Текст книги "Рыцари свастики"

Автор книги: Владимир Ломейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

ВЫХОД НА АРЕНУ

Корректировка

Было солнечное утро. Редкие белые облака далеко ушли к горизонту. Высокое голубое небо, чистое и прозрачное, казалось, вышло из глубин моря и, подняв свое лицо к солнцу, блаженно улыбалось весенней молодостью. И хотя с моря тянуло резкой прохладой, было приятно сидеть на открытой веранде и вдыхать свежий морской воздух.

Такая погода редко балует жителей Гамбурга в такое время года.

– Итак, Рудольф, сегодня у нас двадцатое апреля 1966 года, – сказал, обращаясь к гостю, Отто фон Гравенау.

Тот, кого он назвал Рудольфом, плотный, холеный господин с седыми висками, подставив лицо весеннему солнцу, сидел в кресле напротив хозяина виллы «Зюлльберг». Он устроился удобно, положив ноги на высокий кожаный пуфик. На коленях у него лежал толстый плед из мягкой шотландской шерсти. В правой руке, небрежно отброшенной на край стола, он держал рюмку золотистого напитка. На столе стояли бутылка мартеля и старинная ваза богемского стекла с фруктами.

Рудольф легко вздохнул и опустил голову.

– Да, Отто, сегодня день рождения фюрера. Жаль, что мы не можем пока отметить эту дату так, как он того заслуживает: в печати, по радио, телевидению. Все-таки, что ни говори, «третий рейх» его заслуга. И как знать, если бы нам удалось продержаться в сорок пятом еще несколько недель, у нас была бы атомная бомба, и все могло бы быть иначе. Я никогда не прощу нашим нынешним союзникам того, что они отказались от сепаратного мира с нами против большевизма.

– Но, Рудольф, ты ведь прекрасно знаешь, по многим причинам это был вынужденный отказ.

Ни один политик на Западе не мог тогда позволить себе роскошь союза с нами: его попросту прикончили бы.

– Да, да, ты прав, Отто, – вздох сожаления был запит глотком мартеля. – Но знаешь, что меня сегодня радует? Фюрер умер, но дело его не погибло. Ты помнишь, что он писал в своем политическом завещании. Я вряд ли забуду эти пророческие слова: «То, что я выражаю всем вам, моим единомышленникам, мою идущую из глубин сердца благодарность, так же понятно, как и мое желание, чтобы вы ни при каких обстоятельствах не прекращали борьбу, а, напротив, продолжали ее где бы то ни было, против всех врагов фатерлянда. Я призываю вас хранить верность идеям нашего рейха до тех времен, когда снова взойдет солнце лучезарного возрождения национал-социалистского движения». Он был прав. Национал-социалистское движение не умерло. Рыцари свастики продолжают борьбу за идеалы, завещанные фюрером. И я хочу поздравить тебя, Отто, твой сын первый из нас разглядел как следует нового Адольфа. Ему, конечно, нелегко. В нынешних условиях, когда Советы и их сторонники во всех странах поднимают шум по каждому поводу, когда в нашем собственном доме достаточно либеральных крикунов, которые ни во что не ставят величие нашей нации, нужны крепкие нервы и чертовское чутье, чтобы правильно ориентироваться.

И мы должны им помочь, Отто. Дело в том, что среди национал-демократов тоже есть разные течения. Некоторые предпочитают идти напролом. Вот послушай, что сообщили мне наши люди, которые следят за выступлениями ораторов НДП.

Рудольф вынул из папки, стоявшей, у кресла, толстый журнал и несколько листов бумаги.

– Четырнадцатого мая прошлого года на собрании НДП в мюнхенском ресторане «Матезер ам Хазенбергель» некто Ганс Модшидлер сказал в своем выступлении: «Эмигранты и борцы Сопротивления – предатели родины. В тяжелое время они, предав родину и сотрудничая с врагами Германии, не выполнили своего национального долга. Поэтому их надо отдать под суд».

Ты чувствуешь, Отто, что этот тип явно хватил через край. То, что он думает так, – это его дело, но заявлять об этом вслух – значит зря дразнить наших уважаемых социал-демократических гусей. В этом случае и Вилли Брандт и Герберт Венер чувствуют себя задетыми: ведь они тоже были в эмиграции. Зачем же наживать в их лице врагов и давать лишние шансы сторонникам запрета НДП?

Или послушай, что говорил оратор НДП Хайнц фон Арндт шестнадцатого августа прошлого года в Мюнхене: «Мы выдвигаем в Европе территориальные требования и хотим систему собственной чеканки. Мы победим, если останемся верными самим себе».

