Текст книги "Песок из калифорнии (СИ)"

Автор книги: Владимир Борода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Соседи ненавидели его. За квартиру. Они жили точно в таких же однокомнатных квартирах, с сидячими ваннами и кухнями размером со стол, а прихожая со шкаф. Но они теснились-ютились там целыми семьями, а то и в два поколения, заработали они эти трущобы многолетним тяжким трудом на благо Родины, выстояв многолетнею очередь в райисполкомах... Этот же тунеядец шиковал в роскоши один-одинешенек, лишь изредка появлялась на его жилплощади какая-нибудь проститутка, одетая как цыганка и конечно без прописки, и сразу бежали жильцы к участковому, сигнализировать мол в подъезде нельзя держатся за перила, в связи с угрозой заражения СПИДом и в обще – нарушение проживания в городе-герое...Получил дармоед этот патлатый шикарнейшие апартаменты не в связи с долгой очередью и упорным трудом, а всего лишь якобы с заболеванием, как отвечали соседям в многочисленных отписках бюрократы, куда они тоже сигнализировали...И что же это такое за заболевание, восклицал пенсионер Еремин, фронтовик из заградотрядов, почетный чекист, что ему сразу и отдельную квартиру?1 И. куда только смотрит Советская власть?! Но Советская власть уже который год вроде бы умерла, а дурак как жил в отдельной, так и живет! дели дурак – то почему не в дурдоме?.. Что-то испортилось в нашем государстве, если не мчатся медбратья по вызову, на улицах стреляют и появились миллионеры...

За окном, выходящим на плоскую крышу пристроенной коробки четырехэтажного дома, другое окно он заколотил матрацем лет девять назад, что б не так был паскуден вид – окно то выходило на улицу с лозунгами дня, так вот, за не заколоченным окном была первая половина девяностых годов двадцатого века, месяц где-то апрель, небо серело рассветом и корчило плаксивые рожи. Собиралось плакать мелким нудным дождем.. А где-то вставало солнце и был бы сегодня радостный день, так как сегодня у него безник и круглая дата. Сорок лет назад начал он свой путь с победным или трагическим криком, и добрался до сороковника...

Дядя Вась, не путать с дядей Васей, слесарем с домоуправления, Дядя Вась валялся на измятой бессонницей постели, среди всегдашнего бардака и кавардака. Он проснулся ночью и больше не смог уснуть. Вытянувшись всем своим длинным телом, разметав хайра по истисканной подушке, упрев бороду в потолок, он до ломоты душевной копался в себе, это было его всегдашнее занятие, в последние года...Когда остался один на всю многолюдную Москву. Парадокс, но до пошлоты правда...В дымке последнего окурка «Примины» таяли картины прошлого, будоража и волнуя, воспоминания теснились, выбивая слезу Москва была пуста, в родной безник податься было некуда пригласить было некого, все прежние места опустели...

А когда-то там, на Гоголях, кипела жизнь...Кипела и била ключом...А перед этим, но конечно и одновременно, но все же и перед этим, так как там началось раньше, на Джанге...0 благословенный Рамой, Шивой, Буддой, Христом и всеми остальными небожителями Джанг-Джалтаранг!.. Сколько там было кофе выпито, с портвейном на пару, сколько там всего такого выкурено, сколько экзотического попробовано! Одно лишь КГБ и знает, не к ночи будет упомянуто... Да и был он тогда помоложе, чувствами поярче и восприимчивостью ко всему новому, поотзывчивей что ли, на все – в Таллинн сорваться? махнули! на Памир за...ну гербарий пособирать? нет проблем!.. сейшен устроить на даче? какой вопрос!. .герлу украсть из родимого дома? да была бы она лишь согласна!.. Б общем, был он тогда помоложе чуток, более юный, ну самую малость...

