Текст книги "Кувыр-коллегия (СИ)"

Автор книги: Владимир Андриенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Да кто он такой? Не томи!

– Да зять твоего шута Голицына, граф Алешка Апраксин. Он месту тестя своего завидует.

– Не врешь? Апраксины верные слуги были у Петра Великого.

– Они и есть верные слуги престола твоего матушка. Но в семье не без урода. Так вот Алешка и есть такой урод. Да и на дочери оскорбителя твоего Голицына женат.

– Ушаков! – позвала императрица, начальника своей тайной канцелярии.

Тот сразу возник перед царицей, словно джином был из лампы, а не человеком.

– К услугам вашего императорского величества!

– Да не ори ты так, Андрей Иванович. Я пока не глухая еще. Срочно сыщи мне графа Алешку Апраксина, что Голицыну-шуту зятем доводиться. И ко двору его приставь. Шутом он служить станет. Раз сам того хочет, то пусть так и будет!

В этот момент князь Голицын с поклоном на подносе подал императрице кружку с малиновым квасом.

Анна пила только хлебный, и фруктовые терпеть не могла. Про то все знали кроме бедного Михаила Голицына. А Лакоста специально ему про малиновый намекнул.

Лакоста был умен и понимал, что Анне повод нужен для унижения Голицына публичного. Не зря она именно его послала с приказом к новому шуту.

Императрица взяла бокал и отхлебнула. Но тут же почувствовав не тот вкус, выплюнула напиток.

– Ты чего мне суешь? – закричала она на шута и выплеснула ему в лицо все содержимое кружки.

Голицын такого не ожидал и после квасного душа закашлялся. Вся его голова была в квасной пене. Все стали смеяться выходке царицы. А Балакирев тут же Голицыну шутовское прозвище придумал:

– Квасник!

Анне прозвище понравилось, и она сказала:

– Говорила я, что найду тебе прозвище шутовское! И нашла. Ваньку Балакирева благодари! Быть тебе Квасником отныне!

– Квасник дурак! – заверещала карлица Новокшенова.

Но Буженинова её осадила и передразнила:

– Сама ты дура безмозглая! Бу-бу-бу, сидит ворон на дубу!

Новокшенова обиделась и думала завыть, но Буженинова дала той подзатыльник.

– Не порть слезами твоими веселья матушкиного!

– Не бей её, куколка, – примирительно заговорила императрица. – Вот лучше спроси её, как она скороговорку мою выучила?

– Куда ей, матушка! То токмо я смогу быстро произнести. Слушайте! Собака лает, лягушка кричит, ямщиком свищет, кошкой мяучит, стрикодоном стрикодонит, а пузырем лопнет! Вот! А ну повтори, дура безмозглая?

Новокшенова попыталась, но у неё ничего не получилось. Но сама попытка вызывала смех императрицы и придворных.

Затем повторила скороговорку сама императрица:

– Собака лает, лягушка кричит, ямщиком свищет, кошкой мяучит, стрикодоном стрикодонит, а пузырем лопнет!

Все придворные зааплодировали государыне. Анна спросила Артемия Волынского своего обер-егермейстера:

– Кто лучше из нас скороговорку произнес, Артемий Петрович? Только правду говори.

– Да трудно сказать, государыня-матушка. Но предпочтение моей монархине отдаю.

– Вот так всегда. Снова льстишь, Артемий? Ну да ладно. Все равно жалую тебя, хоть и вор и казнокрад ты изрядный.

Волынский поклонился, не смея возражать императрице. Да и по правде то и возражать не стоило.

Был Волынский Артемий Петрович казнокрадом известным. И еще Петр Великий молодого Волынского своей дубиной часто поучивал. Не воруй, мол, Артемий, не воруй, а служи державе честно. Но Волынский, сопли после побоев утирая, воровал все равно.

