Текст книги "Фаза боя"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Еще три раза Лем командует Петру залечь. Я вижу, что после второго обстрела Пётр падает на землю раньше прозвучавшей команды. Уже сам ориентируется. Я спрашиваю у Лема, почему он не пускает нас одного за другим, как делал на насыпи с огненными Факелами.

– Здесь сложнее, – отвечает Лем. – Бывает так, что начинает светиться и метать искры такой камень, верхушки которого снизу не видно. Он может быть закрыт другими.

– А ты сам как пройдёшь в таком случае?

– А вы для чего? Вы с того конца будете следить за камнями и подскажете мне, если я не увижу. А в одиночку эти камни никто проходить не рискует. Был такой гуляка, Досик. Он как-то рискнул и сгорел вон за тем камнем. Ушел и не вернулся. Только через полгода его здесь нашли. По поясу узнали.

Один за другим мы проходим опасную ложбину. Последним идёт сам Лем. Ему подсказывает Пётр. Хотя в этом нет особой необходимости: Лем всё время опережает его команды и падает вовремя. Всё-таки большой опыт гуляки имеет значение.

Еще в одном месте нам приходится идти по довольно-таки вонючему болоту, проваливаясь в него порой по грудь, а иногда чуть ли не по шею. Мы нащупываем дорогу жердями, выломанными в ближайшем лесочке. Лем так старательно обходит надёжные с виду кочки, которыми густо усеяно болото, что Лена не выдерживает и спрашивает:

– А чем опасны эти кочки?

– Потом покажу.

Когда мы выбираемся из болота на твердую землю, Лем остаётся сзади. Он стоит по колено в болотной воде и говорит нам:

– Смотрите.

Размахнувшись, он мечет свою жердь, как копьё, в ближайшую кочку. Едва коснувшись кочки, жердь стремительно обрастает каким-то лишайником или «мочалкой» серо-зелёного цвета. Эта «мочалка» дымится розоватым дымком, и через несколько секунд жердь сгорает без следа. А Лем быстро выбирается на твёрдую почву и показывает нам на соседние кочки:

– Смотрите, что будет дальше.

Кочки приходят в движение. Они стягивают кольцо вокруг того места, где только что стоял Лем. Лена только головой качает.

– Время меня побери! Нет, говорите, что хотите, но я буду настаивать, что здесь все эти хищные, смертоносные вещи либо наделены разумом, либо запрограммированы соответствующим образом. Здесь во всём видна система.

Отойдя подальше от болота, мы устраиваемся на ночлег. После ужина Лем отводит меня в сторону и тихо говорит:

– Завтра нам предстоит идти по самому опасному месту. Я все эти дни пытался как-то обойти его, но ничего не получается.

– И что это за место?

– Долго рассказывать. Но скажу одно: если мы вообще сумеем там пройти, это удача. Если при этом потеряем только одного человека – везение. А если сумеем пройти все, без потерь, это будет чудо.

– Даже так?

– Именно так. Давай, брат Андрей, отдохнём и наберёмся сил. Завтра они нам потребуются в полной мере.

Глава 20

Как разрезы, траншеи легли,

И воронки как раны зияют.

Обнаженные нервы земли

Неземное страдание знают.

B.C. Высоцкий

Анатолий первым обращает наше внимание на то, что почва у нас под ногами полностью лишена растительности и носит следы воздействия крайне высокой температуры, почти ядерного порядка. Песок и камни местами оплавлены, а кое-где даже сварены в сплошную стеклообразную массу.

Почти сразу за этим Лена заявляет, что она обнаружила радиоактивный фон.

– Не опасный, но весьма приличный.

Еще через несколько минут Пётр указывает чуть левее нашего курса. Там темнеет какое-то возвышение явно искусственного происхождения.

– Смотрите! Что это?

– Не надо показывать туда рукой, – тихо говорит Лем и болезненно морщится при этом. – Таких штук вы сейчас увидите больше, чем хотелось бы.

Немного погодя на горизонте вырисовывается еще несколько сооружений различной формы. По мере нашего продвижения вперёд их становится видно всё больше и больше. Теперь уже ясно: это какие-то машины. Скорее всего, боевые. Я останавливаюсь и вопросительно смотрю на Лену, у которой на поясе висит работающий прибор радиационной разведки. Лена отрицательно качает головой.

