Текст книги "Хроноагент. Гексалогия"

Автор книги: Владимир Добряков

Соавторы: Александр Калачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 178 страниц) [доступный отрывок для чтения: 63 страниц]

Я представляю себя этаким РипВанВинклем в XXV веке, и мне становится не по себе.

– Магистр, а ты случайно в покер не играешь?

– Играю, но предпочитаю преферанс.

– Эта игра не для тебя.

– Почему?

– Потому что ты – шулер первостатейный. Преферанс – игра джентльменская, а у тебя при раздаче всегда длинная масть на руках.

Магистр хохочет.

– Во! Чувство юмора вернулось. Еще чутьчуть, и ты – наш!

– Я же сказал: хрен тебе!

– А я сказал: хрен так хрен.

– Ну, хватит вам хреном закусывать, – вступает в полемику Елена. – Андрею надо отдохнуть.

– Не возражаю, только, может быть, ты, Андрэ, другого мнения?

– Отдохнуть бы после всего этого не мешало. Только у меня есть одна просьба. Можно ли посмотреть, что сейчас творится у нас в эскадрилье, все ли вернулись, кроме меня?

– Нет ничего проще.

Он снова подходит к компьютеру. На экране возникает наш аэродром под Смоленском. На старте – два дежурных “Яка”, солнце уже садится, возле самолетов, на краю летного поля, копаются техники. Изображение плывет, потом фиксируется на знакомой деревеньке. Магистр безошибочно выводит изображение на нашу избу. Стены избы как бы растворяются. На экране появляется наша комната, освещенная светом керосиновой лампы. На столе стоят несколько бутылок самогона, банки консервов, чугунок с картошкой и две миски квашеной капусты.

Ребята сидят за столом и смотрят в угол, где было мое место. Нары аккуратно застелены одеялом. К подушке прислонены две фотографии: моя и Ольги. В ногах почемуто лежат Ольгины туфельки и шарфик.

Я быстро пересчитываю ребят. Все на месте, кроме меня. Значит, бой закончился удачно… Удачно! Ничего себе!

В центре сидит Сергей и рисует на моей гитаре сороковую звездочку.

– Вот и все, – говорит он, кончив рисовать. – Вот и все, что от них осталось. От него – гитара да унты, от нее – туфельки и шарфик.

– Недожили, недолюбили, даже ушли одинаково, и могил не осталось, – подает голос Геннадий Шорохов. Сергей трогает струны:

– Он кричал напоследок, в самолете сгорая: “Ты живи! Ты дотянешь!” – доносилось сквозь гул. Мы летали под богом, возле самого рая, он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул. Встретил летчика сухо райский аэродром…

“Да нет, на сухую встречу не похоже”, – думаю я, покосившись на столик. А разговор в избе между тем продолжается. Сергей встает и поднимает кружку:

– А помнишь, как они с Волковым теорией боя занимались? Академики! За такое, кроме Героя, надо еще и Ленинскую премию давать!

Пока Сергей говорит, я против воли шагаю к столику и наливаю себе полстакана. Вернувшись к компьютеру, я замечаю, что Магистр и Елена последовали моему примеру.

– Дай я скажу, кацо, – говорит Мидодашвили. – Мало они были друг с другом, ты, Гена, хорошо сказал, правильно: “Недолюбили”. Дай им бог, чтобы был тот свет, и встретились они на том свете, и были бы вместе навсегда.

– Плохо, ребята, берегли мы наших комэсков. Волкова потеряли, теперь вот Андрея… – говорит Мараджабов. – А какие вояки были! Нет, Серега, хоть бог троицу и любит, но тебя мы до конца войны сохраним. Это я обещаю.

Кружки опрокидываются. Мы молча присоединяемся. Магистр выключает компьютер и тихо говорит:

– Мир праху Андрея Злобина. Вот ты и поприсутствовал на собственных поминках. Клянусь, я здесь ни при чем. Наблюдение шло в реальном времени, Элен, подтверди.

– Совершенно верно. Какоето дикое совпадение… – Вид у нее потрясенный.

– Как ты сказал? “Мир праху твоему, Андрей Злобин”. Так, Злобин погиб, Коршунов погиб, кто же я теперь такой?

