Текст книги "Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер"
Автор книги: Владимир Брюханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
Поначалу ему был положен незавидный оклад от Департамента полиции – 50 рублей в месяц,[200]200
Розенталь И.С. Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время. М., 1996. С. 54.
[Закрыть] как и начинающему Азефу.
Затем полицейские гонорары Малиновскому стремительно росли – в соответствии с бурно развивающейся его политической карьерой: «До 1 февраля 1913 г. Малиновскому платили 400 руб. в месяц, затем 500. Поездки оплачивались особо. /…/ Само собой, оплачивались и ресторанные счета».[201]201
Там же. С. 103.
[Закрыть] Все это – независимо от денежного содержания Малиновского от большевистской партии (чисто предположительно – порядка сотни рублей в месяц) и весьма значительного государственного жалованья, которое ему выплачивалось, как и всем депутатам Думы, в размере 350 рублей ежемесячно.[202]202
http: //www.novayagazeta.ru/data/2006/30/13.html.
[Закрыть]
В итоге получалось немногим меньше, чем зарабатывал Азеф в свои лучшие годы!
Карьера Малиновского обрушилась в мае 1914 года: по требованию российского заместителя министра внутренних дел В.Ф. Джунковского (1865–1938) Малиновского уволили из секретных сотрудников и вынудили сложить с себя полномочия думского депутата, затем он должен был эмигрировать.
На прощание Малиновскому дали обещание в Департаменте полиции хранить в секрете прошлое сотрудничество и выдали «выходное пособие» в размере шести тысяч рублей[203]203
Дело провокатора Малиновского. М., 1992. С. 18–19.
[Закрыть] – более 16 тысяч крон!
Джунковский же самолично распустил слух о том, что Малиновский был агентом полиции[204]204
Интервью об этом с М.В. Родзянко (председатель Российской Государственной Думы с 1911 года по февраль 1917) газете «Русская воля» (июнь 1917) нам известно по перепечатке в газете «Амурское эхо» (Благовещенск-на-Амуре) № 693, 5 (18) июля 1917 г.
[Закрыть] – это был сильнейший ход в политической интриге, не разгаданной до сего времени.
25 мая 1917 года Ленин признал, что долгое время (вероятно, до начала 1917 года) не верил в провокаторство Малиновского. Публикация сведений об этом агенте полиции, начиная с марта 1917 года, исчерпывающим образом исключила возможность сомнений на эту тему.[205]205
Правда № 68, 28 мая (10 июня) 1917 г.; «Правда» № 84, 17 (30) июня 1917 г.
[Закрыть]
Оставим теперь странный мир российских революционеров – самоотверженных борцов за народное счастье! – и вернемся к заурядным и незаурядным шпионам.
2. Маски сорваны!
2.1. От почтамта до отеля
Продолжим прерванное повествование Роуэна:
«Неподалеку от главного почтамта, на площади Фляйшмаркт, находилось небольшое отделение полиции. Ронге приказал проложить линию связи между окошечком по выдаче почты до востребования и этим полицейским участком. Почтовый чиновник, в случае если кто-нибудь спросит про эти письма, должен будет просто нажать на кнопку. Выдачу писем он был обязан затянуть по возможности подольше. В полицейском участке день и ночь дежурили два детектива, в обязанности которых входило сразу же бежать на почту и задержать получателя писем».[206]206
Роуэн Р.У. Указ. сочин. С. 383–384.
[Закрыть]
Детективы не должны были, конечно, дежурить день и ночь, поскольку Венский почтамт имел и в 1913 году, как и во всякие другие времена, вполне определенные дни и часы работы – отнюдь не круглосуточной.
Описанные ниже события как раз и происходили незадолго до закрытия Почтамта около 18 часов в субботу, 24 мая 1913 года: почтовая служащая, непосредственно передавшая корреспонденцию получателю, рассказывала об этом репортерам через несколько дней после происшедшего.[207]207
Markus G. Op. cit. S. 206.
[Закрыть]
Электрический звонок, проведенный в соседний полицейский участок, почти повсеместно фигурирует в повествованиях о Редле; упоминает о нем и Урбанский, но у него звонок был проведен всего лишь в соседнее помещение Почтамта, где и дежурили сыщики.[208]208
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 91.
