Текст книги "Фаза боя"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

— Вот, второе предположение более близко к истине. Иначе трудно объяснить такую избирательность ловушек и такое, я бы сказал, их разумное действие.

— Возможно, ты и прав. Но ставить на этом точку рано. Информация у нас скудная. И я думаю, что с этим вопросом мы так никогда и не разберёмся. Да и стоит ли разбираться? А вот Заколдованные Места – другое дело. Тут надо бы разобраться основательно. Надо побывать еще минимум в пяти и сравнить.

— Здесь я тебя, подруга, должен разочаровать. Завтра мы пройдём мимо еще одного Заколдованного Места, а потом окажемся у цели. Вряд ли имеет смысл делать приличный крюк ради удовлетворения любопытства и возможности подтвердить твою гипотезу.

— Верно, Андрей, верно. Задерживаться нам здесь никак нельзя, – соглашается Лена и, помолчав, добавляет со вздохом: – А всё равно интересно.

К середине следующего дня мы подходим к еще одному Заколдованному Месту. Тут уж и мне становится настолько интересно, что я могу лишь пожалеть, что необходимость гонит нас всё дальше и дальше, из Фазы в Фазу.

Красно-бурый песок, поросший такого же цвета редкой колючей травой. Тут и там, как свечи, торчат высокие и тонкие стволы лилового цвета, густо утыканные длинными желто-зелёными иглами.

А под ближайшим к нам «кактусом», метрах в тридцати, стоит экзотическое существо. Я даже затрудняюсь отнести его к какому-либо классу живых существ. На Земле я, во всяком случае, таких не наблюдал. Зеленовато-лиловое тело около четырёх метров длиной состоит из множества сегментов, как у многоножки или сколопендры. Это действительно многоножка, у него более десятка пар ног, отсюда пересчитать трудно. Сзади имеется широкий и плоский, тоже членистый хвост, около метра в длину. Две первые пары конечностей много выше других, и благодаря им передняя часть тела держится почти вертикально. Самый верхний сегмент тела венчает голова: плоская, костистая, усеянная шипами – внушающие уважение жвала и три пары красных глаз.

Существо стоит неподвижно и, кажется, разглядывает нас. Лена с Наташей работают с аппаратурой. Через несколько минут они докладывают:

— В этой зоне очень низкая температура, около пятидесяти ниже нуля. Состав воздуха подобен земному, но кислорода меньше в три раза, много инертных газов. Уровень радиации превышает допустимый для человека в шесть раз.

— А здесь?

— Здесь он повышен незначительно. И температура здесь, как видите, не ощущается. Интересно, а что служит барьером, который отделяет эти зоны?

— Скорее всего, что-то вроде той стены, на которую мы натолкнулись в Стеклянном Ящике. Перестроенное пространство или что-то в этом роде. Но здесь барьер не является абсолютно непроницаемым. Возле болота мы явственно ощущали запахи, слышали звуки.

Существо, насмотревшись на нас, грозно щелкает жвалами, отворачивается и уходит, волоча за собой членистый хвост. Проводив взглядами жуткого аборигена, мы отправляемся в дальнейший путь.

— Самые опасные места мы уже миновали, – сообщает мне Лем. – Осталось пройти Качающиеся Камни. Но для вас это будет плёвое дело. Там попадаются только последние растяпы. А вы не такие.

Утром следующего дня Лем приводит нас на неширокое поле, зажатое между двумя тёмными и густыми лесными массивами. Поле почти лишено растительности и напоминает скорее площадь, вымощенную булыжником. Причем вымощенную очень небрежно. Я, по крайней мере, у мостильщиков такую работу не принял бы. Между вросшими в землю камнями оставлены такие прогалы, по которым можно свободно проехать; ну, не на танке, на мотоцикле точно.

— Это – Качающиеся Камни, – объясняет Лем. – Упаси вас Триединый наступить хотя бы на их край. Камень резко наклоняется, и человек исчезает. Просто исчезает. Никто не знает, куда. А между камнями можно идти без всякого опасения. Пойдём.

Путь между камнями оказывается довольно извилистым, вроде лабиринта, а иногда и запутанным. Постояв с минуту и подумав, уместится ли нога между камнями, приходится выбирать другую дорогу. Поле протяженностью около четырёх километров. И на эти четыре километра мы затрачиваем более трёх часов.

