Текст книги "Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер"

Автор книги: Владимир Брюханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Так что заботы Конрада, Урбанского и Ронге должны были теперь сводиться лишь к разбору улик, привезенных Урбанским, и окончательному построению на их основе приемлемой версии происшедшего.

Про Урбанского Ронге написал: «Он вернулся из Праги с обширным материалом, заполнившим всю мою комнату».[398]398
  Ронге М. Указ. сочин. С. 75.


[Закрыть]

Тогда-то и был составлен упоминавшийся доклад Конрада начальству о причинах самоубийства Редля.

Но этой «тройке» так и не удалось избежать нависшего над ними скандала.

4. Был ли Редль русским агентом?

4.1. Военные атташе сообщают…

Рассказам о том, как Редль был завербован русской разведкой, нет числа.

Например: «В 1901 г. варшавский агентурный центр русской охранки поручает своему агенту Августу Пратту собрать всевозможную информацию служебного и частного характера о Редле. Когда Пратт узнал о гомосексуальной связи Редля с одним молодым офицером, он решил использовать эти данные для шантажа Редля. В подкрепление своих «доводов» Пратт обещал также еще ежемесячное вознаграждение. Так произошла вербовка офицера генерального штаба.

Первым заданием Редля стало составление планов двух фортов крепости Перемышль в Галиции».[399]399
  Умнов М.И. Указ. сочин.


[Закрыть]

Почти все в этом тексте вызывает недоуменные вопросы.

Согласимся с тем, что руководители разведчика должны давать ему разумные задания, соизмеримые с его возможностями. А вот какие возможности были у Редля, служившего в 1901 году в Эвиденцбюро, добывать планы крепости Перемышль?

Вспомним, например, какая возня возникла вокруг этого вопроса в 1910 году, когда Эвиденцбюро столкнулось с аналогичной задачей, поставленной несчастным авантюристом Иечесом-Бартом! Все это показалось тогда совсем непросто!

Пресловутые планы этой крепости и в последующие годы волновали российских военных – и что же тогда они не обращались к Редлю, если он оставался их агентом и если эти планы продолжали пребывать в его досягаемости?

К тому же варшавский агентурный центр русской охранки (если таковой существовал) – это вовсе не военное ведомство, а одна из тех организаций, отношения с которыми, по свидетельству Батюшина, оставляли российских военных разведчиков желать лучшего.

Зачем царской охранке заниматься вербовкой полковника австрийского Генерального штаба и требовать от него план крепости Перемышль?

Все это за версту отдает глупой выдумкой!

Вызывает сомнение и реальная возможность шантажа Редля.

Как такое происходит – многократно продемонстрировано во многих фильмах и книгах: представители власти врываются в помещение, где происходят какие-либо развратные сексуальные сцены или что-то иное преступного характера, мгновенно фотографируют происходящее, захватывают улики и составляют протоколы, а затем, действительно, возникает возможность вербовки под угрозой разоблачения.

Но тут решающие шансы создаются именно возможностью проявить власть и вмешаться в происходящее непотребство. Это без труда можно осуществить на собственной территории с участием собственной полиции. А вот как за границей добиться такого?

Представьте себе сами гораздо более простую ситуацию: вы узнаете или догадываетесь о том, что кто-либо из ваших знакомых предается каким-то непозволительным сексуальным утехам. Ну и как вы теперь сможете шантажировать такого человека?

Можно, конечно, попытаться вызвать, организовать или спровоцировать скандал – такое нередко устраивают оскорбленные члены супружеских пар, подозревая в измене другую половину. Скандал – сам по себе серьезный способ компрометации, даже если не сопровождается доказательными уликами, обосновывающими обвинение.

Но ведь при вербовке необходимо всячески избегать скандалов – иначе скандал получится, а вербовка – нет.

Проблем здесь гораздо больше, чем способов их разрешения.

Уже цитировавшийся Петё отметил по этому поводу:

«В русских источниках нет никаких указаний на шантаж.

Русские источники также свидетельствуют, что Редля завербовал российский военный атташе в Вене Марченко, а не варшавский атташе[400]400
  Так в тексте.


[Закрыть] Батюшин.

