытывает неудовлетворенность такой "работой".

Революция 1905 года разбудила умы, поставила вопросы, но не дала на них ответов, предоставив каждому искать их самостоятельно. Особенно остро и мучительно мировоззренческие вопросы решались в учащейся среде старшеклассниками и студентами.

Русская учащаяся молодежь имела давнюю традицию молодежных мировоззренческих кружков. "В те годы, – пишет Родин в воспоминаниях, – не только в Москве и Петербурге, но и в провинции возникали самообразовательные кружки учащихся старших классов средней школы. Они собирались на частных квартирах. Кружки, как общее правило, были недолговечны. Зря уходило время на выработку устава, программы, на споры о формулировках цели, задач и т.п.

Такое объединение организовал и я, но это был не кружок с уставом и прочими атрибутами. Пусть, думал я, это будет просто вечеринка, не связанная одна с другой какой-либо одной темой. Будет устроитель, который раза два в месяц организует вечеринку, приглашает людей, не обязательно все время одних и тех же, и он же, этот устроитель, предлагает темы для бесед".

Перед глазами автора воспоминаний, когда он задумывал создание своей "Вечеринки", вставала популярная и любимая в интеллигентско-демократической среде картина В.Е.Маковского с одноименным названием, изображающая народническую вечеринку 1870-х годов у чайного стола.

Осенью 1908 года начались родинские "Вечеринки". Они проводились и в Набилковском училище, и на квартирах участников. На первой присутствовали семь человек, на следующую пришли двадцать.

Форма "вечеринки", избранная Родиным для самообразовательного кружка, оказалась удачной, ее собрания продолжались пять лет – срок для подобных кружков невероятный, обычно они распадались через несколько месяцев, редко-редко протягивали год. "Вечеринку", кроме набилковцев, стали посещать их друзья и знакомые, в основном это были учащиеся разных средних и высших учебных заведений, разных специальностей – гуманитарии, техники, естественники, математики, музыканты, литераторы, молодые поэты, тогда начинающие, но уже печатающиеся: Надежда Львова, Тихон Чурилин, Петр Зайцев. Почти на каждом заседании бывали гости, кто-то, появившись раз, больше не появлялся, кто-то приходил изредка. Но сложилась постоянная группа из 25-30 человек, которые посещали "Вечеринку" весь период ее существования. Придя на "Вечеринку" 16-18-летними юношами и девушками, они прошли вместе путь взросления и ко времени последних ее заседаний уже были людьми с окончательно сложившимся мировоззрением. На заседаниях "Вечеринки" обсуждались разные темы, но когда просматриваешь их в хронологическом порядке, то очень наглядно предстает процесс развития духовных поисков кружковцев, и при всей, на первый взгляд, случайности тем выстраивается непрямой, но последовательный путь развития их мировоззрения

Обычно собрание строилось так: заранее выбиралась тема беседы, волновавшая членов кружка, кто-то делал доклад, затем шло обсуждение и обмен мнениями. Вот некоторые из этих тем: "Самоубийство", "Что дала революция литературе?", "Генрих Ибсен. "Бранд"", "А.П.Чехов. (Литературно-музыкальная программа)", "Социализм и индивидуализм", "Оскар Уайльд", "Смерть и бессмертие", "Христос", "Антропоцентризм", "О современной молодежи. (Обсуждение статьи А.С.Изгоева "Об интеллигентной молодежи", напечатанной в сборнике "Вехи")", "Религиозные искания", "Гамлет и Дон-Кихот", "Что такое прогресс?", "Иван Карамазов", "Оправдание государства", "О нелепости жизни", "Радость жизни", "О теософии", "Свобода воли", "Об искусстве. (Искусство – рычаг прогресса, или – долой искусство!)", "Вл.Соловьев и социализм", "О ценности любви", "А.С.Пушкин. "Моцарт и Сальери", "Что такое призвание?", "О Короленко", "Спор западников и славянофилов о назначении России", "Ф.Достоевский. "Бесы"", "Прагматизм", "Материализм и нравственность", "Подвиг и подвижничество. (Филипп митрополит Московский и Серафим Саровский)".

