Текст книги "Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер"
Автор книги: Владимир Брюханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Так или иначе, но Киш совершенно правильно расценил подсунутые ему сведения: «ведь русские документы, фотографии и планы, комиссия офицеров, произведшая обыск в его доме буквально через несколько часов после его смерти, говорили о другом – о шпионаже и предательстве!
Капитан команды, он же репортер, вышел на след сенсационной тайны, но сделать о ней сообщение даже в своей газете не мог. Уже тогда, в 1913 году, цензура в Богемии была настолько свирепа, что какие-либо подробности о «деле Редля» означали бы появление в редакции полиции, запрет газеты, а возможно и тюрьму целому ряду журналистов. Однако чешское и немецкое население Богемии уже научилось «читать между строк». Дабы намекнуть, что Редль был шпионом и предателем своей родины, во вторник, 27 мая, в газете была помещена редакционная статья, в которой говорилось:
«Высокими инстанциями нам поручено развеять слухи, распространявшиеся в обществе, в особенности в военных кругах, о начальнике штаба пражского корпуса полковнике А. Редле, который, как сообщалось, совершил в воскресенье утром в Вене самоубийство. В слухах утверждается, что причиной этого, возможно, послужило предательство и передача им военных секретов иностранному государству, скорее всего России. Нам, однако, достоверно известно, что обыск, произведенный в его доме комиссией офицеров, преследовал совершенно иные цели».
Капитан футбольной команды был также пражским корреспондентом одной из берлинских газет[378]378
«Берлинер тагеблатт».
[Закрыть]. Так что 28 мая вся Европа читала его изложение о самоубийстве и предательстве Редля. Австрийские офицеры, мнением которых интересовались, пытались отрицать шпионскую деятельность Редля, но им не очень-то верили. И только после окончания Первой мировой войны был установлен гигантский размах десятилетнего предательства этого штабного офицера и те последствия, которое оно имело».[379]379
Роуэн Р.У. Указ. сочин. С. 393–394.
[Закрыть]
Обратим теперь внимание на истолкование некоторых подробностей, на которые не обратили должного внимания наши предшественники.
Во-первых – участие в обыске генерала Гизля.
Мы уже писали, что Конрад, Урбанский и Ронге не располагали должными полномочиями, позволяющими им официально арестовывать и допрашивать Редля. Тем более не имели они никаких полномочий и на проведение обыска в его фактически служебной квартире в Праге. Поэтому они обязаны были обратиться прямо к Гизлю. Какими аргументами они оперировали – нам не известно, но Гизль уважил их просьбу, сам, однако, приняв участие в обыске.
Забегая вперед, мы можем предположить, что Гизль при этом исходил из интересов не лихих расследователей, а своего отсутствующего подчиненного и даже своих собственных: позднее никакие пожелания, исходившие от этой же группы венских военных, ни малейшего удовлетворения в Праге не получали.[380]380
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 95.
[Закрыть]
В данном же случае Гизль пошел на строгое выполнение мер, предписываемых для подобных ситуаций: помимо его личного участия при обыске присутствовал и кто-то из руководства военно-судебного ведомства в Праге – это упоминается Урбанским.[381]381
Ebenda.
[Закрыть]
Во-вторых, участие слесаря Вагнера имеет гораздо большее значение, чем принято считать.
Поездка Хёфера, Урбанского и Ворличека в Прагу пришлась на воскресенье 25 мая – в этом нет никаких сомнений: и футбольные матчи любительских (других тогда в Праге не было) футбольных команд должны были проводиться по воскресеньям, а не в будни. Понятно, поэтому, что хотя генерала Гизля и кого-то из судебного ведомства отыскать в этот выходной день удалось, но по вполне уважительным причинам отсутствовал на рабочем месте комендант штабного здания, в котором размещалась квартира Редля. Этот комендант (или какой-то другой соответствующий чин) наверняка был обязан иметь дополнительные комплекты ключей от всех дверей здания – на случай подобной и всяких прочих чрезвычайных ситуаций. Но коменданта не оказалось – и пришлось приглашать слесаря, чтобы вскрывать дверные замки.