Шантажирование Батюшиным Редля и его вербовка либо непосредственно им, либо его агентом, балтийским немцем Аугустом Праттом, были выдумками авторов книги «Разоблаченная разведка» Боша, Шойца и Шютца, безо всяких указаний на источники. Затем это повторили Аспрей, Маркус, Армор и Пекалькевич.

И Киш тоже писал о якобы шантаже, но уже со стороны Марченко.

Урбански, в то время шеф Эвиденцбюро, подтверждает, со своей стороны, что экстравагантность Редля была неизвестной коллегам, и его как раз считали бабником»[401]401
  Петё А. Указ. сочин.


[Закрыть] – к начальной фразе данного фрагмента нам предстоит возвратиться несколько ниже, а конечную мы уже цитировали.

Пора завершать критику этих шаблонных версий.

Был, например, популярен такой анекдотический диалог во времена громкой славы штандартенфюрера Штирлица – советского варианта Джеймса Бонда:

Мюллер:

– Штирлиц! Вы – еврей!

Штирлиц:

– Что вы! Я – русский!

Анекдот, на наш взгляд, неплох.

Что же получится, если его рассматривать как возможный способ вербовки Штирлица Мюллером?

В изложенном виде признание Штирлица, бесспорно, обеспечивает начальный успех такой вербовке!

Но вот если Штирлиц ответит на тот же вопрос Мюллера:

– Что вы! Я – немец! – тогда что?

Тогда такая вербовка на этом эпизоде и завершится!

Представьте же себе теперь, что кто-то (какой-нибудь Пратт) вербует Редля.

Этот кто-то заявляет:

– Редль! Вы – гомосексуалист!

А Редль отвечает:

– Что вы! Я – бабник!

И что тогда Пратт будет делать с таким Редлем?

Вот и происходит усовершенствование рассмотренной версии многими другими авторами, в том числе вполне современными – Авдеевым и Карповым. Мы не будем тратить время и место на изложение различных старых версий, приведенных ими, ни на одной из которых они и сами не смогли остановиться,[402]402
  Авдеев В.А., Карпов В.Н. Указ. сочин. С. 22–28.


[Закрыть] что не помешало им уверенно продекларировать: «Как бы там ни было, Редль стал работать на Россию».[403]403
  Там же. С. 23.


[Закрыть]

Но вот в этом-то как раз нас нисколько и не убедили!

Попытки разобраться в этом, предпринятые на уровне анализа архивных сведений, относящихся к периоду до апреля 1913 года, когда на Венском почтамте началась охота за пока еще неизвестным шпионом, не привели по сей день ни к малейшим сведениям относительно шпионской деятельности Редля в пользу России или любого иного иностранного государства.

Мнение же о том, что Редль был русским шпионом, имеет лишь ту основу, что почти все в этом были и остаются уверены.

Но когда-то все были уверены и в том, что Земля – плоская!

В целом разведывательно-контрразведывательное противоборство России и Австро-Венгрии велось в те времена достаточно рутинно.

Военная угроза нарастала периодически, начиная с Боснийского кризиса и завершившись общеевропейской войной в августе 1914.

В моменты кризисов повышалась нервозность сотрудников разведки и возрастали их штаты, но стиль работы существенно не менялся. Тем не менее, происходил определенный переход количества в качество: интенсивность разведывательных мероприятий и противостоящих им действий контрразведки неуклонно повышались.

Обычной практикой была засылка офицеров генерального штаба на военные маневры потенциального противника – делалось это с официального согласия последнего или без оного. Нелегальные попытки нередко вызывали скандалы – обычно негромкие и не доходившие до официальных арестов.

Штабы приграничных военных округов, их частей и соединений старались приглядывать за своими непосредственными соседями, обычно используя мелких агентов из местного населения. Иногда, впрочем, какой-нибудь штабной писарь или даже швейцар или уборщица поставляли за границу очень важную информацию, доступную далеко не каждому штабному офицеру.

