Текст книги "Вредитель Витька Черенок"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Письмо

Уже на другой день после приезда в Мисхор у Саши было достаточно впечатлений, чтобы написать Витьке письмо. И ей хотелось написать. Но удержала себя. Как-то неудобно получается: два дня назад, уезжая на вокзал, помахала ему рукой, а на третий день скорей строчит письмо. Соскучилась! И почему обязательно писать Витьке? Разве Шуре нельзя написать или Вере? И Жене можно, и тете Эмме.

Тем не менее первое Сашино письмо отправилось по Витькиному адресу. Ведь обещала ему написать? Обещала. А слово надо держать. Впрочем, если честно сказать, то никаких извинительных доводов она не искала. Просто на четвертый день своей крымской жизни вернулась она из экскурсии на Ай-Петри и тут же села за письмо. Три с половиной страницы накатала, больше, чем домашнее сочинение. Про море написала, какое оно соленое, теплое и прозрачное. Про мисхорский парк – им бы во двор такие сосны, дубы, каштаны! Про одинокую русалку, о которую день и ночь бьются пенные волны, словно злятся, что не могут унести ее с собой. И, конечно, про овеянную легендами горную вершину Ай-Петри. Саша не пожалела самых восторженных слов, описывая, какой вид открывается с этой суровой, почти голой вершины, царящей и над горами, подступающими к ней, и над широким плато, и неоглядным, совсем не черным, а синим-синим морем.

В конце своего длинного письма она не забыла поинтересоваться, как чувствуют себя ее березки и рябинка и как вообще поживает дворовый парк. Не сохнут ли деревья? В газетах пишут, что в их местах стоит жаркая, сухая погода.

Бросила Саша письмо в ящик и стала ждать ответа. Неделя минула, вторая началась – молчит Витька.

Ответ пришел на десятый день. Письмо Саша увидела в почтовом ящике, когда, взяв полотенце и резиновые шапочки, отправилась с матерью на пляж.

– Мама! – Схватив письмо, Саша запрыгала на одной ножке. – От Витьки! Представляешь!

– От какого такого Витьки? – Нина Васильевна сделала вид, словно не понимает, о ком идет речь.

– От Витьки. Нашего соседа.

– Ах, от Витьки Черенка, – протянула Нина Васильевна. – От самого злейшего врага твоего…

Саша изумленно взглянула на мать:

– Правда, интересно как получилось. Еще недавно был моим врагом, а теперь… он совсем другой человек.

– А если и был таким? Может, просто не разглядели вы его?

– Да что ты, мама, все смотрели. И учителя, и директор, и пионервожатая.

– Бывает, – сказала Нина Васильевна. – Потому что сердитыми глазами смотрели. А взглянуть по-доброму не догадались. Ну, какие же новости сообщает тебе этот «совсем другой человек»?

– Ишь хитренькая! Мне самой страшно интересно. – Саша свернула на тропку, круто сбегающую к морю. – Придем на пляж, там и почитаю.

«Почему же он так долго не отвечал? – спускаясь по тропке, гадала Саша. – Некогда было? Наверно. Замучились там ребята».

Каждый день смотрела Саша в газете сводку погоды. Утешительного мало: в их Центральном районе России – жара, осадков нет и нет.

«Вдруг все деревья уже посохли? И рябинка моя… Расхваливаю его, хороший, совсем другой стал, а может, он давно и на деревья наплевал, и повязку свою патрульную забросил… Хотя вряд ли написал бы тогда письмо…»

У Саши едва хватило терпения добраться до лежака и сбросить свой голубенький сарафанчик. Даже на море не обратила внимания. То, приходя на пляж, прежде всего глядела на море, какое оно: тихое или, густо шурша галькой, одна за другой катят на берег волны. Когда волны, купаться нельзя. А если море тихое, лучшего наслаждения не придумать – лежать, чуть покачиваясь, на упругой воде, сверху солнце, а внизу, будто живые, колеблются на дне камни, обрывки зеленых водорослей, выплывет откуда-то полупрозрачный зонтик медузы.