Наряду с серьезными диспутами на "Вечеринке" устраивались "кабаре" (теперь их назвали бы "капустниками"), ставились спектакли, бывали прогулки и экскурсии по Подмосковью – всё это придавало кружку характер дружеской компании. Бывали, конечно, и любовные увлечения (в частности Родин женился на девушке – участнице "Вечеринки").

Темами номеров "кабаре" были преимущественно сюжеты внутренней жизни кружка. Вечеринковский поэт Александр Малаев написал стихотворение, в котором в юмористическом тоне изобразил "Вечеринку", как ее увидел гулявший по Мещанской и незаметно проникший на заседание кружка бес.

Мне раз рогатый черт сказал:

В Москве на улице Мещанской

Гулял он вечерком с сигарою гаванской

И сборище людей опасных отыскал.

"О жизни человека" – размышляют,

Он говорил. – Все ищут, где прогресс,

И грамоты толстовские читают".

Тут диким хохотом залился бес:

"Ха-ха! Хотят ведь сделаться, как боги,

Познать "добро и зло", смысл тайный бытия

И в райские попасть чертоги".

Далее бес рассказывает, что за сборище предстало его глазам:

...Была там молодежь.

Я сделал с комнаты чертеж

На всякий случай. И на шкап забрался.

Девицы томные сидели по углам,

Шептали что-то... Что, не знаю.

Шныряли лица здесь и там

И ждали с нетерпеньем чаю.

(На "Вечеринке" было традиционное угощение – чай с сушками.)

Началась вечеринка с того, продолжает бес, что молодой человек в пенсне раскрыл тетрадь и стал читать по ней. Когда же дочитал и "закрыл тетрадочку", все загалдели, заскрипели стульями и поднялся шумный спор.

А спорщики от слов потели,

Своей учености печальные плоды

Старались показать...

Черт под "журчанье слов заснул" и проснулся только к концу вечеринки.

...Играли на рояле,

Вся братия, рассевшись в зале,

В ладоши хлопала. Какой-то гимназист,

В созвучьях слов специалист,

Читал стихи. Ему внимали

И одобрительно кричали.

Припомнивши, что жизнь так коротка,

Завыли два высоких тенорка

"Быстры, как волны...".

Вечеринковцы жили полной жизнью, в которой было место всему, что свойственно молодежи, но в этом общении шла постоянная работа ума. И в шутке, и в серьезном разговоре формировался характер человека, складывалось его мировоззрение.

В 1913 году среди участников "Вечеринки" была проведена анкета, которая показала эволюцию взглядов ее участников за время посещения кружка. В анкете много вопросов, но главные из них два: "политическое кредо" и "отношение к религии".

Отвечая на первый вопрос, почти все сообщили, что вначале они склонялись к социалистическим взглядам, – это и понятно, если принять во внимание демократический состав кружка; характерны ответы: были "близки социалистические идеалы", "народник", пережил "отроческий социализм", прошел этап "раннего марксизма". В 1913 же году оказалось, что большинство "приближается в своих политических взглядах к к.-д. (кадетам)", меньшее количество – "сочувствующие народникам".

Что касается религии, то почти все отвечают, что у них был период "атеизма": "нигилизм и богоборчество", "детско-отроческая религиозность... сменилась нигилизмом и атеизмом Писарева, дальше бездушность писаревщины сменилась... народолюбием и опрощением Толстого". К 1913 году у большинства участников кружка религиозность становится важным и положительным компонентом их мировоззрения: "я не решусь теперь назвать себя нерелигиозным человеком", "раньше религия не играла для меня никакой роли, теперь я знаю, как обеднела бы душа, если бы исключить из нее религиозные переживания", "теперь религия представляется никак не дающимся в руки разрешением всего".

Таковы были результаты общих и самостоятельных размышлений. В 1948 году бывшие "вечеринковцы" отмечали юбилей "Вечеринки", и Александр Васильевич Малаев по этому поводу написал такие стихи:

Былые дни! Былые встречи!

Друзья! минуло сорок лет!

"Иных уж нет, а те далече",

Сказал любимый мой поэт.

Немного нас теперь осталось,

Живые все наперечет.

Где вы, друзья? Что с вами сталось?

Кто встретит юбилейный год...