Но другие-то комплекты ключей физически существовали – тем более ключи от внутренних помещений и предметов мебели непосредственно в квартире Редля, которые также пришлось вскрывать!
Понятно, что один такой комплект должен был постоянно находиться у Редля – и пребывать в данный момент в его багаже в отеле «Кломзер» в Вене. Второй комплект (может быть не полный – если полковник доверял своему денщику не все свои запиравшиеся ящики!) должен был находиться у Йозефа Сладека.
Факт тот, что этих-то ключей у Урбанского и его спутников не оказалось!
Здесь, опять же, возможны два варианта.
Первый: Урбанский и прочие проявили вопиющую халатность, не озаботившись прихватить с собой эти ключи из Вены; тогда это – показатель фантастического их дилетантизма, возможность чего мы должны решительно исключить!
Можно, конечно, предположить и их коварный замысел: ключи-то у них имелись, но их задачей была организация последующего скандала – поэтому-то они и прибегли к помощи слесаря. Но это выглядит глуповато: и комендант штабного здания мог оказаться на месте, и сам Вагнер без дальнейшего участия Киша не мог бы организовать нужного скандала, если бы в качестве цели преследовался именно таковой. Подобная хитроумная расчетливость превышает реальные возможности Урбанского и прочих.
Поэтому естественнее выглядит второй вариант: когда Урбанский и остальные выезжали из Вены, то ключи от квартиры Редля были им заведомо недоступны!
Это означает, что Редль был еще жив, а Сладек находился неизвестно где!
Теперь становится понятна и срочность броска в Прагу: Редль оставался жив – и требовалось немедленно обзавестись доказательствами его вины, потому что кончать самоубийством Редль, оказывается, вовсе не собирался!
Последнее, как нами уже подчеркивалось, четко соответствовало и намерениям Редля проследовать в Прагу, высказанным им в беседе с Поллаком.
Если это было естественным желанием Редля до визита к нему в «Кломзер» Урбанского, Ронге и прочей гоп-компании, то почему это должно было стать неестественным после того?
Ниже мы постараемся утвердить, что и беседа Редля с Поллаком также происходила после визита четверки офицеров в гостиничный номер Редля!
Так или иначе, но Редль не собирался уклоняться от ответственности; он хотел лишь предстать пред судом своего непосредственного начальника, притом находившегося в курсе их общих дел. Поведение же публики, нагло заявившейся в его номер без каких-либо официальных полномочий, тем более убеждало Редля в том, где именно ему надлежит искать взаимопонимания и защиты.
Теперь становятся понятными мотивы дальнейшего поведения всех действующих лиц: в ночь на воскресенье 25 мая Редль отвязывается от визита назойливых гостей, совершенно не понимающих того, в какую историю все они угодили. Он требует у них пистолет, они охотно его ему предоставляют – это, как они посчитали, разрешило бы все их проблемы.
Совсем не обязательно при этом, что у Редля отсутствовало собственное оружие – ему ведь постоянно приходилось иметь дело с лихими людьми! Тем более такая вооруженность соответствовала и протяженному междугороднему пробегу в автомобиле по самым различным местностям. Но извлекать свой пистолет при присутствующих – это могло вызвать опасную напряженность и спровоцировать несчастный случай, а вот потребовать оружия у них – это было явной демонстрацией собственного поражения и капитуляции!
А в результате за запертой дверью гостиничного номера оказался решительный разведчик-профессионал, заведомо обладающий заряженным оружием! Попробуйте-ка сунуться теперь к нему без спроса – он в своем собственном праве и церемониться не будет: мигом получите пулю в лоб!
Можно представить себе, насколько оскорбленными почувствовали себя обманутые офицеры, заявлявшиеся к Редлю в отель! И это существенно добавило им прыти, проявленной вслед за тем!