Всем интересно, какое море. И Саше интересно. Только в этот раз для нее было еще интереснее узнать, что написано в письме.

– Вслух читать? – надрывая конверт, спросила она. Нина Васильевна, накрыв лежак простыней, улыбнулась.

– А если там какие-нибудь секреты?

– Ты, мама, скажешь! – Саша фыркнула и решительно вытащила из конверта перегнутый несколько раз двойной тетрадный листок. – Слушай! «Здравствуй, Саша! – прочитала она. – Дома у нас случилось горе. В понедельник, ночью, умерла бабушка. Тихо умерла, никто и не слышал. На похороны приехал отец. Почти два дня побыл. Посидели мы с отцом, погоревали. Он любил бабушку. Даже плакал на кладбище. Я и не знал, что он умеет плакать. Ну, и я тоже плакал. Врать не буду. Утром папаня уехал, а я в тот же день с Левкой из 96-й квартиры подрался. Из-за бабушки. Левка сказал, что ей уже пора было помирать, и так, говорит, зажилась на этом свете. Я разозлился и сказал, что никому не пора умирать. А он говорит: «Много ты понимаешь! И отец мой так сказал, что она зажилась на свете». – «Тогда, – сказал я, – дурак твой отец и ты вместе с ним». Левка толкнул меня, а я съездил его по уху. Он заорал, а тут твой отец идет. «Что, – говорит, – за шум великий?»

Левка стал ябедничать на меня. А я сказал, из-за чего треснул его. Твой отец посмотрел на Левку и здорово сказал: «Утри слезы. Ты свое правильно получил».

А когда мы пошли вместе по лестнице, он сказал мне: «Ты человек, по всему видать, справедливый, только по уху все-таки бить не надо».

Хороший у тебя отец. Сказал, что есть у него свободное время вечером и, если я хочу, то он с удовольствием сыграет со мной в шашки. Я не отказался. Он сказал, что даст мне знать, позвонит в колокольчик. Я ведь колокольчик так и не отвязывал на балконе. Я сидел и ждал, думал, не позвонит, а он позвонил. Мы два раза в шашки сыграли. И четыре раза в уголки. В шашки я проиграл, а в уголки – ничья.

Деревья во дворе растут. Пока все зеленые. Каждый день поливаем, потому что жара прямо несусветная. И газоны поливаем. Вчера твой отец два раза поливал газон. В патрульную команду я подобрал еще двух ребят из другого дома. Ребята что надо. Только делать нам по охране нечего. Никто ничего не ломает. Даже обидно.

Почти каждый день езжу на речку. Купаюсь. Ты хвастала в письме, что за четыре дня успела загореть. Приедешь и меня не узнаешь. На речке у нас тоже хорошо. Как на море. Вода, правда, не соленая и Ай-Петри нет. Ничего, обойдемся! Камера на заднем колесе теперь не спускает. Новую купил. Папаня пять рублей мне оставил. И еще открыл сундук, арестованные перчатки достал. Хорошо, что с Левкой я подрался, когда он уехал. Во двор перчатки не выношу. Дома тренируюсь. Насыпал в мешок песка и подвесил на косяк. Ох, и достается мешку!

Саш, я тебе про все тогда признался, а про мел не признался. Это я таскал мел, когда ты дежурила в классе. Поспорил с ребятами, что все куски у тебя потаскаю и съем. Ребята не верили, а я съел. Чуть не вырвало, а все равно до последней крошки съел. Ты на меня не очень сердись. Больше не буду. Этого мела я теперь на всю жизнь наелся.

Да, еще новость. Шуру с пятого этажа помнишь? Маленькая такая, кура-ряба. Так вот чудеса! Спускаюсь вчера по лестнице, она – навстречу мне, и рот у нее до ушей. А я глаза вылупил: платье на Шурке, как у королевы. Зеленое и будто все из кружев. Нашей Жене-фифе такое и не снилось. «Ух ты, – говорю, – у самой королевы одолжила?»