— Всё, – сообщает нам Лем, – самое опасное осталось позади. Отсюда уже начинаются обжитые места.

Обжитыми эти места можно назвать только с большой натяжкой. До самого вечера нам не встретилось ни жилья, ни человека, ни следов его деятельности. Впрочем, дважды попадались признаки того, что когда-то здесь располагались селения. Именно признаки. Несколько рядов неглубоких ям, заросших лебедой и полынью. Здесь в незапамятные времена стояли дома. Поля, когда-то возделанные, заросли бурьяном, кустарником и деревьями. Нет, совсем эти места не подходят под понятие обжитых.

Однако Лем идёт спокойно и уверенно. И только постоянные тоска и безысходность в его взоре, как мне кажется, углубились. А может быть, к ним добавилось еще что-то. Тревога, к примеру.

Только к самому концу дня мы находим то, что с натяжкой можно назвать домом. Три стены, сложенные из неотёсанных камней. Четвёртая стена давно развалилась. Между её камнями уже не трава проросла, а целые кусты. Крыша тоже обвалилась и держится краем на одной из стен строения.

— Здесь и заночуем, – говорит Лем.

Наутро мы выходим к действительно обжитым местам. Сначала нам встречается ячменное поле. Пройдя по его кромке, чтобы не топтать посевы, мы выходим на наезженную дорогу. Долго идём по ней, но жильё пока не попадается. Исключение составляют сараи и навесы. И только к концу нам встречаются люди.

Неказистая лошадёнка тащит большую телегу, груженную сверх всяких пределов стволами деревьев и большущими сучьями. Лошадёнку, терпеливо влекущую непомерный воз, с двух сторон понукают два человека. Они с непокрытыми головами, одеты в тёмно-серые рубахи из грубой ткани и такие же тёмно-серые штаны. Правильнее сказать – портки. На ногах – лапти из травы.

Завидев нас, возчики настораживаются. Один из них тянет что-то из-под сучьев. Но другой, присмотревшись, недоверчиво спрашивает:

— Никак Лем? Сын Бронка?

— Он самый, брат Фома. Я вижу, ты не забыл меня? – отвечает Лем.

— И ты, я вижу, меня помнишь. Давненько тебя в наших краях не было. Да что я говорю? Как ушел ты к гулякам, так всё гуляешь и гуляешь. Дома, вишь ты, ни разу не показался.

— Теперь вот сподобился. Как мои живут, брат Фома?

— А никак. Нет никого. Вишь ты, дело-то какое. Да Артём-то сказывал, встречал тебя, говорил тебе.

— Ничего он толком не сказал. Сказал только, что часть людей ушла за Зудящие Кусты. А кто ушел, он не знает.

— За Кусты нас смогло уйти, вишь ты, только восемь человек. Остальных всех оборотни накрыли.

— И моих?

— Я же говорю, всех. Как старого Бронка зарубили, я сам видел. Он, вишь ты, за Владу твою вступился. Вот его топориком-то и порубили.

— А Влада, Мила?

— С Владой они, вишь ты, как обычно поступили. Ну, ты знаешь как. А Милу твою и других детишек угнали в Красные Пески. Больше их никто не видел.

— Как же вы прозевали? Почему заранее не ушли?

— А получилось так, вишь ты, что оборотни накануне Имасово село разорили. Никто их после этого к нам и не ждал. Да и нагрянули они, вишь ты, в неурочное время. Мы всё спорили. Старый Бронк всё говорил: надо, мол, бросать всё, вишь ты, и в замке укрыться. А как, вишь ты, бросишь? Всю зиму в замке пальцы сосать? Так, вишь ты, недолго их до локтей сгрызть. А Бронк, вишь ты, говорил: лучше с голодухи пухнуть, чем оборотням попасться. Да, вишь ты, мало кто с этим согласился. Он хотел к вечеру уйти со своими. С ним собирались еще человек десять. А оборотни-то, вишь ты, не ночью напали, а в полдень. У нас, вишь ты, и стража-то не стояла.

— В полдень, говоришь? Это что-то новое.