И пятнадцать ему тоже было когда-то. Только он тогда даже слов таких не знал – хиппи, тусовка, трава, ассоциативное восприятие ирреального мира в свете и так далее...Говорил он проще, так как в семье у него было принято и у более интеллигентных одноклассников уши в трубочку сворачивались...Был он родом из опоры державной, из пролетарской семьи. Папа токарь с завода "Красный пахарь", мама фрезеровщица оттуда же. А вот сыночек уродился – врагу не пожелаешь...Померли принты, от бесплатного здравоохранения и померли. И. проводить в дальний путь не смог – оба раза был в крезятнике. Соседи упекли, слава богу, теперь не получается.. А как родичи убивались – куда же ты катишься, сынок, со своими самодельными штанами клешастыми и рубахами в петухах, как у цыгана?.. Хипня эта до добра не доведен и так вона, в богу, душу, мать, по дурдомам таскают тебя...

За окном в полный рост встал серый рассвет. Хотелось выть. Или запеть что-нибудь из «Крематория», очень уж его душевному сегодняшнему настрою подходит...Дядя Вась не мог заставить себя встать и заняться каким-либо делом....Душа все больше и больше погрязала в пучину депресняка.

Ревел телевизор за стеной у соседей, видимо с утра шел очередной боевик из жизни Америки, за окном, как уже было сказано, выходящем на плоскую крышу, шумела полнокровная жизнь просыпающейся постсоветской, постперестроечной, пост хер знает какой Москвы...Брокеры что-то продавали, байкеры из банды Хирурга отсыпались после охраны роково-попсовых сейшенов, стоимость билета пол средней зарплаты, депутаты и проститутки готовились к вечерней тусовки, бляди, все покрали, даже слово наше стырили...Тусовались все, тусовались и презентовали. Презентовали тоже все. Церкви и клубы гомосексуальные, журналы для лесбиянок и банки, бардаки и передачи Ти-Ви для дебилов, благотворительные акции имени последнего царя. Одним словом, Москва, и с ней вся эта непонятная страна жила своей собственной непонятной жизнью...Раньше для него было опасно выходить из дому вечером или ночью, теперь же и днем какой-либо дикарь в пиджаке с засученными рукавами и мотней штанов в районе колен, подвыпив и увидев длинную патлатую фигуру, норовил поговорить и поучить отставшего от современной жизни хипаря, застрявшего в далеких застойных семидесятых... 0собено злобствовали какие-то личности, в совершенстве владеющие хипповым сленгом. То ли бывшие «системные», то ли из числа бывших сочувствующих домашних пионеров, дорвавшихся до капитализма и нашедших себя... Москва сносилась и перестраивалась, копали ямы и возводили какие-то монстровые сооружения непонятного назначения, открывались андеграундные, почти подпольные бары с платным входом и наиболее известный «Не бей копытом», компьютеризированные мальчики и техноподкованные девочки тусовались, слушали Чижа, рэгги и Б.Г., да, и только Б.Г., не смотря на сейшена для новых русских, изредка появлялся еще на Горбушке, напоминая, что есть еще люди в глубоком подполье, не все куплены, не все еще сдались...

За окном начало плакать небо, у него тоже навернулись и потекли по заросшим щекам дождинки, он понял – если сейчас не встанет, то будет плохо. С синуцидом знаком не понаслышке...

Одеваться не пришлось. Вчера упал не раздеваясь, умываться не хотелось, прайса из заветной коробочки из-под конфет, кто-то подарил коробочку, скипая на Запад, прайса в карман, на безник хватит...В лифте воняло мочой, в этой стране, в сранной Родине, везде воняет даблом, даблом-сортиром, здесь живут засранцы-зассанцы.

От сырости улицы его передернуло, остатки дремы и бессонницы сразу смыло мелким, не по-весеннему нудным дождем, ноги привычно понесли к автобусной остановке, вокруг было пусто и безмолвно, интересно, сегодня рабочий день, а ни одной души, подумалось ему.

В автобусе воняло бензином, перегаром и недопереваренной пищей. Люди были хмуры и серо одеты, все косились на длинного хипаря, явно наливаясь злобой против его вида и прикида. Людям не нравились его немодные клеша, яркая рубаха, выглядывающая из-под старенького плаща, длинные волосы, усы и борода, нитка бус, кокетливо свисающая из-под бороды...Им так же не нравились красные пиджаки с засученными рукавами и штаны с болтающейся мотней, но носящие такие шмотки ездили в отдельных мерседесах, а хипарь был здесь, рядом...Если бы вместо утра был бы вечер, если б вместо перегара пахло б свеже выпитым портвейном-водкой-одеколоном, тогда бы были б силы для разговора с ублюдком...А так лишь злоба, скрежет зубов и взгляды исподлобья...