– А сам решай, кем быть. Я предлагаю тебе стать хроноагентом. Ты считаешь, что это преступно, что быть хроноагентом – значит вмешиваться в историю, лишать народы права самим решать свою судьбу… А мы считаем, что хроноагент для реальных фаз – чтото вроде ангелахранителя. Вот и храни их, и неси им удачу. Что может быть лучше?

– Дай мне подумать, не дави.

– Магистр, хватит, в самом деле, на сегодня. Андрею необходим отдых.

– Твои слова – закон, о несравненная! – провозглашает Магистр и, спохватившись, добавляет: – В данном случае.

Он опять наливает в стаканы сиреневой шипучки, которая, как я понял, хорошо прочищает мозги после перебора. На этот раз я пью ее без опаски. Потом задумчиво говорю:

– Значит, я теперь – дважды Герой. Ну, Магистр, держись, хоть на этом отыграюсь. Буду теперь пирожки в буфете брать без очереди.

Магистр странно смотрит на меня. Конечно, он же не знает ни Штирлица, ни анекдотов про него. Наверное, у него сложилось мнение, что я уже “готов”.

– Займись Андрэ, – говорит он Елене. – Вы с ним свободны на пять наших суток.

– Хорошо.

Елена подходит к компьютеру.

– Андрей, где бы ты хотел жить? Я имею в виду не одноразовый ночлег, а постоянное жилище: какое тебя больше всего привлекает, где ты будешь чувствовать себя лучше всего?

– Ну, если вы действительно такие всемогущие… Тогда лучше всего я бы чувствовал себя в деревянном доме, среди русского леса, на берегу реки или озера.

Елена склоняется к клавиатуре:

– Сейчас посмотрим, что у нас есть на эту тему… Пожалуйста.

На одном дисплее возникает изображение уединенно двухэтажного бревенчатого дома на лесной поляне, а на другом – план: опушка леса, дом и рядом лесное озеро.

– Пойдет?

– А не слишком роскошно?

– Не надо ложной скромности. Прекрасно, зарегистрируем коттедж за Школяром Дельта1 из группы Магистра Альфа14, в миру – Андреем Коршуновым.

На дисплее высвечиваются наборы цифр и букв. Елена нажимает клавишу, и изпод процессорного блока вылезает пластиковая карточка с рядами символов. Елена протягивает мне.

– Ну, пошли к тебе домой.

– А далеко это?

– Время его знает. Какая разница. До свидания, Магистр.

Тот машет рукой в ответ. Он уже сидит за столом и разглядывает какуюто карту. Елена подходит к желтой дверце стенного шкафа и, открыв ее, приглашает:

– Заходи.

Обалдев от такого приглашения, я вхожу следом за ней в помещение вроде кабины лифта с рядом клавиш на противоположной стене. Елена закрывает дверь, потом она берет мою карточку и набирает на клавиатуре какойто код. Стена с клавиатурой открывается, и мы с Еленой выходим в соседнее помещение.

Глава 4

Почтенный замок был построен,

Как замки строиться должны:

Отменно прочен и спокоен,

Во вкусе умной старины.

А.Пушкин

Это – просторный холл или большая комната с двумя окнами. У стены стоит четырехдисплейный компьютер (я уже начинаю понимать, что это атрибут каждого помещения). Диван, четыре кресла, два стола, какието шкафы, не очень громоздкие, и… камин. Помещение резко отличается от соседней комнаты еще и тем, что оно не выдержано в тонах синей части спектра и стены выполнены под структуру бревен. Это помещение имеет более жилой вид, чем комнат Магистра.

– Куда дальше?

– Никуда. Мы уже у тебя. Нравится?

– То есть как это у меня? Мы же никуда не уходили.

– О Время! Я забыла сказать тебе, – она поворачивается к желтой дверце, – это – нульТ. Мы входим в кабину, набираем код той кабины, в которую нам надо попасть, открываем дверь и выходим в месте назначения.

– НульТ?

– Да, нультранспортировка. Мгновенное перемещение в пространстве.

– Понятно, читал в фантастике. Нас разлагают на волны и передают в другую…

– Вот глупости! Стала бы я разлагаться! Нет, принцип здесь другой. НульТ – это нуль пространства. Происходит мгновенная свертка пространства, как бы перегиб листа бумаги, и мы оказываемся в нужной точке. Технические подробности мне неизвестны. Если интересно, можешь обратиться в техническую службу.

