Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Владимир Замлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

НА СЛУЖБЕ У КАРДИНАЛА

Когда казацкие послы были в Варшаве, французским посланником при дворе состоял граф де Брежи. К этому времени Франция, всеми государственными делами в которой ведал всесильный кардинал Ришелье, стремясь не допустить дальнейшего усиления Габсбургов, открыто вступила в Тридцатилетнюю войну. Французская армия, возглавляемая принцем Конде, прозванным современниками Великим Конде, одержала в этой войне ряд значительных побед, но обессилела и нуждалась в пополнении.

Трудно сейчас даже предположить, кому пришла идея обратить внимание французского правительства на казаков. Вероятно, не обошлось без Боплана, который не только построил крепость Кодак, но и командовал отрядами польских войск против Острянина и Гуни. В этих боях он испытал смелость и мастерство казаков и не мог не рассказать о них своему соотечественнику де Брежи. Не мог он не обратить внимания и на Богдана Хмельницкого, которого искренне уважал как смелого и разумного воина. Как раз в это время инженер Гийом Левассер де Боплан уже мог возвратиться во Францию. После смерти в 1643 году Людовика XIII королем Франции был провозглашен его пятилетний сын Людовик XIV, от имени которого был обнародован эдикт об амнистии гугенотам-эмигрантам. И Боплан наведывается во Францию, а потом и возвращается навсегда.

Магнаты щедро платили инженеру, и он еще до окончательного возвращения во Францию смог перестроить свой родовой замок в Нормандии, прикупить земли под Руаном, вступить в союз аматоров, которые основывали новую факторию в Гоа. Эта идея понравилась Мазарини, одному из бывших помощников Ришелье, ставшему после его смерти в 1642 году кардиналом и главой правительства Франции. Он, как и Ришелье, стремился захватить новые колонии. Седой инженер не раз живописал де Брежи о подвигах казаков. Он и порекомендовал их Мазарини, и без того наслышанному о них. Воевали казаки и на стороне Габсбургов в 1620–1621 годах, пройдя с боями всю Чехию, Моравию, Венгрию, Австрию, служили в той же войне и под знаменами Густава-Адольфа, и у вице-короля обеих Сицилии и т. д. Их авторитет как отличной военной силы стоял очень высоко.

В 1644 году Франция готовилась к новым битвам, и французский посол обращает внимание нового кардинала Мазарини, что есть возможность привлечь на французскую службу запорожских казаков. Он пишет Мазарини, что это «очень смелые воины, неплохие всадники, совершенные пехотинцы, особенно они способны к защите крепостей». 21 сентября 1644 года де Брежи в своей депеше сообщает кардиналу, что у запорожцев «есть ныне очень способный полководец Хмельницкий, его здесь при дворе уважают».

Кардинал решил поддержать мечту польского короля Владислава IV о войне с Портой. Это было выгодно для его собственных политических комбинаций, в которых он делал ставку на польского короля. Вот здесь и вырисовывается фигура Хмельницкого, представлявшего силу, на которую при необходимости мог опереться не только Владислав, но и французский министр-кардинал в своих планах на Востоке. Мазарини поручил послу провести переговоры с казаками и лично с Хмельницким.

Де Брежи и Хмельницкий встретились дважды в октябре 1644 года. Хмельницкий прибыл в Варшаву в связи с королевскими планами войны с Турцией. Стремясь к укреплению своей власти и не находя для этого опоры внутри страны, Владислав IV хотел создать себе такую опору вне Речи Посполитой. Для этого он и задумал войну с Турцией, у которой собирался отвоевать территорию и основать на ней крупные наследственные владения. Война готовилась королем без санкции сейма, который не дал бы денег на необходимое войско. Потому королю и понадобились казаки.