Она прошла мимо меня важно так, а наверху обернулась. «Не одолжила. Это мое платье».

Я Веру потом спросил, что с Шуркой сделалось, и она по секрету рассказала мне. Отца-то Шуркиного, оказывается, судом на работе судили товарищеским. Грозили в тюрьму отправить, если не перестанет пить и безобразничать дома. Он, говорят, даже плакал на суде. Обещал, что пить больше не будет. Моя мама говорит: они все обещают, а потом снова за свое. А я думаю, может быть, все-таки и перестанет он пить. Ведь купил же Шурке такое дорогое платье. А она теперь его специально носит, всем показывает. Ей же приятно. Когда мне отец боксерки подарил, я тоже радовался.

На этом писать кончаю. Бумага вся. Командир зеленого патруля Виктор Черенков».

Саша опустила на колени письмо и посмотрела на мать:

– Вот сколько новостей сразу… За Шуру я так рада… Ну, а что ты скажешь о самом Черенке?

– А что, Сашок, тут скажешь. Хороший, сердечный и надежный человек – этот Витька Черенок.

– Бабушку его жалко. Так и не успела угостить ее конфетами. Она очень любила конфеты.

Вздохнула Саша, задумалась. А потом что-то вспомнила забавное, усмешкой заискрились глаза.

– Про мел признался. Смешной! Я об этом давным-давно догадывалась. Только не знала, что ему пришлось съесть такой вкусный обед. А если бы еще кусков пять принесла?.. Мама! – вдруг воскликнула Саша. – Посмотри, какое сегодня море! Не море, а прелесть! Бежим купаться!

Забыв натянуть на голову шапочку, Саша схватила Нину Васильевну за руку – тащить к воде.

– Сумасшедшая! – отбивалась мать. – У меня же туфли на ногах, часы надо снять…

Саша ждать не могла. Поднимая фонтаны брызг, она кинула свое бронзовое тело в воду и поплыла.

Эх, был бы здесь Витька, посмотрел бы, как умеет она плавать! На все посмотрел бы. На горы, кипарисы и самое главное – на море.

– Саша! – услышала она голос матери. – Достаточно. Назад!

Нина Васильевна в желтой резиновой шапочке плыла сзади.

– Мама, – устремляясь ей навстречу, спросила Саша, – а когда ты пойдешь записывать меня в новую школу?

– Как домой вернемся, сразу и пойду, – ответила Нина Васильевна и, выпустив ртом фонтанчик воды, поинтересовалась: – Что это о школе вспомнила? Соскучилась?

– Нет, нисколечко! – Саша засмеялась и быстро поплыла вдоль берега. – Догоняй!

О школе Саша и правда нисколечко не соскучилась, время еще не пришло, А вот вспомнила о школе не случайно. Надо сделать так, чтобы и ее, и Витьку Черенкова записали в один класс. «Обязательно чтобы в один класс!» – подумала Саша и обернулась:

– Мама! Ну что же ты, догоняй!

Тайна желтой бутылки

Девчонка на велосипеде

Блестящие рельсы убегали вдаль. Там, далеко-далеко, они сливались в одну точку. И вдруг эта точка дрогнула, стала расти, темнеть. На перроне задвигались пассажиры.

Поднялся с лавочки и высокий мужчина с кудрявой бородкой и коричневым портфелем. Двое мальчиков, сидевших рядом с ним, тоже встали. Один из них был очень похож на человека с портфелем. Такой же смуглый и худощавый, с такими же быстрыми черными глазами. Лишь бородки ему не хватало. Еще бы! Откуда было взяться бородке, ведь мальчишке только тринадцать. Звали смуглого – Эдик. А другого мальчишку – Костя. Зато о Косте никак не подумаешь, что он в каком-то родстве с тем человеком с бородкой. Ничего похожего – коренастый, степенный, а волосы будто соломенные.