Уф, ну и морды, сорок лет живу, тридцать нить вижу осмысленно, двадцать два они меня ненавидят за вид, пора бы привыкнуть, а не могу, не могу привыкнуть и жить тут... Как всегда теплое метро, перешаг через турникет, вслед бодрый матерок дежурной, одновременно и восхищающейся длиннотой безбилетника Поезд, вагоны истасканы, наверно самого Сталина помнят, дребезжат и грозят развалится...Народу было прилично, но не тесно, Дядя Вась стоял скромно в уголке и антенной улавливал все спектры злобы, недовольства, раздражения. ..Ну сука длинноногая, видать падла патлатая ни где не работает...Ишь бусы подвесил, пидарас наверно.. Штаны-то, штаны, такие уже лет сорок не носят, а выпендривается, ну старый хрыч...Ты гляди, блядь, как. зарос... -Осторожно, двери закрываются....-

пропел давним шлягером хриплый голос под потолком, он стал пробираться к дверям, раздвигая длинными руками недовольных.

Вместо тайно ожидаемого солнца, наверху стало еще паскудней. Небо затянуло каким-то серо-свинцовым, моросило как-то гадко, люди толкались и бурчали. Это была Москва.

На Плешке ни кого не было. Он опоздал. Так как. было очень поздно. Он опоздал лет на двадцать с лишним...В молодость не вернешься...Двадцать с лишним лет назад здесь было людно и весело, светило солнце... Теперь же только первопечатник возвышается памятником самому себе и моросит мелкий дождь. Дядя Вась уселся на сырую скамью, сквозь джинсы сразу почувствовался холодок, тоскливо огляделся. Сквозь штору серых туч напрасно пыталось пробитая солнце, серый дождь, нудный, как зубная боль, терзала землю, по Пешков-стрит пестрой лентой неслась чужеземная техника, с редкими вкраплениями отечественных авто. Усатые троллейбусы с трудом протискивались сквозь эту пестроту, развозя утрамбованные брикеты гостемосквичеинтуристов вдоль прославленной Тверской-Горького-Бродвей-ПешковСтрит-Тверской улицы. На Плешке было сумрачно и тихо. Рычанье рядом проезжающих монстров улетало куда-то вбок, книжная лавка была закрыта ввиду раннего времени, на скамейках без спинок, что не засиживались, было пусто.

Дядя Вась достал из внутреннего кармана плаща с продранной подкладкой пузырь. Портвейн розовый, крепк.17, емк.0,5л., производство НТПР "Россия", Москва, 199... – прочитал он этикетку, грязно-смазанную и содрал пластик, синий и упругий, с горлышка. Из темно-зеленой бутылки пахнуло юностью... Из левого глаза выбежала и скрылась в бороде мужская крупная слеза...Как молоды мы были, как искренне любили... Мать моя Родина, отец мой мужчина, как давно это было и было ли... Может быть и не было ни чего?.. А?!.. Приснилось-привиделось... Дядя Вась запрокинул пузырь и «сыграл горниста», сидячий вариант.

Портвейн был все тот же, как и в юности, вторая слеза выбежала все из того же глаза и тоже запуталась в бороде, вонючий, сладкий, неприятный, но до ностальгии знакомый такой...Напиток...Почти сразу, навстречу первым глоткам, волной пошло тепло и тошнота, легкая такая, всегда сопровождавшая распитие данного напитка, кульминационного мига социализма, миг-пик, мгновение...

Оторвавшись и сплюнув тягучей и вязкой слюной, Дядя Вась посмотрел пузырь на свет, есть еще силушка в жилах, не перевелись богатыри на Руси! Пузырь был пуст. Аккуратно брякнув им в урну, привет бомжам!, он закурил. С безником тебя, Дядя Вась! Спасибо....Сквозь сизый дым и толчками накатывающееся опьянение, первое, легкое такое, окружающий мир стал не так паскуден и мерзопакостен... Спасибо напитку, даже робкий луч сверкнул надеждой сквозь дырку в облаках, даже мелькнула мыслишка – может быть мы еще живы...Может быть мы еще прорвемся...Мелькнула и не уходила, притаилась. «Примина» была кислая и почему-то щипала язык. Неужели и туда химию, запихали, гады!..