– Но, наверное, затраты энергии колоссальные?

– Ничего подобного, так думали в твое время. А лет через сто поняли, что трехмерное пространство – вещь весьма неустойчивая. Надо только знать, с какой стороны на него воздействовать.

– Понятно, что ничего не понятно, но эффект налицо. Примем это так, как есть. Понятно также, что это мое место обитания.

Я еще раз осматриваюсь. Нда!

– Слушай, Елена…

– Можешь называть меня Леной, Леночкой, Ленкой. Словом, как нравится. Елена – это слишком официально.

– Хорошо, Лена, я вот что хочу спросить. Если я соглашусь на предложение Магистра, сколько мне будут платить. Сколько мне понадобится лет, чтобы отработать все это?

Елена недоуменно смотрит на меня и вдруг смеется:

– Вот ты о чем, а я сначала не поняла. Платить тебе не будут ничего. Все это предоставляется тебе наравне с другими обитателями Монастыря в вечное и безраздельное пользование. Деньги здесь не в ходу.

– То есть как не в ходу?

– А так. Все, что тебе нужно, ты можешь получить по линии доставки или с помощью синтезатора…

– А если мне понадобится, к примеру, автомобиль?

– А зачем он тебе? Какой смысл часами ехать в автомобиле, когда можно мгновенно перенестись с помощью нульТ?

– У вас что, получается, – коммунизм?

– Чтото вроде этого. Но учти, за каждую услугу придется отрабатывать по двадцать пять, а то и тридцать часов в сутки и практически без выходных. То, что Магистр дал нам пять суток отдыха, – случай небывалый.

– Значит, в смысле материальных благ нет никакой разницы между, скажем, мной и Магистром?

– Еще чего захотел! Здесь у нас строжайшая иерархия. Я говорю в том смысле, что синтезатор – вещь великолепная, но слишком сложная в обращении. Есть разные уровни его освоения и степени использования. Для того чтобы сотворить водку, надо быть Магистром, и не просто Магистром, а Альфой. Я, к примеру, этого не могу.

– Понятно, но не очень.

– Поймешь. Сейчас я тебе покажу, как всем этим пользоваться. Вот твои коды, я записываю их в компьютер… Вот линия связи… Вот линия доставки, набираешь коды, а из этого приемника получаешь заказанное. Вот – синтезатор, но им лучше пока не пользоваться, а то вместо бутерброда с икрой получишь бутерброд с мышьяком… Я записала в память коды связи и нульТ, свои и Магистра. Все понятно?

– Вроде все.

– Тогда устраивайся и отдыхай, утром я к тебе зайду. Всего хорошего.

– До свидания.

Елена заходит в кабину нульТ, на дверце мигает красный сигнал, и я остаюсь один. Подхожу к окну, оно выходит на березовососновый лес. Вид его действует на меня успокаивающе. Я сажусь в кресло и задумываюсь.

Ничего себе оборот. Да, вляпался ты, Андрюша, капитально. Самое главное, что вызывает во мне чувство протеста, это не предложение Магистра работать у него, не сама эта работа, она, как ни крути, выглядит довольно интересно. Самое главное – то, что все это произошло помимо моей воли. Меня затащили сюда практически силой, а потом выясняется, что выбора у меня нет… Интересный метод вербован! Я еще раз представляю себя гденибудь в XXV веке, и меня передергивает. Нет, прозябание в обеспеченном будущем, в общем без профессии, без друзей, в мире чужой культуры, непонятных нравов и обычаев… Это не для меня.

С другой стороны, здесь я тоже как бы в будущем. Техника у них – дай бог! Одна только нульТ чего стоит! Да еще линия доставки, синтезатор… Взять хотя бы этот компьютер о четырех дисплеях. Я подхожу к пульту. Да… Черт ногу сломит. Но осваивать его придется. Судя по всему, здесь это основное рабочее место. И все это только за первый день. Что я здесь еще увижу и узнаю?

Многое мне непонятно. Вот к примеру. Я подхожу к зеркалу. На меня глядит незнакомый мужчина лет тридцати пяти, со светлорусыми волосами и серыми глазами. Слава богу, что хоть славянин, а не лицо “кавказской национальности”… Это уже третье мое обличье за полгода. А что там Елена говорила про какието матрицы? Ничего не понятно. Еще менее понятны все эти манипуляции с временными фазами, с внедрениями, схлопываниями и т.п. Прежде чем принимать решение, надо во всем разобраться.