– Нет. Фон не возрастает. Здесь, скорее всего, фонит сама земля.

– Что здесь было, брат Лем? – спрашиваю я.

– Война, – кратко, но выразительно отвечает наш проводник.

Мы подходим еще ближе и останавливаемся в десяти метрах от первой машины.

– А ведь это что-то вроде танка, – определяет Пётр. Действительно, машина чем-то напоминает танк. Низкий и широкий корпус прямоугольной формы покоится на многочисленных шаровых опорах, наполовину зарывшихся в оплавленный грунт. Этих опор по четырнадцать с каждой стороны машины. Над корпусом возвышается такая же прямоугольная низкая башня. Она начинается прямо от носа (или кормы?) машины и составляет не менее трёх четвертей длины всего «танка». С той стороны, где башня не доходит до конца корпуса, из неё торчит широкий, примерно полметра в диаметре, и короткий, около метра, тонкостенный раструб. Надо полагать, это орудие.

– Можно подойти поближе? – спрашиваю я Лема.

– К этим можно. Можно даже внутрь залезть, если вам так интересно. Мы в них были, но ничего не поняли.

Мы забираемся на машину. Забираемся с трудом: броня у машины гладкая, и на ней нет никаких скоб, выемок или выступов. Пётр уже стоит на башне перед двумя треугольными отверстиями. Каждая сторона правильного треугольника составляет более полуметра. Люки закрывались крышками, сдвигавшимися в сторону. Сейчас крышки сдвинуты, можно залезть внутрь. Сергей с Анатолием переглядываются и непроизвольно ёжатся. Им явно не хочется лезть в эти тёмные дыры. Но Пётр, бывалый танкист, не колеблется ни секунды.

Он снимает ранец и с одним автоматом и фонарём спускается в башню.

— Хм! Интересно, – слышится через минуту его голос. – Андрей, спускайся сюда. Может быть, ты что-то поймёшь.

Башня внутри совершенно пустая. Если не считать двух желобов радиусом около полуметра и длиной метра полтора. Желоба проходят вдоль башни и покоятся на тонких, но прочных ножках. Расположены они ближе к тому краю башни, с наружной стороны которой имеется раструб. Против каждого желоба в стене башни смонтирована панель. Это что-то, напоминающее экран монитора овальной формы. Под экранами – по четыре треугольных клавиши, совершенно не выступающие над поверхностью. Вот и всё.

Пётр обследует пол и скоро находит закрытый треугольный люк.

— Как его открыть? – бормочет танкист.

— Стоит ли, Петро? Одно Время знает, что там.

Но Пётр не сдаётся. Он рукояткой ножа выстукивает кромку люка, пытаясь обнаружить хоть какую-то щель. Неожиданно люк приподнимается – видимо, Пётр случайно ударил по какой-то защелке. Мой напарник сдвигает люк в сторону и спускается в тёмный провал. Мне ничего не остаётся, как последовать за ним.

В нижней части корпуса расположены две пары таких же лотков. Рядом с каждым из них – небольшие возвышения с такими же овальными экранами и треугольными клавишами. Один из лотков заполнен какой-то трухой. Видимо, это всё, что осталось от погибшего члена экипажа. Остальные успели выбраться. Но почему они тогда задраили за собой люк? А может быть, он закрывается автоматически? С опаской смотрю на отверстие. Нет, слава Времени, пока не закрылся.

Пётр прикидывает, что размер нижнего отделения не превышает размеров башни.

— Тогда, – говорит он, показывая на переднюю стенку, – здесь должен быть двигатель. Интересно, какой? А! Вот и люк. Попробуем открыть.

— Я бы на твоём месте не стал этого делать, – говорю я, бросив взгляд на дозиметр. – От этой стенки порядочно фонит. Представляешь, какой там уровень?

— Вряд ли слишком большой. Стенка не очень толстая и не удержит мощного излучения, – отвечает Петр, выстукивая люк по периметру.

— А ты знаешь, из какого материала сделана эта стенка? Может быть, это что-то вроде нейтрида?

