Текст книги "Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну"
Автор книги: Владимир Брюханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)
В то же самое время Зубатов постарался решительно пресечь попытки революционных социал-демократов руководить рабочим движением.
Знаменитый Первый съезд РСДРП, состоявшийся в Минске в марте 1898 года, проходил под бдительным надзором полиции.
Съезд избрал ЦК из состава участников: последних было всего восемь человек; никто из них позже не стал знаменитостью. Затем делегаты взялись объезжать подпольные организации, сформировавшиеся к тому времени в разных городах, чтобы оповестить всех своих сторонников о рождении партии и других принятых решениях. В результате Зубатов выявил и всех местных руководителей, если он до этого кого-то из них не знал; во всяком случае, удалось уточнить распределение персональных ролей внутри социал-демократии. Последовавшие аресты изъяли из политической жизни и ЦК, и почти всех ведущих социал-демократов в местных комитетах. Была разгромлена и типография нелегальной «Рабочей Газеты» в Екатеринославе, назначенной решением съезда Центральным Органом партии (еще до съезда успело выйти два номера). Социал-демократия, таким образом, на пару лет оказалась полностью парализованной на территории России.
В 1900 году бывшие руководители Петербургского «Союза борьбы», вернувшись из сибирской ссылки, постарались возобновить подпольную деятельность, но новые массовые аресты в апреле-мае продемонстрировали нежизненность этих попыток. Совещание в Пскове в мае 1900 года с участием В.И.Ленина, Ю.О.Мартова, А.Н.Потресова и лидеров «легального марксизма» П.Б.Струве (написавшего по поручению Первого съезда программу РСДРП; его труд удостоился даже в целом положительной оценки коммунистических историков) и М.И.Туган-Барановского констатировало безнадежность создавшейся ситуации и приняло решение направить Ленина и Потресова в эмиграцию – налаживать там издание марксистской литературы. Так была задумана «Искра».
Арест и ссылка Струве за участие в студенческой демонстрации у Казанского собора в Петербурге в марте 1901 года сорвали его запланированное участие в этом мероприятии. Либералы позже стали издавать свой собственный эмигрантский орган – «Освобождение», редактором которого и стал Струве, бежавший из ссылки в декабре 1901 года.
Тактика Зубатова вполне понятна: он вытеснял радикальных оппозиционеров за границу – подальше от рабочих, а в то же время рассчитывал, что социал-демократическая пропаганда усилит интерес к рабочему вопросу и поспособствует его собственным, Зубатова, попыткам облегчить положение рабочего класса. Но быстро выяснилось, что на действительное положение рабочих социал-демократам наплевать, а вот на то, что у них из рук выбивают оружие, на которое они возлагают наибольшие надежды (т.е. возбужденный революционный пролетариат) – вовсе не наплевать.
Поначалу часть либеральной профессуры откликнулась на призыв Зубатова и стала читать лекции рабочим и проводить различные культурные мероприятия (И.Х.Озеров, А.Э.Вормс, И.И.Янжул, В.Э.Дэн, В.И.Анофриев, Н.Ф.Езерский, А.А.Мануйлов – будущий министр Временного правительства и др.). Но затем интеллигентское общественное мнение четко и ясно выступило против Зубатова, и профессура покинула ряды его сторонников под угрозой прямого общественного бойкота. На стороне Зубатова остались деятели только крайне правого направления – между ними и основной массой интеллигентов и так была стена. Среди них публично выделился именно в это время Л.А.Тихомиров, составивший ряд программных документов зубатовских организаций и выступавший в их поддержку в прессе.
По позднейшему свидетельству А.И.Серебряковой (секретной сотрудницы и соратницы Зубатова), Зубатов к 1900 году в значительной степени находился под идейным влиянием Тихомирова[521]521
И.В.Алексеев. Провокатор Анна Серебрякова. М., 1932, с. 130-131.
[Закрыть] – это подтверждается и идентичностью смысла программных документов, принадлежавших перу их обоих.
