Текст книги "Фаза боя"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Глава 14

Вот сзади заходит ко мне «мессершмит»,

Уйду – я устал от ран!

B.C. Высоцкий

Вести машину довольно тяжело. Мне приходится парировать неожиданные порывы бокового ветра и удерживать самолёт на заданной высоте. Мощные восходящие и нисходящие потоки стремятся утащить нас вверх или вниз. При этом мне приходится внимательно следить за передней верхней полусферой, где, слава Времени, пока всё чисто, и огрызаться на ворчание Анатолия, который ежеминутно требует от меня точнее держать курс. Но в конце концов кто я – лётчик-профессионал или саксофонист?

Постепенно я приноравливаюсь к аэроплану почтенного возраста, на каком летали мои дедушки. Войдя в ритм работы, я уже могу позволить себе несколько расслабиться и подумать, собрать в кучу разбегающиеся мысли, проанализировать свои догадки и сделать выводы.

Значит, Герасимов сказал нам всё. Мы только его тогда не поняли. Трудно, скажем прямо, было понять человека, который пытался объяснить нам то, о чем сам имел весьма смутное представление. Но Таканда сказал, что всё, что мы хотели выяснить, мы уже знаем со слов Герасимова. Я тогда вспомнил эту ахинею, что нёс нам этот мерзавец, и меня словно озарило.

Он говорил о векторах, имеющих разную направленность, о скалярах. Говорил о том, что разнонаправленные и равные по величине векторы становятся почему-то скаляром. Вот тут-то мы и споткнулись, решив, что это бредятина. А это была далеко не бредятина. Разный уровень мышления! «Что он понимает в мышлении, это насекомое!» – так, кажется, сказал Таканда. вновь проходят мимо, и над нами с оглушительным ревом проносится машина противника. Сейчас он начнёт делать глупости. Парень, конечно, не догадывается, что за штурвалом тихоходного «пассажира» сидит хроноагент, к тому же истребитель-профессионал нисколько не хуже его самого.

Итак, два разнонаправленных вектора, конечно же, не дают скаляр. Они, если равны друг другу, дают ноль. То есть взаимно вычитают друг друга. И корень, конечно же, не в этом. Вспомним основные положения хроноэтики. Исторический процесс определяется не отдельными малыми событиями. Он, как поток, в который вливаются ручьи и реки, определяется совокупностью многих событий, имеющих одинаковую направленность. Именно направленность. Это – неотъемлемое существо вектора. Историческое развитие – это вектор, направленный из прошлого в будущее. В зависимости от разных факторов он может колебаться. Но колебаться он может только по величине, не меняя направления.

Но время от времени он может становиться равным нулю. Это происходит, когда силы противодействия векторам, благоприятствующим развитию исторического процесса, настолько велики, что уравновешивают результирующий вектор. Такие случаи бывали в разные времена в разных Фазах. Развитие общества застывало на каком-то достигнутом уровне. И если общество не получало нового толчка вперёд, оно начинало стремительно деградировать. Вырождаться и разлагаться.

Примером из моей Фазы может служить разложение и распад Римской империи, начавшийся еще до Рождества Христова. Собственно, и христианство-то зародилось именно благодаря этому разложению. Напевы о «богоизбранном» народе – от лукавого. Я никогда не был антисемитом, но сионистская мораль двойных стандартов всегда вызывала у меня невыразимое отвращение. Ну, что хочешь со мной делай, но не мог Бог избрать такой народец и заповедать ему такую мораль.

Но в данном случае речь идёт не только о разложении и деградации. Хотя того и другого в тех Фазах, где мы побывали, вполне хватает. И даже сверх всяких пределов. Главное в другом. Конечно, разложившимися и деградированными народами управлять легче, это прописная истина. Но для «прорабов перестройки», или альтов, проблема управления – дело вторичное. Основная их цель иная. Как сказал Герасимов? «Они – вампиры».

Вот главное! А вот и давно ожидаемое. Прямо по курсу и чуть выше мелькает стремительная тень. И сразу из салона доносится голос Наташи:

– Андрей! К нам в хвост заходит самолёт! Это истребитель!

– Как он выглядит? – спрашиваю я. – Я не успел его разглядеть.