— А что такое нейтрид? – интересуется Пётр и продолжает выстукивать стенку в поисках клавиши.

— Расскажу, если ты немедленно отойдёшь от этого люка и прекратишь попытки открыть его. Вот так. Нейтрид, друг мой Петруччио, это ядерный сверхматериал. Сверхплотный, сверхпрочный, сверхизоляционный и так далее. Ядерным он называется потому, что состоит сплошь из атомных ядер. В нём нет даже промежутков для электронных орбит. В высокоразвитых цивилизациях из такого материала делают корпуса звёздных кораблей и кожухи аннигиляционных двигателей. Так что если эта стеночка сделана из материала, имеющего свойства нейтрида, и если сквозь неё проникает такой фон… Мы с тобой не успеем и «мяу» сказать, если ты приоткроешь этот лючок. А наши друзья, подождав нас, полезут сюда нас вытаскивать. Они не дойдут дальше башни. За ними сюда полезут Лена с Наташей. На этом наша экспедиция и завершится. Согласись, обидно будет, избежав стольких опасностей, загнуться от собственного любопытства. Да даже если там и нет такого смертоносного уровня радиации, что мы там сможем понять? Ничего. Кроме того, что этот двигатель ядерный. Или аннигиляционный. Но это мы знаем и так. Принципа его действия мы всё равно не поймём.

— Почему?

— А потому, что эту машину строили не люди.

— Но это же были разумные существа.

— Ну и что? Они же мыслили совсем по-другому. Не так, как мы с тобой. Посмотри. Ты смог бы с такого пульта управлять этой машиной? А наводить орудие и стрелять из него? Единственное, что мы можем, это приблизительно представить себе внешний вид таких существ.

— И как же они выглядели?

— У них было змееподобное или цилиндрическое, возможно, с хвостом, тело. Оно венчалось несколькими щупальцами. Могу предположить, что щупальца были треугольными. Не знаю, были ли у них глаза. Скорее всего, были.

— Понятно. Экраны.

— Это ни о чем не говорит. Возможно, что это вовсе и не экраны. Какие-нибудь преобразователи оптической информации в акустическую или тепловую. Да мало ли какую. Стоит ли гадать? Пошли отсюда. Мы сможем здесь понять немногим больше, чем Лем.

Поднявшись на крышу башни, мы осматриваемся. Повсюду до самого горизонта хаотично расставлена различная техника. Самая разнообразная. Есть и такие же «танки», на котором мы стоим. Но есть и совсем непонятные сооружения. И сферы, и пирамиды, и конусы, и какие-то похожие на гробы призмы. Более или менее понятны подобия пусковых ракетных установок на гусеничном ходу. Но это явно не ракетные установки. Решетчатые направляющие достигают тридцати метров в длину. Ракетам такие направляющие не нужны. Всё это разбросано в живописном беспорядке. Только «танки» стоят в боевой линии, и раструбы их нацелены в сторону скопления брошенной безжизненной техники.

Местами просматриваются груды искорёженного и оплавленного металла или какого-то иного материала. И чем дальше, тем таких груд больше. Анатолий прерывает наше созерцание и спрашивает:

— Ну? Что там?

— Ничего особенного. Типичная неземная техника. К тому же негуманоидная. Спускаемся.

Лена даже не задаёт вопросов. За время работы в Фазе Стоуна и в других Фазах она достаточно насмотрелась всяких диковинок, в том числе и негуманоидного происхождения, чтобы прийти к выводу о бесполезности попыток разобраться в них. Она только с беспокойством спрашивает:

— Надеюсь, вы не полезли в двигатель?

— Петро пытался, но я его отговорил.

— И правильно сделал. Там – торий, – она указывает на двигательную часть «танка».

— Ну, брат Лем, – говорю я, – двигаемся дальше. Веди. А дальше мы идём по лабиринту, сформированному из разбитой и брошенной неземной техники. Может быть, и земной, но уж совсем непонятного происхождения и назначения. Лем ведёт нас извилистым путём, далеко обходя опасные места. И как он ориентируется в этом хаосе?