Я чувствую острую потребность закурить. Интересно, предусмотрено ли это линией доставки? Подойдя к компьютеру, я набираю код, который мне показала Елена. На одном из дисплеев загорается “МЕНЮ”. Я “прошелся по дереву”, так и есть, вот он, раздел “ТАБАК”. Я “раскрываю” его. Ни одного знакомого сорта! Выбираю наудачу, заказываю две пачки и нажимаю командную клавишу на исполнение.

Получив сигареты, я вспоминаю о спичках или зажигалке. Опять придется… Хотя раз здесь есть камин, должны быть и принадлежности для его растопки. Точно. На каминной доске лежит предмет, напоминающий зажигалку, каковой он в итоге и оказывается.

Я закуриваю и снова задумываюсь. Хотя, собственно, о чем тут думать. Выбора у меня практически нет… Надо соглашаться. Это называется “подчиниться обстоятельствам”. Неприятно, но где выход?

Не знаю, сколько проходит времени в таких раздумьях. За окном давно темнеет, панель в потолке начинает светиться мягким светом, а я все сижу и курю. Из этого состояний меня выводит мелодичный сигнал вызова. Я подхожу к компьютеру и нажимаю клавишу ответа. На экране появляется лицо Елены.

– Андрей, я смотрю, ты не спишь?

– Как видишь, нет.

– Почему? Все думаешь?

– Думаю. А ты, я вижу, тоже бодрствуешь.

– Тоже думаю. Мне кажется, тебе сейчас нельзя оставаться одному. Не будешь возражать, если я приду к тебе?

– Не буду, приходи. Если уж не спится, то хоть поговорим.

– Тогда разблокируй нульТ, я заблокировала ее, когда уходила. Просто нажми на двери желтую кнопку.

– Хорошо, – говорю я и исполняю ее просьбу.

Через минуту на двери нульТ загорается красный сигнал, и в комнату входит Елена.

Глава 5

Кто вы такая? Откуда вы?

Ах! Я смешной человек!

Просто вы дверь перепутали,

Улицу, город и век.

Б.Окуджава

Первый же взгляд на нее ввергает меня в состояние шока. Она переоделась, но так, что это не могло быть названо иначе чем “разделась”. Свое полупрозрачное платье она сменила на полностью прозрачную перламутровую то ли рубаху, то ли накидку. Это был просто кусок ткани с большим вырезом посередине, куда она просунула голову, рукавов не наблюдалось. “Одеяние” это свободно свисало с нее и заканчивалось гдето повыше колен. Ткань испещрена мелкими серебряными фигурами, напоминающими знак $. Эти фигуры не мешали видеть, что под тканью нет ничего, если не считать символических трусиков. Эта, с позволения сказать, “одежда” да прежние босоножки составляли весь ее наряд. Может быть, здесь это называется “домашней одеждой”, но для ночного визита к мужчине это выглядело довольно двусмысленно.

Я преодолеваю смущение и, изображая гостеприимного хозяина, широким жестом указываю на кресло. Елена, нисколько не смущаясь своего вида, видимо нормы морали здесь допускают еще и не такое, проходит к креслу и смотрит на столик.

– Так я и думала. Одни сигареты! Джентльмен ожидает леди и даже не позаботился об угощении! Придется хлопотать самой.

Она порхает к компьютеру и через несколько минут из линии доставки вынимает поднос: две бутылки вина, фрукты, сыр, гамбургеры, какаято рыба. На другом подносе – горячий кофейник, печенье и пирожные.

– Водку я творить не умею, это под силу одному Магистру, но вино, помоему, неплохое. Тем более что мы планируем не напиваться, а только слегка выпить и поговорить. Я права?

– Желание дамы – закон.

Она заставляет меня съесть гамбургер: “Ты же сегодня, кроме соленых огурцов и селедки, ничего не ел”. И действительно, после первого же куска во мне просыпается волчий аппетит, я набрасываюсь на еду, не стесняясь присутствия Елены. Впрочем, она не отстает от меня.