– Что-то реактивное, – отвечает Петр. – Он проскочил слишком быстро.

– Реактивный?! Перестарались! Уж с этим-то я управлюсь. – Я смеюсь и тут же чертыхаюсь. – Будь проклята эта старая калоша!

– В чем дело, Андрей? – испуганно спрашивает Лена.

– У меня полностью отсутствует обзор задней полусферы. Я ничего не смогу предпринять, так как не вижу противника.

– Не всё пропало, Андрей. В задней части салона есть туалет с иллюминатором в потолке. Я высунусь наружу и буду передавать тебе по телебраслету все его маневры.

– На тебя вся надежда! Но будь осторожна, не подставься сама. Всем занять места и пристегнуться ремнями!

Через несколько секунд телебраслет доносит до меня спокойный голос моей подруги:

– Он заходит в атаку. Идёт с превышением двадцать метров. Дистанция – тысяча пятьсот… тысяча… восемьсот… пятьсот…

– Держись! – кричу я и резко сваливаю машину влево. Справа проносятся пушечные трассы, а следом за ними проскакивает и сам истребитель. Так я и думал, это что-то вроде МиГ-15 или «Сейбра». Тяжеловато ему будет управляться с такой целью.

Я вижу, как истребитель выполняет разворот, и захожу ему в лоб. Пилот-каратель явно озадачен. Он считал, что играючи расправится с «пассажиром», а тут приходится делать второй заход.

Машины стремительно сближаются. Вот самая благоприятная дистанция для открытия огня. Вниз и вправо! Трассы вновь проходят мимо, и над нами с оглушительным рёвом проносится машина противника. Сейчас он начнёт делать глупости. Парень, конечно, не догадывается, что за штурвалом тихоходного «пассажира» сидит хроноагент, к тому же истребитель-профессионал нисколько не хуже его самого.

– Он развернулся и снова заходит в хвост! – звучит голос Лены.

Сейчас он ждёт моего маневра влево или вправо и откроет огонь с меньшей дистанции. Но, парень, Андрей Коршунов тоже не пальцем делан. Лена выдаёт диспозицию:

– Тысяча… восемьсот… пятьсот…

Сейчас он ждёт моего маневра и не стреляет. А я кладу руку на сектор газа центрального двигателя и указываю Анатолию на два других. Анатолий берётся за сектора и ждёт моей команды.

– Триста!

Я резко киваю и сбрасываю обороты центрального двигателя. Анатолий делает со своими двигателями то же самое. Самолёт проваливается, его скорость падает почти до посадочной. Идём на пределе устойчивости, вот-вот в штопор сорвёмся. Над нами ревёт истребитель. Проскочил!

Истребитель разворачивается и проходит высоко над нами на встречном курсе. Он решил не повторять лобовой атаки. Правильно, нечего зря боеприпасы расходовать. Да и горючее-то у тебя, парень, должно быть уже на пределе. Лена докладывает:

– Он снова в хвосте! Тысяча… восемьсот… Он выпускает закрылки… воздушные тормоза… почти парашютирует. Сейчас сорвётся! Нет, держится. Пятьсот… триста…

– Держись!

Сваливаю машину влево, закладываю самый крутой вираж, на который она способна. При этом теряю высоту и ныряю под истребитель почти на встречном курсе. Снова ушел. Что он предпримет сейчас? Ошибочка вышла, господа каратели. Видано ли дело, ловить на скоростном истребителе тихоходную машину! Перестарались. Впрочем, откуда вам знать, что эту машину ведёт ас Второй Мировой войны, дважды Герой Советского Союза. Он еще и не с такими справлялся.

– Андрей, он уходит на высоту! – доносится голос Лены.

Ага! Вот то, чего я от него ждал! Большей глупости он придумать не мог. Достал я его! – Он пикирует!

А вот теперь я должен видеть его своими глазами. Разворачиваю машину так, чтобы мы с истребителем оказались на встречных курсах. Теперь, благодаря сложению скоростей, время моего нахождения у него в прицеле сокращается до минимума. А снарядов у него осталось не густо. Он просто будет вынужден подойти ко мне вплотную, чтобы стрелять наверняка. Это рискованный маневр. Но парень разозлился, вошел в азарт, и теперь ему всё по барабану.