Очень важным оказалось то, что личные попытки Зубатова найти общий язык с капиталистами успеха также не имели. Капиталисты вовсе не желали того, чтобы возбуждение пролетариата гасилось перекачиванием части прибыли из кармана хозяев в карманы рабочих. Капиталисты поспешили создать два фронта противоборства зубатовским начинаниям. Прежде всего, они постарались получить поддержку в правительстве, жалуясь на препятствия частному предпринимательству, чинимые Зубатовым. Эта инициатива нашла полный отклик у министра финансов С.Ю.Витте и министра внутренних дел Д.С.Сипягина – родственника и протяже Витте, в 1899 году сменившего Горемыкина.
Не имея возможности прямо выступить против великого князя Сергея Александровича, недоброжелатели распространяли в правительственных и придворных кругах различные слухи, порочащие «Зубатовщину» и ее авторов. Рассказывали, например, что и Зубатов, и Тихомиров так и остались тайными революционерами, а познакомились они, якобы, когда сидели в молодости вместе в Петропавловской крепости – см. выше фрагмент из дневника А.Н.Куропаткина. И т.д. и т.п.
Практическое отсутствие правительственной поддержки выразилось, в частности, в том, что не была официально легализована и Независимая еврейская рабочая партия: ее существование терпели – и только. Тем легче ее оказалось впоследствии закрыть – просто директивой МВД своим местным органам.
Другой рукой капиталисты стали щедро жертвовать деньги социал-демократическим организациям.
Без учета факторов появления зубатовских профсоюзов невозможно понять причины неожиданного взлета социал-демократического движения в 1901-1903 годы. В течение десятилетия до этого оно влачило самое жалкое существование (почитайте официальные курсы истории КПСС!), а тут вдруг и «Искра», и Второй съезд партии, и бурнейшие дискуссии об уставе и о тактике – и все это на какие же шиши? Просто некоторые капиталисты вполне резонно решили отпустить деньги на то, чтобы рабочие бастовали не за увеличение зарплаты, а против правительства и за свободу, и забастовщиков при этом на совершенно законном основании подавляла бы полиция.
И тогда, и теперь посвященные недоумевали и недоумевают: отчего это жертвовали деньги социал-демократам такие махровые реакционеры как Л.И.Бродский и С.Т.Морозов – а недоумевать-то нечего!
В конечном итоге, зубатовские организации в целом остались без руководящих интеллигентских кадров. Кроме нескольких деятелей, выдвинувшихся непосредственно из рабочей среды, общее руководство осуществляли сам Зубатов и некоторые подчиненные ему или сочувствующие его идеям сотрудники охранки.
Активнейшую роль играл полковник Н.В.Васильев в Минске, где под его крылом и развернуло свою деятельность руководящее ядро Независимой еврейской рабочей партии. Но большинство жандармов ни по своей подготовке, ни по своим настроениям не было способно руководить профсоюзным движением. В этом была ахиллесова пята «Зубатовщины».
Явно полицейская инициатива движения и сомнительность побудительных мотивов самого Зубатова оказывали влияние даже на его ближайших сподвижников из рабочей среды. Лидер Независимой еврейской рабочей партии М.В.Вильбушевич так писала в письме к Зубатову: «Вы прекрасно понимаете, что /.../ повернуть историю народа и царей по своему желанию Вы и никто не в состоянии, может только человек, преследующий свои личные цели. Вам нет абсолютно никакого дела ни до царя, ни до рабочего движения, ни до русского народа. Вы теперь демократ, потому что это Вам выгодно, если спустя некоторое время Вам будет выгодно стать защитником аристократии, буржуазии или чего другого, Вы, не задумываясь, сделаетесь им. Если Вам принесет пользу антисемитизм, Вы первый станете во главе его, если сионизм – Вы со всем своим врожденным красноречием будете проповедовать это движение. Словом, Вы мудрый политик – только»[522]522
Д.Заславский. Зубатов и Маня Вильбушевич. // «Былое» 1918, № 3, с. 105.