Ногам стало скучно на Плешке, здесь не было ни кого, ногам захотелось пройтись-пробежаться, а вдруг кого-нибудь и встретим... Голова же, как наиболее рассудительный орган тела, пыталась слабо возражать и вразумить легкомысленные ноги -ну кого же встретишь в вымершей Москве, совсем-совсем ни кого... Но ноги не слушали доводов, голос рассудка, они уже несли сами куда-то вдаль, вдоль по Тверской, сопротивляться им было в ломы и Дядя Вась отдался в волю ног.

А вокруг бушевал этот бешенный мир, строящий снова, то ли капитализм, то ли еще что-то. Дядя Вась был законченным тунеядцем и участвовать в очередном строительстве не хотел. А потому терпел убытки – в злобном мире нарождающихся капиталистических отношений ему не было места. А на Запад эвакуироваться не было прайса...

В киосках торговали импортом, прохожие спешили увидеть, купить и насладится, Дядя Вась брел один-одинешенек и тупо разглядывал встречных поперечных, спешащих по своим делам...

Ему было восемнадцать, в армию идти не хотелось, решил закосить под дурака и в дурке, именно в дурке-психодроме-крезятнике встретил хипов. Они там тоже от армии прятались, 7-Б честно зарабатывали потом и кровью... С тех самых пор он и оброс. Стригли его, конечно, не один раз, но ведь хайр – это знамя, а знамя прячут в душе...

И завертелось потом, закружилось, френды и герлушки, дербаны крымские и алтайские, Гауя, Белое море, стопы, винты, дурки и любовь, уезды, уезды, уезды.. Уезды, улеты, отъезжанты... И остался он один... Он и флет, зависть соседей...Сколько ему тогда было, а... тридцать или тридцать один... Врач, лечащий врач, единственный врач, который его понимал и прописывал не химию-сульфу, а только глюкозу и витамины, так как от хипарства еще лекарств не придумано, Сергей Исаич сообщил ему сугубо наедине-лично – мол по его диагнозу, что накрутили коновалы-не врачи, положняк ему отдельный флет... Отдельная квартира... Как допустим, туберкулезнику... И он даст соответствующие бумаги...А дальше как в сказке. В райисполкоме тетенька оказалась понятливая, узнала, что он один у папы с мамой, а у тех однокомнатная... И получил он этот... эту конуру... с сидячей ванной, кухней размером с сортир дачный...двенадцать метров жилой площади...густо когда-то заставленной всякой херней... Френды скипали за бугор и дарили, на тебе боже, что нам негоже...

Дядя Вась удивленно уставился на бывший магазин "Сыры". Так вот куда его привели-принесли ноги, совсем недалеко оказалось, помню-помню.. .Одно из последних мест тусовки постперестроечной пионерии. Ну и он сюда захаживал...

С этим самым местом, совершенно невзрачным, на первом этаже молочная продукция была в ассортименте (что завезли), на втором кафетерий, связано у него одно не хорошее воспоминание.

Ритке тогда исполнилось двадцать пять, он имел прайс, взяли пиплов и завалили сюда. Почему сюда? Да просто хляли мимо, почему нет. Сели, взяли тортик и пузырь шампуни, на первом этаже давали реликты сталинской эпохи – сыры "Российский" и "Пошехонский", пришлось протискиваться сквозь женско-пенсионерную массу, которая и рада бы шарахнутся от волосатых наркоманов да не куда. На ступенях ведущих в кафетерий, сидели прихипованные бомжи и прибомжованные хипы, наверху было тихо и чисто. Все были веселые такие, при феньках, Ритка в бархатном платье, темно-зеленом... Только стали тортик мирно хавать, как из-за стойки вышел здоровенный бугай в белой куртке с не отстирывающимися пятнами на брюхе, и рявкнул, указывая в угол на стол-стоймя-пить-есть, господа хиппи, ваше место там, у параши... А почему? – поинтересовались наивно, а тот в ответ – здесь для белых людей, столик со стульями...На лицо, на волосато-бородатый фейс была явная дискриминация по социальному признаку и они гордо ушли, забрав торт и шампанское...А надо было уйти из страны блядской, но на это уже не было сил...А еще говорят, у нас нет негров...