А в дураках в итоге оказался сам Редль, проигравший и свою жизнь, и репутацию в общественном мнении почти на целый век – до наших с вами сегодняшних расследований его судьбы. Он явно недооценил возможностей оскорбленных противников немедленно воспользоваться его издевательским советом и обыскать его пражскую квартиру. Недооценил он, повторяем, и последующей их готовности лишить его жизни!
Вот тут-то они и заказали спецпоезд (это-то оказалось вполне доступно генералу Конраду!) и срочно помчались в Прагу: вся их надежда оставалась на то, что Редль хоть в этом не пошел на жесточайшую шутку – и в его квартире действительно отыщется какой-нибудь компромат!
И компромат нашелся!
Вернемся теперь к Сладеку – другому обладателю вожделенного комплекта ключей.
Где же он находился?
Когда в пятницу 23 мая вечером (или, самое позднее, рано утром в субботу 24 мая) Редль с шофером выехали из Праги в Вену, то Сладек заведомо оставался в Праге. Потом он исчез оттуда – и гарантированно обнаружился в Вене уже после смерти Редля: попытался, как упоминал Роуэн, качать права перед Гайером!
Смеем предположить, что все это время комплект ключей от пражской квартиры был в кармане (или в багаже) у Сладека. Но эти ключи никого уже не интересовали, когда Сладек, наконец, публично объявился в Вене: к тому времени в Праге уже были взломаны замки и произведен обыск.
Под утро в воскресенье, когда Урбанский и прочие выезжали из Вены в Прагу, Сладека там, в Вене, еще не было – или у отъезжавших не было власти отобрать у него ключи; последнее тоже было в принципе возможно. Не оказалось Сладека и в Праге, куда добрались Урбанский и прочие.
Киш, описывающий события воскресенья 25 мая в Праге, также должен был призадуматься о причинах отсутствия там Сладека с ключами. Но такие проблемы решались Кишем с налета: он просто придумал, что днем в субботу 24 мая Сладек прибыл из Праги в Вену на поезде.[382]382
Kisch E. Op. cit. S. 26.
[Закрыть] Версия негодная: тогда бы Урбанский мог отобрать у Сладека ключи в Вене, прежде чем выезжать в Прагу. Но так не случилось, как не случилось и того, что и ключи Редля вовремя достались Урбанскому. А ведь по версии Киша, которую он разделял со множеством журналистов, пред отъездом Урбанского в Прагу Редль был уже мертв, а Сладек присутствовал в Вене – и ключи их обоих были бы при этом вполне доступны Урбанскому.
Кишу не бросилась в глаза и другая нелепость высказанной им версии: почему же Редль не взял Сладека с собой в машине, выезжая из Праги в Вену? Лишнего места там, что ли, не оказалось?
Завершать же описание убийства Редля мы будем позднее.
Вернемся сейчас к тому, что же дал обыск в Праге.
Роуэн умолчал о важнейшей части легенды о Редле – о его гомосексуализме, который вроде бы впервые открылся сразу после его смерти.
О гомосексуализме Редля широко писалось в публикациях сразу в 1913 году. Позднее, в 1920-х годах – тем более: в Европе это было эпохой всеобщего падения нравов, вызванного тяготами военных и послевоенных бедствий и многолетним отрывом миллионов людей от нормального семейного быта. Потом, уже в тридцатые годы, все эти проблемы отчасти заглохли и нивелировались, чтобы еще позднее смениться новыми бедствиями и полнейшим моральным одичанием.
Соединенные Штаты были захвачены этими процессами в гораздо меньшей мере – и в меньшей степени пережили тогда падение прежней пуританской нравственности. Так что вполне естественно, что в публикации Роуэна, ориентированной на массовый читательский успех прежде всего в Америке тридцатых годов, эта проблематика не получила исчерпывающего отражения.
Это вынуждает нас обратиться для освещения данного аспекта к другим вариантам изложения легенды о Редле.
Результатом обыска в Праге стало выявление не только якобы шпионских материалов, которые и шпионскими-то, скорее всего, вовсе не были: вполне естественно обнаружить массу российских документов и материалов среди служебных бумаг офицера, годами возглавлявшего разведывательную и контрразведывательную деятельность против России; было бы чудом, если бы их у него не оказалось!