А я, чтобы увеличить степень риска, снижаюсь до предела. Моя высота – десять метров. Ниже нельзя. Когда он будет выходить из пикирования, нас может швырнуть вниз реактивной струёй.

Блестящая на солнце машина пока еще довольно высоко, но она стремительно приближается. И тут я вижу такое, что мне хочется орать от восторга. Прямо по моему курсу лежит довольно тесная падь, извивающаяся между рядами высоких холмов. Как там делал штандартенфюрер Йозеф Кребс, когда охотился за нами в Белоруссии? Снижаюсь еще немного и ныряю в эту падь. Иду вдоль неё, повторяя затейливые извивы. Справа и слева проносятся крутые склоны холмов. Ну-ка попади!

Истребитель стремительно снижается. Настойчивый парень! Он рискует атаковать меня в этой пади. На мгновение я проникаюсь к нему уважением, которое тут же сменяется презрением. Это не воин. Он просто вошел в азарт, и этот азарт толкает его сейчас на глупейшее решение. Мы с Серёгой Николаевым не пытались атаковать Кребса с его напарником в балке. Мы ловили их на выходе из неё. А ведь мы были не чета этому карателю. Откуда у него здесь возьмётся опыт воздушных боёв?

Истребитель приближается на пистолетный выстрел и на вираже, повторяя мои маневры, открывает огонь. Пушечные трассы гаснут в левом холме, а я очередным разворотом ухожу вправо вдоль пади. Сзади гремит взрыв. Мне не надо оборачиваться, чтобы увидеть, что там такое случилось. Всё понятно и так. На выходе из пике истребитель зацепился за вершину холма. Царствие ему небесное! Отлетался каратель.

Набираю высоту и ложусь на прежний курс. Пилотская кабина быстро заполняется друзьями. Они хлопают меня по плечам, обнимают, всячески выражают свои восторги.

– Он – хроноагент экстра-класса, – объясняет Лена. – А в миру он – лётчик-истребитель. И не просто истребитель, а ас.

– Причем Ас с большой буквы, – добавляет Анатолий.

– Хватит восторгаться, – ворчу я. – Не мешайте работать. Толя, давай курс. Мы, пока с этим карателем крутились, капитально ушли в сторону.

Анатолий выводит меня на курс и докладывает:

– До зоны перехода – девяносто километров.

Ого! Это полчаса полёта. Отвлекаться больше нельзя. Надо высматривать место для посадки.

– Смотрите все как следует. Найдёте место для посадки – скажете. Возможно, придётся возвращаться. И за воздухом посматривайте.

Веду машину на восьмистах метрах. Внизу всё то же: холмы и овраги. Не развернешься. Поднимаюсь еще на пятьсот метров. Справа замечаю дорогу. Отклонившись от курса и выслушав недовольное ворчание Анатолия, около десятка километров иду над этой дорогой. Убедившись, что она ведёт в том же направлении, снова ложусь на курс к зоне перехода. Не Время весть что, но всё-таки лучше, чем ничего. Сергей докладывает:

– С правого борта – два самолета!

Это истребители-бипланы. Очень похожи на знаменитые «Глостер-Гладиаторы» или не менее знаменитые И-15. Вот это опасно. Каратели извлекли урок из гибели реактивного истребителя и поняли, что скоростной машине трудно бороться с тихоходным «пассажиром». А вот эти – другое дело. Я едва успеваю подумать, что они, наверное, могут развернуться на пятачке, буквально вокруг собственного крыла, а они уже демонстрируют свою маневренность.

Обогнав нас на пятьсот метров, они круто, почти на месте разворачиваются и заходят к нам в лоб. Над нами проносятся трассы, потом доносится треск пулемётов, и, наконец, чуть не протаранив нас, проскакивают два истребителя. Лена бежит на свой наблюдательный пункт и докладывает:

– Разворачиваются. Атакуют!

Пикирую, выравниваюсь чуть выше десяти метров и иду, ломая курс, подскальзывая то вправо, то влево. Но на этот раз за мной идут не реактивные машины. Истребители идут с превышением один-два метра и повторяют мои маневры. Тем более что сейчас их двое. Уходя из-под огня ведущего, я попадаю под огонь ведомого. Пули прошивают фюзеляж и правую плоскость. Слава Времени, тюка ничего не горит. Но это пока. Истребители обгоняют меня и строят второй заход.