О чем мечтали, что хотели,

Быть может, не у всех сбылось,

Но мы идем к великой цели

И за нее подымем тост!

Да! Сорок лет! Почти полвека.

Пока живем, так будем жить!

За жизнь, за счастье человека

Дерзать, трудиться и творить!

Те "вечеринковцы", о которых удалось собрать сведения, все, как и А.Ф.Родин, прожили нелегкую, но честную трудовую жизнь. Тем взглядам и принципам, к которым пришли в юности, они оставались верны всегда.

После революции 1917 года Набилковское училище было преобразовано в Трудовую школу 1-й ступени и до 1940-х годов использовалось как школьное здание.

В настоящее время, подсвеченное вечерами по фасаду, оно очень украшает улицу, и, судя по запыленным окнам, находится в стадии ремонта и ожидании какого-то решения своей судьбы...

В 1930-е годы, до реконструкции улицы, четная сторона 1-й Мещанской кончалась домом № 148. Сейчас последний – 78-й. После реконструкции на этой стороне улицы – от Протопоповского переулка и до ее конца – вместо прежних пятидесяти домов теперь стоят двенадцать. В основном это многоэтажные ведомственные жилые дома конца 1930 – 1950-х: № 48 строился для сотрудников Наркомата электростанций, 54 – для Министерства транспортного машиностроения и так далее. Имеется среди них и здание новейшего времени № 72 – "Бизнесцентр. Офисы. Магазины. Рестораны" – огромное сооружение из стекла и гранита неопределенной конфигурации.

Оформляющий парадный въезд на улицу и выезд с улицы на Рижскую площадь дом № 78 занимает целый квартал. Среди трех десятков старых домов, на месте которых он выстроен, был и дом № 126 по 1-й Мещанской, о котором рассказал В.Высоцкий в "Балладе о детстве".

...Но родился, и жил я, и выжил,

Дом на Первой Мещанской в конце.

Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой,

Соседушка с соседочкою баловались водочкой.

Тут зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка.

Тут я доподлинно узнал, почем она, копеечка.

Все жили вровень, скромно так, – система

коридорная,

На тридцать восемь комнаток – всего одна

уборная.

В этом кирпичном длинном с гладкими стенами без всяких украшений, трехэтажном доме с длинными унылыми рядами окон, стоявшем торцом к улице и уходившем в глубь двора, перед революцией помещались меблированные комнаты "Наталис", содержавшиеся некоей Пелагеей Ефимовной Гапанович, о которой справочник "Вся Москва", обычно дающий сведения о сословной принадлежности лиц в нем упоминаемых, на счет ее ограничился общим "г-жа".

Комната Высоцких находилась в той части дома, которая выходила на улицу. Эта половина бывшего дома № 126 при постройке нового пошла под снос, а дворовая часть сохранилась, и теперь стоит позади нового дома, перпендикулярно к нему. В ней, по всей видимости, уже давно не живут, но по внешнему виду она осталась такой же, какой была в те годы, когда здесь жил Высоцкий.

За последними домами бывшей 1-й Мещанской, за домами-башнями, исполняющими роль кулис, по идее, заложенной в них архитекторами, должен был открываться вид на широкую дорогу – к ВДНХ. Надобно сказать, что градостроители добились этого эффекта, и выезд с улицы на Рижскую площадь и Крестовский путепровод создавал ощущение простора и устремления шоссе вперед.

Но замечательный градостроительный замысел площади Рижского вокзала, объединявший пространство 1-й Мещанской улицы, площади и грандиозного Крестовского путепровода ныне уничтожен Рижской эстакадой.

Тяжелая, с высокой оградой, низко нависшая над проездом, она загородила выезд с улицы и вид на площадь. Вместо стремительного выезда на простор площади и Крестовского путепровода (которых теперь просто не видно), машины вползают в щель под мостом, словно уличные собаки и кошки под закрытые ворота.

Надо быть абсолютно бездарным градостроителем, чтобы спроектировать здесь эстакаду, и очень не любить город, чтобы утвердить такой проект и выделить на него средства.

Рижская эстакада построена как часть третьего транспортного кольца Москвы, и одно из лучших созданий советского градостроительства – решение парадного проспекта Мира – принесено в жертву сомнительному транспортному проекту.