Когда мы утолили голод и распили полбутылки вина, Елена разливает по чашкам кофе. Потом она удобно усаживается в кресле, вытянув при этом свое произведение искусства в виде женских ног, и спрашивает:

– Как ты думаешь, чем я занималась все это время?

– Представления не имею.

– Я просматривала записи твоей работы в 41м году. Не все подряд, конечно, а выборочно. Меня интересовало, как можно жить и работать в условиях такой войны и оставаться при этом нормальным человеком?

– Не совсем нормальным. По крайней мере, в моем времени последние годы я читал, что человек, прошедший войну и привыкший к узаконенному убийству, уже не может считаться психически нормальным…

Лена возмущенно прерывает меня, гневно сверкнув своими “жемчужными” глазами:

– Глупости! Это все писалось по специальному заказу и с дальним прицелом. Вопервых, необходимо было в глазах общественности дискредитировать вас – “афганцев”, а вовторых, вспомни, каким почетом и уважением до недавнего времени пользовались участники войны. Они были почти святыми. Можно ли было предпринять чтото в стране, если бы они этого не одобрили? А сейчас их мнение никого не интересует. После этих статей их считают психически ущербными. Вспомни, как банда подонков избивала старикагероя, и ведь никто не заступился, кроме Злобина! Но я другое имею в виду. Понимаешь, полыхает война, кругом смерть, страдания – ад, одним словом. Вы каждый день летаете под Богом. Деретесь яростно, но на земле становитесь другими людьми. Не только ты: и Волков, и Федоров, и Сергей. А ты и Ольга! Ваша любовь… – Лена замечает, что я мрачнею. – Извини, я задела больное место.

– Ничего, Лена, что было, то прошло, этого уже не вернуть. Я только думаю, что, наверное, вот такие “отдушины” и помогали нам остаться людьми.

Лена смотрит на меня с интересом.

– А верно. Я просто не пыталась взглянуть на все это с такой позиции. Но сейчас речь не об этом.

– А о чем?

– Не о чем, а о ком. Речь – о тебе. Я знаю многих хроноагентов, но ни один из них не смог бы справиться с этим заданием так, как это сделал ты.

– Ты имеешь в виду то, как я прикрывал отход Сергея?

– И это тоже. Я имею в виду твое поведение на войне. Ведь в любую минуту тебя могли убить, а ты… ты даже нe остерегался. Ты все время работал на грани…

– Но ведь Магистр сказал мне, что моя жизнь – вне опасности…

– Мало ли что скажет Магистр! Откуда ты мог знать о том, как мы можем тебя вытащить оттуда? А может быть, Магистр просто лгал тебе, чтобы успокоить? Были у тебя кие мысли?

– Я вообщето никогда ему особо не верил.

– Вот видишь! В любом случае в твоей ситуации, после гибели Злобина в 91м году, ты мог вернуться из 41го года, только пережив свою смерть.

– Почему?

– Я час назад задала этот вопрос Магистру: “Почему мы не перетащили Коршунова сразу после выполнения основного задания?” Знаешь, что он мне ответил?

– Что же?

– Перетащить тебя можно было, только послав на замену тебе Злобина, он в это время был уже свободен…

– Так он – здесь?

– Да, ты с ним еще встретишься. Не отвлекай. Так вот, отправить в 41й год Злобина прямо так, без подготовки, – значит послать его на верную смерть.

– Я и сам пришел к такому выводу еще месяц назад.

– И правильно решил. Но и твоя собственная смерть в 41м была уже у тебя на плечах. Магистр сказал, что такие, как ты, на войне долго не живут. Вспомни Волкова. Вспомни себя, как после гибели Ольги ты искал смерти.

Я мрачнею.

– Извини, я опять допустила бестактность. Понимаешь, у нас здесь к тому, что остается в реальных фазах, где мы работали, несколько своеобразный подход. Ты к этому тоже привыкнешь. Это как у вас, летчиков. Товарищ погиб, а вы, помянув его, начинаете анализировать: почему, что он не так сделал. Ищете, где он допустил ошибку, чтобы самому ее потом не повторить.

– Понимаю.

– Вот и хорошо. А я постараюсь, пока ты к этому не привыкнешь, следить за собой. Так вот, твой конец должен был последовать между октябрем 1941го и февралем 1942го, в зависимости от расклада вариантов, а их на войне – великое множество.