Богдана Хмельницкого он знал давно, еще со времен похода на Москву, с 1618 года. Потом, уже будучи королем, не раз приглашал к себе казачьего вожака для совета и разговора по душам. Вот и сейчас он призвал его к себе, чтобы посоветоваться в отношении своих планов. Хмельницкий был согласен возглавить поход казаков против турок и был уверен, что они пойдут за ним. Согласится ли на это сейм?

Канцлер Оссолинский предложил: «Если сейм их не поддержит, то казакам самим следует начать военные действия против турок. А тогда волей-неволей придется втянуться в войну и Польше».

Первый разговор Хмельницкого с французским послом состоялся в покоях короля и остался незаконченным. Де Брежи пригласил Хмельницкого домой.

Разодетый французский аристократ сидел против Хмельницкого и внимательно рассматривал его суровое лицо со спадающими казацкими усами, коренастую фигуру, в которой чувствовалась незаурядная сила, умные глаза с глубоко затаенной хитринкой и убеждался, что его друг Боплан был прав в отношении этого человека. Пылкая душа, твердый и бесстрашный характер угадывались во всем его облике. Такие люди знают, чего хотят, и, когда нужно, могут повести за собой других.

Разговор шел на латыни, в которой, к приятному удивлению посла, Хмельницкий был весьма искусен.

– Господин Хмельницкий сейчас не у дел и, очевидно, тоскует по военным баталиям? – издалека начал разговор граф де Брежи.

Хмельницкий усмехнулся и, поправив саблю, ответил:

– Казак без дела не сидит. И хотя больших баталий нет, чему мы, правда, рады, но мы живем на окраинных землях, и их приходится защищать от набегов татар.

Француз согласно наклонил голову, отчего его длинные волосы спали с плеча на широкий белый воротник. Он пригладил их выхоленной рукой, и, отбрасывая всякую дипломатию, спросил:

– Я имею поручение от кардинала Мазарини пригласить вас и ваших товарищей на службу королевству как храбрых и умелых воинов.

Казалось, предложение француза не было для Хмельницкого новостью, настолько спокойным оставалось его лицо.

– Что говорить, казаки сейчас не слишком заняты военными делами и могли бы послужить кардиналу. И я склонен принять предложение графа. Но граф, очевидно, знает, что надвигается война с турками, и мы не будем в стороне от нее. Я готов помочь графу, но подождем, что покажет время.

Де Брежи снова согласно склонил голову. Было сказано все, что нужно сказать. В тот же день вечером он сообщил о своей встрече и разговоре Мазарини: «Этими днями был в Варшаве один из старшин казацкой нации, полковник Хмельницкий, о котором я имел честь писать, вашей эминенции. Он был у меня, я имел с ним два разговора. Это человек образованный, разумный, сильный в латинском языке. Что же касается службы казаков у его величества, то если войны с турками не будет, Хмельницкий готов помочь мне в этом деле».

Возвратившись из Варшавы в Чигирин, Хмельницкий через некоторое время подался на Запорожье, где встретился со своими друзьями молодыми полковниками Иваном Сирко и Солтенко, а также с Ганжой, Чарнотой, Нечаем, Кривоносом. Разговор шел о предложении французского правительства. Было ясно, что обратилось оно к казакам не от хорошей жизни и ждут их тяжелые бои. Это казаков не страшило, но если они уйдут во Францию, что будет здесь, на Украине? Татарские набеги продолжались. Польские жолнеры, размещенные в основном по городам, сейчас грабят и насилуют, а когда уйдут из родных мест казаки, и вовсе не будут знать удержу. Однако, подумав и поразмыслив, пришли к общему мнению, что стоит послать несколько отрядов казаков испытать свое военное счастье во Франции.

В марте 1645 года Богдан вместе с Сирко и Солтенко через Гданьск отправился во Францию.