КРЕСТОВСКАЯ ЗАСТАВА

Нынешняя Рижская площадь еще в ХVI веке стала неофициальной, но общепризнанной границей, или, точнее говоря, околицей Москвы.

Сначала, при Иване Грозном, слева от Троицкой дороги, возле села Напрудного, были поселены царские ямщики – несколько десятков дворов. В конце ХVI века указом Бориса Годунова туда же, за Троицкие ворота Земляного города, на новую границу разросшейся за столетие Москвы, перевели ямскую слободу, находившуюся с начала этого века возле Сретенского монастыря. Под нее определили землю по правую сторону дороги. Ямщики вновь поселенной слободы были обязаны обслуживать "ямской гоньбой" дорогу от Москвы до Переяславля. Обычно такие слободы получали название по конечному пункту своего участка, и эта слобода стала называться Переяславской слободой.

Улицы, огороды, поля и выгоны Переяславской слободы протянулись по правую сторону Троицкой дороги от Земляного города до нынешней Рижской площади, на которой тогда находились великокняжеские пруды и протекала речка Напрудная – приток Неглинной. В дальнем конце слободы в ХVI веке поставили слободскую деревянную церковь Иоанна Предтечи с приделом святого Николая.

Возникшая сто лет спустя Мещанская слобода также протянула свои улицы до уровня той же границы-околицы. Но торговая, ремесленная Мещанская слобода льнула к Земляному валу, а ямская Переяславская стремилась из города на тракт, к околице, и недаром поставила там свою церковь, которая всегда бывала в слободе центром слободской жизни.

Москву с давних времен окружали мытные дворы и мытные избы таможенные заставы на дорогах, по которым доставлялись в Москву различные товары. На этих заставах особая стража – мытники взимала мыто – въездную пошлину с товаров. В давние времена мытный двор находился совсем близко от города (а городом тогда считался Кремль), на реке Неглинной, у нынешних Воскресенских ворот. Со временем, с ростом города, таможенная граница отодвигалась все дальше и дальше и к началу ХVIII века отодвинулась за Земляной город на конец расположенных за ним слобод. По указу Петра I в 1722 году на околицах загородных слобод была поставлена таможенная стража, а между дорогами, чтобы груженые возы не могли объехать досмотрщиков, вкопали надолбы. Таким образом, в Москве появилось новое кольцо заградительных сооружений, но не военное, не оборонительное, а возведенное по экономическим соображениям.

В 1731 году семнадцать крупнейших московских купцов взяли на откуп продажу вина в Москве и организовали "Питейную компанию". Дело было миллионное. Чтобы не допустить контрабандного провоза водки в город и продажи ее по цене, более низкой, чем продавали компанейщики, они потребовали от Камер-Коллегии, ведавшей казенными сборами, в том числе и откупами, укрепить таможенную охрану вокруг Москвы.

Компанейщики просили "для лучшего смотрения по заставами и в пошлинном сборе пополнения дать из отставленных армейских солдат число потребное, да заблаговременно повелено б было нынешним летним временем до 1732 года построить вокруг Москвы по-прежнему надолбы". К тому времени надолбы, установленные при Петре, по всей видимости, были полностью разобраны, так как в последовавшем указе Камер-Коллегии "О сделании кругом Москвы надолбов для предосторожности от ввозу неявленных товаров" разрешалось компанейщикам ставить надолбы "по их рассмотрению" и "не в прежних местах".

"Компанейские" заставы следили лишь за недопущением в город "неявленной" водки. В 1742 году Камер-Коллегия постановила расширить функции таможенных застав и производить на них сбор пошлин со всех привозимых в город товаров, то есть из частного предприятия московская таможенная граница становилась казенным учреждением.

По распоряжению Камер-Коллегии поручик Вырубов и навигатор (по всей видимости, выпускник Навигацкой школы) Бологовский произвели ревизию сооружений таможенного кольца вокруг Москвы, причем было обнаружено: надолб стоячих – 3421 звено, повалившихся – 848, растасканных – 1478. На починку и возобновление надолб, по их подсчетам, требовалось 3608 рублей 20 копеек.