Дядя Вась стоял покачиваясь и все так же тупо разглядывал улицу. Вместо "Народ и партия едины" – "Кока-кола", прыщи молодого капитализма – киоски со всяким импортным говном, прохожие со звериными рылами, оскал капитализма, прайса не будет – ни один не подаст, сдохнешь...Прохожие обтекали его, как столб, сверху слегка моросило, за спиной рычала проезжая часть, перед глазами вместо сыров висели импортные трусы в горошек, портвейн выходил потом и тоской. Хотелось всплакнуть по юности, встретить знакомую морду или догнатся. Последнее было самым реальным. И рядом оказалось металлическое чудо, сквозь решетки блестели достижения забугровой вино-гастрономии и отечественной фальсификации.

–Мать, дай банку пива...

–Какого сорта, сорт называйте. -Ну мать, ты даешь, дожили – сорт называйте!.. До изобилия дожили, построили наконец-то... От каждого по возможности, каждому по потребности!

подмигнул он все слезящимся глазом, уже надоел, юность видите ли вспомнил, и потребовал:

–Самого дешевого! Мне догнатся...

Мать лет девятнадцати выставила банку на прилавок, сгребла деньги и поджала губы. Мать совершенно не интересовали мелкие подробности бытия случайного, невыгодного клиента, от бомжа отличающегося лишь относительной чистотой...То ли дело мальчики на импортных машинах!.. Резкий щелчок, запахло прокисшим хлебом, жидкость была теплая, невкусная и малопенистая... Градусов в ней тоже кот наплакал... Дядя Вась засосал банку в полприема и смяв золотые латинские буквы жилистой рукой, швырнул ее в уже или еще со вчерашнего вечера переполненную урну... Из-за угла к нему шагнула привычная вонючая фигура, реалия капиталистической Москвы, грязно-оборванная, вызывающая отвращение сизо-кровавым месивом рыла...

–Бог подаст, -

расслабленно упредил он бомжа и отшатнувшись от густого запаха-вони, чуть не вывернуло, зашаркал вдаль, в сторону белорусского вокзала. Куда? Ноги дорогу знают...

Как оказался в метро, не заметил. Как добрался до Арбатской да еще с пересадкой не запомнил, так как прикимарил...

Наверху все было без изменений, почти так же, как и на Тверской. Бомжи, мерседесы, стриженные в спортивных костюмах и стриженные в пиджаках с засученными рукавами и мотней у колен... Пахло горелым мясом... Москва стала крематорием! Цветной мусор лез отовсюду, так же сильно воняло парфюмом, пьют его что ли, потом, а этого он совсем не мог понять – физически не работают, а потеют как работяги, отчего?.. Толпы, толпы, толпы чужих людей...

На Гоголях, слава богу, ни души, детская парикмахерская через дорогу, превратилась во что-то заграничное, полис в стакане был без изменений и символизировал собой нерушимость хотя бы сил принуждения. Дядя Вась закрыл глаза, раскинул руки по верху спинки скамьи и отдался в лапы воспоминаний...

Когда-то здесь спал пьяный Красноштан, бывший френд и товарищ по этим странным хипповым играм... Красноштан тоже устал жить в этой не рок-н-рольной стране и повесился... Ты же все еще жив...Вспомни, сколько френдов уже ушло...Красноштан, Янка, Боб, Викинг...

Ноги, не выдержав напора воспоминаний, понесли вскачь, замелькали приметы сегодняшнего дня и остатки вчерашнего... Реклама "МММ" дабл мужской самоутверждающийся, заскрипел тормозами троллейбус, уступая ему дорогу, здание российского Пентагона, штаб прогрессивных сил, чуть не захвативших весь мир, тихая улочка, конторы, скромные четырехэтажные дома, где-то впереди алеет-золотится Кремль, стоп.