— Вот я и говорю, в полдень. Никто их и не ждал. И стражи, вишь ты, не было. И ничего нам не оставалось, как в Зудящие Пески убегать. Бежим, вишь ты, а они – за нами. Моя Унда споткнулась, ребятёнка выронила. Вставать стала, тут её, вишь ты, оборотень и нагнал. Как секирой махнул, голова, вишь ты, в сторону отскочила. Я за ребятёнком нагнулся, а тот с секирой на меня, вишь ты. Где я, где ребятёнок. Не помню, как до кустов доскакал, вишь ты.

Фома рассказывает о гибели своей жены и ребёнка спокойным, даже равнодушным голосом, без всяких эмоций.

Словно не семью он потерял, а лопнула старая, гнилая упряжь. Он идёт рядом с Лемом, а его попутчик понукает лошадёнку. Мы идём следом за ними. Фома ни разу не поинтересовался у Лема, кто мы такие и куда идём. Раз гуляка ведёт кого-то, значит, так надо. Это, вишь ты, его дело.

— А где вы сейчас живёте?

— В Клотошном Замке.

— Далековато. А почему не в Супарном?

— В Супарном? А! Ты же не знаешь. Это, вишь ты, без тебя уже было. Нас словно Триединый предостерёг. Не пошли мы в Супарный, а сразу, вишь ты, пошли в Клотошный. Суиарный-то, вишь ты, оборотни разорили. Никто не ушел.

— А что же они ходом-то не ушли?

— А они пошли ходом. А там их, вишь ты, оборотни ждали. Откуда они узнали, где лаз наружу выходит? Вишь зарево? Там и был Супарный Замок.

— А что это там горит? Неужели Замок до сих пор догорает?

— Нет. Там, вишь ты, теперь новый Заколдуй появился. Да такой, вишь ты, что отродясь не видано. Всё горит. Жар такой, что сама земля плавится. Как воск, вишь ты. И по этой плавленой земле, вишь ты, каменные образины лазят. Сами черные, глаза красные, по восемь ног и по две клешни, что, вишь ты, у раков. Только такие, что тебя запросто перекусят.

— Понятно. А ты, значит, сейчас в Клотошный Замок дрова везёшь?

— Да. Сегодня, вишь ты, моя с Гутром очередь. Лошадёнка не спеша тащит воз с дровами. Гутр погоняет её. Лем с Фомой беседуют об общих знакомых, которых в большинстве своём уже Триединый прибрал. Мы идём сзади и осматриваемся. Теперь возделанные поля уже тянутся до самого горизонта. Ячмень, овёс, просо, рожь. Но в основном почему-то ячмень.

Дальше начинают попадаться и овощные клинья. Картофель, лук, свекла, снова картофель, горох, репа, капуста. Чем дальше, тем овощных полос становится больше. Чувствуется, что мы приближаемся к какому-то жилью. Видимо, к Замку.

— А вот и наш, вишь ты, Клотошный Замок.

Фома показывает куда-то направо. Там виднеется что-то вроде свинарника. Я сначала так и принял это строение за свинарник. Длинное низкое здание без признаков окон и дверей. Однако по мере приближения к Замку в стенах различаются узкие бойницы. Дверь, точнее, ворота обнаруживаются в торцевой стене. Замок, как и все строения здесь, сложен из неотёсанных камней, схваченных глинистым раствором.

— И сколько же здесь живёт людей? – спрашиваю я.

— Да сотни три, а то и четыре будет, – отвечает Фома и, подумав, добавляет: – Нет, поболе будет.

— Время моё! – поражается Лена. – И как они все здесь умещаются? По принципу укладки сельдей в бочку, не иначе.

Фома смотрит на неё с недоумением. Лем усмехается и объясняет нам, что это строение – только помещение для стражи и кухни. Основной Замок находится под землёй. Там хватает места не на одну сотню людей.

На воротах нас встречают пятеро угрюмых мужчин, вооруженных однозарядными винтовками и препоясанных патронташами. Фому и Гутра охранники пропускают в Замок беспрепятственно. С Лемом вступают в переговоры. Причем разговаривают двое, а трое других, отойдя шагов на десять, держат нас и Лема на прицеле.