Однако вывод, к которому склоняли Камер-Коллегию ревизоры, предлагал более кардинальное, чем починка, решение. Ввиду того, что починка не гарантирует, что скоро часть звеньев вновь не будет растащена и вновь не придется тратить деньги на починку, они предлагали вместо надолб вырыть земляной ров, сохранившиеся же надолбы – продать. Камер-Коллегия согласилась с этим предложением.

Новые таможенные сооружения Москвы строились "по учиненному навигатором Бологовским плану". Они состояли из рва, вала, застав и на некоторых участках, например в Сокольниках, из новых более основательных надолб "дубового леса".

При своем создании пятое московское кольцо получило название Камер-Коллежский вал. Это название сохранилось и поныне как общее название улиц, расположенных на месте прежнего вала.

Протяженность Камер-Коллежского вала составила 37 километров. Его заставы были устроены сначала на шестнадцати, позже на восемнадцати дорогах, свои названия заставы получали по дороге, на которой стояли, или по названию прилегающей местности. Заставу на Троицкой дороге на первоначальном плане пометили как Троицкую. Но так ее никто не называл, она сразу же получила в народе наименование Крестовской, поскольку находилась в местности, уже сто лет известной в Москве под названием "У Креста". С устройством заставы старое название видоизменилось, и вместо "у Креста" стали говорить "у Крестовской заставы", появились также названия Предкрестовье – местность перед заставой со стороны города, и Закрестовье местность за заставой. Через некоторое время название Крестовская застава закрепилось и в официальных документах.

Въезды в заставы были оформлены единообразно: двумя столбами-обелисками, караульными помещениями – кордегардиями, чуть поодаль от них стояли амбары и избы сторожей. Вид некоторых застав сохранился на рисунках ХVIII-ХIХ веков.

У заставы дежурили таможенники – отставные солдаты, или, как их называли в начале XIX века, инвалиды. Причем это слово тогда имело иное значение, чем сейчас, и вовсе не обозначало больного или калеку, а просто военного, "не служащего на действительной службе, отставного". По валу ходили часовые.

В 1754 году в России отменили все внутренние таможенные границы, у московских застав осталась одна-единственная функция – на них у государственных служащих проверяли подорожные, письменные свидетельства, дающие право на получение почтовых лошадей, и записывали в книгу имена частных лиц, въезжавших в город и выезжавших из него "по собственной надобности". Подобные книги велись приблизительно до 1830-х годов. Кордегардии и столбы у застав сохранялись до конца XIX века, а некоторые и позже: у Тверской заставы они были снесены уже в советское время.

Современный читатель может представить себе вид московской заставы Камер-Коллежского вала в 1860-е годы по картине В.Г.Перова "Последний кабак у заставы".

Замечательный литографский лист 1839 года "Вид Крестовской заставы" неизвестного художника позволяет рассмотреть в подробностях и въездные столбы, увенчанные орлами, и караульные будки, и шлагбаум, и кордегардии, и поднимающего шлагбаум отставного солдата – инвалида, на медлительность которого посетовал Пушкин:

...иль мне в лоб шлагбаум влепит

Непроворный инвалид.

Застава изображена со стороны города, за нею открываются закрестовские поля и выгоны, справа видны колокольня и купол церкви Живоначальной Троицы на Пятницком кладбище.

К началу XIX века ров заплыл, вал обвалился, превратился в широкую, но разбитую дорогу. В 1805 году тогдашний московский генерал-губернатор А.А.Беклешов намеревался преобразовать Камер-Коллежский вал в место общественного гулянья, наподобие пользовавшихся большой любовью москвичей Тверского бульвара и Пресненских прудов, о чем подал рапорт Александру I. На что получил одобрение императора и специальный указ "Об обращении в Москве одной части Камер-Коллежского вала в публичное гулянье". "Находя основательными предположения ваши о исправлении Камер-Коллежского вала, говорилось в императорском указе, адресованном московскому генерал-губернатору, – я признаю полезным, чтобы одна часть его по дистанции от Москвы-реки близ Пресненской заставы, до таковой же Троицкой, была обращена в Публичное гуляние и на сей конец была бы расширена и устроена, сообразно планам, от вас представленным, а остальная сего вала часть, починкою поврежденных мест была бы приведена в первобытное его состояние".