Оборачиваюсь и вижу, что кроме Лены, которая стоит, высунувшись из иллюминатора в потолке туалета, все лежат на полу пассажирского салона. Правильно. Так хоть меньше площадь поражения.

Снова пули корёжат машину. Одна очередь проходит между мной и Анатолием. Вдребезги разлетается лобовое остекление. Опускаю щиток шлема, иначе на такой скорости я из-за встречного напора воздуха ничего не увижу, глаза выдует. Еще одна очередь находит цель в правом моторе. Хорошо еще, что не в центроплане, где расположены баки с горючим. Но мотор дымит. Перекрываю ему подачу бензина и тяну дальше на двух. Скорость, конечно, падает, но это уже неважно. Мы дотянули.

– Здесь, – показывает Анатолий. – Вон в том овраге.

– Понял, – отвечаю я и разворачиваюсь в сторону дороги. А истребители не отстают. Они делают заход за заходом и продолжают клевать израненную машину. Сейчас они стремятся поразить левый мотор и центроплан с бензобаками. Кому больше повезёт: нам или им? Я, конечно, приложу все усилия, чтобы сбить истребителям прицел, но на посадочной глиссаде и с одним неработающим мотором это плохо получается.

Участок дороги, слава Времени, подходящий. Может быть, только под конец пробега выкачусь в кювет. Разворачиваюсь и строго заход на посадку с ходу. Выполнять заход по всем правилам и некогда, и истребители не дают.

В самый последний момент, когда шасси вот-вот должны уже коснуться земли, вспыхивает левый мотор и бензиновый бак в левом центроплане. Самолёт, подпрыгивая, катится по дороге, а я гадаю: что будет раньше – мы остановимся и успеем выскочить или бензин рванёт?

– Открыть люк! Приготовиться к немедленной высадке!

А истребители не отстают. Они делают еще один заход. Им непременно нужно увидеть, как наш самолёт вспыхнет ярким пламенем, взорвётся и мы сгорим вместе с ним. Пока они разворачиваются для нового захода, скорость нашей машины падает настолько, что можно соскочить без опасения свернуть шею.

– Всем покинуть самолёт! Быстро!

Один за другим мы выскакиваем из готового взорваться самолёта. А он укатывается еще немного вперёд и съезжает в кювет. Здесь он клюёт носом и тут же взрывается, разбрасывая горящие обломки и ударив в небо огненным фонтаном.

Анатолий указывает направление на зону перехода. До неё четыре километра.

– Бегом! Время поджимает!

Но не успеваем мы пробежать и триста метров, как на нас заходят истребители. С рёвом несутся они на бреющем полёте, в носовой части каждого пляшут огоньки, и пули свистят над нами.

– Ложись!

Истребители проносятся мимо, мы вскакиваем и снова бежим. Рывок на триста метров, и опять мы прижимаемся к земле, а над нами свистят пули и ревут моторы. Анатолий вне себя. Если так пойдёт и дальше, зона стабилизируется и переход открыть не удастся. Когда самолёты заходят на нас в очередной раз, он приподнимается и вскидывает автомат. Но в последний момент вдруг принимает другое решение и достаёт из-за пояса лазер. Верно. Это оружие в данном случае будет более действенно.

Беззвучный на фоне рёва моторов выстрел, головной истребитель вспыхивает и лопается в пламени взрыва. Ведомый сразу свечой уходит на высоту.

– Скорее! – торопит Анатолий. – Мы можем опоздать. Тогда придётся ждать еще двадцать часов.

Надо поспешать. За двадцать часов каратели непременно доберутся до нас. Мы бежим, бежим не останавливаясь. Нелёгкий это вид спорта – бег с полной выкладкой по пересеченной местности. Нам с Леной грех жаловаться, мы с ней хроноагенты. Анатолия с Наташей я перед выходом гонял специально, предвидя именно такие случаи. В Петре я тоже не сомневаюсь, он кадровый строевой офицер. А вот Сергею приходится тяжеловато. Ему такие марш-броски совершать никогда не приходилось, и он понемногу отстаёт.