– Вот как. Значит, все было заранее рассчитано?

– Не до конца. Мы можем точно предсказать будущее отдельной личности только в нормальной обстановке. В экстремальной ситуации – стихийные бедствия или война – вариантов возникает такое множество, что они накладываются друг на друга, и общая картина как бы размывается. Можно увидеть вероятный вариант, но точный – никогда. Ну, к примеру, этот нелепый трагический случай с твоим командиром в первый день войны. Можно ли рассчитать такое? Магистр сказал, что он наблюдал двенадцать вариантов твоей гибели, но такого, какой имел место в реальности, он даже и не предполагал.

– Да, такое предположить было трудно.

– Но тем не менее ты тогда принял решение и осуществил его. Значит, ты был готов к этому. На такое способен далеко не каждый. Я бы, например, не смогла, – голос Лены дрогнул.

– Ну, вопервых, когда я понял, что спасения нет, то пошел в пике, чтобы ускорить конец и не гореть заживо, а увидел эти емкости, и решение пришло автоматически. Продать свою жизнь подороже. Ну а что касается тебя, то, извини, на войне женщинам не место, не женское это дело – воевать.

– А Ольга? – какимто странным голосом спрашивает Лена.

– Что Ольга? Ольга – врач. Она занималась своим делом, лечила людей, лечила до последнего мгновения, пока не погибла, и погиблато случайно, нелепо…

– Ну, знаешь, – возмущенно говорит Лена, – “лепых” смертей не бывает, кроме как от старости. По мне так лучше нелепая смерть, чем нелепая жизнь. А что касается меня, то я – тоже врач, и неужели ты думаешь, что я не смогла бы часами стоять у операционного стола, как и она?

– Думаю, смогла бы… На войне часто бывает, что человек делает такое, чему потом сам удивляется: “Да полно! Да неужели я мог такое сделать?” Когда я после боя с десятью немцами оказался наконец в блиндаже у пехотинцев живым и невредимым, и они, и я сам не могли поверить в это. Так и Ольга, если бы в июне ей сказали, что она будет оперировать часами, без перерывов, она бы рассмеялась и сказала, что это невозможно, человек такого не выдержит.

– А она выдержала… Скажи, а ты ее очень любил?

– Леночка, какие смешные вопросы ты задаешь, а еще женщина. Разве можно любить “не очень”?

Елена о чемто задумывается, наматывая на палец прядь волос. Весь ее вид выражает сомнения и колебания.

– Вот ты, оказывается, какой.

– Какой?

– Цельный. Любить так любить, воевать так воевать. Во всем до конца и без оглядки на тылы. Ты знаешь, я – женщина опытная, но мне такие еще не встречались. Хоть в делах, хоть в любви нетнет да и проскользнет расчетливость. А такие, как ты, встречаются крайне редко. Поэтому Магистр и сказал: “Такие долго не живут!”… Потомуто меня, наверное, к тебе и потянуло, с первой минуты твоего появления здесь. И чем больше я тебя узнаю, тем больше эта тяга.

– Да ты знаешь меня всего несколько часов!

– Неправда! Я просмотрела эпизоды твоей жизни в обеих фазах… Да и какую роль здесь играет фактор времени?

Она опять замолкает, длинные ее пальцы продолжают наматывать волосы, изумительные, слегка затуманившиеся глаза смотрят кудато в темноту окна. Медленно, очень медленно она переводит взгляд на меня. Весь ее вид выражает сильнейшее душевное волнение.

– Вчера твой друг, грузин, очень хорошо сказал: “Дай им бог встретиться на том свете и больше не расставаться…” Я не бог и не могу устроить так, чтобы ты встретился здесь с Ольгой, но… может быть… я смогу ее тебе заменить?

Ее глаза смотрят на меня так, что я понимаю – она не шутит, и теряюсь.

– То есть как?

– Так, в прямом смысле…

Я, разумеется, никак не готов к такому повороту дела, и Лена читает это в моих глазах. Она встает и отходит на несколько шагов, чтобы я смог ее как следует разглядеть.

– Что, неужели я такая страшная, неужели я не бужу в тебе никаких чувств?..