Переговоры завершаются успешно, и нас пропускают в Замок. Там уже вовсю идёт разгрузка дров, привезённых Фомой и Гутром. Дрова таскают в дальний конец строения, который не просматривается из-за дыма и чада. В середине строения мы видим спуск вниз. Его прикрывают внушительные бревенчатые створки, которые сейчас откинуты в стороны.

Спуск не ступенчатый, а пологий, и уходит куда-то далеко под землю. Он освещен торчащими из стен факелами. Лем спускается, мы следуем за ним. Идём довольно долго, метров сто, не меньше. По моим расчетам, мы спускаемся на глубину около тридцати метров. Спуск приводит нас в обширное помещение полуцилиндрической формы. По размерам оно примерно соответствует надземному строению. У входа нас опять останавливает охрана. Лем что-то говорит им, и стражники ему что-то объясняют.

— Ждите меня здесь, – говорит нам Лем, – я узнаю у старосты, где нам можно устроиться на ночь. А утром доберёмся туда, куда вам нужно.

Наш проводник скрывается в одном из узких проходов, которые с равными промежутками открыты с обеих сторон помещения. Ждём довольно долго. Наконец Лем появляется вместе с высоким совершенно седым стариком, опирающимся на посох. Старик глядит на нас из-под густых бровей и спрашивает Лема:

— Эти?

Наш проводник кивает, и старик, не говоря ни слова, куда-то направляется. Лем жестом показывает, что нам следует идти за ним. Мы входим в один из проходов и там по винтовой лестнице поднимаемся метров на десять.

— Это здесь, – коротко говорит старик и, не попрощавшись, уходит.

Факелом, принесённым с собой, Лем зажигает масляные светильники. Нашим глазам предстаёт полусферическое помещение около шести метров в диаметре и примерно такой же высоты. Дым от светильников и факела вытягивается через отверстие в потолке. Слева от входа в стене имеется овальное отверстие полметра на сорок сантиметров.

— Здесь мы заночуем, – говорит Лем. – Я договорился, что нам дадут ужин. Брат Сергей, брат Анатолий, помогите мне принести еду.

— Погоди, Лем, – останавливает его Лена. – А если нам по нужде приспичит? Куды бечь?

— Никуды. Вон, видите, дыра в полу. Туды и бегайте.

— Однако, – замечает Наташа, когда Лем с ребятами уходят, – жить здесь можно. Канализация есть, вентиляция какая-никакая тоже. Освещение, правда, подкачало. Атак ничего, сносно.

— В гробу бы я видел такое сносное существование, – ворчит Пётр. – Это – та же пещера, только слегка благоустроенная. Конечно, наверху, среди всех этих Проклятых да Заколдованных Мест и этих жутких мусорных свалок тоже не очень-то посуществуешь. Но человеку под землёй жить не пристало. Помните бомбоубежище? Чем здесь лучше? А даунтаун?

— Нужда, Петруша, и не в такие условия загонит, – говорит Лена. – Сюда собираются люди из селений, которые разорили оборотни. Жить здесь, согласна, не сладко. Но здесь они в большей безопасности, чем наверху.

— Вряд ли, – не соглашается Пётр. – Эти крысиные норы как раз для того и созданы, чтобы всех можно было взять оптом.

— Как раз здесь это будет хлопотно. Вооруженная стража, потайные выходы…

— Ага! – Пётр злорадно улыбается. – Ты слышала, что Фома рассказывал Лему? Соседний Замок оборотни взяли играючи. А когда его обитатели сунулись в потайной ход, их и там уже ждали. Никто не ушел. А из посёлка несколько человек всё-таки уцелели. Нет, Лена, я успокоюсь только тогда, когда мы выберемся на поверхность. Здесь я себя чувствую, как мышонок в мышеловке.

Пётр разбирает свой автомат и начинает его чистить. В самом деле, после боя со змеями мы еще не имели возможность привести оружие в порядок. Я присоединяюсь к Петру. Лена тоже присаживается рядом. Вскоре возвращается Лем с нашими товарищами. Они приносят хлеб, два котла и большой жбан. Хлеб, как я и предполагал, ячменный. В одном котле лежат большие куски обжаренного свиного мяса, в другом – горячая перловая каша с овощами. В жбане – пиво.