Пентагон. Наш, а не тот... Серое небо с разрывами стало суше. Где-то далеко на востоке или западе пыталось раз чего-то сделаться... На мутном асфальте блестели грязные лужи...Усевшись на крыльцо кафе, бывшего «Пентагона» и посасывая так и не раскурившуюся сигарету, Дядя Вась пришел немного в себя. Портвейн и пиво утихли и улеглись, голова перестала кружится, ноги тоже успокоились. Когда-то здесь, в Пинте, совсем недавно, тоже бурлила жизнь, ну а теперь в попсово-мажорном кафе нет места теням прошлого...Совсем рядом была школа... Спецшкола английского... С хайрастым директором и лозунгом на английском «Все что тебе нужно – только любовь»... Перестройка, гласность, ускорение... Ускорится бы как-нибудь отсюда...

Папа-Леша с дивана не встает, Собака в своей подлодке от страха подыхает, Сольми спился, Том всегда был мажором, хорошо хиповать, когда папа в МИДе арбатает, Хобит при принтах...и хоть изредка мелькают на сейшенах в Горбушке клеша самодельные и хайра, но все это не то...Компьютеризированные мальчики и техноиндустриальные девочки... Мэны и герлушки, прикинутые на принтовый прайс, стесняющиеся слова «хиппи», балдеющие от Б.Г., экстази и сериалов...А начитанные, бля! Узкая улица совершенно пустая, только лаковые коробки автомашин теснятся на тротуаре, да неужели во всей Москве нет ни одного нормального человека!.. Дядя Вась достал из кармана, аж сам удивился – откуда? 0,250 водки...Чекушечка-чекушка... Ох и вопрет сейчас!.. И засадил, "сыграв горниста", сидячий вариант. А что еще остается делать, у него сегодня безник, но день такой стремный, ни одного френда вокруг, мертвые ринги в записной книжке, двадцать лет в говне и рабстве, это если считать осмысленные годы, а так все сорок...Теперь свободен, вали куда хочешь, а прайс? а ксивы? а вызова-визы?!.. Ну суки... Дядя Вась помотал головой. Только прайс давай, прайс!..

–Ты че разорался? -

два бритых молодца, две бритых морды, лба нет, зато сзади слишком, косухи налиты телом, кулаки поглаживают друг друга...

–Может ему в тыкву дать, как думаешь, Славик? -

улыбаясь спрашивает один, а Славик в последний раз думал в детстве, когда на горшке сидел, это по рылу сразу видно...

–Мальчики, поехали! -

требовательно-капризный басок вылезшего из какой-то конторы новья – красный пиджак с засученными рукавами, ну и мотня на месте, штаны блестят люрексом, «дипломат» полон...Мальчики с сожалением оглядывают несостоявшуюся жертву, пожимают виновато широкими плечами – мол извини, братан, в следующий раз обязательно, а сейчас спешим, работа, и исчезают. Хлопают дверцы, взревел мотор, плюнул газом и вновь улица пустынна, лишь сорокалетний хипарь-именниник сидит на крыльце бывшего "Пентагона" и зубами колотит горлышко второй чекушки – руки ходуном, адреналина в крови больше, чем спирта.. .Суки!. Суки позорные!..

Большая часть водки пролилась на грудь и джинсы, но часть попала и вовнутрь, произошло частичное успокоение...Суки позорные, если б не ехать шеф, морду бы разбили, им морду разбить, что плюнуть, раньше хоть полисов стремались, а теперь хозяева жизни...

–Ненавижу блядскую страну! -

шваркнул боталом об асфальт, но не полегчало.

Дождик перестал моросить, но солнце ленилось светить на этот город. В воздухе висела взвесь – сырость, выхлопы автомашин, какой-то дым... Дым горящих империй, кому-то он там сладок... Свежо-побеленные и облупившиеся давно уже стены, блестели бронзово– золотистыми вывесками и чернели провалами выломанных окон брошенных домов, сквозь звенящую пустоту переулков, обрамленных сталинскими небоскребами и голыми скверами, людные улицы пестрели цветными кучами засыпанных урн и яркими запаркованными авто... Дядя Вась шел через все это или сквозь это или мимо всего этого... Почти беспрерывной полосой тянущиеся вдоль тротуаров припаркованные авто... Воздух был отравлен гарью жаренного мяса (крематорий!), парфюмерией и различнейшими городскими фи...ми... смердело, одним словом. Бутики, шопы, киоски и развалы глянца чейзопикуля под вспотевшим от страстей, полиэтиленом... .Все это, весь этот городской хлам донес его до улицы со славным ментовским на званием Петровка... Когда-то...