[Закрыть]
Нет, однако, этого пресловутого звонка у Ронге, написавшего, как уже было процитировано, лишь о наблюдении за почтовым окошком для выдачи корреспонденции до востребования.
Роуэн продолжает:
«Минул март, затем апрель, однако письма никто не спрашивал. Но на восемьдесят третий день ожидания звонок, наконец, ожил. Это было в субботу, 24 мая, пополудни. Одного из детективов в этот момент в комнате не было, другой мыл руки. И все же через две минуты они бегом отправились в почтамт, пересекая переулок Постгассе.
Почтовый чиновник сказал, что они опоздали, так как получатель писем уже ушел, свернув налево».[209]209
Роуэн Р.У. Указ. сочин. С. 384.
[Закрыть]
А могло ли быть по-другому, если нужно было успеть среагировать, выскочить наружу, а затем уже среди людей, еще находившихся на Почтамте или уже вышедших оттуда, сразу правильно опознать лицо, только что получившее письмо-ловушку?
Ясно, что такое было невозможно даже и без того, чтобы одного сыщика в комнате не было, другой мыл руки или же, как рассказано у Цвейга, пил пиво!
И куда это налево? Как это мог проследить почтовый служащий, сидящий на своем рабочем месте? Сам, что ли, кинулся вдогонку за получателем?
Схватить получателя или начать следить за ним можно было лишь находясь непосредственно рядом – в зале для публики, куда выходят окошки для обслуживания посетителей, то есть тогда, когда преследуемый еще только получал письмо.
Так оно, на самом деле, и происходило – об этом и рассказывала репортерам упомянутая почтовая служащая, взволнованная столь непривычным интересом к ее собственной персоне.
Подошедший к окошку незнакомец протянул к ней лист бумаги, на котором было написано: «Никон Ницетас».
В соответствии с полученной инструкцией она постаралась привлечь к этому внимание окружающих:
– Никон Ницетас? – переспросила она громко.
Вопрос был вроде бы оправдан желанием правильно удостовериться в написании нетипичного для Австрии имени. Но, поскольку на бумажке все было ясно написано, то фактически никакого уточнения и не требовалось – и незнакомец ничего в ответ не сказал, явно не желая продолжать диалог. Ей оставалось приступить к поиску требуемой корреспонденции на соответствующих полочках «до востребования». Она занималась этим по возможности долго, но, в конце концов, протянула получателю найденные письма – артиклем в немецком тексте подчеркнуто множественное число! Клиент расписался на формуляре о получении – и покинул почтамт.[210]210
Markus G. Op. cit. S. 206–207.
[Закрыть]
Вот это и есть обещанное нами выше свидетельство о том, что в данный момент писем было по меньшей мере два!
Никаких сыщиков служащая, конечно, в тот момент не видела – и не должна была видеть, если они действовали строго профессионально!
Чем же объясняется явная задержка, проявленная ими? Это – очередная загадка «Дела Редля», на которую предстоит найти ответ.
Так или иначе, кто-то из сыщиков обязан был находиться непосредственно в зале для публики на Почтамте.
Всего их было трое – именно такое число сыщиков указывается в последующих свидетельствах. Наверняка они сменяли друг друга, дабы не мозолить глаза почтовым работникам, посторонней публике, а главное – потенциальному объекту преследования. Каждый из них изображал никуда не спешащего посетителя, разбирающегося с разнообразными почтовыми формулярами – такие нередко забредают на почту.
Упомянутая почтовая служащая сработала вполне удовлетворительно; сыщик, дежуривший в зале, зафиксировал объект наблюдения, наверняка видел и запомнил его и последовал за ним – иначе было бы невозможно заметить и зафиксировать отъезжающее такси!
Не исключено, что и звонок в полицейский участок, повторяемый с упорной назойливостью в большинстве публикаций о Редле, также имел место быть: двое свободных от непосредственной слежки участников операции вполне могли коротать время именно там.
В тексте у Урбанского, как упоминалось, все же более правдоподобно сообщено, что звонок был проведен в соседнее помещение Почтамта, где и находились сыщики.[211]211
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 91.