[Закрыть]. Убийственная характеристика Зубатова со стороны его ближайшей соратницы!
Здесь нужно учитывать, конечно, и то, что Вильбушевич по-женски самым серьезнейшим образом увлеклась Зубатовым, а затем, не встретив желанного отклика от женатого мужчины, крайне критически настраивала себя, хотя деловое сотрудничество Вильбушевич с Зубатовым продолжалось вплоть до увольнения Зубатова со службы.
Была ли Вильбушевич права, считая всю экстравагантную политическую деятельность Зубатова лишь средством сделать выдающуюся служебную карьеру? Или наоборот: служебная карьера была лишь средством для реализации реформаторских замыслов Зубатова?
На такие вопросы трудно найти однозначный ответ: Зубатов был слишком умен и скрытен, чтобы можно было проникнуть в его истинные цели. Это четко ощущали некоторые его соратники. Вот, например, как выглядит Зубатов в письме к Марии Вильбушевич одного из ее помощников Н.Катаевича: «Зубатов прав, и новый путь, указанный им – хороший путь. Но он сам шпион – начальник охранного отделения, хотя всегда будет оставаться на высоте своего положения, потому что он умней нас всех»[523]523
Там же, с. 127.
[Закрыть].
В 1901 – начале 1902 года зубатовское движение оказалось территориально ограниченным. В Москве и губернии зубатовские организации начисто вытеснили социал-демократов из рабочего движения. То же было в Минске и некоторых других центрах Западного края. «Зубатовщина» процветала там, где великий князь Сергей Александрович или другие руководители местной администрации, сочувствовавшие Зубатову, могли противостоять нажиму руководства Министерства финансов и Министерства внутренних дел.
Парадокс: ярый антисемит Сергей Александрович покровительствует Зубатову, руководящему еврейским рабочим движением, а в 1902 году даже разрешает ему собрать съезд сионистов в Москве! В данном случае Вильбушевич права: политика есть политика.
Но в общероссийском масштабе деятельность Зубатова зашла в тупик.
Полицейское начальство в большинстве рабочих центров, включая столицу, действовало по молчаливой пока указке правительства. Мало того, при этом умышленно или неумышленно (бывало, вероятно, по-разному) напрямую вредили самому Зубатову: эмиссаров от рабочих или от социал-демократов, приезжавших в Москву ознакомиться с профсоюзной деятельностью, при возвращении немедленно арестовывали. Таким образом, усиливался повод считать «Зубатовщину» чисто полицейской провокацией, предназначенной для выявления и отлавливания революционеров. Вильбушевич отмечала, что каждому такому аресту бурно радовались в Бунде.
В октябре 1901 года Вильбушевич, в целом с оптимизмом смотревшая в будущее, все же предупреждала Зубатова о том, что он, конечно, понимал и сам: «Если правительство не возьмет назад то, что оно нам уже дало, оно будет способствовать действительно подлинной и очень значительной конструктивной эволюции в России»[524]524
Г.Головков, С.Бурин. Указ. сочин., с. 197-198.
[Закрыть]. Увы, надежды на это становились все призрачней.
В конце 1901 года Зубатов в Департаменте полиции был явным триумфатором: он только что разгромил «Союз социалистов-революционеров», организованный и руководимый А.А.Аргуновым. В 1901 году «Союз» произвел фурор, выпустив несколько номеров нелегальной газеты «Революционная Россия» – ему удалось то, что не смогли сделать ни социал-демократы, ни либералы.
На правах победителя Зубатов добился организации совещания в Департаменте для обсуждения своей программы расширения сети Охранных отделений и совершенствования методов их работы (негласно предполагалось, что руководство этой реформой будет поручено ему). На совещании большинство участников – руководителей губернских жандармских управлений – поддержало Зубатова: сам факт совещания с докладом Зубатова показал им, куда ветер дует – и они чуть не ошиблись! Против Зубатова выступил лишь А.В.Герасимов из Харькова: он почувствовал в верхах дуновение в другую сторону, но ошибся. Впрочем, его звезда взошла позже – после последовавшего сначала взлета, а затем все-таки краха Зубатова.