Главное же, что обнаружилось в доме Редля – это масса порнографических фотоматериалов, воспроизводящих сексуальные сцены между гомосексуалистами. Их выявлением и занялся прежде всего Урбанский.
В официальном отчете генерала Хёфера об этом обыске, который мы уже упоминали, подчеркивается, что Урбанский вовсе не интересовался расследованием вроде бы крупнейшего в истории габсбургской империи случая шпионажа – гораздо больше его интересовали именно порнографические картинки и другие доказательства гомосексуализма хозяина квартиры.[383]383
Hцhne H. Op. cit. S. 109.
[Закрыть]
Можно представить себе, насколько шокирован оказался генерал Гизль! А может быть – и нисколько не шокирован!
Во всяком случае позднее он твердо защищал интересы своего погибшего начальника штаба!
Некоторые из изображенных на фотографиях персонально идентифицировались – и скандальную сторону этих разоблачений нам еще предстоит подробно рассматривать.
Кроме того, обнаруженные личные бумаги и письма Редля, вовсе не предназначенные ни для публики, ни для использования в каких-либо шпионских целях, также подтверждали гомосексуальность полковника, о которой его сослуживцы якобы даже не подозревали: «Опытный разведчик сумел хорошо скрыть свои «ненормальные» наклонности. Урбански, в то время шеф Эвиденцбюро, подтверждает, со своей стороны, что экстравагантность Редля была неизвестной коллегам, и его как раз считали бабником».[384]384
Петё А. Указ. сочин.
[Закрыть]
Редль был холостяком, но было хорошо известно, что он содержал дорогих любовниц[385]385
Markus G. Op. cit. S. 191.
[Закрыть] – тогда это не представляло собой чего-то необычного.
Урбанский пишет, что не нашлось ни одного свидетеля, который подозревал бы Редля в гомосексуализме еще до того, как разразился скандал с его разоблачением.[386]386
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 97.
[Закрыть] Поправим Урбанского: кроме тех, кто сами непосредственно участвовали в этом роде занятий Редля!
Поскольку гомосексуальность Редля после его смерти получила вполне исчерпывающие подтверждения, то стало ясно, что прижизненное демонстративное поведение Редля диктовалось очевидной целью замаскировать его ненормальные наклонности, в чем он вроде бы и преуспел.[387]387
Markus G. Op. cit. S. 181.
[Закрыть] Позднее стало считаться, что его связи с женщинами носили чисто декоративный характер, и все это делалось исключительно для отвода глаз.[388]388
Ebenda. S. 191.
[Закрыть] Мы же со своей стороны допускаем, что Редль вполне мог быть бисексуалом: его личные письма, к которым нам еще предстоит обращаться, свидетельствуют о вполне определенном опыте общения с женщинами – иного и трудно было бы ожидать от опытнейшего разведчика и контрразведчика.
Тем не менее, эти-то ненормальные наклонности и позволили сразу сконструировать рациональное объяснение причин падения Редля.
Вот как об этом написал Ронге:
«Возник вопрос: нужно ли скрывать истинные причины этого убийства[389]389
Выделено нами.
[Закрыть] и выставить в виде единственной причины гомосексуальность, которая тоже выплыла наружу?»[390]390
Ронге М. Указ. сочин. С. 74.
[Закрыть]
Заметим, что приведенная фраза – классическая фрейдистская описка-оговорка, означающая бессознательное признание в совершенном преступлении!
Ответом на заданный вопрос явилось заявление Конрада фон Хётцендорфа, о котором мы заранее упомянули выше, «высказанное им в краткой докладной записке в военную канцелярию императора, написанной 26 мая 1913 года: «В соответствии со служебным регламентом, часть первая, сообщаю вам, что проведенное непосредственно после смерти полковника Альфреда Редля, начальника штаба VIII корпуса расследование, показало с полной достоверностью следующие причины его самоубийства: 1) гомосексуальные связи, которые привели к финансовым затруднениям и 2) продал агентам иностранной державы служебные документы секретного характера» (Документы Военного архива Вены).