Слишком откровенно, не так ли, Отто? Я не говорю о существе вопроса. Здесь все верно. Это наши общие убеждения и общая цель. Но по форме?

Они сами себя загоняют в коричневый угол, и нам трудно возражать, когда такие пассажи вытаскивают на свои страницы восточноберлинские газеты и наши жертвы «третьего рейха» вроде «Ди Тат».

– Ты прав, Рудольф. Я согласен, что у них есть перехлест. Но, видимо, это неизбежные издержки.

– Так-то оно так, но корректировать их линию тоже надо. А то нашим дипломатам на раундах приходится тратить свое время не на выяснение интересующих их проблем, а на самооправдание. Я хочу тебе сообщить, что мы уже кое-что предприняли. Круг друзей НДП среди наших промышленников и финансистов поручил мне провести переговоры с редакцией журнала «Арбайтгебер» 3131
  «Арбайтгебер» – орган «Федерального объединения западногерманских союзов работодателей», издается в Дюссельдорфе.


[Закрыть]. Вот свежий номер журнала, где опубликована статья главного редактора доктора Юргена Хайнрихсбауэра: «Национальный – разве это несчастье?» Суть статьи в том, что она берет НДП под защиту от наскоков слева, но в то же время руководству партии дают понять, что нужно придать побольше внешнего демократического лоска их тоталитарным манерам. Вот послушай, что пишет Хайнрихсбауэр.

Рудольф открыл заложенную страницу в журнале, пригубил рюмку и с некоторым пафосом начал читать:

– «Мы вовсе не считаем, что НДП якобы является преемником гитлеровской фашистской партии, а ее представители, сторонники и избиратели – неофашистами, правыми радикалами, нацистами или националистами. Такого рода «анализы» НДП чересчур легковесны, так как они слишком односторонне излагают мотивы НДП или полностью заблуждаются насчет образа мышления ее избирателей».

Каково, Отто?

– Слишком высокопарно для простого читателя, но все ясно, – сказал фон Гравенау.

– Ты прав, дорогой, но ведь это адресовано не народу, а избранным, чьи деньги определяют политику нашей страны. Хайнрихсбауэр советует НДП избегать таких выражений, которые дают повод ее недоброжелателям называть ее фашистской партией. Вот послушай еще одно место: «Часть людей в НДП уже сегодня опять кричит на пресловутом жаргоне: «направить», «доложить», «распределить»; другие, кажется, поняли, что национальная сознательность и демократический строй отнюдь не исключают друг друга. Именно, эти люди тщательно стараются соблюдать демократические правила игры».

– Это интересное выступление, Рудольф. Я думаю, что в НДП правильно поймут его и всерьез займутся политической косметикой.

Отто фон Гравенау взял из вазы апельсин и, задумчиво глядя на него, стал осторожно снимать свежую кожуру.

– Конечно, поймут, – убежденно воскликнул Рудольф.

– Насколько мне известно от Леопольда, – заметил фон Гравенау, – у них не особенно густо с деньгами. Пожертвования поступают, правда, все актив-нее, но и партия растет, требует денег. Я думаю, нам следует решить этот вопрос.

– Обязательно, Отто. У меня уже есть план финансовой помощи НДП. Я думаю, круг друзей НДП рассмотрит его и выделит деньги. В конце концов каждый понимает, что на правофланговых всегда большая нагрузка и ответственность. Так что сам бог велел им помогать, тем более накануне съезда партии.

Таинственный пароход

Вальтера Биркнера мучил вопрос: кто такой Ганс Краузе? Прошло уже более года после их злополучной встречи в ресторане «Донизль», но он не мог найти его следов. Первые недели после выхода из больницы Биркнер пытался усиленно разыскать его.

Но удалось узнать немного. В списках баварского министерства культов значился штудиенасессор Ганс Краузе. Было известно также, что в апреле 1965 года с ним случилось несчастье – он был зверски избит во время драки в ресторане «Донизль», месяц пролежал дома в постели, а затем выехал из Мюнхена. Дальнейшие следы его терялись.

Памятуя свой разговор с Краузе, Биркнер обратился в Объединение лиц, преследовавшихся при нацизме. Но там он узнал немного. Действительно, Краузе был активистом этой организации, но в конце мая прошлого года бесследно исчез.

Биркнер наводил справки, расспрашивал знакомых Краузе, но никаких дополнительных сведений узнать не мог.

Ему усердно помогал Хорст Вебер, но тоже безрезультатно. Дела и заботы постепенно заслонили фигуру Краузе, отодвинули его на задний план, и Биркнер все реже вспоминал о нем.