Их принял не кардинал, как рассчитывал Богдан, а его советник де Гелье и секретарь патер де ля Ривера. Это обидело Хмельницкого, и он «надумал» возвращаться домой. Так же рассудили и его казацкие побратимы. Узнав об этом, де Гелье всполошился, пообещав все вскорости устроить. Казаки решили остаться, занялись осмотром Парижа, а главное, знакомством с организацией и оснащением армии. Увиденное поразило их. Что стоит запорожская голытьба, несмотря на храбрость и казацкую смекалку, против сильно вооруженного, закованного в сталь европейского войска, думал Богдан. Если удастся сговориться с французами, придется решать и вопрос о вооружении казаков. Казаки гуляли по Парижу, любовались дворцами, мостами и в то же время удивлялись грязи парижских улиц, на которые прямо из окон хозяйки выплескивали помои и выбрасывали всякую нечисть. Стоявшую на них удушливую вонь не могли выдуть никакие ветры.

Как всегда, Богдан не мог долго жить без дела. Сразу же решил заняться любимым делом – чтением книг. Случайно нашлись: «Учебник для осады крепостей», «Инструкция для артиллерии», произведения Юлия Цезаря «Записки о галльской войне», «Записки о гражданской войне»…

После прочтения «Записок» Цезаря Хмельницкий несколько дней ходил под их впечатлением, на многое, происходящее вокруг, стал смотреть по-иному. Взоры его были устремлены на Англию, где не утихала война между королем и парламентом, в которую были втянуты все сословия английского общества. Первоначально перевес был на стороне короля. Поддерживавшие его феодалы были воинами-профессионалами, и их кавалерийские отряды состояли из дисциплинированных и опытных бойцов, в то время как на стороне парламента воевало народное ополчение, плохо организованное и вооруженное. Командиры ополчения вели войну вяло, неумело, рассчитывая на примирение с монархом.

Хмельницкого увлек образ командира повстанцев Оливера Кромвеля, который собрал отряд из крестьян, ремесленников и других представителей мелкой буржуазии, а также суровых и страстных кальвинистов. Отряд стал основой новой буржуазной армии. Хмельницкий изучал организацию армии Кромвеля, восхищался ее высокой боевой подготовкой, железной дисциплиной, а главное – полководческим искусством самого Кромвеля, который 2 июля 1644 года блестяще разгромил армию короля под городом Йорком. Хмельницкий внимательно изучил сражение. Армия короля потеряла в этой битве шесть тысяч человек да еще 25 орудий, а парламентские войска – всего полторы тысячи. Стороны действовали в линейном боевом построении, но исход сражения решили маневры и атаки конницы Кромвеля по флангам и тылу противника. Большую роль сыграл и специально выделенный резерв. Да, тут было чему поучиться.

В один из светлых апрельских дней, когда после дождя лучи щедрого солнца заливали Париж, их позвали к секретарю кардинала патеру де ля Ривере, который повел их к Мазарини. Эта встреча была в большей степени похожа на взаимные смотрины, чем на деловое решение вопроса. За показной любезностью и учтивостью кардинала просматривался четкий расчет: что можно получить от этих фантастических «казаков», которых так настойчиво рекомендовал ему де Брежи?

После аудиенции прямо из дворца Мазарини казаков повезли в Фонтенбло, городок к югу от Парижа, где размещалась загородная резиденция французских королей.

Был ли принят Хмельницкий и его товарищи французским королем или королевой-матерью Анной Австрийской, неизвестно, но именно здесь они встретились с командующим французской армией принцем Конде. Одержав победы при Рокруа и Фрейбурге, принц готовился к новым боям, и ему было интересно, с кем придется их вести. Конде и Хмельницкому достаточно было обменяться несколькими соображениями, и они почувствовали, что понимают друг друга, а в дальнейшем станут если не друзьями, то хорошими соратниками. (Много позже, когда в 1655 году Конде, возглавивший против короля «фронду принцев», был разбит и бежал в Нидерланды, а потом стал во главе испанской армии против своей страны, Хмельницкий в разговоре с приехавшим на Украину французским агентом с удовольствием вспоминал дни, проведенные во Франции, и расспрашивал о Конде, с гордостью называл его своим старым командиром.)