Костя дождался, когда на станционных часах минутная стрелка чуть подпрыгнула вверх, и с уважением отметил про себя: «Восемь сорок две. Через минуту как раз и подойдет. Точно, как в аптеке».

А Эдик, увидев приближающуюся электричку, снова вспомнил о спиннинге. «Неужели отец не купит?.. Может и не купить – сердится… Еще хорошо, – подумал Эдик, – что не про все знает. Про соседского кота, например… Как привязали ему к хвосту консервную банку… Он и понесся. Чуть не сбесился. Вот смеху было! И про Данку не знает. Как решили проучить ее. И про то, как лазили к хозяевам на чердак… Хорошо, что отец ничего этого не знает. Иначе о спиннинге и не мечтай…»

А электричка уже рядом. Вот мимо них, снижая скорость, пронесся головной вагон, за ним потише – второй и совсем медленно – третий…

Сейчас отец уедет. Почти на целую неделю, до следующей субботы.

– Пап… – Эдик тронул отца за рукав. – Ну, а если не дорогой спиннинг?.. Самый дешевый, понимаешь…

– Дело, Эдуард, не в цене, – с досадой сказал Николай Петрович. – Огорчаешь ты меня. – Николай Петрович перевел взгляд на Костю. – Хоть ты, Константин, сдерживай его. Ты же серьезный человек.

Костя нахмурился, отчего брови его, белые и широкие, словно зубные щетки, забавно нависли над коротким, забрызганным веснушками носом. Он тряхнул соломенным чубом и баском сказал:

– Мы, дядя Коля… Значит, это… В общем, не беспокойтесь, все будет в порядке.

– Ну-ну, надеюсь, – чуть приметно усмехнулся Николай Петрович и шагнул на площадку вагона. В дверях он обернулся и помахал ребятам рукой.

Поезд тронулся.

– Пап! – крикнул Эдик. – Самый дешевый посмотри… Посмотришь?

Отец погрозил ему пальцем, но тут же улыбнулся и опять помахал рукой.

– Купит, – убежденно проговорил Эдик. – Он всегда так: посердится, поругает, а потом купит. Он добрый.

– А ты и пользуешься, – хмуро заметил Костя. – Фонарик получил, а теперь еще спиннинг подавай.

От удивления Эдик захлопал длинными и загнутыми, как у девчонки, ресницами.

– У-у, провокатор! – Он размахнулся и пнул ногой стаканчик от мороженого. – А кто тогда сказал на речке: «Вот бы спиннинг нам! Вот бы рыбы половили!» Ну, кто это сказал?.. Молчишь!

Косте и в самом деле нечего было ответить: верно, говорил он тогда про спиннинг. Только разве он мог знать, что они потом столько всего натворят! Правильно дядя Коля отругал их.

Электричка уже скрылась из виду. Эдик, а за ним Костя прошли в конец длинного пустого перрона. Там Эдик молча, ничем не обнаруживая страха, спрыгнул с высокой платформы на железнодорожное полотно. Пришлось и Косте прыгать. Можно бы, конечно, и по ступенькам спуститься – они были рядом. Но Эдик-то спрыгнул…

Косте не повезло: неудачно приземлился – на пятку. Больно, точно палкой по ноге треснули.

«Вот всегда так, – сердито подумал Костя. – Он начинает, а я за ним. Как собачонка на поводке».

– Зря мы тогда в сад полезли, – помолчав, ворчливо сказал он. – И толку-то – яблоки по наперстку, а живот целый день крутило!

– Зато, как партизаны, пробирались, по-пластунски! – Эдик разбежался и лихо перемахнул через рельсы.

– Все равно зря, – заупрямился Костя. – И на сосну незачем было взбираться. Только майки перепачкали. – Костя не торопясь перешагнул через один рельс, затем – через другой.