Самое вероятное и простое объяснение мотивов: Редлю нужно было много денег, и русские их ему предложили».[391]391
Петё А. Указ. сочин.
[Закрыть]
Вот это и было тем победным результатом, с которым Урбанский и выехал из Праги назад!
3.5. Гибель Редля: реконструкция событий
Вернемся к вечеру субботы 24 мая 1913 года. Тогда и только тогда могло состояться совещание «тройки»: Конрада, Урбанского и Ронге, якобы принявшей в тот момент решение о лишении Редля жизни. 25 мая этого совещания происходить не могло, потому что Урбанский заведомо находился в Праге.
Решение принималось на основании утверждений Ронге о шпионаже и гомосексуализме Редля; о последнем он мог узнать (и действительно, как мы покажем, узнал) от арестованного сообщника Редля – Берана, названного нами по имени.
Кроме протоколов допроса Берана, которые, возможно, были предъявлены майором, все остальное оставалось на голословном уровне. За кадром остаются пока собственные мотивы Конрада и Урбанского, проглотивших обвинения, выдвинутые майором Ронге.
Немедленно должен был состояться визит офицеров к Редлю, как только были решены минимально обязательные формальные проблемы: нашли и прихватили Ворличека вместо отсутствовавшего Кунца.
Редль, как мы полагаем, просто не мог успеть встретиться в тот же вечер с Поллаком – да и не имел особых поводов для такой встречи. Телефонный разговор, в котором Гайер официально пригласил Редля к себе в кабинет на следующее утро, исключает возможность того, что это было утро воскресенья, а следовательно, застолье Редля с Поллаком происходило не в субботу.
Визит четверки офицеров (Хёфер, Урбанский, Ронге, Ворличек) в «Кломзер» поздним вечером в субботу 24 мая привел к тому, что Редль пообещал застрелиться, но стреляться не стал.
Вероятно, четверка офицеров, тщетно всю ночь прождавшая обещанного самоубийства, присылала гонца в номер к Редлю – и тот получил от полковника четкое предупреждение о пуле в лоб!
Будущий скандал, таким образом, оказывался неизбежным, хотя мы пока еще даже не представляем себе всего, что мог обрушить Редль на головы своих обвинителей!
Все противозаконные действия преследователей Редля, пошедших на поводу у Максимилиана Ронге, грозили обрушиться на них самих, если не удастся срочно обзавестись необходимыми обоснованиями совершенных правонарушений.
За кадром, продолжаем повторять, оказываются еще и какие-то важные обстоятельства, известные Конраду и Урбанскому, но не известные остальным. Для того, чтобы такой скандал разразился, было достаточно, чтобы Редль предстал перед начальством, готовым его благосклонно выслушать.
Поэтому принимается решение, немедленно санкционированное Конрадом, об обыске в пражской квартире Редля.
Ронге остается караулить Редля, а остальные трое из «четверки» выезжают в Прагу – без ключей, имеющихся у Редля и у неизвестно где отсутствующего Сладека.
Конрад, обладавший правом использовать в критической ситуации спецпоезд, обеспечил успех этой операции.
О результатах успешного обыска в Праге Урбанский, разумеется, немедленно сообщает в Вену: доказательства гомосексуализма налицо. Но, если воспринимать за чистую монету все, что сообщалось об этом обыске, то никаких доказательств шпионажа не обнаружилось – об этом сам Урбанский недвусмысленно напишет в 1931 году, хотя и не сформулирует свой вывод абсолютно четко.[392]392
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 97–98.
[Закрыть]
Наличие в квартире Редля фотолаборатории, разумеется, являлось подозрительным фактом, совершенно не соответствующим формальным обязанностям этого офицера.
Здесь необходимо более внимательно рассмотреть то, что написал Урбанский об этой фотодеятельности Редля.