Несколько часов мы петляем между металлическими и пластиковыми громадинами. Мы уже перестали удивляться необычности и несуразности этих конструкций. Удивление охватывает уже только при виде непостижимым образом искорёженных обломков. Какие-то конструкции смяты мощным ударом извне. Другие вспучены и разорваны взрывом изнутри. Есть обломки, сплавленные адским, чуть ли не звёздным жаром. И это тем более странно, что во многих местах песок и гравий спеклись в стекло, а эти оплавленные обломки стоят на нетронутом грунте. Словно их где-то старательно жгли, а потом, когда они остыли, переставили сюда, чтобы освободить место для новых жертв.

А иногда попадаются обломки совсем уж непонятные. Даже и не обломки, а Время знает что. Вот стоят обрезиненные катки наподобие танковых. Это было что-то на гусеничном ходу. Но от этого чего-то осталась лишь груда металлической пыли. Именно пыли, а не ржавой трухи. И не пыли даже, а мелких опилок. Моему воображению представляется, как целый батальон, вооружившись напильниками, сменяя уставших, скоблит средний танк, превращая его в груду этих опилок. На катки только у них почему-то терпения не хватило. Может быть, их перебросили на другой объект. А может быть, пилильщики не захотели связываться с плотным резиновым покрытием. Скорее всего, так оно и было. Такую резину замучишься обдирать.

А Лем всё ведёт нас, то пролезая через завалы, где не только черт, но и хроноагент ногу сломит; то обходя далеко стороной вроде бы безобидные проходы. Наконец, он останавливается.

– Это здесь, – тихо говорит он. – Вот здесь нам надо пройти. Я бы много отдал, чтобы никогда не ходить здесь. Но другого пути просто нет.

Мы стоим перед не слишком широким, не более тридцати метров проходом между двумя рядами машин. Машин, явно работающих. Справа стоят черные, опрокинутые вершиной вниз четырёхгранные пирамиды высотой более десяти метров. Эти пирамиды покоятся на огромных колёсах, напоминающих велосипедные. На основании каждой грани этих пирамид расположены по шесть параболических антенн или, наоборот, излучателей. Время от времени те антенны-излучатели, что обращены в сторону прохода, приходят в движение и делают несколько колебаний справа налево или сверху вниз.

А по другую сторону прохода, слегка отклонившись от вертикального положения, стоят огромные, до пятнадцати метров в диаметре, диски тёмно-желтого цвета. Толщина их примерно полметра. Нижний край каждого диска на полтора-два метра утопает в грунте. Когда на пирамидах шевелятся параболоиды, от центра диска к периферии пробегает красная волна, а потом от периферии к центру – синяя.

Лем смотрит на это шевеление параболоидов и игру цветов на дисках как завороженный около получаса. Потом он вздыхает, усаживается прямо на землю и заявляет:

— Придётся ночевать. Сейчас здесь вообще никто не пройдёт. Надо подождать, пока они не успокоятся.

— А обойти этот проход никак нельзя?

Лем отрицательно качает головой и рассказывает. С его слов получается, что обхода действительно нет. Слева несколько километров тянется полоса, зараженная какой-то гадостью или– пропитанная каким-то ядом. Через пять минут у человека, рискнувшего туда зайти, по всему телу открываются страшные кровоточащие язвы, и кровь остановить невозможно. Полчаса, и всё.

Еще дальше на неведомое расстояние и неопределённую ширину тянется зона боевых заградителей. Стоит туда сунуться, как из-под земли поднимаются многочисленные башни с пулемётами, пушками и огнемётами. Несколько минут шума, и всё живое становится мёртвым. Все, кто пытался обойти этот проход слева, там и остались.

Справа тоже ничего хорошего не наблюдается. Сначала идёт сплошное минное поле. Гуляки обозначили его границу вешками, чтобы не забрести ненароком. А за полем начинается овраг, заполненный какой-то блестящей жидкостью. Перейти его невозможно. Все, кто пробовал, там и остались. Овраг этот тянется на неведомое расстояние. Никто не знает на сколько. Идти вдоль него опасно. Время от времени жидкость в овраге начинает светиться, и все, кто находится поблизости, падают замертво.