– Майку пожалел! – скривил Эдик губы и принялся насвистывать: «А ведь недаром говорят: солдат – всегда солдат!..»

Костя обиделся про себя: «И пожалел! Да! Тебе-то что – отец научный работник, денег вон сколько получает. Дачу на все лето сняли. Захотел Эдька, чтобы я вместе с ними поехал на дачу – Николай Петрович и слова не сказал против. Что им лишний рот!» О том, что у него, Кости, отца нет, а только мать, которая работает санитаркой и должна экономить каждый рубль, он подумать не успел, потому что Эдик внезапно оборвал свист и воскликнул:

– Смотри, кто едет!

Прямо через луг к станции по тропинке, петлявшей между кочек и кустов шиповника, катила на велосипеде Данка. Ее тонкие загорелые ноги в красных босоножках уверенно крутили педали. На руле мотался пустой бидон.

– За квасом. Окрошку, наверно, будут делать, – вслух подумал Костя.

Возле станционного здания виднелась автоцистерна с квасом. Там уже стояла небольшая очередь – день, как и накануне, обещал быть жарким.

– Эх, окрошечка! – продолжал Костя. – Холодная. С луком! Мы с матерью прошлое лето часто делали…

Эдик, казалось, не слушал его. Прищурив глаза, он наблюдал за Данкой, как она подъехала к цистерне, соскочила с велосипеда и встала в очередь.

– Бежим! – вдруг дернул он Костю за руку.

– Куда? Зачем?

– Узнаешь. Бежим!

Рассуждать было некогда: Эдик, энергично работая локтями, уже несся в направлении первых дачных построек. Ничего не понимая, Костя потопал за ним.

Завернув за угол дачи, Эдик повернул направо. Костя, шумно дыша, старался не отставать. В таком спринтерском темпе они прошли еще не меньше трех стометровок и наконец очутились на противоположной стороне широкого луга, примыкавшего к железной дороге. Шиповник здесь рос часто: не то что цистерны с квасом, но и самой станции за кустами не разглядишь.

Дойдя до тропинки, Эдик опустился на колени и с видом детектива из фильма про шпионов принялся изучать узкую полоску голой земли, выбитую в траве множеством ног дачников и местных жителей.

– Что, двадцать копеек потерял? – засмеялся Костя.

Эдик на его слова – никакого внимания. Через минуту он радостно воскликнул:

– Вот, смотри, – след шины!

«Ну и открытие! – усмехаясь, подумал Костя. – Куда же деваться следу, если только что Данка здесь проехала! Вот Шерлок Холмс!»

– Здесь и встретим противника, – оглядываясь кругом, объявил Эдик.

– Какого противника? – не понял Костя.

– Данку! Кого же еще! Обратно тоже, наверно, этой дорогой поедет. А вот как раз и кусты подходящие. Такую засаду устроим – с двух шагов не заметит… Вообще-то, по правилам, надо было бы завал сделать – дорогу противнику перегородить… Стой! Придумал! – Эдик сунул руку в карман и вытащил спутанный кусок бечевки. – А я, дурак, еще хотел выбросить!.. И крепкая! Не порвешь… Поперек дороги натянем.

– Так и ушибиться может, – засомневался Костя.

– И пусть! Жалко, что ли! Костя нахмурился.

– А что сейчас твоему отцу обещали?

– Во-первых, – пожал плечами Эдик, – я лично не обещал. А во-вторых, решили мы проучить ее или не решили? То-то! Значит, все! Приговор приводим в исполнение.

Костя еще сильнее нахмурился. Пожевал губами. Очень не хотелось ему ввязываться в это дело.

– Нажалуется. Опять шум будет… Знаешь, Эдька, давай плюнем на это. Ну ее!

Эдик засопел от возмущения.

– Наплевать? Да ты что! Такого не прощают, далее женщинам.