Но вот наконец и овраг, на который мне указывал Анатолий. Не останавливаясь, скатываемся вниз по склону. Анатолий с женщинами уже там. Установка развёрнута и работает. – Успели, – сообщает Анатолий. – Переход будет через восемнадцать минут.

Можно отдышаться и приготовиться. Неизвестно, что ждёт нас в следующей Фазе: Может быть, опять придётся бежать со всех ног. Молча сидим и ждём. Я ловлю на себе взгляды Сергея. Он о чем-то хочет спросить меня, но никак не может отдышаться. Ладно, время поговорить еще будет. Впрочем, неизвестно, будет ли. Если пресловутый отец Таканда не запугивал меня, то относительно спокойная жизнь у нас кончилась. Дальше начнутся сплошные увеселения.

Тишину нарушает стрекот мотора. Поднимаюсь по откосу оврага и вижу дирижабль. Он идёт на четырёхстах метрах в километре от нас. Если бы дирижабль держал курс немного в сторону, то нас в овраге никто не заметил бы. Но дирижабль идёт прямо на нас, и мы непременно будем обнаружены. А уходить нам отсюда никак нельзя.

Не долетев до нас двести метров, дирижабль зависает, и из гондолы по оврагу начинают бить две скорострельные пушки. Обнаружили. Пока снаряды нас особенно не беспокоят. Мы прижимаемся к склону, обращенному к дирижаблю, а снаряды или рвутся на противоположном склоне, или вовсе перелетают через овраг. Хуже будет, если дирижабль зайдёт так, чтобы пушки могли стрелять вдоль оврага. Тогда нам точно несдобровать. Снаряд калибра 23 миллиметра никакой сертон не выдержит, не говоря уже об осколках, от которых у Петра и Сергея нет защиты.

– Толя! Сколько осталось?

– Еще четыре минуты!

А дирижабль медленно, но верно приближается, забирая вправо. Вот он зависает прямо над оврагом в ста пятидесяти метрах от нас. Первая очередь проходит высоко. Вторая уходит левее. Сейчас они пристреляются и… Может быть, бластером его попробовать? Или не стоит искушать судьбу? Впрочем, выхода всё равно нет. Что совой об пень, что пнём об сову – конец один. Снимаю с пояса бластер.

– Есть переход!

Прямо на склоне оврага колышется уже привычное сиреневое марево. Один за другим мы устремляемся в переход и исчезаем как раз в тот момент, когда на месте, где мы только что были, начинают рваться снаряды.

Глава 15

Сидит Федот, икает, в обстановку вникает…

Л. Филатов

Темно, Время побери! Темно и сыро. И пахнет чем-то не очень приятным. И не пахнет даже, а воняет. Какая-то гниль, прель и, кажется, даже мертвечина.

Опускаю щиток шлема и включаю ноктовизор. Какое-то редколесье, поросшее странно, даже причудливо изогнутыми деревьями. Впечатление такое, что они проросли в пьяном виде, долго не могли протрезветь и сейчас сами удивляются: что это такое из них получилось? Из таких стволов даже зубочисток не настрогаешь. Разве что рыболовные крючки получатся. Под ногами у нас не трава и не мох, а какой-то лишайник. Он мягкий и скользкий. Напоминает плесень. А может быть, это и есть плесень? Не от неё ли и исходит этот своеобразный аромат?

Натягиваю перчатки и подхожу к стволу дерева. Так и есть, нижняя часть ствола тоже покрыта этим лишайником или плесенью. Присматриваюсь к этой дряни, и у меня пропадает желание трогать её руками, даже в перчатках. Я погружаю в эту субстанцию щуп микроанализатора. Он выдаёт мне такой состав, что я с сомнением смотрю на подмётки своих ботинок. Долго ли они смогут выдержать подобное воздействие?

– Здесь очень опасно. Надо срочно уходить.

– Некуда, – возражает Анатолий. – Ближайшая стабильная зона – в восьмидесяти километрах.

– Плохо дело, братцы. Как бы нам тут не загнуться. Толя, в каком направлении стабильная зона? Пойдём туда. Может быть, эта дрянь не везде.