Эпизодически возникали отдельные особо ценные агенты, успешно действовавшие годами – типа того же Гримма, а ниже мы приведем красочные истории разоблачений еще нескольких. Сохранялись в целости, разумеется, и другие, так никогда и не разоблаченные, но про таких счастливчиков почти ничего не известно – в знаменитости они не выходят. Спецслужбы обычно не считают нужным делиться секретами прежних сотрудников, надежно служивших и благополучно отошедших от дел; пример генерала Батюшина характерен в этом отношении. Самих же подобных ветеранов, в свою очередь, редко тянет на откровенные признания.

К 1914 году у России числился единственный постоянный агент, годами действовавший на австро-венгерской территории – знаменитый «Агент № 25».[404]404
  Алексеев М. Указ. сочин. Кн. II, с. 187–188, 233–235.


[Закрыть] Вот он-таки так и остался неразоблаченным, прекратив сотрудничество с русскими прямо накануне войны, и даже истинное имя его по-прежнему никому не известно. К различным аспектам его деятельности мы будем неоднократно обращаться.

Серьезных разведывательных сетей в противоположном стане, грамотно руководимых легальными или нелегальными резидентами, тем более не существовало: их либо так и не успели развернуть к началу Первой Мировой войны, либо они быстро разваливались в результате провалов.

Примерно так же обстояли дела и у австрийцев.

В Европе тогда еще стоял, как однажды выразился Илья Эренбург, девятнадцатый век, хотя в календарях уже давно числился век двадцатый.[405]405
  У Эренбурга, строго говоря, было сформулировано, что девятнадцатый век непомерно растянулся – от Великой Французской революции до начала Первой Мировой войны.


[Закрыть]

В головах же немолодых генералов нередко правили реалии еще более ранних времен, когда, например, шпионское похищение плана крепости могло иметь важный практический смысл!

Идеологические разногласия в тогдашней Европе сильно преувеличены позднейшей пропагандой. Европейский мир по-прежнему дышал спокойствием и становился, казалось бы, все более доброжелательным и цивилизованным…

Ни ужасы многолетней Первой Мировой войны, ни социальные потрясения, разразившиеся к ее концу, не могли тогда пригрезиться и в кошмарном сне!..

В подобной обстановке текущая разведывательная работа тем более оставалась уделом неуемных авантюристов, а руководящие ею офицеры-профессионалы (в армии и в полиции) лишь пытались более или менее стойко соблюдать хоть какие-то нормы приличий в атмосфере всеобщей продажности.

«Поэтому неудивительно, что число негласных агентов ГУГШ[406]406
  Напоминаем – Главное управление Генерального штаба Российской армии.


[Закрыть] к 1914 г. на Западе исчислялось единицами».[407]407
  Алексеев М. Указ. сочин. Кн. II, с. 242.


[Закрыть]

Особое значение, ввиду слабости разведывательных сетей, приобретала деятельность военных атташе.[408]408
  Тогда они, повторяем, именовались «военными агентами».


[Закрыть]

Российскими военными атташе в Вене состояли: с мая 1900 по май 1905 полковник Владимир Христианович Рооп (1865–1929), с июня 1905 по сентябрь 1910 года полковник Митрофан Константинович Марченко (1866–1932).

В октябре 1910 на смену последнему прибыл полковник Михаил Ипполитович Занкевич (1872–1945), который еще раньше, с ноября 1903 по январь 1905 уже служил в Вене – помощником Роопа; в промежутке, в 1905–1910 годах, Занкевич был военным атташе в Румынии.[409]409
  Алексеев М. Указ. сочин. Кн. I, с. 255, 266–267, 281–282.


[Закрыть]

Все трое делали успешные карьеры и вышли позднее в генералы. Все трое после Гражданской войны эмигрировали и умерли в Париже.

Но деятельность военных атташе всегда оказывалась в особенно нелегком положении: они находились под неусыпным присмотром контрразведки страны пребывания.

Мы уверены, что многим читателям (не профессиональным разведчикам, разумеется, сытым всем этим по горло) приходилось воображать себя в роли секретных агентов. А теперь попробуйте-ка вообразить себя в роли секретного агента, о котором все окружающие знают, что он (или она) – секретный агент! Вот в такой-то ситуации и пребывают постоянно военные атташе!

Можно ли, например, кого-нибудь успешно завербовать, находясь в таком положении?