Она стремительно поворачивается так, что ее накидка взлетает вверх, обнажая ее великолепную фигуру, которую, впрочем, видно во всех подробностях и без этой демонстрации. Я теряюсь еще больше и, чтобы скрыть смущение, начинаю пороть всякую чушь:

– Как я понимаю, ты отвечаешь за мою адаптацию… Это что – один из методов?

Лена вспыхивает, покраснев всем телом, и, отвернувшись от меня, стремительно подбегает к двери нульТ.

– Великое Время! Дурак! Каакой дурак…

Ее плечи вздрагивают, рука тянется к клавише. Одним прыжком я догоняю и останавливаю ее, обняв за плечи:

– Лена!

– Что Лена! Что Лена! Неужели ты мог подумать, что я приперлась к тебе среди ночи исполнять свой профессиональный долг? Нашел дуру! А я действительно дура, несколько часов подряд просматривала твою жизнь и ревела как маленькая над каждым эпизодом. А ты… ты…

Она разражается рыданиями, уткнувшись мне в грудь. Чтото надо делать.

– Лена, прости идиота. Но я просто не привык, чтобы женщины были вот так откровенны со мной. В мое время…

– А ты думаешь, в мое время так было принято? Черта с два! Во все времена вы, мужики, всегда одинаковы. Как же! Вы – ведущее начало! Инициатива всегда должна исходить от вас, и если ее проявляет женщина, значит это ужасная непристойность… А если женщина полюбила, полюбила сразу и насмерть… и не может ждать… когда он посмотрит на нее благосклонно… это… это…

Рыдания мешают ей говорить, ее всю трясет, этого я выдержать уже не в силах. Я сжимаю ее виски, отрываю от своей груди и несколькими поцелуями осушаю ей глаза, а потом припадаю губами к ее губам. Она страстно отвечает на поцелуй, крепко обняв меня за шею и за плечи. Я не знаю, куда деть свои руки, и кладу их ей на талию. Накидка ее задирается, и я словно обжигаюсь, коснувшись обнаженного тела, так она горяча. Руки мои мечутся, потом касаются таких же горячих грудей. Лена со стоном откидывается назад и быстрым движением сбрасывает свою накидку, затем она таким же быстрым движением освобождает меня от рубашки и снова припадает ко мне, обжигая своим горячим телом.

Я понимаю, что надо идти до конца. Руки мои с ее грудей спускаются на поясницу и, слегка задержавшись там, нащупывают ее ягодицы и трусики. Лена изворачивается всем телом, как змея, и под моими руками трусики ползут вниз. Когда Лена, переступив через них, снова припадает ко мне, я обнаруживаю, что она уже освободила меня и от шорт.

Подхватываю Лену на руки и несу к дивану. От босоножек ее освобождать некогда, да я бы и не рискнул в такой момент разбираться в хитросплетении ремешков, опутывающих ее ноги…

…Я не ханжа и далеко не новичок в любовных делах, но я никогда не сталкивался с такими женщинами, как Лена. Она вела себя так, словно мы знаем друг друга сто лет. Все мои желания она угадывала так быстро, что они не успевали возникать. Одновременно она сама довольно тактично, но настойчиво доминировала там, где это было необходимо. Более того, от нее исходили какието живительные токи. Я никогда не подозревал, что во мне может скрываться такая бездна сексуальной энергии. Порой мне даже становилось страшно…

– Ты не боишься исчерпать себя до дна в первую же ночь? Ведь у нас впереди целых пять суток. Если так пойдет дальше, мы пресытимся друг другом уже послезавтра…

– Глупый! Любовь неисчерпаема, если она настоящая. Ты любишь меня?

– Люблю. Теперь люблю. Ты влюбила меня…

– Тогда иди сюда, не прячься… а насчет пяти суток не заблуждайся. Магистр выдернет нас самое позднее через три дня…

…Я не подозревал, что обыкновенная женщина может любить так необыкновенно. Впрочем, Лена была женщиной самой что ни на есть необыкновенной…

…Я просыпаюсь, когда солнце стоит уже довольно высоко и потолочная панель погасла. Лена лежит рядышком, и ее ровное дыхание говорит, что она спит. Голова ее лежит у меня на груди, а рука… Мне становится даже неудобно, словно ктото может нас видеть. Я осторожно освобождаюсь и, присев в кресло, разглядываю свою подругу, так неожиданно появившуюся у меня в этом странном, непонятном пока для меня мире.