[Закрыть]
Если ничего не происходило, то один из них безо всякого звонка периодически выходил на рабочую позицию – в очередной раз сменить находившегося там. Звонок же, по сигналу сыщика, дежурившего в зале, или прямо по сигналу все той же почтовой служащей, ведающей корреспонденцией «до востребования», должен был нажать кто-то из ее коллег, работавших рядом с ней – или даже она сама.
Вот затем и могли происходить нелепые сцены с мытьем рук и даже выпиванием пива – дело-то происходило не пополудни, а уже прямо перед закрытием Почтамта и завершением дежурства!
Но такая халатность могла быть, повторяем, и вынужденной выдумкой борзописцев, пытавшихся объяснить необъяснимую растерянность сыщиков. Так или иначе, но вся эта «тройка» не успела или не сумела целиком сгруппироваться для последовавшего затем.
Затем же произошло то, к чему они оказались в ту минуту не готовы: преследуемого ожидало такси с работающим мотором, он вскочил в машину – и был таков![212]212
Ронге М. Указ. сочин. С. 72, сноска.
[Закрыть]
Далее рассказ Роуэна вновь приобретает определенные черты правдоподобия:
«На улице они заметили отъезжающее такси. Других автомашин даже вдали не было видно. В течение двадцати минут они не решались сдвинуться с места, как проштрафившиеся школьники, опасающиеся получить взбучку от своего учителя. По иронии судьбы эта растерянность их-то и выручила. Около них появилось такси – по всем признакам то же самое, которым воспользовался получатель писем. Подойдя к водителю, они спросили, куда это он отвез «своего друга» – человека, который сел в его автомашину минут двадцать назад.
– В кафе «Кайзерхоф», – ответил тот.
– Мы тоже поедем туда, – обрадованно произнес один из детективов».[213]213
Роуэн Р.У. Указ. сочин. С. 384.
[Закрыть]
Здесь, очевидно, просто ошибка перевода: водитель такси возил, конечно, не «своих друзей». А вот посторонним прохожим, не желающим признаваться в том, что они – сыщики, вполне удобно было спросить в данном случае у водителя, куда он отвез их друга.
«Во время поездки они тщательно осмотрели сиденья и пол автомашины, но, кроме небольшого чехольчика из замши от перочинного ножа, ничего не нашли. В это время дня в кафе было почти совсем пусто. Вне всякого сомнения, мужчина пересел тут на другую машину для подстраховки. Неподалеку они увидели стоянку такси. Там детективы узнали, что примерно полчаса назад некий господин уехал оттуда в гостиницу «Кломзер»».[214]214
Там же.
[Закрыть]
Маршрут преследуемого, включающий смену двух такси и потерю чехольчика от ножика в первом из них, подтверждает и Урбанский. У него лицом, указавшим сыщикам на гостиницу «Кломзер», назван один из шоферов такси на стоянке у кафе «Кайзерхоф», якобы случайно услышавший адрес, названный пассажиром, садившимся в другую машину.[215]215
Ронге М. Указ. сочин. С. 72, сноска.
[Закрыть] Можно ли поверить в такую небрежную неосторожность разведчика-полковника?
Гораздо проще, но тоже не слишком правдоподобно, то же самое изложил Николаи, писавший, напоминаем, раньше почти всех остальных (кроме Конрада), но не бывший в 1913 году непосредственным участником происходившего в Вене (используем в этот раз опубликованный русский перевод): «Поступившее по этому же адресу письмо было однажды вечером получено мужчиной, личность которого, вследствие неблагоприятного стечения обстоятельств, тотчас же установить не удалось. Он уехал в автомобиле, и наблюдавший уголовный чиновник смог установить лишь номер этого автомобиля. Он последовал за ним в другом автомобиле, но нагнал его лишь тогда, когда седок уже вышел».[216]216
Николаи В. Указ. сочин. С. 39.
[Закрыть]
Отметим на будущее, что с момента получения писем и до расписанного ниже появления сыщиков в гостинице «Кломзер» прошло никак не менее часа.
Все это время поведение Редля никак не контролировалось разыскивавшими его агентами, а ведь где-то и что-то он в это время делал: вполне возможно, например, что с кем-то встречался и о чем-то договаривался.