Конечно можно, но только если этот кто-нибудь очень жаждет, чтобы его (или ее) завербовали!

А много ли может быть толку от подобных желающих?

В этом нужно очень сомневаться: предлагающий свои услуги, обычнее всего, просто хочет подзаработать, не имея ничего ценного на продажу. Хуже того, он может оказаться провокатором, ведущим дело к скандальному разоблачению шпионской деятельности атташе. Еще хуже: его информация может выглядеть ценной, но оказаться ложной – специально поставленной потенциальным военным противником для обмана противоположной стороны.

Не случайно поэтому, что когда в 1909 году ГУГШ России, ведавшее с тех пор руководством разведки, опрашивало военных атташе, считают ли они полезным сотрудничество с нелегальными агентами в стране пребывания, то многие – в их числе и Марченко! – ответили сугубо отрицательно![410]410
  Там же. Кн. II, с. 98–100.


[Закрыть]

Марченко писал: «негласной разведкой должны заниматься специально подготовленные офицеры Генерального штаба, которые /…/ проживали бы за границей под видом совершенно частных лиц для организации и руководства негласной разведкой», но тут же признавал: «кадровых офицеров, пригодных для этой деятельности, пока не существует».[411]411
  Там же. С. 100.


[Закрыть]

Вот Марченко и приходилось вертеться среди массы желающих сделаться русскими шпионами!

В результате же в 1912 году ГУГШ выработал инструкцию к военным атташе, уже не предписывающую им работу с секретными агентами, но и не запрещающую ее.[412]412
  Там же. С. 101.


[Закрыть]

На самом финише своей венской деятельности Рооп провернул мощную разведывательную операцию, механизм которой конкретно не разъяснялся. Рооп добыл и представил в июне 1905 года в Российский Главный штаб «копии с журнала секретного совещания австро-венгерской комиссии под председательством начальника Генерального штаба по выработке проекта укрепления страны на предстоящее десятилетие (1905–1914 гг.) и с секретной резолюцией австро-венгерского военного министерства по этому вопросу, имеющихся в моем распоряжении непродолжительное время».[413]413
  Там же. С. 217


[Закрыть]

При этом Рооп, что очень существенно, заклинал начальство «не отказать в распоряжении в сохранении представляемых сведений в глубокой тайне, так как таковые, будучи крайне секретными, известны в Австро-Венгрии только ограниченному числу лиц и огласка их могла бы повести за собой крайне нежелательные последствия».[414]414
  Там же.


[Закрыть]

Если судить по датам, то данные материалы Рооп самолично привез в Петербург, окончательно покидая Вену.

Запомним этот многозначительный эпизод!

«Марченко была передана негласная агентура его предшественника В.Х. Роопа, которая освещала ход оснащения австро-венгерских войск современной полевой артиллерией» – и в результате до ноября 1906 года Марченко передал в Петербург копии «20 тетрадей с соответствующими чертежами /…/, которыми исчерпывается перевооружение австро-венгерской полевой артиллерии».[415]415
  Там же. С. 115.


[Закрыть]

Ниже мы узнаем о том, как тот самый ценнейший источник, сведения от которого Рооп привез с собой в Петербург, был передан им не полковнику Марченко и даже не непосредственному начальству в Главном Штабе, а хорошо знакомому ему коллеге, которому Рооп имел основания больше доверять, нежели всем прочим сослуживцам.

Вот как о начале деятельности Марченко рассказывает уже цитировавшийся Мильштейн:

«Летом 1905 года в столицу Австрии Вену прибыл новый русский военный атташе или, как тогда он назывался, военный агент полковник Марченко. Это был деятельный, отлично подготовленный офицер. С первых же дней своего пребывания в Австрии Марченко стал много путешествовать, при этом устанавливал выгодные знакомства, изучал литературу.

Однако необычная его активность не встречала поддержки со стороны тех кругов, которые его послали. В сентябре 1906 года Марченко пишет генерал-квартирмейстеру генерального штаба: «Считаю, однако, нравственным долгом доложить, что я лишен почти совершенно орудий действий». В этом же письме он жалуется: «Я осенью прошлого года докладывал о желании одного, крайне ценного лица, у источника дел стоящего, за определенную месячную сумму открыть тайны оперативных секретов Австро-Венгрии. Это предложение было отклонено. Лицо это, по моим сведениям, теперь работает за счет Италии».