Но однажды в начале июня к Биркнеру прибежал запыхавшийся Вебер.

– Привет, Вальтер! Я узнал…

Хорст задохнулся от быстрого бега.

– Что ты узнал?

– Узнал, где твой Краузе.

– И где же?

– Он живет сейчас в Ульме.

– Откуда это тебе известно?

– Мне под большим секретом рассказал один из его бывших коллег по школе, с которым я хорошо знаком.

– А почему под секретом?

– Дело в том, что Краузе живет там под другой фамилией. Он теперь Ганс Линдеман. Это фамилия его жены. Они купили небольшой домик. Он занимается хозяйством, а жена работает библиотекарем. После событий в «Донизль» Краузе полностью отключился от общественной жизни и скрылся от всех знакомых.

– Да, – протянул Биркнер, – интересная получается история. Я до сих пор не знаю, как объяснить все события, связанные с нашей встречей. Вначале я твердо решил, что он действовал заодно с теми, кто охотился за нами. Слишком уж здорово все было подготовлено в «Донизль», когда там отделали и тебя и меня. Но когда я узнал, что он действительно активный антифашист, а самое главное – ему тоже досталось в той драке, я понял, что кто-то следил за ним.

– А может быть и другой вариант, – сказал, подумав, Вебер. – Твой телефон мог подслушиваться.

– Кем же?

– Наивный вопрос. Теми, кого ты интересуешь. А это понятие довольно растяжимое.

Биркнер задумался. Он во что бы то ни стало решил увидеть Краузе, чтобы выяснить у него некоторые подробности их встречи. Может быть, они прольют свет на таинственные обстоятельства, связанные с его преследованием. Ему нужно было, наконец, докопаться до тех, кто следил за каждым его шагом. Он знал, что если он этого не сделает, то эти люди расправятся с ним, когда им надоест заниматься его перевоспитанием с помощью мордобоя. И Биркнер твердо решил ехать в Ульм. Но он не хотел говорить об этом Хорсту. Иначе тот опять станет его отговаривать, а убедившись в бесполезности этого, поедет вместе с ним. А Биркнер не хотел этого. Жена Хорста и так ему простить не может, что Хорст из-за него подвергается опасности. Вальтер перестал бывать у них дома, потому что жена Хорста принимала его очень сухо, и ему почему-то неудобно было смотреть ей в глаза. Хорст мучился от этого, но ничего изменить не мог. Вальтер решил предпринять поездку в ближайший же свободный день и встретиться с Краузе один на один: не выгонит же он его в конце концов из дому.

13 июня рано утром Биркнер сел в свой «таунус» и подъехал к соседней бензоколонке. Его уже знали здесь и приветствовали как старого знакомого.

– Сколько? – спросил добродушный толстый малый, которого звали Зигфрид.

– Полный бак, – ответил Биркнер. Он посмотрел на небо. Не было видно ни облачка. День предстоял погожий, и настроение у него было отличное.

– Далеко собрались, господин Биркнер? – дружелюбно поинтересовался Зигфрид, вытирая ветошью руки.

– В Ульм решил прокатиться, – сказал, не задумываясь, Биркнер.

И тут же одернул себя: «Обязательно надо трепануться». Последнее время он приучал себя в любой ситуации держать язык за зубами. Но давалось это нелегко. Сказывалась естественная реакция всякого честного и общительного человека говорить, как правило, правду.

Биркнер постарался переключить свои мысли. День был хороший, дорога отличная. Предстояла интересная поездка. И ему больше ни о чем не хотелось думать.

Он включил свой «Блаупункт» 3232
  «Блаупункт» – тип радиоприемника для автомашины.


[Закрыть]. В машину ворвалась веселая мелодия. Пела Катарина Валенте. Биркнер любил эту певицу и с удовольствием вслушивался в ее энергичный, звучный голос. После песен Валенте раздалась знакомая дробь старого шлагера «Четыре колеса, один автомобиль». Вальтер поймал себя на том, что надувает щеки и в такт мелодии играет на губах. Ему нравилось его настроение: давно он уже не чувствовал себя таким беззаботным.