– Андрей, а дышать здесь не вредно? Больно уж это амбре на нервы действует, – говорит Наташа.

– Нет. Приятного, конечно, мало, но особой опасности в этом плане нет. А вот садиться на эту плесень и трогать её – Время упаси. Она изобилует контактными ядами и до предела насыщена разными агрессивными веществами. Среди них есть такие, что способны разъедать резину, дублёную кожу и пластики. Так что чем скорее мы отсюда выберемся, тем здоровее будем. Идём след в след. Пётр с Сергеем идут последними, у них обувь слабее, чем у нас.

– След в след? – ехидно спрашивает Лена. – А как ты это представляешь в такой темноте? Ноктовизор-то только у тебя.

– Зато у вас есть фонарики. Но светите только под ноги, иначе ноктовизор мне засветите.

– А не привлечем ли мы светом какую-нибудь живность поопаснее, чем эта плесень? – высказывает предположение Пётр.

– Из двух зол выбираем меньшее. От животных мы как-нибудь отобьёмся. А вот если ты пройдёшься по этой плесени босиком, я за твоё здоровье не поручусь. То, что без ног останешься, гарантирую.

Через ноктовизор я пытаюсь высмотреть или тропинки, или участки, свободные от плесени. Бесполезно. Едкая ядовитая дрянь облепила всё, не оставив свободным ни единого квадратного сантиметра. «Пьяные» деревья здесь растут гуще, их переплетенные ветви образуют сплошную крышу. Что-то не хочется под эту кровлю соваться. Надо бы обойти. Но я уже по опыту успел убедиться, что под деревьями слой плесени тоньше, и она там вроде посуше. Поколебавшись, шагаю под крышу. Ветви свисают очень низко, и приходится нагибаться. Кроме того, с ветвей ниспадают какие-то тонкие белёсые нити, похожие на паутину. То и дело приходится раздвигать их, чтобы пройти.

Внезапно сзади доносится крик. Крик отвращения и ужаса. Так кричат, схватившись в темноте за ветку, которая оказывается змеёй. Кричит Наташа. Белёсые нити плотно опутали её и теперь, сокращаясь, подтягивают девушку вверх. А наверху ветви оживлённо шевелятся и тянутся навстречу жертве. Именно жертве. Нет никаких сомнений: хищник поймал добычу.

Мы бросаемся на помощь Наташе. Сама она не может шевельнуть ни рукой, ни ногой – так плотно опутали её эти предательские нити-щупальца. Пытаемся перерезать их ножами. Бесполезно. Невесомые паутинки прочны, как легированная сталь. Не помогают и виброусилители.

– Толя! – кричу я. – Лазером их!

Несколько взмахов лазером, работающим в режиме непрерывного излучения. Слышится противный треск, напоминающий хруст костей. В нос бьёт волна запаха плохо очищенного самогона. Обрезанные нити отпускают Наташу и, извиваясь, как перерубленные змеи, бессильно падают к её ногам. Ветви дерева-хищника, секунду назад жадно тянувшиеся к девушке, испуганно возвращаются назад и даже поднимаются выше, чем до нападения.

Мы быстро выбираемся из зарослей «пьяных» деревьев. При свете фонариков осматриваем Наташу. Видимых повреждений нет. Девушка дрожит от возбуждения и омерзения.

– Впечатление было такое, словно меня опутало несколько десятков змей, – рассказывает Наташа.

Мы идём еще часа два. «Пьяные» деревья, растущие плотными группами, старательно обходим. Хватит нам опыта с Наташей. Странно, но никакой живности не видно и не слышно. На кого же эти деревья охотятся? Разве что друг на друга?

Неожиданно кромешная тьма сменяется ярким дневным светом. Никаких сумерек, никакой зари. Впечатление такое, будто солнце было просто погашено, а сейчас его кто-то включил. Всё равно как, зайдя в тёмную комнату, нажал кнопку выключателя.

Некоторое время мы осмысливаем случившееся. Потом я выключаю ноктовизор, а мои товарищи гасят фонарики. Первым делом я проверяю при дневном свете нашу обувь. У наших ботинок подмётки из специального пластика, способного длительное время выдерживать воздействие сильных кислот; «сносилась» почти на четверть. Резиновые подмётки ботинок Петра – больше чем наполовину. Самое удивительное, что сапоги Сергея совсем не пострадали, выглядят как новенькие. Грязноватые только.