При встрече Конде осторожно пытался выспросить Хмельницкого и его друзей о тактике, боевых приемах казаков.

– Я знаю приемы боя турецких янычар, знакома мне и татарская орда, – слегка улыбаясь, говорил Конде.

Хмельницкий понял, что Конде хотел узнать, не головорезы ли казаки, как янычары, и не горлопаны ли, как татары, и что это его немало тревожит.

– Великий полководец может быть уверен, что мои собратья казаки честные и храбрые воины и не опозорят своего имени здесь, во Франции. Казаки ничего общего не имеют ни с турками, ни с татарами, – ответил с достоинством Хмельницкий. – Мы гордые люди, поэтому в битве каждый старается быть впереди, мы выше всего ценим товарищество и самым тяжким проступком считаем покинуть товарища в беде.

Ответ удовлетворил Конде.

Здесь, в Фонтенбло, 19 апреля 1645 года было наконец подписано соглашение. Французское командование брало на службу 1800 пеших и 800 конных запорожцев, обязавшись платить по 12 талеров каждому и по 120 талеров полковникам и сотникам.

Хмельницкий оговорил для казаков право сражаться самостоятельно. Изучая тактику боев французской армии, Хмельницкий понял, что она не подходит казакам, может сковывать их действия.

С этим и вернулись на Украину. На французскую службу вызвались многие, в основном казацкая голытьба, низовики. Набралось около двух с половиной тысяч добровольцев. Сформировали их в полки.

За время своего существования низовое казачество, наверное, не видело такой муштры, которой подвергали Хмельницкий и другие полковники отобранных для похода во Францию. Почти каждый день с раннего утра и до позднего вечера мелькали на плацах казацкие шаровары. И наблюдая за тем, как привыкшие к свободе и развалистой походке казаки, неумело толкая друг друга, наступая на длинные шаровары, строились, отрабатывали шаг, не раз вынужден был гасить в усах усмешку.

Постепенно из разрозненной массы создавалась боевая единица, с которой можно было выступать против любого врага. Здесь слились вместе и казацкий опыт, и знания, почерпнутые из опыта других войск. К сентябрю 1645 года «охочие» казаки могли уже выступить в поход. Покрыв скорым маршем расстояние от Запорожья до Балтийского моря, в октябре они уже были в Гданьске, где ожидали французские корабли.

На небольших кораблях они отплыли в направлении к проливу Па-де-Кале, на берегу которого расположен Дюнкерк, в то время голландская крепость, в захвате которой и должны были принимать участие запорожцы.

Погрузив казаков и лошадей на корабли и поручив их Сирко и Солтенко, Хмельницкий вернулся в Варшаву. Сообщив королю и Оссолинскому об отправке казаков, он спешно отбыл во Францию. С ним шла часть казаков. Во Франции он сформировал из них казацкий корпус и, присоединившись к армии Конде, вместе с ней овладел несколькими крепостями на севере Франции. Казаки всегда были в первых рядах атакующих. После этих боев Конде считал, что казацкая пехота является одной из лучших в мире, и ставил ее в пример своим войскам. Большую храбрость проявил и сам Хмельницкий. Не раз видели его на шанцах с саблей и пистолетом в руках, руководившего своими сотнями. Конде и его генералитет прониклись еще большим уважением к казацкому полководцу и его войску.

Когда другая часть казачьего войска на корабле подошла к Дюнкерку, в котором засел пятитысячный испанский гарнизон, ночью на них напали испанские суда. Окружив их со всех сторон и направив на них пушки, испанцы предложили сдаться на милость победителя. Среди французских моряков началась паника: испанцев было почти вдвое больше. Но на кораблях были такие знатоки морского боя, как хитрец Иван Сирко, большой мастер рукопашной Ганжа, артист абордажа Чарнота, которые в своих походах по Черному морю не раз попадали в более сложные ситуации и выходили из них победителями.