В Вене Марченко познакомился с Редлем. Это знакомство произошло не случайно. По характеру своей служебной деятельности Марченко должен был быть представленным в разведывательном бюро австрийского генерального штаба, и все его поездки санкционировались разведывательным бюро. Марченко понимал, что Редль – контрразведчик, и поэтому держался с ним осторожно и в то же время приглядывался к нему, не исключая возможности использовать его в своих интересах.

В октябре 1907 года Марченко послал в Петербург следующую характеристику на Редля: «Альфред Редль, майор генштаба, 2-й помощник начальника разведывательного бюро генерального штаба. В чине с 1 ноября 1905 года. Был начальником штаба 13-й ландверной дивизии в Вене. Среднего роста, седоватый блондин, с седоватыми короткими усами, несколько выдающимися скулами, улыбающимися, вкрадчивыми серыми глазами. Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Циник. Женолюбив, любит повеселиться».»[416]416
  Мильштейн М. Указ. сочин. С. 47–48.


[Закрыть]

Оборвем цитату на полуслове – ниже мы вернемся к ее продолжению.

После Мильштейна этот отзыв Марченко о Редле неоднократно цитировался – с самыми разнообразными вариациями, полученными, очевидно, путем неоднократного перевода с одного языка на другой, но и не только поэтому – кое-что произвольно добавлялось. Например: «Среднего роста, седоватый блондин, с седоватыми короткими усами, несколько выдавшимися скулами, улыбающимися вкрадчивыми глазами, вся наружность слащавая. Речь гладкая, мягкая, угодливая, движения расчетливые, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Циник. Женолюбив… Глубоко презирает славян»[417]417
  Греков Н.В. Указ. сочин.


[Закрыть] – последняя фраза полностью отсутствует в оригинале, приведенном Мильштейном, и не имеет там никаких смысловых аналогов.

Очень типично и разнообразие дат, к которым относят этот отзыв Марченко, составленный, что совершенно понятно, лишь один раз: 1 ноября 1905 года,[418]418
  Markus G. Op. cit. S. 75.


[Закрыть] октябрь 1907 года[419]419
  Петё А. Указ. сочин.


[Закрыть] (как указал и Мильштейн), 9 июля 1909 года![420]420
  Греков Н.В. Указ. сочин.


[Закрыть] Понятно, что это не совсем случайные даты: первая упомянута в донесении Марченко как момент вступления Редля в указанную должность, а вот последнюю нам так и не удалось идентифицировать…

Это характерно для всего, публикующегося о Редле: информация интенсивно циркулирует с постоянным нарастанием искажений!..

Отзыв Марченко о Редле, казалось бы, исключает какую-либо симпатию, возникшую между ними. Едва ли он может соответствовать и официально высказываемому (а донесение военного атташе из Вены в Петербург – это официальный документ, рассчитанный на внимание самого высокого начальства!) мнению атташе о завербованном им агенте – что бы на самом деле ни ощущал Марченко по отношению к Редлю в глубине собственной души! Нет никаких указаний на то, что и позднее мнение Марченко о Редле как-то измененилось.

Однако (мы продолжаем цитату из публикации Мильштейна прямо с того места, на котором прервали ее) Мильштейн (как ни в чем не бывало!) рассказывает далее о том, как Марченко завербовал Редля (об этом и упоминал процитированный выше Петё, ссылавшийся на русские источники):

«Марченко продолжал встречаться с Редлем, давал ему в долг деньги и в конце концов в 1907 году сумел привлечь его к работе в пользу русской разведки. Не было, пожалуй, ни одного секрета, интересующего Россию, к которому бы не имел доступа Редль. Он искусно владел фотографией и уже в то время фотографировал многие важные сверхсекретные документы и передавал их Марченко.