Подивившись этому обстоятельству, я вспоминаю, что сапоги Сергея изготовлены в Фазе биологической цивилизации. Сначала я говорю себе: «Понятно», а потом: «Да нет. Ни черта не понятно». Почему в биологической Фазе придали обувной коже такие свойства, что её не берёт даже эта едкая ядовитая плесень? Вряд ли они предвидели, что мы можем вляпаться в такое. Еще менее вероятно, что там у них временами выпадают такие дожди, что образуются лужи со свойствами этой плесени. Впрочем, стоит ли ломать себе голову над неразрешимыми загадками? Сейчас перед нами стоит задача поважнее.

Если все восемьдесят километров нам придётся топать по этой плесени, то мы просто не дойдём. И первым погибнет Пётр. Разве что Сергей потащит его на себе. Оценив и сопоставив их комплекции, решаю: далеко не унесёт. Тем более что через сорок километров сгорят подмётки и у нас. Всех Сергей унести на себе точно не сможет.

Вот уж обстановочка! И идти нельзя, и на месте оставаться нельзя. И то, и другое смерти подобно. Кратко обрисовываю ситуацию своим товарищам. Решение принимается единогласно. Идём вперёд. Что будет впереди, мы еще увидим. А здесь – верная смерть. Мерзкая плесень не прекращает своей работы ни на секунду.

«Пьяные» деревья редеют. Теперь группами они уже не встречаются. Но слой плесени под ногами становится всё толще и словно сочнее. Она хлюпает и брызгается. Одновременно в воздухе появляется запах аммиака и еще чего-то. «Какие-то галогеноводороды», – уточняет Лена, взяв пробу воздуха.

Мы выходим на опушку «пьяного леса», и перед нами открывается обширное болото. Маслянистая жидкость грязного серо-желто-зелёного цвета колеблется, будто кипит. Время от времени на её поверхности вздуваются крупные пузыри и лопаются, насыщая воздух аммиаком и другой экзотикой. Форсировать это болото ни у кого желания не возникает. Надо обходить.

Внезапно по поверхности болота пробегает рябь. Сначала мелкая, потом всё крупнее и крупнее. Наконец это уже волны. Центр волнения – где-то в середине болота. На берег накатывает высокая волна и выплёскивает порцию густой слизи. Эта слизь начинает быстро расползаться от берега, меняя цвет и становясь неотличимой от той плесени, по которой мы идём уже несколько часов. Так вот откуда берётся эта мерзость! Надо поскорее уходить. Не исключено, что новорожденная плесень может быть намного активнее.

Мы снова углубляемся в «пьяный лес», держим курс в обход болота. Еще через час лес снова редеет. Мы уже ждём новых неприятных сюрпризов. Но нет. Выходим на открытое пространство. Поле, поросшее редкими группами невысокого, но густого кустарника. Слой плесени под ногами вроде бы потоньше. Чем дальше мы идём, тем он, действительно, становится тоньше и суше. Наученные горьким опытом, мы настораживаемся, удваиваем внимание. Вполне возможно, что эти кусты – тоже хищники.

Никаких следов не видно. Впрочем, плесень, как мы видели, движется. Следы могут быстро затягиваться. Птиц тоже не видно и не слышно. Я впервые бросаю взгляд на небо. Оно здесь неприятного, гнойного цвета. И совершенно без облаков. Куда же это нас занесло?

К кустам мы подходить не рискуем; лавируем между ними, иногда делая порядочные крюки там, где кусты растут сплошной стеной. Местность понижается, еще через километр в плесени начинают попадаться проплешины, в которых видна каменистая почва, лишенная растительности. А еще немного погодя от сплошного ковра плесени остаются лишь отдельные островки. Вонзаю в почву щуп анализатора. Экзотика! Конечно, здесь вряд ли что сможет вырасти, кроме этих кустов. Но прямой опасности нет. Наконец-то можно передохнуть.