Но против плана Зубатова выступил и директор Департамента С.Э.Зволянский: этот четко знал позицию министра Сипягина – и инициатива Зубатова была провалена.
Мало того: на освободившееся место начальника Петербургского Охранного отделения (в связи со смертью прежнего начальника), которое считалось выше Московского, был назначен не Зубатов, а его подчиненный подполковник Я.Г.Сазонов. Это была весьма недвусмысленная демонстрация, которая указывала на уже совсем явный тупик и карьеры, и деятельности Зубатова.
Нужно было предпринимать нечто экстраординарное, что и было сделано.
Почему-то признается, что экономические и социальные идеи Зубатов вполне мог заимствовать у Тихомирова, но о практически-политических просто и речи не может быть. Между тем, коль скоро считаются достоверными никем не оспариваемые контакты Тихомирова и Зубатова в связи с методами руководства рабочим движением, то что же мешало договориться этим двум лицам по другому спектру вопросов, крайне волновавших их обоих?
Тогда следует признать возможным, что колоссальный опыт решения общеполитических проблем террористическими методами, накопленный Тихомировым в 1878-1883 годах, в значительной степени поступил в распоряжение Зубатова.
Практические последствия этого не замедлили обнаружиться.
Для Зубатова существовал вполне естественный выход из тупика, в котором оказалось его карьера к концу 1901 года: резко активизировать розыскную деятельность и добиться еще больших успехов в борьбе с революцией – такое рвение могло изменить отношение начальства к самому Зубатову и заставить более благосклонно принимать и его социальную программу. Но события того же 1901 года показали, что даже разгром достаточно крупной нелегальной организации, выпускавшей собственную газету, не смог оказаться в сложившейся ситуации достаточным для продвижения по службе: этого не последовало. Зубатову пока удалось лишь сохранить позиции и предотвратить закрытие своих профсоюзов Министерством внутренних дел.
Для того, чтобы добиться еще больших успехов в борьбе против революционеров, нужно было бы, чтобы эти последние представляли собой еще большую угрозу для правительства.
Естественной ступенью эскалации революционной деятельности интеллигентов оставался все тот же террор.
Намерение изловить идеологов революции четко входило в официально провозглашаемую программу Зубатова. В минуты откровенности он высказывался еще яснее: «Мы вызовем вас на террор – и раздавим». Слова эти позже неоднократно цитировались (в том числе таким знатоком российских политических интриг первой половины ХХ века, как Б.И.Николаевским), но все почему-то упускали из виду то обстоятельство, что, когда Зубатов это заявлял, никакого террора в России не было.
Чтобы осуществить угрозу раздавить террористов, нужно иметь необходимое предварительное условие – иметь этих самых террористов.
Разумеется, существовал опыт создания «заговора» И.С.Распутина, но то было в 1895 году. Сейчас же начальство, которому вполне понятны были заботы Зубатова, так легко не проглотило бы подобную липу. Террор должен был быть не фикцией, а вполне реальной угрозой.
Террористические настроения в России имелись.
За границей к террору и цареубийству призывал В.Л.Бурцев (за что в 1898 году и получил полтора года заключения в английской каторжной тюрьме – за подстрекательство к убийству: ничего не поделаешь – правовое государство!) – участник революционного движения с 1882 года и эмигрант с 1888 года.
В России террористической агитацией занялась Е.К.Брешко-Брешковская – участница революционной пропаганды еще с 1860-х годов, вернувшаяся из Сибири в 1896 году после многолетних каторги и ссылки; позже ее наградили помпезным титулом – «Бабушка русской революции», который мы уже упоминали.