А написал он следующее: налицо было низкое качество фоторабот, производимых Редлем, а объектом этих съемок были служебные книги (Урбанский не уточняет их содержания), которые Редль брал в своем служебном помещении, находившимся, как упоминалось, за соседней дверью. Заметно низким качеством отличались многие фотопленки, обнаруженные Урбанским в квартире Редля.[393]393
Ebenda. S. 97.
[Закрыть]
Забегая вперед, укажем, что ничто из результатов таких фотосъемок пражских документов не оказалось затем в распоряжении русских – вопреки утверждениям на эту тему Максимилиана Ронге (в его рассказе о разговоре с Редлем один на один в номере отеля «Кломзер»). Следовательно, если верить Урбанскому, то все эти фотоупражнения Редля производились скорее ради тренировки: похоже, что он набивал себе руку, готовясь к проведению какой-то серьезной фотосъемки.
Заметим, однако, что если ради тренировки использовались служебные документы, то и основной объект съемок Редля должен относиться по своим физическим параметрам и свойствам тоже к чему-то подобному этим служебным документам.
И Урбанский, и встретившие его в Вене Конрад и Ронге не сообщили вообще ничего о том, что же все-таки переснимал Редль в своей квартире – и это очень красноречивое умолчание!
Теперь, однако, мотивы для самоубийства Редля становились почти очевидными; основания же для его ареста – по-прежнему чрезвычайно слабыми.
Поведение же Редля стало приобретать откровенно угрожаюший характер – особенно на фоне выданного им обещания самоубийства. После такого обещания развязка, так или иначе, и должна была последовать незамедлительно!
В воскресенье Редль встречается с Поллаком, выражает четкое желание вернуться в Прагу и предстать перед генералом Гизлем, а начальник венской полиции Гайер, достаточно уже заинтригованный происходящим, приглашает Редля к себе на утро понедельника.
А вдруг при этом Редль рискнет откровенно высказаться перед Гайером, хотя мы с вами по-прежнему не понимаем, о чем же конкретном, собственно говоря?
Но вот к этому-то моменту и относится фраза, недвусмысленно сформулированная Ронге: «Необходимо было действовать немедленно»[394]394
Ронге М. Указ. сочин. С. 73.
[Закрыть] – повторяем ее в четвертый раз!
И к организации «самоубийства» Редля приступили сразу, не дожидаясь возвращения Урбанского из Праги с добытыми уликами.
Принял ли решение об этом самолично Ронге, положившись на то, что никакое расследование никогда не доберется до разоблачения таковой его роли, или это стало совместной акцией Ронге с Конрадом – это нам пока еще непонятно.
У Урбанского, во всяком случае, было железное алиби в отношении данного момента. Но как раз Урбанский, как мы это уже отмечали, и сообщил, не упирая на собственные впечатления, что именно 25 мая во время общего совещания Конрада, Ронге и его самого (хотя он-то, повторяем, должен был находиться в это время в Праге!) и поступило сообщение об ужине Редля с Поллаком![395]395
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 92–93.
[Закрыть]
Очевидно, что тут Урбанский пересказал рассказы Конрада и Ронге, как бы подтвердив и скрепив их своим мнимым присутствием и вовсе не мнимым солидарным мнением!
Можно предположить два основных варианта того, как происходила последняя встреча Редля с его убийцами.
Согласно первому, Редль просто не проснулся, когда они вошли – и проспал свою смерть!
Напомним, что у Редля было мало возможностей для сна, когда он ехал из Праги в Вену в ночь на субботу 24 мая (или в течение части этой ночи). Едва ли ему было до сна в следующую ночь, когда он выпроводил из гостиничного номера офицеров, пообещав им застрелиться и оставшись с пистолетом в руках.
Затем вечером в воскресенье происходил ужин с Поллаком – и какое-никакое потребление алкоголя!
Можно ли было после этого не свалиться в сон – как бы ни были перенапряжены нервы?