Марченко понимал, какую большую ценность представлял Редль для русской разведки. Продолжая встречаться с Редлем официально, Марченко не требовал каждый раз материалов, получал от него данные редко, всего три-четыре раза в год, но зато вполне исчерпывающие и по всем интересующим русский генеральный штаб вопросам. Достаточно сказать, что Редль передал русской разведке план развертывания австро-венгерской армии против России. На основе этого плана в Киевском военном округе была даже проведена военная игра, где в качестве противника и его плана действий была принята австро-венгерская армия и ее реальные планы действий против России. Он передал также все основные данные по мобилизационному плану, перевозкам, перегруппировкам войск и т. п.»[421]421
  Мильштейн М. Указ. сочин. С. 49.


[Закрыть]

Вот так – очень просто: Марченко встречался с Редлем на официальных приемах, давал ему деньги взаймы – и, наконец, завербовал. И никакого шантажа гомосексуализмом, о котором (в отношении Редля) действительно нет ни малейших упоминаний в архивах российской разведки!

Интересно, имел ли сам Мильштейн (в бытность его одним из руководителей ГРУ) какое-либо отношение к инструктажу советских военных атташе? А если имел, то вменял ли им в обязанность при прибытии в страну пребывания знакомиться с руководителем местной контрразведки, давать ему деньги взаймы, а затем вербовать?

Если на последний вопрос можно дать положительный ответ, то тогда понятно, почему Мильштейна выгнали из действующей разведки; понятны и последствия таких вербовок, если их пытались предпринимать!

На этом мы пока оставим «исследование», предпринятое Мильштейном, чтобы позднее вернуться к нему.

По завершении Боснийского кризиса обыденная жизнь разведчиков и контрразведчиков в какой-то степени вернулась к традиционному ритму – и по-прежнему многочисленные авантюристы задавали тон всему происходящему.

Вот один из многих рассказов Ронге о таких персонажах – вполне возможно о том самом, о котором сообщал и Марченко в сентябре 1906 года. В последнем варианте получается, что прижимистость петербургского начальства уберегла тогда Марченко и от зряшной траты денег, и от провокации и скандала:

«Двойным шпионом был Алоиз Перазич. После того как в 1905 г. мы отказались его использовать в качестве агента, он два года спустя [т. е. в 1907 году] написал анонимное письмо с предложением сделать начальнику генштаба разоблачения, касавшиеся шпионажа дружественной державы[422]422
  По смыслу – Италии, формально состоявшей, напоминаем, в союзе с Германией и Австро-Венгрией.


[Закрыть]. /…/ было организовано свидание с одним из офицеров разведывательного бюро. Здесь Перазич признался, что он является итальянским шпионом и свои разоблачения ставил в зависимость от гарантирования ему безнаказанности. Эта гарантия ему была дана с тем ограничением, что при возобновлении шпионажа он не должен ожидать никакой пощады. Он сознался, что обслуживал и французов.

Далматинские власти[423]423
  Тогда – тоже Австро-Венгрия.


[Закрыть] взяли его под наблюдение и в 1909 г. [т. е. еще через два года] его опознали в Землине, откуда он часто ездил в Белград в качестве лесопромышленника. При аресте у него были найдены: схема организации нашей армии, военный альманах и словари, служившие шифром. Благодаря всему этому, не было никаких сомнений в его подлинной профессии. Не смотря на это, генштаб, ссылаясь на служебную тайну, отказался ответить на запрос гарнизонного суда в Аграме[424]424
  Тогда – центр австро-венгерской провинции, ныне – Загреб, столица Хорватии.


[Закрыть] об агентурном прошлом Перазича, чем последний был «весьма удовлетворен». По отбытии тюремного наказания, он в 1915 г. снова ускользнул из-под надзора далматинцев и был рекомендован русским военным атташе в Риме своему коллеге в Берне».[425]425
  Ронге М. Указ. сочин. С. 36–37.


[Закрыть]

Заметим, что Ронге изящно умолчал о том, что же конкретное Перазич раскрыл австрийцам в 1907 году в отношении итальянцев и французов. Заметим и то, что в 1909 году Перазич был осужден по существу при отсутствии состава преступления – лишь в результате подозрительных перемещений и обладания странными документами – не известно притом, какой степени секретности.

Особенно несолидно выглядит упоминание словарей – с кое-чем подобным мы уже сталкивались, обозревая деятельность Манасевича-Мануйлова в 1905 году…

Среди агентов, завербованных Марченко, попадались вроде бы и достаточно солидные лица, поставлявшие какие-то полезные сведения.