Посоветовавшись, они решили прибегнуть к военной хитрости. Сирко приказал экипажам поднять на кораблях белые флаги в знак капитуляции, а запорожцам – быть готовыми к абордажному бою. Как только испанцы подошли к французским кораблям, в бой вступили казаки. Схватки были короткими и жестокими. Вскоре испанские суда были захвачены. Среди пленных был и командир испанского флота Мардик.

Однако еще нужно было пройти в гавань. Сирко с частью казаков перешел со своего поврежденного флагманского корабля на сторожевик противника, а испанскому командиру приказал стать на командорский мостик и провести корабли по каналу.

Бритые казацкие головы с длинными оселедцами [31]31
  Оселедец– длинная прядь волос, оставленная на бритой голове.


[Закрыть], их грозные пистоли и сверкающие в лунном свете шашки, – все это так напутало испанца, что он безропотно повиновался Сирко и благополучно провел корабли мимо вооруженной пушками лоцманской башни. Казалось, удача сопутствовала казакам. Но в это время начался отлив, и два корабля с казаками полковника Солтенко в темноте сели на мель. На рассвете их ожидал расстрел из крепостных орудий Дюнкеркской крепости или позорный плен. Казалось, гибель неизбежна. Видя это, ожили пленные испанцы. И тогда Иван Сирко идет на риск. По его приказу запорожцы опорожняют имеющиеся на кораблях бочки, вяжут плоты и на них вместе с лошадьми добираются до берега. Здесь они строятся и мокрые, еще не отошедшие от морской качки и жестокого морского боя, идут на приступ крепости.

Это было так неожиданно, что гарнизон крепости не смог приготовиться к бою. Вскоре запылало предместье.

А тем временем с суши на крепость двинулся с казацким корпусом Хмельницкий, который, на семьдесят миль опередив армию Конде, подошел к Дюнкерку. Здесь уже стояло несколько французских частей во главе с герцогом Энгиенским, который не решался сам идти на приступ. Казаки, пешие, а затем и конные, ворвались в крепость. Бой был стремительным. Когда французский командир встретил на стене крепости Хмельницкого без шлема с двумя саблями в руках и всего в крови, он сначала в отчаянии поднял к небу руки, а затем радостно воскликнул:

– На счастье, это не ваша кровь!

Хмельницкий вытер рукавом вспотевший лоб и, улыбнувшись, вдруг стремительно бросился куда-то. Герцог увидел, что он обнимается с каким-то молодым, статным казаком, тоже с саблей наголо и окровавленным. Это пробился к своему побратиму Иван Сирко. Радостной и теплой была эта встреча. Крепость, которую более пяти недель штурмовали французы, пала под ударами казацкого войска.

Жители города сквозь закрытые ставни со страхом разглядывали бегавших по улицам неведомых чубатых воинов с длиннющими свисающими усами в широких цветных шароварах с кривыми саблями в руках. Они не убивали тех, кто сдавался в плен, и обращались с ними по-рыцарски. Удивлению и радости горожан, привыкших к грабежам и насилиям победителей, не было предела.

Получив сообщение о падении крепости, королевская армия во главе с «серыми» мушкетерами спешно двинулась к городу и вскоре проходила уже по его улицам, крича в честь запорожцев громкое «виват!». Среди приветствовавших казаков мушкетеров был и тридцатичетырехлетний Шарль дю Бас де Фезензак сьер де Кастельмор, назвавшийся по титулу матери граф д'Артаньян (его приключения описаны в книгах А. Дюма).