К концу века выросли новые молодые кадры, бредящие террором: М.М.Мельников, П.П.Крафт, В.В.Леонович, С.Г.Клитчоглу. Студенческие волнения 1899-1902 годов выделили группу еще более молодых экстремистов: П.В.Карпович, С.В.Балмашев, Е.С.Созонов, А.Д.Покотилов, Б.В.Савинков, И.П.Каляев, М.И.Швейцер – все они поначалу были социал-демократами, но природный темперамент звал их к настоящему оружию.
Однако до поры до времени их кровожадные намерения так намерениями и оставались: никто из них не смог взять на себя инициативу в воссоздании такого сложного и работоспособного механизма, каким был «Исполнительный Комитет Народной Воли» двадцатилетней давности. Большинство вышеперечисленных было истреблено в террористической борьбе или раздавлено морально, если не самим Зубатовым, то его коллегами, но это произошло позже – когда для террористов нашлись подходящие руководители.
Савинков, например, сохранился в политическом строю вплоть до революции, но именно в 1917 году и позже стала очевидна его практическая беспомощность. Впрочем, и он уже к этому времени был в значительной степени сломленным человеком.
Для успеха единичного террористического акта не обязательна сложная организация. Пока другие рассуждали и спорили, образец решительности продемонстрировал двадцатишестилетний студент Петр Карпович: о его террористическом акте 14 февраля 1901 года против министра народного просвещения Н.П.Боголепова мы уже рассказали – это стало пиком затянувшегося и бесплодного конфликта между студентами и администрацией.
Выстрел Карповича был громом среди ясного неба: напомним, что уже более 15 лет никакие террористические замыслы не доходили до реальных попыток осуществления (едва ли за таковую можно считать хождение по улицам с бомбами соратников Александра Ульянова). Разумеется никто – начиная от столичного полицейского начальства и кончая швейцаром в Министерстве просвещения – не был готов к такому развороту событий.
Через две недели Боголепов умер в жестоких мучениях. Карпович загремел на каторгу, откуда бежал в 1907 году и вернулся к террору.
Каждый крупный террористический акт в России возбуждал волну подражания; в психически неуравновешенных людях, готовых повторить подвиг, которым восхищалась интеллигентная общественность, недостатка не было.
Через несколько дней после смерти Боголепова земский статистик Н.Лаговский производит четыре выстрела по окнам квартиры обер-прокурора Синода К.П.Победоносцева. Затем почти на год наступила пауза.
Однако неутихающие студенческие волнения дают новую вспышку терроризма. 9 февраля уже 1902 года курсистка Е.Алларт приходит на прием к московскому обер-полицмейстеру Д.Ф.Трепову, но ее пистолет дает осечку. Дело Алларт даже не передается в суд ввиду ее явно недостаточной вменяемости.
Через несколько дней акцизный чиновник Михалевич с ножом в руках пытается ворваться в квартиру Трепова.
Безнадежность и беспомощность этих попыток показывают, что террор -все-таки занятие не для дилетантов. Это было понято по обе стороны баррикады.
В свое время успехи «Исполкома Народной Воли» (сначала – еще «Земли и Воли») начались с того, что террор возглавили такие серьезные и решительные деятели, как А.Д.Михайлов и Л.А.Тихомиров. Для воссоздания террора в начале ХХ века требовались деятели не меньшего масштаба.
Зубатову, знавшему наперечет всех революционеров, было довольно трудно обнаружить таковых среди известных ему лиц.
Однако летом 1900 года наряду с другими деятелями Бунда и примыкающих к нему организаций был арестован в Минске тридцатилетний Григорий Андреевич (Герш Ицкович) Гершуни. Как и остальных, его доставили в Москву для знакомства с Зубатовым.
Сын богатого арендатора (фактически – помещика; евреям законодательно запрещалось владеть земледельческими участками), фармацевт по образованию, Гершуни до этого много и плодотворно занимался различной легальной деятельностью. Открыл в Минске химико-бактериологический кабинет (который мог бы при ином развитии событий вырасти в первый в России научно-исследовательский институт подобного профиля), создал школы и курсы для евреев – взрослых и детей и т.п.