Дорога была свободная, и он к обеду добрался до Ульма. Остановившись в гостинице и перекусив, Биркнер вышел на улицу. В справочном бюро он попросил адрес госпожи Линдеман. В городе было несколько семей Линдеман, и он выписал все адреса. Когда Биркнер отошел от справочного бюро, он чуть не столкнулся с человеком, лицо которого он видел рядом со своей гостиницей. Это был господин лет сорока, среднего роста и весьма невзрачного вида. Трудно даже было определить по его внешности, чем он занимался. Сухощавое невыразительное лицо, изъеденное морщинами, тонкий нос и серые, тусклые глаза. В другое время, быть может, Биркнер и не обратил бы на него внимания. Но он только что приехал в чужой город и сразу же дважды приметил одного и того же человека. Биркнер не спеша пошел по тротуару в направлении к центру города: Прежде чем отправиться на розыски Краузе, он решил удостовериться, не следят ли за ним. Биркнер был далек от того, чтобы переоценивать значение своей личности, но горький опыт последних лет его жизни научил его некоторой предосторожности. Чтобы не оглядываться и не обнаруживать тем самым своих опасений, он подошел к большой уличной тумбе, сплошь оклеенной различными объявлениями.

Сделав вид, что он чем-то заинтересовался, Биркнер вполоборота остановился у тумбы. Уголком глаза он просматривал всю улицу сзади него. Человек, который привлек его внимание, медленно приближался к нему, рассматривая витрины и подолгу останавливаясь у них. Биркнер дождался, когда он не смотрел в его сторону, и спрятался за тумбу. Как он и предполагал, его преследователь растерялся, когда потерял из виду Биркнера. Улица была довольно пустынна, прохожих было мало, и Вальтер услышал шум быстро приближающихся шагов. Когда преследователь поравнялся с тумбой, Биркнер нарочно выступил слегка, чтобы обнаружить себя. Шаги смолкли. Человек остановился с другой стороны тумбы. Биркнер притаился и не двигался. Он рассчитывал, что его преследователя начнет мучить неизвестность и любопытство: что делает Биркнер, почему так тихо и не ушел ли он вовсе? И он не ошибся. Через пару минут он услышал, как его преследователь стал медленно обходить вокруг тумбы, делая вид, что он по кругу читает объявления. Когда Биркнер увидел часть его головы, то первое, что бросилось ему в глаза, – был настороженный косой взгляд в его сторону. Сомнений не было. Так объявления не читают. Вальтер перешел на другую сторону улицы и зашел в магазин парфюмерии. У магазина были стеклянные двери, и через них Вальтеру было хорошо видно, как человек около тумбы растерянно потоптался на месте и пошел дальше. Потом он перешел улицу и оказался на той же стороне, что и магазин парфюмерии. Биркнер решил еще раз проверить свою догадку, вышел из магазина и пошел по улице направо, рассчитывая, что преследователь сзади. Он прошел шагов пятьдесят и вдруг заметил справа небольшой выступ, за который он тут же свернул. Затем он осторожно посмотрел правым глазом. Господин с тусклым лицом, потеряв его из виду, на всех парах мчался в его сторону. Вальтер дождался, когда до него осталось метров пять, и шагнул ему навстречу. Он заранее изобразил на своем лице полнейшее равнодушие и усталость. Преследователь, увидев внезапно перед собой лицо Биркнера, в полной растерянности шарахнулся в сторону и чуть не вприпрыжку побежал дальше.

Вальтер чуть не рассмеялся ему вслед: до того был потешный вид у этого малого. В глубине души он понимал, что это было мальчишество с его стороны, но он не мог пересилить себя и отказать себе в удовольствии немного потравить своего преследователя. В том, что этот тип действительно следил за ним, у Биркнера не было больше никаких сомнений. Идти в таких условиях к Краузе было невозможно, и Биркнер, чертыхаясь, отправился в гостиницу. Переходя улицу, он заметил, что в отдалении за ним следовал все тот же неудачливый Шерлок Холмс.

По дороге Биркнеру пришла в голову одна идея. Зайдя в гостиницу, он попросил у администратора ключ и сказал, что идет к себе отдыхать и чтобы его никто не беспокоил. Он задержался на минутку в холле и, дождавшись, когда администратор вошел в соседнее помещение, Биркнер пошел не к себе, а в кафе напротив.

Из окна кафе он видел, как его сыщик подошел к гостинице, потоптался у входа, затем заглянул внутрь, подошел к администратору и о чем-то спросил его.

Услышав ответ, неизвестный вышел из гостиницы и быстро пошел по улице. Биркнер немного подождал и вышел. Теперь они поменялись ролями и Вальтер превратился в преследователя.

И хотя неизвестный шел не оглядываясь, приходилось соблюдать максимальную предосторожность, чтобы он ничего не заподозрил.