Знакомое кафе было закрыто на ржавый замок. Осталась лишь облупленная вывеска с отколотым уголком... На ржавый замок... Замок волосатой богемы и люмпенской интеллигенции... А как вы думаете, Сартр... вы знаете, Пруст... я думаю, Бердяев...Фолкнер не столь...

И здесь он бывал, и здесь он пивал, и здесь он сиживал...Алик читал свои стихи, конечно гениальные, естественно свои... Откровенное говно, но смешно. Рука деловито зашарила за пазухой и нашла пузырь. Неожиданно. Очередной... .Сколько их и где прячутся – неизвестно... То ли покупал, то ли бог послал... Хипу бог послал косяк. Темно-зеленое стекло, смазанная этикетка. . .После водки интересно как пойдет...

Губы зашептали, как молитву – вермут розовый, десертный, крепк. 16, сах. 16%, емк. 0,7л., РОСВИНПРОМ, 1982г... Видимо этикетка еще до перестроечных запасов... Пальцы привычно обдирали упругий пластик, остерегаясь пореза, глаза жадно шарили сквозь пелену слез и дождя, заморосившего вновь...Воспоминания жгли – кофе и булочки с изюмом, френды и герлушки, веселье и жизнь, "косяки" и окрики буфетчицы тети Маши – траву не курить!.. Все это сдохло и надо выпить за упокой души...3вякнуло освобожденное горлышко об зубы, Дядя Вась начал "играть горниста". На этот раз классический стоячий вариант. В горло свободно и привольно тек вермут розовый десертный, крепк.16 и так далее, глаза были сосредоточенно устремлены на край крыши, где пугалом торчало облезлое – ВЫКЛЮЧАЙТЕ ГАЗ!, вокруг была обыкновенная московская жизнь – девушка в черном лаковом плаще нырнула в тепло импортного авто, какой-то мен в штанах с мотней у колен на ходу бубнил что-то себе в мобильник, лениво проехала "скорая помощь", без воя сирен, видать уже помер...Жизнь вокруг была обыкновенная и гнусная, без свободы для него. Вермут тек вонючей, сладком, теплой влагой-не влагой, тек и тек себе потихоньку, лишь изредка дергался кадык, как бы подсчитывая выпитое, желудок уже захлебывался...

–Мужик, оставь чуток примочить...-

раздалось за спиной, сдавленно-стыдливое, с хрипотцой. С трудом оторвавшись от пузыря и обернувшись, дядя Вась увидел потрепанного жизнью мужичонку, едва достающего ему до плеча, в ментовской робе с погонами старшины. Морда у старшины выдавала муку утреннего похмелья, толстое брюхо вывалилось из кителя, штаны темнели в паху.

–Ты кто – мент?

–Да не, я не на дежурстве еще, я человек...

дядя Вась взболтнул пузырем, на слух определяя количество оставшегося и протянул "не менту":

–Держи...

И быстро-быстро пошел вверх или вниз, он всегда путался в топографии. Москвы, хотя и был урожденным москвичом, правда в первом поколении. Тротуар горбился и то и дело норовил резко выскочить из-под ног, ноги слегка подкашивались, он помогал взмахами рук справится с притяжением, пугая встречных редких прохожих амплитудой своего размаха... Размаха своего тела...Тела длинна которого достигла к сорока годам один метр девяносто шесть сантиметров или если мерить бутылками...

Вспыхнуло в луже отражение солнца, продравшегося сквозь серость туч, в мыслях мелькнуло – человеколюбие к полису облагораживает хипаря, деревья закружились в медленном танце, вспомнился крик – танцуют все! и так захорошело на душе, что он заулыбался, погружаясь в воспоминания...Молодость, герлы, френды, косяки, и вдруг сквозь череду убогого пробилось заветное – утреннее озеро, солнце встало чуть-чуть, тепло, тихо, а на берегу она и расчесывает длинные-длинные волосы, тело золотистое тело чуть светится в лучах утреннего нежного солнца, он лежит в палатке, пахнет росой и черникой, а на душе такая...