А проход между пирамидами и дисками, непроходимый в период активности, становится, если можно так выразиться, условно проходимым в период спокойствия. Между пирамидами и дисками действуют какие-то неведомые силы. Человек, попавший в это поле, как бы исчезает. Он появляется то в одном месте, то в другом, его швыряет из стороны в сторону, а иногда он словно раздваивается и даже троится. Когда всё кончается, человек падает безжизненным мешком. У него переломаны все кости – от ступней до позвоночника и черепа. А чаще всего от него остаётся только клякса на одном из дисков, на который его швыряет чудовищная сила.

За всё время только один гуляка сумел выйти из этой ловушки живым. Он ослеп и ничего больше не видит, кроме мелькания разноцветных звёзд перед глазами. Звёзд ярких, как солнце. Эти звёзды начали вспыхивать одна за другой в тот момент, когда неведомая сила подхватила его и начала выворачивать в разные стороны. Выворачивать и швырять от одной яркой звезды к другой. Он говорил, что летел от одной звезды до другой по меньшей мере год. А когда падал на звезду, его там обжигало чудовищным жаром или морозило неземным холодом. Потом его снова выворачивало в разные стороны и швыряло к другой звезде. А на самом деле всё это продолжалось не больше минуты. Он просто упал на песок, хлопал ртом, как рыба, вытащенная из воды, а из глаз его непрерывно текли слёзы. Что-то рассказать он смог не раньше чем через неделю.

— А как распознать, что эта адская машина проснулась? – спрашиваю я.

— Никак. Она ничем не выдаёт себя, вроде Факелов или Стреляющих Камней.

— Значит, любой из нас, кто пойдёт этим проходом…

— Нет, не любой. Трое, которые идут самыми первыми, всегда проходят благополучно. Ну, или почти всегда. Очень редко ловушка срабатывает на втором человеке. Чаще всего это происходит, когда идёт четвёртый или шестой. И никогда она не срабатывает на первом, третьем, пятом или седьмом. Всегда на четных. Чаще на четвёртом или шестом. Старый Енгуа шел четвёртым.

— Ну, друзья, что вы обо всём этом думаете? – спрашиваю я.

— Могу сказать только одно, – говорит Лена, – овраг действительно не перейти. Там, скорее всего, какие-то радиоактивные отходы. Фон ощущается даже здесь.

— А если пойти всем вместе, сразу? – предлагает Сергей.

— А тогда уж точно никто не пройдёт, – отвечает Лем. – Пробовали проходить и по двое, и по трое. Когда идут больше одного, ловушка срабатывает всегда.

Несколько минут все молчат, потом Лена высказывает предположение:

— Сдаётся мне, что здесь имеют место какие-то пространственно-временные фокусы. Что еще может так изуродовать человека, кроме попадания в складки двух несовместимых по своим характеристикам пространств. Да еще если при этом его непрерывно кидает из одного пространства в другое. Тут не только все конечности переломает, тут запросто в кисель размазать может.

— Что и имеет место, когда человека размазывает в кляксу об один из этих дисков, – соглашаюсь я. – Что ж, подруга, думаю, ты права. А со временем там тоже фокусы происходят. Вспомните, Енгуа говорил, что летел от звезды к звезде несколько лет, а здесь прошло не более минуты.

— Всё это может быть и так, – соглашается Пётр. – Но, как говорится, поставить диагноз еще не значит вылечить болезнь. Я имею в виду: как мы будем это препятствие преодолевать?

— А может быть, бластером их? А? – неожиданно предлагает Анатолий.

— В самом деле! – обрадовано подхватывает Сергей.

— Нет, братцы, – возражаю я, – остыньте. Представляете, какая энергия накоплена в этих штучках, если они запросто играют с пространством и временем? Да от нас даже плазмы не останется, когда эта энергия разом высвободится.

— Что же тогда делать? – говорит в раздумье Пётр. – Раз кому-то не миновать, значит…

— Будем кидать жребий, – предлагает Сергей.

— Нет, – возражает Пётр, – я пойду четвёртым. Без всякого жребия.

— А почему ты? – удивляется Сергей.

— Просто среди нас всех я представляю наименьшую ценность.

— Ну ты даёшь! А я-то чем ценнее тебя?