Прежде чем устроиться на ночлег, Лем вместе со мной спускается вниз и закрывает проход в нашу пещеру большим камнем, который очень хорошо подогнан к дверному проёму.

— Чтобы поднять его, надо крутить вот этот ворот, – объясняет Лем.

— А снаружи его можно открыть?

— Можно, если знать секрет. Я долго уговаривал старосту разместить нас именно в этом помещении. Но теперь можно спать спокойно. Нас никто не потревожит.

Глава 22

Рукояти мечей холодеют в руке

И отчаянье бьётся, как птица, в виске,

И заходится сердце от ненависти!

B.C. Высоцкий

Ночью нас будит странный шум. В помещении темно, хотя я помню, что, укладываясь спать, мы один светильник оставили горящим.

— Что за шум? Кто погасил светильник?

— Тише! – отвечает мне в темноте Лем. – Оборотни пришли. Помяни их на ночь, и они тут как тут. А светильник я погасил, чтобы они нас не заметили.

По звуку голоса я определяю, что Лем стоит возле бойницы, выходящей в центральный зал. Подхожу к бойнице, и моим глазам предстаёт впечатляющее зрелище.

Центральный зал Замка освещен множеством факелов. По нему снуют люди в длинных черных плащах. Видимо, это и есть оборотни. Сколько их, определить не представляется возможным. Они группами постоянно исчезают в боковых проходах и выгоняют оттуда людей. Выгнав очередную партию, тут же уходят в другой проход. В зале царит невообразимый гомон. Крики, плач. Слов разобрать невозможно. Мешает страшная реверберация. Звуки отражаются от сводчатого потолка, накладываются друг на друга, и до нас доносится только не несущий никакой информации гул.

Постепенно картина проясняется. Оборотни выгоняют людей из пещер и выстраивают их вдоль стен в несколько рядов. В центре зала расположилась группа оборотней, которые никуда не бегают, только время от времени отдают какие-то распоряжения. Вооружены оборотни весьма разнообразно: винтовки, карабины, изредка автоматы и даже охотничьи ружья. Но есть и кое-что общее. Практически у каждого оборотня на поясе висит топор. Длинная рукоятка и широкое лезвие. Такими топорами пользуются мясники и палачи.

Оборотни всё выгоняют и выгоняют людей из пещер, а в центре зала уже начинается какое-то движение. Один из оборотней присаживается на бочонок. Другие подгоняют к нему выстроенных вдоль стены людей. Люди подходят группами, по пять-шесть человек. Оборотень осматривает их, кое-кого о чем-то спрашивает, затем делает какие-то жесты и отдаёт команды. В соответствии с этими знаками и командами людей разделяют и разгоняют в разные стороны. Теперь они стоят группами ближе к главному входу в Замок.

Оборотень меняет позу и поворачивается лицом к нам. И тут я с трудом сдерживаюсь от возгласа удивления. Внизу, на бочонке, сидит Бетховен. Нет, не пёс, которого какой-то недоумок назвал именем великого мастера. Внизу сидит тот самый Людвиг ван Бетховен, с усталым и даже брезгливым выражением на лице небрежно машет рукой направо или налево, делает еще какие-то знаки. А оборотни отводят людей к одной или другой группе. С некоторыми Бетховен заговаривает. Чаще он задаёт короткий вопрос. В зависимости от ответа человека отводят в ту или иную группу. Чаще – в большую, что стоит у самого выхода. Реже – в малую, за спиной у Бетховена. В этой группе совсем мало народу, не более десятка. Есть еще одна группа, в неё отводят молодых женщин, девушек и даже девочек.

Я обратил внимание, что иногда Бетховен затевает долгий разговор. Он о чем-то расспрашивает. Результат разговора его, как правило, не удовлетворяет, и человека отводят либо в большую группу у выхода, либо в меньшую, где сосредоточены в основном пожилые люди, маленькие дети и увечные.

— Лена, – зову я, – ты лучше меня читаешь по губам. Попробуй определить, о чем он расспрашивает.

Лена несколько минут внимательно всматривается в Бетховена, потом усмехается и тихо говорит:

— Я так и думала. Он ищет нас. Многих слов я не поняла, но, в общем, он описывает нас довольно точно. Особенно тебя. Но, как я поняла, все утверждают, что никто нас не видел. Поэтому он сердится. И сердится не на шутку.