Если исходить из прямого маршрута Редля (Глвпочтамт – «Кайзерхоф» – «Кломзер»), то его собственные переезды в различных автомашинах едва ли заняли в сумме более четверти часа. Но если маршрут был иным, то за этот приблизительно час он мог исколесить пол-Вены: ведь водитель предположительно второго такси, перевозившего Редля из «Кайзерхофа» в «Кломзер», не был ни разыскан, ни допрошен – или, наоборот, допрошен, но сообщил нечто, совершенно не соответствующее окончательно принятой и обнародованной версии.
Во всяком случае, не опубликовано никаких сведений, полученных, возможно, от этого шофера.
Ронге пишет о событиях этого же дня: «Было установлено, что Редль приехал из Праги в Вену на автомобиле».[217]217
Ронге М. Указ. сочин. С. 73.
[Закрыть] Позднейшие комментаторы «Дела Редля» дружно писали о том, что Редль имел собственный автомобиль (тогда это было довольно вызывающей роскошью для полковника, обеспеченного лишь государственным окладом) и повсюду разъезжал со своим шофером.[218]218
Markus G. Op. cit. S. 210–211.
[Закрыть]
Урбанский вносит уточнение в эти сведения: оказывается, что машина, на которой Редль разъезжал в те дни, не была еще им куплена, а была предоставлена Редлю для пробного использования одной из фирм, торгующих автомобилями, – в расчете на то, что Редль затем решится на покупку.[219]219
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 97.
[Закрыть]
В любом варианте подтверждается, что вечером в пятницу 23 мая Редль выехал на этой машине из Праги в Вену.[220]220
Markus G. Op. cit. S. 211.
[Закрыть] Думается, однако, что эта поездка подчеркивает пижонство новоявленного автомобилиста Редля. Путь от Праги до Вены по современным дорогам достигает 310 километров; тогда было больше, а главное было в том, что в 1913 году по дорогам во множестве селений безмятежно прогуливались дети и собаки, куры и гуси, овцы и коровы. Приятного в таком путешествии было немного. Собственная машина помогла, конечно, Редлю при бегстве от Почтамта, но вслед за тем превратилась для него в очевидную обузу; об этом позднее.
Резонно было бы предположить, что Редль, принявший меры предосторожности, дабы не попасть под наблюдение и не быть задержанным при получении писем, решил воспользоваться совершенно посторонним такси, чтобы быстро отъехать от Почтамта, затем где-то неподалеку от места, заранее условленного с собственным шофером, покинуть это такси, принять дальнейшие меры предосторожности (например, войти в один вход в кафе – выйти в другой, пройти проходным двором на следующую улицу или сделать что-то иное в таком же роде), гарантированно оторваться от слежки (ведь других-то машин за первым такси не последовало, что, конечно, Редль был обязан проверять!) и, не привлекая ничьего внимания, оказаться в итоге в салоне собственного автомобиля. Даже его шофер мог ничего не знать при этом, чем же занимался его шеф до посадки в машину.
Такая гипотеза вполне объясняет отсутствие результатов допросов второго водителя такси – такого водителя просто не существовало!
Зато возникают две следующие загадки.
Первая: куда же подевался позднее собственный шофер Редля вместе с машиной?
Ведь ни о шофере, ни о машине больше нет никаких упоминаний. Редль затем перемещался по Вене пешком, а вечером накануне смерти просил помощи для отъезда в Прагу (об этом будет рассказано), что выглядит весьма странным при наличии у него машины! Не мог же он, например, в столь критический момент, 24 мая, отправить машину назад в фирму, временно ее ему предоставившую! А может быть и мог?..
Вторая: как же детективы разыскали Редля в отеле «Кломзер», если при описанном ходе событий они никак не могли этого сделать? Ведь легендарные персонажи, якобы сообщившие сыщикам не только о втором такси, но и о цели его следования, лишены малейшего правдоподобия! И, однако, сыщики прямо направились от «Кайзерхофа» к «Кломзеру»!
Отметим также и то, что действия самих детективов – с момента получения писем таинственным незнакомцем и вплоть до нижеследующего эксперимента с чехольчиком от ножичка – также ничем и никак не документированы, кроме якобы их собственных рассказов.