После того как отважный защитник крепости маркиз Лейд капитулировал и над крепостью вместо флагов со львами Кастилии поднялись штандарты с королевскими лилиями, по предложению Хмельницкого и других казацких вожаков маркизу было позволено вывести свои оставшиеся части с оружием из города. Когда испанские войска в полном вооружении, со свернутыми знаменами выходили из столь долго оборонявшейся ими крепости, все французские флаги и казацкие хоругви склонились перед побежденными в знак уважения к их храбрости и стойкости.

Кардинал Мазарини был доволен. Прав оказался де Брежи, так настойчиво рекомендовавший Хмельницкого как одного из способнейших воинов и полководцев. Не пропали даром талеры, заплаченные запорожцам, они помогли получить ключ от моря в испанских Нидерландах.

Но праздновать победу было еще рано. Это отлично понимал Хмельницкий. Он писал из военного лагеря советнику кардинала ле Телье: «…в этой войне мощь Испании ущерблена, но не сломлена. Испания восстанет снова. Швеция – союзник Франции, но очень опасный. Имея Ливонию, Карелию, Финляндию и северную Германию, она еще более усилилась после последних военных событий… Здесь нужно уметь выбрать союзников… Семиградье – турецкий прихлебатель. Речь Посполитая, угнетаемая кролевятами, забыла среди выгод и роскоши, что бог поставил ее бастионом на границах христианской Европы…»

Да, Хмельницкий знал положение в Европе и в этом письме показал себя тонким, умным политиком. И это почувствовали европейские правители, стремящиеся переманить Хмельницкого к себе.

А он во сне и наяву видел родину. Как там? Ловил каждую весточку и радовался ей всем сердцем. Ему снилась Украина, его Субботов, затерявшийся среди яров и густых зеленых лесов. Снилась его Анна, тихая, как никто другой, понимающая его, беззаветно верящая в него. Как недоставало ее здесь, на чужбине! Захотелось увидеть и прижать к груди детей. Уже парубок, наверное, стал Тимош, да и Екатерина уже подрастает, шестой годик Юрасю, а он все в походах да в походах и не знает, не ведает, как растут его дети.

Здесь, судя по всему, он уже сделал свое дело. Хорошей школой для казаков стала их служба во Франции. Когда прибыли сюда, не было ни амуниции, ни орудий – одна смелость.

Теперь же это стали легионы, которые познали военную науку и смогут вести войну не только со смелостью и казацкой смекалкой, но и с приобретенным умением. Каждый казак мог стать наставником своих соотечественников.

Хмельницкий отогнал взмахом головы угнетавшие его мысли (когда это еще будет?) и еще сильнее сжал рукоять сабли. Он твердо знал, что ему нужно быть на Украине, откуда долетали вести все тревожнее и тревожнее.

Его звала родина. И оставив с Сирко часть запорожцев, он со своими любимыми пятнадцатью сотнями покинул Францию, теперь уже навсегда. А те, кто остался, около двух лет сражались вместе с королевскими мушкетерами против врагов Франции.

Пройдет семнадцать лет, и Пьер Шевалье в посвящении графу де Брежи, предпосланном книге «История борьбы казаков против Польши», напишет:

«Господин! Хмельницкому, который прибыл из глубины России во Францию, посоветовали, чтобы он, если захочет стать здесь известным, обратился к Вам, господин, потому что Вы можете засвидетельствовать доблесть его и его казаков с тем большей уверенностью, что Вы были почти очевидцем их мужественных поступков во время Вашего пребывания послом в Польше. Вы видели тогда собственными глазами начало казацкой войны и узнали все ее мотивы и тайны, поскольку Ваши отменные качества, так же как и характер Вашего почетного положения, заслужили Вам большую благосклонность и особое доверие покойного короля Владислава. Вы завербовали также, господин, немало тех искателей приключений для службы в королевской пехоте, которых Вы подобрали в Польше и повели во Фландрию, где их оружие часто уничтожало многих врагов; французским же войскам не приходилось вдохновлять их своей воинственностью, потому что им хватало собственной смелости».