Я гдето читал, что женщина наутро после страстной ночи выглядит крайне непривлекательно. Интересно, что за идиот это придумал, не помню, ну и черт с ним. Лена еще вчера, в платье, показалась мне верхом совершенства, а сейчас, когда на ней нет ничего, кроме босоножек, я просто не могу отвести от нее глаз, так она красива.

Лена улыбается, не открывая глаз, протягивает ко мне руки и привлекает к себе…

Минут через тридцать мы просыпаемся окончательно.

– Ты знаешь, удивительный сон я видел этой ночью.

– Расскажи.

– Снилось мне, что меня сбили в воздушном бою, я взорвался, попал на тот свет, а там меня встретил ангел, которого я сначала принял за демона… а может быть, и наоборот, это был демон, которого я принял за ангела.

– Первая часть, несомненно, дурной сон, а вторая – нет, это не сон, милый, и ты не ошибся.

– Не ошибся в смысле ангела или демона?

– А сам как думаешь?

– Ты – демон в ангельском обличье и одновременно ангел с повадками демона…

– Поцелуй меня… Молодец! Ты очень догадлив.

– Как и ты. С кем поведешься…

– Слушай. Давай быстренько позавтракаем и пойдем осматривать твои владения, ты ведь еще ничего здесь не видел, да и мне интересно. Здесь должно быть озеро. Нет ничего лучше, чем искупаться после сна, это превосходно заряжает на весь день. Я тебе как медик говорю…

Болтая таким образом, она вызывает по линии доставки завтрак, заметив при этом:

– Надо бы сотворить тебе кофейник и пакетик хорошего кофе, что за удовольствие пить его остывшим, тем более что я не знаю, как его там готовят. Может быть, он растворимый, для простоты приготовления. Вообще, линия доставки – это примитив, годится, только когда надо чтонибудь на скорую руку. Тебе надо поскорее освоить синтезатор…

Лена щебечет без умолку, а я слушаю ее голос как музыку, не вникая в смысл. Никогда бы не подумал, что есть такие женщины, которые могут так влюбить в себя практически с первого взгляда. От нее исходила какаято мягкая и добрая энергия. Она была “уютной” в прямом смысле этого слова. Видно было, что Лена не только умеет хозяйничать, но и делает это с удовольствием.

Не успеваю я допить кофе, который оказался совеем неплохим, как Лена, набросив свою накидку, хватает меня за руку:

– Пошли на озеро!

Я тянусь за своими шортами…

– Стоп! Тебе же абсолютно нечего надеть, кроме этого стандартного набора.

Лена критически осматривает меня и быстро, подходит к компьютеру. Через дветри минуты из камеры синтезатора она извлекает роскошный синий халат из атласной ткани с серебряными ящерицами на плечах. Только тут я замечаю, что накидка у Лены испещрена не долларами, а такими же ящерицами.

– Слушай, а что это за ящерицы?

– Это мой фамильный знак!

– Понятно, твой. А при чем здесь я?

– Какой ты недогадливый! Зря я тебя похвалила. В старину рыцари считали за величайшую честь носить цвета и эмблемы своих дам. Ты мой рыцарь или нет?

– Твой.

– Ну, тогда носи и не скули! Скажи спасибо, что ящерица, а не жаба или гадюка.

– Огромное спасибо.

– Вот такто, рыцарь. Помни!

Озеро оказывается метрах в пятидесяти за домом.

– Какая прелесть! – восклицает Лена. – Давно я мечтала отдохнуть в таком месте! Слушай, а ты рыбу ловить умеешь?

– Конечно, если она здесь водится.

– Эх ты, дитя XX века! Это у вас все водоемы отравлены либо промышленными отходами, либо навозной жижей. А здесь фаза Стоуна, свободная от homo sapiens и его деятельности с начала времен. Ну а у нас, в Монастыре, экология на первом месте.

Лена легко прыгает с валуна на валун, которые, образуя гряду, уходят от берега метров на сорок. Я еле поспеваю за ней. Добравшись до последнего валуна, Лена снимает босоножки, сбрасывает накидку и, с криком: “За мной!” – ныряет в воду. Я не заставляю себя долго ждать.