Далее, согласно Роуэну, сыщики «отправились в гостиницу [ «Кломзер»] и спросили портье, не приезжал ли кто-либо за последние полчаса на такси. Таких оказалось несколько человек – постояльцы номеров четвертого, одиннадцатого, двадцать первого и первого (в номере первом остановился полковник Редль).
Один из детективов передал портье кожаный чехольчик от карманного ножичка и попросил его любезно спросить этих людей, не потерял ли его кто-нибудь из них. /…/
Вскоре элегантный господин в хорошо сшитом костюме спустился по лестнице и передал портье свои ключи. Это был постоялец из номера первого.
– Простите, – обратился к нему портье, – не потерял ли господин полковник этот чехольчик? – и он протянул ему серый кожаный чехольчик от карманного ножичка.
– Что? Ах да. Конечно, это мой. Спасибо.
Однако тут же задумался. Где он в последний раз пользовался этим самым ножичком? И вспомнил: в первом такси, когда доставал из конвертов деньги. Он бросил испытующий взгляд на портье, который вешал на гвоздик ключи (неподалеку был лишь мужчина, увлекшийся чтением газеты). Редль сунул чехольчик в карман и пошел к двери.
Детектив, читавший газету, подбежал к телефонной будке и набрал номер 123408 – секретный номер государственной полиции в Вене. Несколько сбивчиво он доложил о событиях, произошедших за последний час. Залежавшиеся письма получены, их получатель воспользовался двумя такси, чтобы отвлечь возможное наблюдение, но по неосторожности оставил в одном из них чехольчик от перочинного ножичка. Этот чехольчик оказался собственностью Альфреда Редля – в чем он признался в присутствии свидетелей. А этот Редль – не кто иной, как известный полковник Редль, начальник штаба 8-го армейского корпуса, дислоцирующегося в Праге.
Можно представить себе, какое впечатление произвело это известие на сотрудников австрийской секретной службы. Их бывший начальник и учитель, на которого они старались быть похожими!».[221]221
Роуэн Р.У. Указ. сочин. С. 384–386.
[Закрыть]
Бывший ученик Редля, майор Максимилиан Ронге, и оказался, как мы уже знаем, во главе охоты на своего бывшего учителя. Сам он постарался несколько отстраниться от непосредственного руководства операцией, проводимой против его бывшего шефа: формально ее возглавил начальник Венской полиции Эдмунд фон Гайер.
Тут должны были играть роль и другие, более прозаические моменты: у контрразведки постоянно не хватало ни людей, ни средств – на это сильно жаловался Ронге. Он же и отметил:
«Светлым моментом были хорошие отношения с полицейским управлением г[орода] Вены. Начальник этого управления содействовал совместной работе толково и предупредительно.
Если бы все гражданские учреждения относились хотя бы приблизительно так к генштабу, как полицейское управление г. Вены, то в монархии дела обстояли бы совсем по-иному и многого можно было бы избежать. Не было даже малейших расхождений, все обдумывалось совместно и также совместно проводилось в жизнь. Все клеилось, и обе стороны радовались успехам.
Не менее сердечными были мои отношения с венским прокурорским надзором, а также и с теми чиновниками венского высшего судебного трибунала по уголовным делам, с которыми я входил в соприкосновение как военный эксперт».[222]222
Ронге М. Указ. сочин. С. 25.
[Закрыть]
Так уж почему-то сложилось, что Венское полицейское управление оказалось как бы полноценным филиалом военной разведки и контрразведки, что получалось далеко не в каждой стране.
Например тот же Батюшин, возглавлявший русскую разведку и контрразведку в Варшаве, сожалел: «Постоянной головной болью для руководителя являлось все, связанное с установлением правильных служебных отношений с сотрудниками пограничных и таможенных служб и особенно – с жандармскими и полицейскими чинами».[223]223
Батюшин Н.С. Указ. сочин.
[Закрыть]
Позднее дошло до того, что в мае 1914 года, незадолго до начала войны, Ронге предложил даже всю контрразведывательную деятельность возложить на Венское полицейское управление.