— Ты – молодой парень. Тебе еще жить да жить…

— Хватит! – останавливаю я их. – Тоже мне! Не терпится им себя в жертву принести. Вы еще подеритесь, горячие финские парни. Нечего тут рассуждать, кто более ценен, кто менее. Как говорится, каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог. Никого мы в жертву приносить не будем. И уж тем более не будем затевать такую глупость, как жребий.

— И как же ты предлагаешь преодолевать эту ловушку? – спрашивает Анатолий.

— Лена, как ты думаешь, если мы максимально мобилизуемся, сумеем поиграть с этой адской пространственно-временной мясорубкой в кошки-мышки?

— А что? Почему бы и нет? По крайней мере, у нас с тобой шансы есть. У Толи с Наташей тоже может получиться.

— И как ты эти шансы расцениваешь?

— Примерно один к одному, – отвечает Лена после короткого раздумья.

— Тогда сделаем так. Утром, когда эта катавасия успокоится, пойдём через неё в следующем порядке. Первым пойдёт Пётр, второй пойдёт Наталья. Третьим будет Сергей. Четвёртым пойду я. За мной пойдёт Толя. Шестой будет Лена. Брат Лем, ты пойдёшь последним, седьмым.

— Брат Андрей! – возражает Лем, – я вас сюда привёл, я и должен…

— Ты и должен нас отсюда вывести, – обрываю я его. – Без тебя мы здесь по-любому не выживем. Поэтому тебе-то, может быть, надо бы и первому идти. А за нас с Леной особо не беспокойся. Нас не так просто проглотить. Слышал, Лена сказала, что у нас шансы один к одному. Ты сам говорил, что если пройдём все, это будет чудо. Мы с подругой на святых, конечно, не похожи, но чем Время не шутит, пока Схлопка спит.

Мы готовим ужин и устраиваемся на ночлег. Наташа с Леной еще около часа сидят поодаль и о чем-то разговаривают. Интересно, какие мысли внушает моя подруга этой девушке? Я, к примеру, и сам пока толком не знаю, как мне себя вести, если эта система сработает на моём проходе.

Утром я, отведя Лену в сторону, осведомляюсь у неё, о чем она так долго и подробно инструктировала Наташу.

— Ни о чем. Я просто создавала у неё необходимый психологический настрой. Вряд ли от неё потребуется что-либо сверхъестественное. Лем же сказал, что на втором проходе система срабатывает крайне редко. Чаще всего это бывает на четвертом.

— Вот потому-то я и иду именно четвёртым. И какой психологический настрой ты создашь мне?

— А зачем мне его создавать? Он у тебя уже есть. Ты бы еще спросил меня: а что тебе делать, если система начнёт работать на твоём проходе? Я тебе честно отвечу: «Не знаю». Как не знаю пока, что буду делать сама, если она сработает на шестом проходе. То есть у меня.

— Пока не знаешь. А когда будешь знать?

— Наверное, когда пойду и она начнёт работать. В такой ситуации единственное, на что можно положиться, – это интуиция. А тебя она, друг мой, редко подводила. Тем более что ты – лётчик-истребитель. Вспомни основное правило.

— Первое решение всегда самое верное. Начнёшь колебаться – погибнешь.

— Вот этим и руководствуйся. Единственное, что могу посоветовать: нам с тобой и Наташе следует проходить этот участок в ускоренном ритме времени.

— Это само собой разумеется. Причем ускоряться следует максимально. Я почему Наташу второй и поставил, что она сможет сделать это лучше, чем Анатолий. Здесь ты права. Кстати, Наталья, завтрак готов?

За завтраком мы молча изучаем проход между пирамидами и дисками. Параболоиды на пирамидах неподвижны. Диски, окрашенные в тёмно-желтый цвет, тоже хранят спокойствие.

— Пора, – говорю я, когда мы допиваем кофе и прибираем посуду. – Как, брат Лем, можно идти?

— Сейчас можно, – отвечает наш проводник. – Первым троим можно.

— Ну, братцы и сестричка, вперёд, по-одному. Пётр подходит ко мне.

— Попрощаемся на всякий случай.

— Не будем. Ты, Петро, однозначно пройдёшь. А я тоже пройду. Пока не знаю как, но пройду.