Марченко ходатайствовал даже о награждении двоих таковых российскими военными орденами. Ими были адъютант военного министра Австро-Венгрии майор Клингспорт и поручик артиллерийского полка 27-й дивизии Квойко.

Но начальство в Петербурге не поддержало такого ходатайства.[426]426
  Звонарев К.К. Агентурная разведка. Русская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914–1918 гг. М., 1929. Т. I, с. 95.


[Закрыть]

Странноватая, заметим, история. С одной стороны, оба агента, вроде бы, прекратили свою дальнейшую работу на русских. Но как с этим могло без ропота смириться руководство российской разведки, отказавшись даже от попыток дальнейшего использования адъютанта военного министра? С другой стороны, обе эти истории не завершились и разоблачительными скандалами.

У нас, однако, слишком мало данных, чтобы исчерпывающим образом в этом разобраться.

Повадился кувшин по воду ходить – там ему и голову сложить: пребывание полковника Марченко в Вене скандально завершилось в 1910 году.

Снова слово Ронге: «В ноябре 1909 г. контрразведывательная группа узнала, что один австриец продал военные документы итальянскому генштабу за 2 000 лир. Его фотография, на фоне памятника Гете в Риме, попала на мой письменный стол. Он был опознан как служащий артиллерийского депо Кречмар и вместе со своей любовницей был поставлен под надзор полиции, чтобы в надлежащий момент уличить его и его сообщников. Однажды он вместе с русским военным атташе полковником Марченко появился на неосвещенной аллее в саду позади венского большого рынка. Очень скоро выяснилось, что Кречмар состоял на службе не только у итальянцев и русских, но также и у французов.

Моим первым намерением было отдать приказ об его аресте при ближайшем же свидании с Марченко. В этом случае последний оказался бы в неприятном положении, будучи вынужденным удостоверить свою личность, чтобы ссылкой на свою экстерриториальность избавиться от ареста. Но это намерение не было осуществлено вследствие сомнений полиции в исходе этого предприятия, а также вследствие опасения неодобрительной оценки министерства иностранных дел.

Таким образом, 15 января 1910 г. вечером был произведен обыск у Кречмара и у его зятя, фейерверкера. Военная комиссия, разобрав найденный материал, установила, что Кречмар оказывал услуги по шпионажу: начиная с 1899 г. – русскому военному атташе, с 1902 г. – Франции и с 1906 г. – итальянскому генштабу, причем заработал только [?] 51 000 крон. За большую доверчивость к нему поплатился отставкой его друг – управляющий арсеналом морской секции, его тесть – штрафом за содействие и 5 офицеров артиллерийского депо – отставками и штрафами».[427]427
  Ронге М. Указ. сочин. С. 37–38.


[Закрыть]

Руководство этими операциями и осуществлял подполковник Редль, поскольку именно он выступил на судебном процессе против Кречмара в качестве эксперта от контрразведки.[428]428
  Moritz V., Leidinger H., Jagschitz G. Op. cit. S. 87.


[Закрыть]

Ронге завершает рассказ о Кречмаре: «Весьма опечаленный в свое время инцидентами, виновниками которых были наши агенты, граф Эренталь отнесся к инциденту с Марченко очень снисходительно».[429]429
  Ронге М. Указ. сочин. С. 38.


[Закрыть] Поясним теперь причины снисходительности австрийского министра иностранных дел.

Дело в том, что скандалам с российскими военными атташе в описываемое время предшествовали не менее громкие аналогичные скандалы с австрийскими агентами в России. Самым звучным из них оставалось «Дело Гримма», но и позднее возникали происшествия подобного рода.

Непосредственно накануне инцидента с Марченко в Вене произошло разоблачение в России не то австрийского шпиона, не то персонажа, которому приписывался шпионаж в пользу Австро-Венгрии. Ронге об этом сообщает так:

«В 1910 г. русская контрразведка арестовала двух германских агентов. Русские арестовали своего же подданного барона Унгерн-Штернберга по обвинению в использовании им обсужденного на закрытом заседании Думы проекта закона о контингенте новобранцев. Они, конечно, приписали деятельность барона на счет Австро-Венгрии, так как барон имел сношения с австрийским военным атташе майором графом Спаннокки. В действительности же ничего общего с нашей разведкой он не имел».[430]430
  Там же. С. 42–43.