Можно предполагать, что Ронге и сам собирался тогда перейти в полицию, дабы выйти из-под давления армейского начальства, с запозданием возмутившегося «Делом Редля» – к этому нам предстоит возвращаться. Но эта хитроумная реорганизация также встретила противодействие высшего руководства – и не состоялась.[224]224
Ронге М. Указ. сочин. С. 78.
[Закрыть]
Однако Редль, бывший предшественником Ронге, также должен был иметь отличные отношения и с полицией, и с прокуратурой; последнее мы наглядно продемонстрируем.
Это обстоятельство и должно было затруднить планирование операции по аресту Редля – ее необходимо было до последнего момента сохранять в глубокой тайне: Редль, обладавший несомненным авторитетом и в аппарате контрразведки, и у венской полиции, мог получить неожиданную поддержку у кого-либо из уважающих его и симпатизирующих ему людей. Так оно, по существу, и получилось!
Учитывая все эти противоречивые обстоятельства, можно заключить, что сыщики, дежурившие на Почтамте 24 мая, не знали, кого им предстоит арестовывать. И вот в тот момент, когда им надлежало перейти к решительным действиям, кто-то из них, почти наверняка, и обнаружил, что непосредственным объектом является не кто-нибудь, а сам полковник Редль, еще полгода назад царивший над венской полицией и бывший для нее непререкаемым авторитетом! – ведь начальство, как известно, нужно знать в лицо!
Естественно, что сыщики растерялись, чем дополнительно и объясняется все происшедшее у Венского почтамта!
Преследуемый был безнадежно упущен!
Сыщикам не оставалось ничего иного, как лихорадочно совещаться между собой о том, что же теперь предпринимать: ведь приказ есть приказ!
На их счастье – и в этом все, писавшие о «Деле Редля», не ошибаются! – на площадь у Почтамта вернулось такси, увезшее преследуемого.
Преследование продолжилось, но окончательно зашло в тупик у кафе «Кайзерхоф».
Теперь сущикам оставалось лишь звонить по телефону и каяться перед начальством. Можно вообразить, какой нагоняй они получили!
Ронге так писал о событиях этого дня:
«25 мая[225]225
Выделено нами.
[Закрыть]поздно вечером я пошел домой обедать. Не успел я войти в квартиру, как раздался звонок по телефону. Статский советник Гайер телефонировал мне: «Пожалуйста, придите ко мне в бюро. Случилось что-то ужасное». Я бросился в первый попавшийся вагон трамвая.[226]226
Советуем читателям в аналогичной ситуации первоначально интересоваться номером попавшегося трамвая!
[Закрыть]
Оказалось, что к концу дня письма были взяты с почты господином в штатском. Три сыщика последовали за ним»[227]227
Ронге М. Указ. сочин. С. 72.
[Закрыть] – далее у Ронге все то же бегство преследуемого на такси и возвращение последнего назад. Но, согласно Ронге, в такси обнаружился не только утерянный футлярчик, но и таксист будто бы заявил, что отвез пассажира прямиком в «Кломзер»: этим враньем Ронге заменил истинный ход событий, при котором лишь он один и знал в тот момент, где теперь следовало искать Редля.
Заметим, что Ронге в общем избегал сообщать сведения, которые могли быть опровергнуты другими конкретными свидетелями, хотя изредка он и ловится на подобном. Не исключено, что и описанное удивление Гайера не придумано Ронге – и Гайер также не был в курсе того, против кого проводится операция. Но тогда и сыщики, потерявшие след Редля, могли его вновь отыскать, лишь получив соответствующие указания от Гайера, который, в свою очередь, мог выдать эти указания только после выяснения отношений с Ронге.
Последний же, уже давно прекрасно понимая, за кем он конкретно охотится, и должен был знать то, что Редля следует искать в «Кломзере»: ведь если прислуга в этом отеле прекрасно знала Редля в лицо и знала его должность в Праге, то Редль уже был постоянным клиентом данного отеля при приездах в столицу после осени 1912 года. Ронге же был обязан выяснить это обстоятельство еще накануне прибытия Редля в Вену.
Но если все так и происходило, то это означает, что сыщики, преследующие Редля, могли объявиться в отеле «Кломзер» лишь существенно позже, чем через час после получения писем на Почтамте – только тогда, когда Ронге и Гайер выяснили отношения между собой и направили затем сыщиков по верному следу.