— Вот вам еще одно подтверждение, что в этой Фазе хозяйничают наши «прорабы». Откуда у этого оборотня такое точное описание наших примет? Ясно, отец Таканда постарался. Он держит своё слово. Погоня за нами далеко не закончилась. Уверен, что самое интересное…

То, что начинает твориться внизу, мешает мне закончить свою мысль. Шум усиливается до невообразимого предела. Два десятка оборотней, отстёгивая на ходу топоры, направляются к группе, в которой сосредоточены старики, дети и калеки. Они работают своим оружием мастерски, как профессиональные палачи. Или мясники. Последнее – точнее. Они не убивают свою жертву сразу, а расчленяют её. И не прекращают орудовать топором, пока не изрубят тело на куски, годные «для продажи». Только после этого палач приступает к следующей жертве.

— Ах сволочи! – слышу я сзади голос Петра. Одновременно клацает затвор автомата.

— Отставить! – бросаю я через плечо тихо, но твёрдо. – Разрядить оружие!

— Но, Андрей!.. – начинает было Анатолий.

— Толя, я тебе уже говорил, что мы здесь не для того, чтобы восстанавливать справедливость по нашим понятиям. И потом, мы этим беднягам уже ничем не поможем. Палачи просто спрячутся за своими жертвами, и мы своим огнём только облегчим им работу. Оружие будем применять только тогда, когда нам будет непосредственно угрожать опасность.

— Ах ты, старый моховик! – прерывает меня Лем. – Он мне еще вчера не понравился.

Я снова оборачиваюсь к амбразуре и вижу, что возле Бетховена на коленях стоит старик. Тот самый, что привёл нас вчера в эту пещеру. Старик что-то говорит и куда-то показывает.

— Сдаёт он нас, гнида старая! – в сердцах шепчет Лем. – Жизнь себе купить хочет, слякоть болотная! Только зря он так. Всё равно его убьют. Такие, как он, оборотням не нужны.

— Точно, – подтверждает Лена, приглядываясь к губам старика, – он рассказывает главарю о нашем убежище.

Бетховен встаёт с бочонка и толкает старика в спину. Тот ведёт его и два десятка оборотней к входу в нашу пещеру. Повозившись немного, старик приводит в действие скрытый механизм, и камень, закрывавший вход, поднимается. Теперь мы ясно слышим голоса тех, кто стоит у входа.

— Вот, повелитель, – дребезжащим голосом говорит старик, – здесь они и прячутся.

— Ого! Хитрое укрытие, – голос Бетховена лязгает как литавры. – Сколько их там, говоришь?

— Как раз столько, сколько вы, повелитель, искали. Четыре мужчины и две женщины. С ними есть и седьмой, но он наш. Это весёлый гуляка Лем, родом…

Старик не успевает договорить. Бетховен машет рукой, и на спину предателя обрушивается топор. Лем не ошибся. Он хорошо знает нравы оборотней. Несколько минут Бетховен молча изучает крутую винтовую лестницу и пытается разглядеть, что там, наверху. Лицо его искажает злорадная гримаса. Надо полагать, так он улыбается. Мы снова слышим его лязганье.

— Нам повезло, братья. Нам улыбнулось счастье, и нас ждёт награда. Возьмите их!

Ты даже не представляешь, сукин сын, как тебе повезло!

Только вот насчет счастья ты несколько заблуждаешься. И награда вас ждёт та еще.

– А вот теперь, – говорю я, – пора браться за оружие. К бою!

В пещеру, пыхтя, сопя и толкая друг друга, вваливаются шестеро детин в черных балахонах, с топорами наперевес. Хари лоснятся от пота, глаза блестят, на мордах злорадные ухмылки. «Чичас покуражимся!» Короткие очереди в упор сбивают их с ног и опрокидывают назад, в проход, на винтовую лестницу. Слышно, как скатываются тела и гремят по ступенькам топоры. Что дальше, господин Бетховен? Куражиться так куражиться.