Первым делом осматриваем нашу обувь. Сапоги Сергея без изменений. А вот у Петра от толстой подмётки остался жалкий слой около сантиметра. Вовремя мы выбрались из этой мерзости. У нас подмётки износились наполовину.

Мы закуриваем, а женщины готовят кофе на той воде, которую мы захватили с собой. Ловлю на себе взгляд Сергея. Он давно уже хочет поговорить со мной, и я знаю, о чем.

– Серёжа, ты хочешь спросить меня о Диме? Так ты того, не стесняйся.

– Андрей Николаевич, как он погиб?

– Нервы не выдержали. Надо было лежать, прижаться к земле как можно плотнее, а он вскочил. Тебя Пётр удержал, а я его не смог. Если бы ты поднялся, тоже там остался бы. Эта штука пощады не знает, и спасение от неё одно: лежать и не вставать.

– А что это было?

– Высокочастотное оружие. Оружие варварское, на поле боя бесполезное, так как дальность действия у него незначительная. А вот на улицах, при подавлении волнений – вещь незаменимая. Особенно когда карателей мало заботит, сколько людей выживет после атаки. Как правило, никто не выживает. Это я знал, что чем ближе к земле, тем менее эффективно его воздействие. Впрочем, приятного и в этом случае мало, ты на себе убедился. Но уж если встанешь и побежишь, ты – покойник на сто процентов. Такие штуки широко применяют различные режимы фашистского толка. Потому-то я и знаю, как оно действует и как от него защищаться. А подавляющее большинство людей не знает. Отсюда такая высокая эффективность этого оружия.

– Значит, Дмитрия спасти было невозможно?

– Возможно. Но только в том случае, если бы он остался лежать, как ты и перетерпел этот кошмар. Подняться в рост в зоне действия этого оружия – верная смерть. И почти мгновенная.

– И что же с ним стало?

– Нездоровый у тебя интерес, Серёжа. Скажу точно: спать спокойнее от этого знания ты не будешь.

– А всё-таки?

– Ну, раз ты настаиваешь… Курицу гриль знаешь? Вот примерно то же самое.

Сергей качает головой, словно отгоняя кошмар, и тяжело вздыхает. Он снова смотрит на меня, порывается что-то сказать, и я опять знаю, о чем, но сдерживается. Лена приходит мне на выручку:

– Сережа, ты сейчас подумал: если бы Андрей не отговорил Диму тогда остаться в биологической Фазе, то он сейчас был бы жив.

Сергей кивает.

– Не наступай Андрею на больную мозоль. Поверь, я знаю его давно и хорошо. Андрей сам постоянно думает об этом и казнит себя с того самого момента, когда Дима не выдержал и вскочил навстречу свой смерти. Ведь я права?

На этот раз киваю я.

– Серёжа, потому-то мы так долго и колебались, прежде чем решились взять вас с собой. Ты и сам уже понял, что это не туристический поход. Здесь ничего нельзя предвидеть. Вспомни, сколько раз мы все были на волосок от смерти. Помнишь лес, горящий после ядерного удара? Если бы там переход оказался не рядом, а километрах в двух или трёх, мы бы там и остались. Или задохнулись бы, или нас убила бы радиация. Куда мы сейчас придём? Что ждёт нас, даже не в следующей Фазе, а в этой, через час или два? Никто сказать не может.

– Хватит, Ленок, нагнетать атмосферу и пугать нас, – говорю я, доставая фляжку с коньяком. – Но в одном ты права. Всё у нас впереди. Давайте-ка помянем нашего товарища Димитрия. – Я разливаю по походным стаканчикам коньяк и продолжаю: – Дима был хорошим человеком и надёжным товарищем. Он и сам не знал, на что был способен. А способен он оказался на многое. Помните, как он держал нас над пропастью? Тогда я понял, что у этого парня необычайная сила воли. Ведь только на ней он и удержался тогда сам и нас удержал. Я потому и убедил его не оставаться в биологической Фазе, что рассчитывал сделать из него хроноагента. Именно из таких неравнодушных, способных на самопожертвование и получаются настоящие хроноагенты. Увы, не довелось ему стать хроноагентом. Не судьба. Но всё равно, Дима, ты останешься одним из нас, и мы всегда будем помнить тебя.