Первый его арест произошел в 1896 году в Киеве; тогда Гершуни легко доказал, что не занимается никакой противозаконной деятельностью, и быстро был выпущен. Но знакомство в 1898 году с Брешко-Брешковской привело его к более тесному сотрудничеству с революционерами, которым он оказывал услуги вполне делового и практического рода (организовал изготовление фальшивых паспортов, оборудования компактных нелегальных типографий и т.д.).
Человек это был крайне деловитый, страстный, решительный и умеющий подчинять себе других. Словом, казалось бы, идеальный руководитель террористической организации.
Диалоги Зубатова и Гершуни имели явно нестандартный характер. Позже А.И.Спиридович (один из ближайших помощников Зубатова в 1900-1903 годах) прямо сформулировал: «Едва ли не эти собеседования привели Гершуни к окончательному заключению, что террор есть необходимый способ борьбы с высшими представителями правительственной власти, что надо бросать легальную деятельность и, перейдя на нелегальное положение, посвятить себя всецело террору»[525]525
А.И.Спиридович. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886-1916. Пг., 1918, с. 65.
[Закрыть].
Ко всему, что написано Александром Ивановичем Спиридовичем, необходимо подходить с крайней осторожностью. Обуреваемый как писательским, так и профессиональным полицейским честолюбием, Спиридович не мог проходить мимо интереснейших фактов конспиративной деятельности без упоминания и объяснения этих фактов. В то же время этот человек был едва ли не самым информированным полицейским деятелем дореволюционной России и был обязан хранить секреты, которые не могли быть обнародованы ни при каких обстоятельствах. В частности, он заведомо был посвящен во все тайны убийства П.А.Столыпина в 1911 году, поскольку не только находился в непосредственном соприкосновении со всеми лицами, причастными к покушению, но был и сам среди его организаторов. Поэтому все, сообщаемое Спиридовичем, должно проверяться по другим источникам и соотноситься с общим контекстом происходивших событий.
В данном случае мнение Спиридовича подтверждается мемуарами В.М.Чернова[526]526
В.М.Чернов. Указ. сочин., с. 135.
[Закрыть] и строго соответствует общей фабуле биографии Гершуни: до встречи с Зубатовым Гершуни террористом не был, после встречи – стал.
Разумеется, сам Спиридович не присутствовал при диалогах Зубатова с Гершуни; зато он мог неоднократно беседовать и с тем, и с другим. Иное дело то, что честь мундира и личная близость к Зубатову не могли позволить Спиридовичу закончить описание этого эпизода тем, что переубежденный Гершуни был просто выпущен Зубатовым на свободу – не за чем иным, как для реализации террористических намерений. Поэтому Спиридович продолжает: «По неимению формальных улик, Гершуни вскоре был освобожден. Зубатов не понял тогда Гершуни. Он больше видел в нем полезного правительству интеллигента-культурника, чем революционера; он не разглядел в Гершуни того выдающегося революционного вождя, каким показал он себя затем, оставив дом, общество, уйдя в подполье, сделавшись профессиональным революционером».
В этом вынужденном заявлении Спиридовича нет никакой логики. До встречи Гершуни с Зубатовым все видели в Гершуни только интеллигента-культурника, после встречи Гершуни с Зубатовым все разглядели в Гершуни выдающегося революционного вождя – это объективный факт. Неужели только мнение Зубатова о нем, как о культурнике, переполнило чашу терпения Гершуни и заставило его целиком изменить поприще? Не проще ли прийти к выводу, что Зубатов первым разглядел в Гершуни вождя-террориста и открыл ему самому правильное понимание собственного призвания?
К тому же Гершуни едва ли мог показаться Зубатову обычным «культурником»: в нелегальных публикациях Гершуни, предшествовавших его аресту, отчетливо звучали призывы к террору.