Кажется, это удалось. Шедший впереди пересек несколько улиц и вышел на набережную Дуная. Он прошел еще несколько сот метров и стал спускаться к реке. Вальтер увидел, что тропинка вела к небольшому старому пароходику, которые обычно ходят по Дунаю, перевозят жителей придунайских городишек, а также туристов. Видимо, этот уже отслужил свою службу. У него был довольно обшарпанный, затрапезный вид. Неловко уткнувшись носом в небольшую пристань, он всем своим видом являл полную покорность судьбе старого пенсионера. На пароходе не было видно ни души.

Неизвестный прошел на пристань, по трапу взобрался на борт и исчез в каюте.

Биркнер получше устроился в небольшом прибрежном сквере и вел наблюдение. Местность вокруг была довольно пустынная. Ближайшие дома были на расстоянии полукилометра. Здесь же проходила лишь безлюдная набережная, по которой, видимо, только в субботние и воскресные дни прогуливались местные жители. Сейчас никого не было видно. Биркнер прождал минут сорок. Снова открылась дверь, и на палубу вышел человек. Биркнер не сразу узнал в нем прежнего своего преследователя. Он переоделся в другой костюм, в руках у него был зонтик в виде трости. Он сошел на берег и стал подниматься по той же самой тропинке, по которой спустился вниз.

Биркнер спрятался в гущу зелени и пропустил его мимо себя. Он размышлял над тем, что ему делать. Идти за сыщиком? Чего он этим достигнет? Почти наверняка тот отправился к гостинице сторожить «отдыхавшего» Биркнера. Его же очень интересовал речной пароход. Что там могло быть? Явочная квартира. Есть ли там еще люди? В таком случае кто они?

Биркнер чувствовал, что в его руках кончик нитки, может быть, даже от всего клубка и его нельзя упускать. Идти на пароход одному было рискованно. Биркнер ждал еще около получаса. На пароходе никаких признаков жизни. Может быть, там и нет никого. Но зато можно найти какие-то вещи или документы. Искушение было слишком велико.

Биркнер еще колебался. Но уже чувствовал, что не в силах преодолеть своего любопытства. Он осторожно стал спускаться к пароходу. На пристани к нему снова пришли сомнения, но он решительно отбросил их. «В конце концов если кто-то окажется там, извинюсь, скажу, что турист, интересуюсь пароходами, и уйду», – сам перед собой оправдывался он; Вальтер поднялся на борт. С непринужденным видом он направился к каюте и, изобразив на лице выражение праздного любопытства, открыл дверь. В каюте никого не было. Было довольно чисто, запустения не видно, но и никаких признаков жизни. Он открыл вторую дверь и попал в небольшую комнату. Он сразу же увидел на столе какие-то бумаги, быстро подошел и открыл папку.

«Ко всем организациям НДП. Циркуляр 4/66 от 3 мая 1966 года. Организационный отдел при партийном правлении НДП», – прочел он в верху документа.

Заинтересованный, он стал читать дальше:

«Согласно принципам, разработанным федеральным конституционным судом, нет ни малейших предпосылок для запрета НДП. Это касается как программы, так и политических целей партии и практической деятельности ее руководства. С этой стороны НДП совершенно не угрожает какая-либо опасность».

Дальше в инструкции говорилось о том, что некоторые члены НДП выступают и ведут себя точно так же, как во времена «третьего рейха», и подобные действия могут побудить правительство подать жалобу на НДП в конституционный суд в Карлсруэ. Хотя трудно предполагать, что партия может быть запрещена, но подобное решение правительства парализовало бы партию на месяцы. И далее руководство НДП рекомендовало всем партийным организациям последовать советам союзов предпринимателей и избегать открытых пронацистских выступлений. Поскольку в партии было много старых нацистов, которые не могли притворяться достаточно искусно, инструкция запрещала выступать на собраниях тем лицам, которые не прошли подготовки на специальных курсах и не имели соответствующего письменного разрешения. Биркнер читал циркуляр, а в ушах у него звучали слова одного из ораторов НДП на собрании в Мюнхене: «Пока мы еще не можем говорить открыто, но для этого еще придет наше время».

– Интересуетесь, господин Биркнер? – неожиданный голос за спиной заставил его вздрогнуть.

Он резко обернулся: у стены каюты стоял, скрестив руки на груди, незнакомый рыжий субъект лет тридцати. Вальтер сделал прыжок в сторону открытой двери. Но в светлом проеме появилась низкорослая фигура широкоплечего детины. Он лениво двигал челюстями, перемалывая жевательную резинку. Его правая рука была на бедре, рядом с оттопырившейся кобурой пистолета.