К тому же и агент-официант, обслуживавший Поллака и Редля, имел прекрасную возможность что-нибудь подсыпать в бокал к последнему! Для этого, конечно, он должен был получить и соответствующее приказание, и, главное, сам необходимый препарат.
Такое решение естественно напрашивается, но вот не известно, удалось ли это осуществить в реальности: ведь требовалось время и на осмысление и согласование информации, срочно поступающей и из Праги, и из ресторана «Ридхоф», и от Гайера, и на принятие соответствующего решения, и, главное, на его осуществление! Так что это могло и не сложиться!
Второй вариант состоит в том, что Редль все же не спал.
Тогда дверь пришедшим должен был открыть он сам – по неосторожности.
Есть, конечно, и третий вариант – промежуточный: Редль спал, когда убийцы вошли, а затем они разбудили его – и произошло предсмертное выяснение отношений.
Но Редль мог и вовсе не спать в эту ночь – или ненадолго отключаться, напряженно прислушиваясь к тишине в гостиничном коридоре. В это время Редль должен был дожидаться вестей, которые обязан был доставить ему Сладек. Тот их и привез, но тогда, когда полковник был уже мертв; это нам предстоит, конечно, объяснять.
А вот если бы что-то у Сладека не сложилось, то он обязан был прислать тревожную телеграмму – это очевидно.
Не исключено, что и об успешном завершении своей миссии Сладек в действительности сообщил телеграммой, предварявшей его самоличное появление в Вене. Тогда именно эта телеграмма и могла нанести смертельный удар Редлю!
Возможность такой телеграммы корреспондируется и с рассказом Роуэна о посыльном, якобы демонстрировавшим слуге в отеле письмо к Редлю, в результате доставки которого в номер и обнаружилось самоубийство. Такая подробность явно принадлежит к числу тех, что вытрясали репортеры из всех возможных свидетелей – включая прислугу отеля и ресторана.
Пришла ли такая телеграмма фактически или ее вовсе не было, но Редль и сам мог предупредить прислугу в отеле, чтобы телеграммы немедленно доставлялись ему – и ночью, и днем! Это, конечно, и могло повлечь роковую его неосторожность: на сообщение через дверь о принесенной телеграмме Редль мог распахнуть ее – и его схватили!
Ключ к тому, какой из вариантов сработал на самом деле – в запечатанных конвертах двух писем, оставленных Редлем и адресованных Гизлю и кому-то из братьев Редля.
Предсмертная записка, процитированная Роуэном, ничем нам помочь не может: она могла быть и поддельной, и подлинной.
Если Редль, не проснувшись, проспал свою смерть, то и записка была поддельной, а призыв в ней не производить вскрытие диктовался необходимостью скрыть следы снотворного, которым должны были угостить Редля в ресторане. Поддельными могли оказаться и предсмертные письма, оставленные Редлем, – если они действительно были предсмертными по содержанию, а не просто написанными в тяжелую минуту.
Но Редль, бодрствующий перед неизбежной гибелью, сам мог написать такую предсмертную записку – у него были собственные мотивы избегать посмертного вскрытия, о которых нам предстоит рассказать. Как на самом деле получилось со вскрытием – это хорошо известно и ниже мы это опишем, но это уже не совсем зависело от воли и Редля, и его убийц.
Если Редль бодрствовал перед смертью, то свои последние строки он писал под пистолетным дулом. При этом был достигнут компромисс между ним и убийцами: он напишет то, что устроит их, а они не помешают ему изложить еще и то, что он сочтет нужным дописать от себя.
Страшная сцена, если она имела место в действительности!
Подделывать письма к Гизлю и к брату Редля было бы убийцам все же очень затруднительно – нужно было точное знание обстоятельств, связывающих Редля с этими людьми. Однако можно было прочитать собственные письма Редля (если, повторяем, таковые были) – и слегка их переделать, сделав предсмертными.
Заставить их писать Редля под диктовку было крайне опасно: даже при этом могли возникнуть разоблачающие детали, непонятные убийцам, но вполне вычисляемые адресатами.