– Ну, хоть без веревки, – сдался Костя. – Просто выскочим и закричим. Все равно испугается. Правда, Эдь, давай так. А то знаешь, какой шум может быть…

– Ладно, – в знак согласия холодно кивнул Эдик и стал сматывать бечевку. – Но кричи как следует! Вот здесь занимай позицию. А я спрячусь по другую сторону. Смотри на меня: как третий раз махну рукой – выскакивай и ори во всю мочь… Боевое задание понятно?

– Понятно, – вздохнул Костя и присел за кустом.

Прошло несколько минут, но впереди, на тропе, никто не показывался.

«Может быть, другой дорогой поехала, – с облегчением подумал Костя. – Ей же на велосипеде лишние полкилометра – чепуха! Зато дорога там широкая, прямая. Не то что эта тропинка. Тут с полным бидоном не очень-то наездишься».

Насчет Данки у Кости было свое мнение. Собственное. Тайное. Эдику о нем ничего не было известно… В общем, тут были замешаны Данкины глаза. Ну и глаза у нее! Большущие и карие, словно два коричневых каштана, только что выскочивших из ёжистой скорлупы. Кто видел такие каштаны, знает, какие они чистые и блестящие. И вот что еще поражало в ее глазах: выражение их все время менялось. В самый первый раз Костя увидел их удивленными…

А дело было так. На второй день после приезда на дачу они с Эдиком смастерили луки и устроили состязание – кто выше запустит стрелу. Вначале Эдику не везло. Стрелу он выстругал наспех, и она не долетала даже до верхушек сосен.

Тогда он разозлился и сказал, что все равно побьет Костины рекорды. И верно, здорово Эдик постарался. Стрелу выточил длинную, тонкую и прямую. Да еще стеклышком отшлифовал – гладкая получилась, как проволока.

Тетиву Эдик натянул изо всей силы.

– На старте «Комета-1»! Включаю вторую космическую скорость!

Стрела молнией взмыла вверх, да так высоко, что едва не скрылась из глаз. Но лучше бы она не залетала туда, На высоте дул ветер. «Комету-1» отнесло в сторону. Все же ребята успели заметить: стрела упала возле качелей, на территории противоположной дачи с небольшим голубеньким домом и круглой беседкой у крыльца.

Они помчались через дорогу. На калитке зеленой краской был выведен номер «16».

Прежде чем попытаться открыть калитку или перемахнуть через ограду, Эдик с опаской посмотрел во двор – знакомство с чужими собаками не всегда хорошо кончается. Собаки вроде не видно. И вообще – никого. Хотя нет, в беседке, за тонкими змейками хмеля, он увидел девчонку. На коленях у нее лежала книга. Эдик громко кашлянул и просунул руку между досками, чтобы повернуть медную ручку, торчавшую с другой стороны калитки.

Девочка подняла голову, В глазах ее застыло удивление. Какие-то незнакомые мальчишки собираются отпереть калитку? Что им надо?

Вот тут-то Костя и был поражен ее большущими каштановыми глазами. Да и Эдик отчего-то вдруг выдернул руку и, сделав безразличное лицо, сказал Косте:

– Вон там где-то упала.

Он двинулся вдоль ограды, поближе к качелям, а Костя все стоял и смотрел на девочку. На ней был красный, в мелких цветочках сарафан, открывавший длинную шею и узкие загорелые плечи. Кончик темной косы девочка все еще рассеянно накручивала на палец.

– Ага! – неожиданно воскликнул Эдик. – Вон она торчит. У самых качелей! – Потом он покосился на девчонку и почему-то сердитым голосом позвал: – Эй, королева Марго! Подай стрелу!

Костя заметил, что глаза девочки в один миг стали прищуренными и насмешливыми.

– Очень остроумно! – презрительно фыркнула она и отвернулась. И опять склонилась над книгой.

Эдик покусал губы, с досадой посмотрел на белевшую в траве стрелу. А девчонка как ни в чем не бывало продолжала сидеть, повернувшись к ним спиной. Ясно, она и не думает никуда идти.