Гершуни и Зубатов о чем-то безусловно договорились: последний договаривался о чем-то с каждым арестованным собеседником. Иное дело, что последние, выйдя на волю, далеко не всегда стремились выполнять договоренности. Кроме того, каждый стремился скрыть от товарищей, в чем же он проговорился и что пообещал. «Каждый конспирирует о том, что он говорил в кабинете Зубатова»[527]527
Г.Головков, С.Бурин. Указ. сочин., с. 195.
[Закрыть], – писала в августе 1900 года М.В.Вильбушевич.
Гершуни был выпущен после написания пространного покаянного заявления; оно было извлечено из архивов и опубликовано в 1917 году и немало тогда шокировало революционную публику. Сам Зубатов в сопроводиловке, приложенной к заявлению Гершуни, просил начальство об освобождении последнего, хотя и назвал его «двусмысленным человеком».
Выйдя на волю, Гершуни заявил товарищам по Бунду, что Зубатов «страшнее для движения всех до сих пор бывших» на его посту «извергов»[528]528
Там же, с. 193.
[Закрыть] – интересная оценка! Никто из революционеров, как бы отрицательно они ни относились к предложениям Зубатова о сотрудничестве, не разглядел изверга в этом умном и обаятельном охраннике. Это дополнительный штрих, свидетельствующий о том, что Зубатов и Гершуни касались тем, стоящих на грани или за гранью общечеловеческой гуманности и морали.
Гершуни, несомненно, обманул Зубатова, если последний хотел найти в нем сотрудника – формально не существует никаких фактов, указывающих на последующее сотрудничество Гершуни ни с Зубатовым, ни с иными охранниками. Зато известно, что среди планов, которые Гершуни не успел реализовать в течение относительно недолгого периода руководства террором, было и убийство Зубатова. Гершуни пытался обсуждать и возможность взрыва Московского Охранного отделения – похоже, его беспокоили архивы этого учреждения (!).
Но если Зубатов действительно готовил Гершуни к руководству террором, то и в этом последний сначала его обманул: выйдя на волю, Гершуни вовсе не спешил к террористической деятельности, хотя для чего-то сразу перешел на нелегальное положение – не для того ли, чтобы надежнее скрыться от Зубатова?
С лета 1900 года прошло полгода, и прозвучал выстрел Карповича, а Гершуни все заняться террором не собрался. Прошел еще почти год, а Гершуни все террором не занимался.
Мы позволим, однако, высказать и такую гипотезу относительно данного поведения Гершуни: он, кроме всего прочего и вопреки славе, сложившейся о нем как об организаторе террора, ничего в это время не организовал, потому что это ему было не по силам: организация аптеки или школы все же не эквивалент террористического предприятия! В наше время уже высказывались мнения о том, что Гершуни как руководитель террористической организации проявлял себя жалким дилетантом по сравнению с Азефом[529]529
Р.А.Городницкий. Три стиля руководства Боевой организацией партии социалистов-революционеров: Гершуни, Азеф, Савинков. // Индивидуальный политический террор в России. XIX – начало ХХ в., с. 54-55.
[Закрыть].
И вот только в декабре 1901 года (в критический момент для карьеры Зубатова) Гершуни встретился с человеком, который окончательно убедил его оставить прежнюю ерунду и следовать своему истинному призванию. Но не Бог послал к Гершуни этого человека, а Зубатов!
Новым знакомым Гершуни оказался Азеф.
Евгений Филиппович (Евно Фишелевич) Азеф был годом старше Гершуни; родился и вырос в семье мелкого лавочника, все заработанные средства тратившего на обучение своих детей. В 1874 году семья сумела выбраться за черту оседлости и обосноваться в Ростове-на-Дону. Там Евно Азеф закончил гимназию, но на продолжение образования денег не хватало. Азеф занялся комиссионной торговлей, а кроме того принимал участие в местных революционных кружках. В результате последнего ему стал угрожать арест, и Азеф скрылся за границу, прихватив с собой 800 рублей, принадлежавших одному мариупольскому купцу – громадную по тем временам сумму. По другой версии, деньги эти (или значительную их часть) взял у Азефа кто-то из товарищей-революционеров и не вернул; не имея возможности погасить растрату, Азеф и скрылся. В общем, почти по Гоголю: не то он шубу украл, не то у него шубу украли.