Усевшись на заплеванный, загаженный, затоптанный мокрый асфальт, Дядя Вась заплакал. Ну и пусть себе плачет сорокалетний хипарь пьяными слезами, Москва слезам не верит. И мы не будем верить, это не он плачет, а вино...

На дворе середина девяностых годов двадцатого века, в отдельно взятой стране строится очередная общественная формация – капитализм, торжествуют демократия, гласность и рыночные отношения, а тут такие сопли!.. Сопли и слезы, пусть плачет неудачник, наше дело правое, мы победим, кто не с нами – тот против нас, если враг не сдается – то его уничтожают...Не можешь – научим, не хочешь – заставим... Не можешь срать – не мучай жопу, не-не, это из другой оперы...Одним словом – чего реветь по ушедшим вдаль невозвратную неправильно прожитым годам, во грехе, наркомании и алкоголизме, не лучше ли купить акции "Газпрома" и хранить деньги в банке из-под оливок...Опять что-то не то...

Давай-ка сначала. Денег на вызов-ксиву-визу нет. Жены иностранки тоже нет... А жаль. Родственников за бугром нет. Приехавшего в гости близнеца с иностранной ксивой нет. Возможность заработать прайс на все то, чего нет – нет. Это с одной стороны. С другой, через вертикальную черту – имеется субъект, постепенно сходящий с ума от невозможности жить тут и не повидать все там, такой сорокалетний... Длинный, худой, с лонговым хайром рыжеватой масти, с такими же бородой и усами, отставший от эпохи лет на двадцать, но не желающий и не жалеющий ни догонять ее, эпоху, ни об ней... И что получается внизу, уже под горизонтальной чертой? Страшно даже подумать... Ноль... Первое проглатывает второе и ни чего нет...Значит и меня нет... Вон даже и смотрит прохожий сквозь...

Ни метро, ни троллейбуса он не помнил. Может быть пешком притопал кто знает. С неба стало вновь моросить, голова была ясная и пустая, от выплаканных слез щемило в груди.

Он подошел к забору и прильнул к нему, в щелку на него пахнуло упадком. ..Там, за забором, лежал пустырь с бетонным основанием, основательно загаженный мусором, говном, остатками цивилизации... А когда-то здесь стоял Джанг... Останки Джанга посередине капиталистической Москвы...

В Питере был Сайгон, в Москве Джанг -аксиома, как и всякая аксиома не требующая доказательств и посвященным все этим сказано, Дядя Вась уселся на мокрую землю, прямо на прошлогодние листья и нынешний мусор, прижался худой спиной к бетонному забору...Здесь и прошла юность...Пролетела...Здесь и в аналогичных местах, как писал горе-профессор Лиссовский – в дыму наркокурения и ничегонеделании...

Все так и было...Поломали гады, поломали, поломали гады, юность мою...Может зря он это путешествие по миражам затеял, может зря это он сердце свое рвет экскурсией в прошлое, может ни к чему все это да и ни кому не надо...Сильней закапал дождик, капли побежали по заросшему лицу, путаясь в бороде и усах, и так захотелось завыть!.. Закрыв глаза и подтянув острые колени к лицу, Дядя Вась замотал хайрами по сторонам – а-а-а-а-а-а...

Голые кусты, мусор под ними разноцветными поганками, местами вылезла зеленая трава...Не поймешь – то ли осень на душе, то ли весна на дворе...Пить больше не хотелось. У него так часто бывало, за это и любили его френды...За это и за все остальное...Раз и отрезало и хоть один в компании трезвый...А-а-а-а-а-а, помотал он снова башкой, где те компании, где те френды и герлы, где?! Ритка, последняя любовь, отчалила с новым мужем в... Ни одной морды за весь безник не встретил, ни одного приличного, фейса...Одни спортсмены в косухах да новье в штанах с люрексом... Не с кем поговорить интеллигентно под банкой об экзистенциональном эксперименте перестройки или травянно-тележной теории о возникновении мира...Мы есть дыхание бога, выдохнутое после затяжки косяком...Сейчас бы пыхнуть...