[Закрыть]

Естественно, что не в интересах Эренталя было затевать при таких обстоятельствах дипломатический скандал из-за Марченко. Это-то, очевидно, и заставило австрийских контрразведчиков прибегнуть к содействию самого императора Франца-Иосифа.

Продолжение рассказа Ронге о Марченко.

Итак, Эренталь «лишь дал понять русскому поверенному в делах Свербееву, что желателен уход полковника Марченко в отпуск без возвращения его в Вену. Марченко не отнесся трагически к инциденту, прибыл даже на ближайший придворный бал, где, конечно, не был удостоен «внимания» императора Франца Иосифа»[431]431
  Там же. С. 38.


[Закрыть] – это было публичным оскорблением со стороны императора, которое и заставило Марченко немедленно уехать.

Оказалось, однако, что австрийской контрразведке пришлось затем нисколько не легче:

«Взамен Марченко мы получили в лице полковника Занкевича столь же опасного руководителя русской агентуры».[432]432
  Там же.


[Закрыть]

Занкевич, едва прибыв в Вену в начале октября 1910 года, докладывал, что для получения необходимых сведений о военных приготовлениях Австро-Венгрии следует «прибегнуть к содействию негласной разведки, к организации которой и приступаю».[433]433
  Алексеев М. Указ. сочин. Кн. II, с. 110.


[Закрыть]

Теперь Ронге рассказывает о борьбе с Занкевичем – речь идет, напоминаем, о времени, когда Ронге еще продолжал оставаться в подчинении Редля. Итак:

«Так как полицейского надзора за полковником Занкевичем нельзя было установить, то я, желая все-таки затруднить его деятельность, поставил наблюдение за ним под свою личную ответственность.

Я не ошибся. Занкевич проявил неприятную любознательность, появлялся 2–3 раза в неделю в бюро военного министерства и задавал больше вопросов, чем все прочие военные атташе вместе взятые. На маневрах он вел себя настолько вызывающе, что его пришлось ввести в границы. К военным учреждениям он подходил под предлогом дачи заказов, с целью узнать их производственную мощность. Он был хитер и скоро заметил, что за его жилищем установлен надзор. Понадобилось много времени, прежде чем удалось установить методы его работы».[434]434
  Ронге М. Указ. сочин. С. 38–39.


[Закрыть]

Занкевич ощутил сильное противодействие, умерившее его оптимизм. Причем давление осуществлялось по двум направлениям – путем навязывания ему знакомств с одними людьми и затруднения контактов с другими. Занкевич докладывал: «…Вот уже месяц, как я стал получать письма от неизвестных авторов и визиты подозрительных лиц. N, с которым я несколько раз встречался в обществе, тщательно меня избегает. Боятся вступать со мной в разговоры и все офицеры ниже генеральского чина…»[435]435
  Алексеев М. Указ. сочин. Кн. II, с. 105.


[Закрыть]

В конце 1910 года начальство Занкевича в Петербурге зафиксировало заметное усложнение деятельности военных атташе в Берлине и в Вене: «Органическое недоверие к России заграницей /…/ за последнее время вспыхнуло с такой силой, что наши соседи склонны в каждом появляющемся в их пределах русском подданном видеть прежде всего военного шпиона, из категории которых не исключены и наши официальные военные агенты[436]436
  Т.е. военные атташе.


[Закрыть]. /…/

Положение последних при таких обстоятельствах /…/ ныне представляется тем более трудным потому, что /…/ германские государства /…/ в последнее время стали в широких размерах пользоваться для сего провокацией».[437]437
  Алексеев М. Указ. сочин. Кн. II, с. 105.


[Закрыть]

Занкевич резюмировал: «Считаю нужным доложить, что подвергаюсь опасности быть скомпрометированным».[438]438
  Там же. С. 110.


[Закрыть]

Ниже мы убедимся, что эти опасения оказались далеко не напрасными.