Далее у Ронге – аналогичное описание сцены опознания: «Сыщики отправились в гостиницу, где один из них спросил портье, кто из постояльцев приехал недавно на такси.
«Начальник штаба пражского корпуса, полковник Редль» – ответил портье.
Сыщик уже подумал, что портье неправильно показал, как вдруг этот самый постоялец, которого он преследовал с самой почты, стал спускаться с лестницы. Сыщик быстро подошел к нему и спросил:
«Не вы ли, г[осподин]н полковник, потеряли этот футляр?»
Редль ответил, что он, и все сомнения рассеялись. В то время как два сыщика последовали за вышедшим полковником, третий поспешил со своим сообщением к статскому советнику Гайеру.
Услышав сообщение, что многолетний член нашего разведывательного бюро, военный эксперт на многочисленных шпионских процессах, разоблачен как предатель, я окаменел».[228]228
Там же. С. 72–73.
[Закрыть]
Последнюю фразу мы уже цитировали и постарались показать, что окаменение это, вполне понятное по смыслу и сути, должно было произойти существенно раньше – когда на Венском почтамте и был задержан первый получатель шпионских писем, выдавший затем Редля в своих последующих показаниях!
Ошибка Ронге в дате, которую мы выделили в начале данного фрагмента его текста, значительно серьезнее, чем упомянутые ошибки в годах, допущенные Николаи и Урбанским – там это было лишь нелепым проявлением слабости памяти, хотя вовсе и не случайно то, что память у разных свидетелей регулярно давала сбои при воспоминаниях об этой истории!
Отметим также и то, что эту ошибку Ронге разделяет с ним же и Урбанский: согласно его тексту события на Почтамте происходили не только в 1912 году (на эту погрешность мы уже не в первый раз обращаем внимание!), но и датой у него тоже указано 25 мая.[229]229
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 91.
[Закрыть]25 мая 1913 года указано также еще одним непосредственным участником тех событий – о нем существенно ниже.
Эта общая ошибка нескольких очевидцев тоже может, конечно, в принципе объясняться общей лихорадкой памяти у всех участников этого грязного дела. Однако она имеет дополнительную очень серьезную смысловую нагрузку.
Согласно общепринятой легенде о Редле, на все последующие события от момента его разоблачения предъявлением футлярчика и до самоубийства ушли совсем немногие часы. На самом же деле, если разбираться в продолжительности каждого из эпизодов и в их смысловой последовательности (как мы это делали до сих пор и намерены так же продолжать), то на них должно было затратиться гораздо дольшее время – в сумме, примерно, на целые сутки больше.
Эти лишние сутки совершенно уничтожают достоверность легенды. Например человек, приложивший себе пистолет ко лбу, едва ли будет раздумывать целые сутки, прежде чем нажать на спуск!
Поэтому всем свидетелям, причастным и к началу, и к завершению операции (а их оказалось очень немного!), позднее приходилось врать в ту или другую сторону: либо сдвигать смерть Редля на сутки раньше, чем это в действительности произошло, либо отодвигать начало операции на сутки позднее.
Ронге, Урбанский и не названный нами пока третий свидетель избрали вторую из этих возможностей. Но события, рассказанные ими, не могли происходить 25 мая 1913 года просто потому, что этот день пришелся на воскресенье, а по воскресеньям Почтамт был закрыт.
Указанная ими дата противоречит и всем прочим сведениям, опубликованным прессой в течение недели, последовавшей за 26 мая 1913 года: репортеры, бросившиеся тогда на поиски подробностей, не могли поголовно врать или немедленно утрачивать память о самых свежих событиях!
Поэтому мы здесь должны верить не непосредственным участникам этого дела Ронге, Урбанскому и еще одному, пока не названному, а Кишу, Роуэну и всем прочим: сведения последних опираются на весь вал публикаций прессы в мае 1913 года.
Вернемся теперь к эпизоду с чехольчиком от ножичка, произведшему столь неизгладимое впечатление не только на публику и на многочисленных писателей и журналистов, но и на высококлассных мастеров разведки и контрразведки.
Сначала мы процитируем впечатления этих экспертов и постараемся дать объективные оценки их авторам.