— Боюсь я за тебя, Андрей. Не супермен же ты всё-таки.

— Не супермен, а хроноагент. А нас как раз на такие случаи и натаскивали.

— Даже на такие? – спрашивает Пётр с недоверием в голосе.

— Ну на конкретно такие, конечно, нет. Такое вряд ли кому могло прийти в голову. Нас просто учили никогда не теряться, а всегда искать решение. Знаешь наш девиз? Нет безвыходных положений, есть безвыходные люди. Я похож на безвыходного?

— Вроде нет, – Пётр помимо воли улыбается. – А что, у тебя уже есть решение?

— Пока нет. Но оно появится. Как говорится: в нужное время и в нужном месте.

— Не в нужнике, надеюсь? – Пётр уже смеётся.

— Я тоже надеюсь. И вот еще что. На всякий случай. Если я не пройду, старшей в группе становится Лена.

— Понятно. Но ты всё-таки пройди.

— Это я обещаю. А теперь вперёд!

Пётр подходит к проходу и в нерешительности останавливается. Он зачем-то снимает с плеча автомат и передёргивает затвор, досылая патрон.

— Это уже совсем ни к чему, – бормочет Лена.

— Он человек военный, – отвечаю я, – с оружием в руках чувствует себя спокойней. С нами Время, Пётр!

— Не спеши, брат Пётр, – подсказывает ему Лем, – не шарахайся и иди точно посередине.

Пётр шагает в проход. Он идёт твёрдым шагом, зорко посматривая на пирамиды с излучателями. Но излучатели не шевелятся. Всё нормально. Пётр минует последнюю пирамиду и последний диск и останавливается.

— Пройди еще подальше! – кричит ему Лем. – Жди нас там.

— Твоя очередь, Наташа, – говорю я.

Наташа, не говоря ни слова, ни на кого не глядя, подходит к проходу и, остановившись, сосредотачивается. Перед этим она по примеру Петра берет на изготовку свой лазер. Лем напряженно всматривается в излучатели. Наташа поднимает левую руку и внезапно исчезает. Лем трясёт головой, отгоняя наваждение. Но не успевает он ничего спросить, как Наташа материализуется рядом с Петром.

— Молодец, девочка! – не удерживаюсь я от похвалы. – Сергей, твоя очередь.

Сергей тоже зачем-то досылает патрон в ствол автомата и идёт в проход. Я невольно усмехаюсь. Использование огнестрельного оружия против флуктуации пространственно-временного континуума? Пожалуй, на эту тему можно диссертацию Мага защищать. Только, пожалуй, безуспешно. Провалят. Как пить дать, провалят.

Сергей минует проход и присоединяется к Петру и Наташе. Наташа полулежит, опираясь спиной на огромное колесо какой-то машины. У неё отходняк. Теперь – моя очередь. Бросаю взгляд на Лену. Она держится спокойно, как каменное изваяние, и только кивает мне. Киваю в ответ и подхожу к проходу. Боковым зрением замечаю, что Лем смотрит на меня как на покойника.

Первым делом я тоже передёргиваю затвор автомата и тут же усмехаюсь. Насмотрелся, Время побери! Затем я сосредотачиваюсь и ввожу себя в ускоренный ритм времени. Мобилизоваться надо предельно и задать себе максимальное ускорение. Лучше всего в сотни раз. Время с ними, с теми годами жизни, которые я при этом потеряю. Тут главное, саму жизнь не потерять.

Готово! Делаю несколько шагов вперёд и вдруг замечаю, что картина впереди резко меняется. Сначала происходит сдвиг всех цветов к красной части спектра. Затем справа, словно на экране, идёт сдвиг изображения, надвигается какая-то пустыня с песчаными барханами светло-коричневого цвета. Эта пустыня справа налево перекрывает мне проход, в конце которого я еще вижу своих друзей. Но вижу только Петра с Сергеем. Наташу уже перекрыла пустыня.