А положение-то серьёзное, Время побери! Оборотней только здесь я насчитываю около двух сотен. А сколько их наверху? А если они еще и подкрепление вызовут? Прорваться отсюда мы так и так не сможем. Нас задавят массой. Аналогичный случай был у нас в Фазе, где жил Вир. Но тогда мы отражали атаку, а сейчас надо атаковать самим. Хорошо подготовленное отделение вполне может сдержать атаку роты и даже батальона. Но атаковать батальон или даже роту – никогда. Тут не помогут ни выучка, ни оружие.

Положение, однако, патовое. Оборотни тоже не могут взять нас. Винтовая лестница, узкий проход. Бетховен может бросать на нас одну за другой пятёрки и десятки своих мясников-топорников. Пусть даже они пойдут на нас не с топорами, а с автоматами. Их тела быстро перекроют сюда доступ. Патронов у нас на это дело хватит. Впрочем, их можно и сэкономить. Будем резать лазерами. У Бетховена остаётся один вариант: взять нас измором. Пожалуй, с его точки зрения, это было бы самое разумное решение. Конечно, пайков космодесанта у нас хватит до второго пришествия, но без воды они – вещь бесполезная. А воды у нас, прямо скажем, в обрез. Максимум, сколько мы сможем продержаться, это дней шесть, от силы семь. И то это касается только нас с Леной. Анатолия с Наташей мы, разумеется, учили управлять своим организмом, но практики соответствующей у них еще не было. Про Петра с Сергеем я уже и не говорю. Так что, господин Бетховен, не губите зря своих мясников, а запаситесь терпением. Это мой вам дружеский совет.

Но неожиданно ситуация резко меняется к худшему. И виной тому оказывается, вот чего никогда не ожидал, моя подруга. Ей, видите ли, захотелось посмотреть на оборотня поближе. Она подходит к телу, лежащему на самом пороге нашей пещеры, и наклоняется к нему. Лем предостерегающе кричит:

— Осторожно! Они живучи, как…

Как кто, он сообщить не успевает. Оборотень пальцами и зубами хватает Лену за щиколотку и рывком валит её с ног. Она, не ожидавшая такой прыти от пробитого тремя пулями «трупа», на мгновение теряется. Этого мгновения оказывается достаточно, чтобы оборотень ухватил её еще и за руку и укатился вместе с моей подругой вниз по лестнице.

Всё происходит так быстро, что моя очередь, выпущенная по оборотню, только поднимает фонтанчики каменных осколков. Снизу доносится торжествующий, злорадный рёв. Анатолий с Петром и Сергей бросаются к лестнице, но я останавливаю их.

— Стоять! Они только этого и ждут!

— Но там Лена! – кричит Пётр.

— За неё не переживай. Она хроноагент.

— И что?

— А то, что она выпутается и без нашей помощи.

— А если нет?

— Значит, – я вспоминаю слова нашего Магистра и невесело улыбаюсь, – значит, тогда она – никуда не годный хроноагент.

— Да ты…

Пётр теряет дар речи и задыхается от гнева. Автомат в его руках даже дёргается в мою сторону, но он справляется с обуревающими его чувствами. А я неумолим.

— Стоять! – повторяю я. – Вы сейчас устроите там свалку и только помешаете ей. Ленке придётся драться не только за себя, но и за вас тоже. Эмоции – в карман! В задний! И запомните раз и навсегда: для хроноагента такая ситуация – штатная.

Мои товарищи, поколебавшись секунду-другую, останавливаются. Не знаю, что они обо мне сейчас думают. Но если они думают, что я сделан из железа и что у меня сердце не дрогнуло, они глубоко ошибаются. Дрогнуло, да еще как! Но сейчас я подавил в себе первый, самый человеческий порыв.

Это было нелегко, но я его погасил. В самом деле, если сейчас организовать внизу суету и бестолковщину, то ситуация резко усложнится, и тогда мы без потерь из неё уже не выберемся. А сейчас эта ситуация для хроноагента действительно штатная. Хотя помочь и подстраховать не мешает. Я подбегаю к амбразуре.

— Пётр! Наташа! Ко мне! Стреляем только одиночными. Огонь открываем только в случае крайней необходимости.