– Не слышишь, что ли? – крикнул Эдик, – Расселась!

Отбросив книгу, девчонка вскочила – худенькая, прямая, кулаки сжаты.

– Очень вежливо!

– Ладно, тащи стрелу, Принцесса!

Глаза ее сверкнули. Костя думал, что это только в книгах так пишут о глазах, но у нее, было похоже, они и в самом деле сверкнули. Девочка подбежала к качелям, выдернула из земли стрелу и… переломила ее о колено.

– Ты что наделала! Дура! – в отчаянии завопил Эдик.

Она подошла к калитке и бросила через ограду обломки стрелы.

– В другой раз будешь вежливей. – Мотнув косой, девчонка спокойным шагом направилась к беседке.

Зеленея от злости, Эдик крикнул вслед:

– Да мы тебе за это!.. Ведьма!

Она не удостоила его взглядом. Опять уселась в беседке, взяла книгу…

В тот же день они узнали – девчонку зовут Данка. И полное имя странное – Данута. Так мать ее назвала, когда они проходили по улице. Потом они видели Данку не один раз. То она ехала на велосипеде, то играла у своей беседки в мяч, то просто встречалась им на улице. Казалось, она их совсем не замечает. У Эдика при виде ее на скулах натягивалась кожа и сжимались кулаки. А у Кости всякий раз отчего-то тревожно замирало сердце. В этом, наверно, были виноваты Данкины глаза, ее густые ресницы и темная, будто литая, коса.

Эдик о Костиных чувствах ничего не знал. Эдик считал, что и его друг мечтает о той минуте, когда наконец представится случай хорошенько проучить эту нахалку и задаваку.

А Костя так не считал. Вот и сейчас, прячась за кустом шиповника, он втайне радовался, что Данка, как видно, поехала другой дорогой, где ее не подстерегают никакие опасности.

Однако ошибся Костя, Когда он уже собирался выйти из-за укрытия и сказать, что это, мол, глупо – целый час без толку сидеть в кустах, он вдруг увидел: Эдик предостерегающе поднял руку.

– Едет… – прошептал Эдик. – Смотри на меня. Когда третий раз махну – выскакивай.

До чего же Косте не хотелось пугать Данку! Ну к чему эти глупости!

А время идет. Вот Эдик уже махнул рукой, потом махнул второй раз и опять поднял руку… И уже слышно, как поскрипывает седло, шуршат неподалеку шины… Может, не выскакивать? Пересидеть? А что скажет Эдик? Скажет: трус, слюнтяй! Нет, надо…

И все же Костя замешкался, опоздал. Зато Эдик рассчитал точно. Как только велосипед Данки поравнялся с засадой, он с пронзительным воплем и вытянутыми руками выскочил из-за куста. Нападение было таким неожиданным, что девочка не успела ни затормозить, ни даже испугаться. Только инстинктивно рванула руль в сторону, налетела на куст и вместе с машиной грохнулась на тропу. Бидон с квасом, висевший на руле, отлетел, перевернулся.

Узнав Эдика и Костю, Данка вскочила на ноги, с гневом смотрела своими глазищами на обидчиков.

– Вы… Вы… – Но так и не смогла придумать, как их назвать. Губы ее мелко вздрагивали. – Двое… из-за угла… – Она подобрала пустой бидон, закрыла его крышкой и не удержалась – всхлипнула. Кулаком смахнула со щеки слезу.

Костя чувствовал: и у него в горле что-то щекочет. Ну вот еще, не хватало заплакать! Он сурово нахмурился и, неловко нагнувшись, поднял с земли велосипед.

Данка молча отряхнула перепачканный в пыли сарафан, повесила на руль бидон и почему-то не села на велосипед, а повела его рядом с собою по тропинке. Она шла и не оборачивалась.

Эдик крикнул ей вдогонку:

– Это тебе за стрелу! Воображала! Задавака!

Она не обернулась.