В 1892 году Азеф поступил в Политехнический институт в Карлсруэ. Весной 1893 года, оставшись без средств к существованию (что свидетельствует в пользу версии о его материальной стесненности при отъезде за границу; а может быть – в рулетку проиграл?), Азеф в письме в Департамент полиции предложил свои услуги как информатора о настроениях и намерениях многочисленной российской диаспоры в Европе, испросив при этом 50 рублей жалования в месяц – они вполне покрывали его тогдашние потребности. Соглашение состоялось.
После этого Азеф, параллельно с учебой, стал активно внедряться в эмигрантскую политическую жизнь, демонстрируя себя убежденным сторонником террора. На этой почве он пытался сблизиться с Бурцевым, но помешал арест последнего в Англии.
Женившись на революционерке Л.Г.Менкиной (по другим сведениям – Генкиной; при замужестве она приняла фамилию мужа), жившей в Дармштадте, Азеф перевелся в Дармштадтский Политехникум. Вскоре в молодой семье родился первый сын.
В самом начале 1899 года Азеф появился в России и уже очно познакомился с Ратаевым и Зубатовым. Завершив затем учебу в Германии и недолго там поработав, осенью того же года Азеф поступил на службу в электротехническую компанию в Москве. Интересно, что он не смог получить на это официального разрешения: имея высшее образование, он мог жить вне черты оседлости, но власти не признали его зарубежный диплом.
Сам Азеф немало возмущался таким отношением к себе. Тут возможен тонкий расчет Зубатова: с одной стороны, он держал агента в подвешенном, а, следовательно, в более зависимом положении (вспомним Бердяева, так же поступавшего с самим Зубатовым); с другой – спасал от ненужных подозрений в революционной среде, чутко реагирующей на всякое благоволение начальства. В конце концов, Азеф получил возможность и вполне полноценно работать по специальности (с соответствующим заработком), и выражать недовольство начальством и порядками – притом вполне искренне!
Судя по позднейшим воспоминаниям коллег-инженеров, Азеф, несмотря на небольшой стаж работы, оказался блестящим специалистом[530]530
Р.А.Городницкий. Боевая организация партии социалистов-революционеров в 1901-1911 гг. М., 1998, с. 169.
[Закрыть]. С собой он привез и хорошие рекомендации от революционеров зарубежных к революционерам московским. По линии Департамента полиции он поступил в прямое подчинение к Зубатову.
Очевидно, знакомство произвело на Зубатова соответствующее впечатление, потому что с самых первых шагов в Москве судьба Азефа-агента стала развиваться нестандартным путем. Во-первых, Азеф как сотрудник был скрыт Зубатовым от всех полицейских чинов, кроме Медникова, на одной из квартир которого и происходили конспиративные встречи Зубатова с Азефом. Почти никаких письменных следов от этих контактов, продолжавшихся около трех лет, не сохранилось. Во-вторых, Зубатов и Медников не жалели сил, знакомя Азефа с тонкостями своего искусства. В-третьих, Азеф, который после приезда в Москву получал уже от Департамента 100 рублей в месяц, а с 1900 года стал получать и 150 (плюс наградные к Рождеству и к Пасхе), практически никакой деятельностью как агент не занимался. Почти все, что он делал в этом направлении – это вращался в революционной среде и мягко и ненавязчиво завоевывал доверие и расположение руководителя «Союза социалистов-революционеров» А.А.Аргунова. С другими явными членами аргуновского «Союза» Азеф не стремился близко общаться: не в интересах Зубатова было подставлять своего суперагента под подозрения в связи с неминуемым разгромом организации, явно годами заботливо выращиваемой для последующей посадки.