Лена стоит в окружении оборотней. Те хохочут и показывают на неё пальцами. Бетховен задумчиво разглядывает молодую женщину, потом начинает что-то говорить. Каждую его фразу оборотни встречают взрывами хохота. Я пытаюсь понять, что он говорит, по его губам, но это получается плохо. Через три слова на четвёртое. Могу уловить только общий смысл: они намерены изнасиловать нашу подругу прямо у нас на глазах. Таким образом они хотят нас выманить. Ну-ну, валяйте, сластники. А мы посмотрим, что у вас получится.

Лена что-то отвечает Бетховену. Что, я не слышу, и губ её мне не видно. Но Бетховен слышит, понимает и меняется в лице. Он выхватывает у ближайшего оборотня мясницкую «мамуру» и решительно шагает к Лене.

— Ох! – вырывается у Наташи.

Пётр поводит стволом автомата, беря Бетховена на мушку.

— Ш а! – предупреждаю я. – Не мешайте Ленке!

Я не вижу лица своей подруги, но я точно знаю, как она себя ведёт. Она стоит, спокойная как валенок и даже наверняка улыбается. Словно Бетховен направляется к ней не с топором, а с букетом роз. Это окончательно выводит оборотня из себя. Изобразив зверскую рожу, он замахивается топором, чтобы распластать дерзкую бабёнку от плеч до копчика. Но его топор поражает пустоту и высекает искры из каменного пола.

А Лена стоит рядом и, склонив голову набок, с интересом разглядывает замершего в нелепой позе Бетховена. Прелесть какая картинка! Что-то в этом роде я и ожидал увидеть. Сейчас очень удобно ребром ладони врезать Бетховену по шее и уложить его на его же топор. Но Лена не торопит события.

Бетховен распрямляется и с недоумением смотрит на Лену. А та всё улыбается. Промахнулся, дядя? Потеряв остатки самообладания, Бетховен начинает крестить воздух топором во всех направлениях. Но всякий раз его страшное оружие поражает пустоту. А Лена даже не отпрыгивает и не делает резких движений. Она просто плавно и незаметно ускользает от сверкающего лезвия, которое проносится в каких-то десяти сантиметрах от неё.

Оборотням становится интересно, и они плотнее сжимают кольцо вокруг Лены и Бетховена. Задние напирают на передних, толкаются. Конечно, такое зрелище увидишь не каждый день. Бетховен окончательно звереет. Ведь он потерял лицо. Предводитель оборотней не может справиться с какой-то девкой! Он машет топором, уже не разбирая, куда и как. А Лена только отступает, уклоняется и улыбается.

Захваченные зрелищем оборотни поднапирают и выталкивают одного вперёд. Бедолага попадает под удар топора и валится, перерубленный почти пополам. Ну и удар у Бетховена! Забавное зрелище оборачивается трагедией. Оборотни угрожающе поднимают топоры, чтобы наброситься на Лену скопом. Та понимает, что сейчас произойдёт, и прекращает опасную игру. Уклоняясь от очередного замаха топора, она перехватывает вооруженную руку, рвёт её на себя и одновременно носком ботинка угощает Бетховена в промежность. Топор летит в одну сторону, Бетховен – в другую.

Оборотни бросаются на Лену сразу и со всех сторон. А она выхватывает из-за пояса пистолет. Идиоты! Автомат отобрали, а её саму обыскать не догадались. Несколькими выстрелами Лена расчищает себе дорогу. Еще одним выстрелом она укладывает оборотня, завладевшего её автоматом, и забирает оружие. Одновременно с Леной открываем огонь и мы. Наташа помогает ей пробить дорогу в нашу пещеру, а мы с Петром не даём оборотням наброситься на Лену сзади.

Лена уже на лестнице. Оборотни бросаются за ней, но она расстреливает их несколькими очередями. Остальные соваться под пули не желают.

— Надо же, как я купилась! – заявляет Лена, снова присоединяясь к нам.

Наташа оставляет лазер и со слезами на глазах бросается ей на шею. Та похлопывает её по спине и успокаивает:

— А зачем слёзы? Неужели ты хоть на миг могла предположить, что я не справлюсь с этой сворой? Да они же ни разу с достойным противником дела не имели! Публика, не стоящая рублика.

— Ну не скажи, – возражаю я. – Если бы они набросились все разом, тебе пришлось бы покрутиться не так, как ты играла с одним. К чему ты затеяла игру, почему не вырубила его сразу? Шалила, подруга, резвилась.