Редль, во всяком случае, мог попытаться сообщить эзоповым языком своим близким, что же на самом деле с ним произошло. Возможно, что так оно и вышло, но таинственные намеки к делу не подошьешь!
Но этим, возможно, в какой-то степени определилась и поддержка, фактически оказанная Редлю генералом Гизлем после смерти полковника, о которой нам предстоит рассказать, и присутствие на погребении Редля одного из его братьев – при полном отсутствии прочей публики.[396]396
Мильштейн М. Указ. сочин. С. 56.
[Закрыть]
Так или иначе, ключ от последних минут жизни Редля – в двух упомянутых письмах, но они никогда не публиковались.
Согласно его воспоминаниям, Урбанский возвращался в Вену скорым ночным поездом – и прибыл к утру понедельника 26 мая.
Тогда-то снова состоялось совещание втроем – Конрад, Урбанский и Ронге, подводящее итоги уже проделанной работе.[397]397
Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 93.
[Закрыть] Это было, скорее всего, уже третьим их совещанием за прошедшие двое суток, причем Урбанский участвовал только в первом и в третьем из них.
Теперь их встреча уже была посвящена вопросам заметания следов.
Свидетелей убийства (кроме непосредственных исполнителей) практически не было. Почти не оказалось и тех, кто всерьез мог заподозрить убийство в контексте происшедших событий.
Те основные персонажи, что ездили в Прагу (включая даже Урбанского), могли просто узнать, что после их отъезда произошло самоубийство Редля – и ничего неожиданного и удивительного в этом для них не было; они должны были лишь вздохнуть с облегчением и удовлетворением!
Поллак тоже не обязан был что-либо заподозрить, узнав о самоубийстве утром в понедельник 26 мая. Одно созерцание накануне невыспавшегося и задерганного Редля должно было наводить на печальные размышления!
И даже Конрада Ронге мог в принципе не посвящать в суть происшедшего, хотя, повторяем, пока не известно, как же на самом деле распределились их роли в данный момент.
Даже то, когда именно состоялось «самоубийство», знали лишь Ронге и Гайер – и второстепенные персонажи в полиции и в обслуге отеля, которым без труда можно было заткнуть рот; только вот Сладек оказался среди них – и это едва не создало трудности.
Причем даже Гайер мог думать, что это в действительности было самоубийством.
Мы полагаем, что Сладека не было в Вене до утра понедельника 26 мая, когда Редль был уже заведомо мертв: преданный Редлю Сладек наверняка постарался бы как-нибудь активно помешать гибели своего патрона!
Ссылка Сладека в столкновении с Гайером на офицеров, приходивших к Редлю ночью, не опровергает нашего мнения. Убийцы, конечно, приходили ночью 25–26 мая к Редлю, но Сладек не обязательно должен был сам быть тому свидетелем, а мог лишь слышать рассказы и об этом, и о событиях предшествующей ночи (24–25 мая) от кого-либо из гостиничного персонала. Ведь кто-то из них ночами все же не спал, как и было предписано всеми гостиничными правилами!
Вот о том, что обнаруженный возле трупа пистолет не принадлежал его шефу, Сладек свидетельствовал сам!
Но теперь это уже не играло почти никакой роли, хотя скандал на эту тему мог привести к усиленному расследованию и установлению всей реальной последовательности событий, что нанесло бы смертельный удар наскоро сочиненной легенде!
Пресса и общественность лишь с утра понедельника 26 мая подключились к происходившему.
Это позволило тщательно затушевать последовательность событий, уместившихся исключительно в нерабочее время – с вечера субботы до утра понедельника.
Вмешательство властей и любых должностных лиц, отслеживающих порядок, при этом должно было оказаться самым минимальным. Это-то и предусматривалось тщательным планированием последней операции, предпринятой полковником Редлем, но обернулось против него самого.
Удалось в итоге скрыть и самый нелепый факт, заключающийся в том, что решение о самоубийстве, принятое Редлем, и его осуществление разделились целыми сутками, на которые пришлось немало такого, что радикально противоречит версии о самоубийстве.