Граница пустыни быстро движется справа налево. Но она совсем уже рядом, и я успеваю проскочить. Я снова вижу конец прохода, где стоят Пётр с Сергеем и сидит Наташа. И всё это я вижу в нормальном цвете. Но спектр быстро сдвигается в фиолетовую сторону. Теперь уже слева направо движется какое-то мрачное болото, заросшее хвощами или папоротниками раза в два выше моего роста. На этот раз смена декораций происходит быстрее, и я едва успеваю проскочить в оставшуюся щель, через которую я вижу только ярко-синюю Наташу. Она напряженно всматривается в мою сторону и, конечно, ничего не видит.

А я уже не вижу ни её, ни Сергея. Теперь декорации надвигаются с двух сторон сразу, и я явно не успею проскочить между ними. Назад? Оглядываюсь через плечо. Там – арктическая пустыня под черным беззвёздным небом. Попался! Впереди в оставшейся щели виден только Пётр, переливающийся всеми цветами радуги. Он смотрит не на меня, а на излучатели на пирамидах.

Я тоже бросаю взгляд туда же. Проклятые параболоиды отклонились от нейтрального положения, в котором находились, когда я входил в проход. Приехали. Ускорение ритма времени не помогло. Что же делать? А делать нечего. Сейчас щель впереди перекроется, сзади она уже перекрыта, и меня сейчас начнёт швырять из одного пространства в другое. Одно утешает, что все другие теперь смогут пройти здесь беспрепятственно: и Толя, и Лена, и Лем. Лем выведет их к точке перехода, а Лена сумеет всё-таки дойти до нашей Нуль-Фазы. Сама дойдёт и ребят доведёт. А я? Мне остаётся только погибнуть с музыкой. А из всех музыкальных инструментов у меня в руках только автомат Калашникова. Сыграем на нём.

Вскидываю автомат и в бессильной ярости даю длинную очередь по тем параболоидам, которые вижу. Вот вам! Очередь воспринимается мной как серия одиночных выстрелов.

От параболоидов летят осколки. На меня наваливается волна сверхнизкого звука, такая мощная, что у меня закладывает уши, кружится голова и подкатывает приступ тошноты. И тут же обе декорации впереди пропадают. Вместо них я вновь вижу своих товарищей. Но с обеих сторон впереди вновь что-то накатывается. Теперь я стреляю уже не на удачу, не в ярости, а осознанно. Разбиты еще два излучателя. Опять по мозгам бьёт волна инфразвука, и вновь впереди дорога чиста. «А, мать твою!» – сказали русские рабочие.

Неужели всё так просто? Время моё! Вот тебе и диссертация на тему «С автоматом Калашникова – против пространственно-временного континуума»! Мага за это вряд ли дадут, но на Магистра потянет.

Я бегу вперёд и слежу за излучателями. Лишь только какой-нибудь из них начинает шевелиться, я тут же разбиваю его и бегу дальше. На волны инфразвука уже не обращаю внимания. Только сплёвываю, когда тошнота подступает. Не могу сказать, сколько я разбил излучателей, но до Петра с Сергеем и Наташей добежал благополучно. Больше меня ни смена спектра, ни интересные ландшафты не донимали.

Первым делом возвращаюсь в нормальный ритм времени. Меня никто не замечает. Все смотрят в проход, где, по их представлению, я еще должен находиться. Наверное, никто, кроме Лены, не чает и видеть меня живым. Во всяком случае Наташа резко вздрагивает и даже взвизгивает: «Андрей!», когда я беру её за руку.

— Ты как, нормализовалась? Тогда берись за лазер и круши эти излучатели. Толя! Лазером по излучателям! Огонь! Сносите их все к драной матери! Чтобы ни одного не осталось!

— Я же предлагал их бластерами! – кричит в ответ Анатолий. – Ты сам сказал – нельзя!

— Бластерами и сейчас нельзя. А лазерами – самое то. Я их из автомата гасил, потому только и прошел.

Достаю фляжку с коньяком, делаю хороший глоток, присаживаюсь на место, где сидела Наташа, и закрываю глаза. Сейчас Я несколько минут буду ни на что не годен. У меня отходняк после ускоренного ритма собственного времени. Перед глазами мельтешат разноцветные пейзажи, а слух мой услаждает треск проклятых излучателей, разлетающихся вдребезги под меткими выстрелами Анатолия и Наташи.