И уже при Анне Ивановне его хотели судить за воровство и растраты казенных денег в бытность его губернатором Казанским. Волынского вызвали в столицу и даже разбирательство по делу о казнокрадстве учинили, но Анна приказала дело замять. Дядя императрицы по матери граф Семен Салтыков* (*Мать Анны Ивановны была из рода Салтыковых) вступился за Волынского и от суда тот был освобожден и даже новую должность обер-егермейтсера высочайшего двора получил. Да и граф Бирон тогда на сторону Волынского стал.

Анна тогда спросила Кульковского:

– А, ты Тимофей, каково рассудишь? Прав ли Волынский?

– Не прав матушка. Льстит он тебе. Буженинова лучше тебя произнесла ту скороговорку, матушка. Ты, так как она не сумеешь.

– Так рассудил? – засмеялась императрица.

– Так, матушка!

– Да врет он, – вмешалась лейб-стригунья Юшкова. – Ты матушка лучшее Бужениновой. Куды ей до тебя.

– Вот от судей мужчин и зло все, – засмеялась Анна. – Отчего баб в судьи не берут? Одни мужчины в России судить право имеют.

– Да то не вопрос, матушка. Ответ виден и так, – ответил Кульковский.

– И чего тебе видно, Кульковский? – спросила Анна. – А ну подробнее! Отчего баба на Руси судьей не станет?

– Дак по законам империи Российской судьей может стать мужчина после 40 лет. А разве у нас есть сорокалетние женщины? Спросите любую даму вашего двора, и она скажет что ей нет сорока, хоть на деле ей и за пятьдесят уже.

Анна захохотала. Умел шутить этот шляхтич малороссийский. Иногда самому Лакосте спуску не давал. Императрица бросила шуту кошелек, и в том кошельке Кулькоский дома обнаружил 200 золотых! О таких деньгах будучи простым офицером он и мечтать не мог. Правильно он службу тогда сменил….

Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Дом на Мойке.

Пьетро и не думал, что станет так ревновать Дорио. Он и ранее знал, что она принимает не только его одного, но в душе надеялся, что скоро его страсть поможет ему овладеть сердцем капризной и избалованной певицы.

Пьетро заскочил в сани и приказал кучеру гнать за тройкой Столетова.

– Только смотри не упусти его!

– Не упущу, барин! Хоть и лошаденка моя не чета тройке того барина. Но я его все одно догоню! Я знаю, что это за тройка. И знаю, куда он поедет. Барин сей кататься любит и домой кратким путем не поедет. А мы срежем и будем на месте раньше его.

– Тогда гони. Плачу рубль, если не врешь.

– А чего мне врать? Смогу!

Кучер погнал свою лошаденку. Пьетро закутался в шубу.

– А ты того барина знаешь? – крикнул он мужику.

– Знаю. То охфицер Семеновского полку. Большой барин. При самом фельдмаршале князе Долгоруком служит. И часто мамзелей к себе возит. Вот и сейчас везет. Покатаются по городу и в дом.

– А сложно ли попасть в дом этого офицера, братец?

– Нет не трудно сие. Зачем сложно? У него кто только не бывает. Проходной двор, а не дом. Ведь не он один там проживает. Он токмо комнаты снимает. Мне его слуга знакомец давний. А тебе чего, барин, надобно?

– Хочу в дом его попасть, но так, чтобы никто не заметил меня. Устроишь? Если получиться, дам тебе 20 рублей!

– Чего? А не врешь? – кучер повернулся к Пьетро. – 20 рублев! Да мне за год такого не заработать.

– Слово даю. Но после того как в доме офицера окажусь, никем не узнанный.

– За то могу поручиться. В дом барина того тебя проведу! Готовь денежки.

– Они при мне. 20 рублей серебром!

– Эх, и денек сегодня!

Мужик и вправду провел Миру в дом, где снимал комнаты капитан Столетов, и он спокойно проник в спальню хозяина. Там он спрятался в шкафу, понимая, что ежели его поймают, то он будет выглядеть смешно.

Пьетро хоть и был шутом императрицы, но смешным лично не бывал еще никогда. Императрица и придворные смеялись его шуткам и отдавали дань остроумию итальянца. Но его опасались трогать как иных шутов. И если Левенвольде мог перетянуть Балакирева тростью и дать ему пинка, то с Пьетро он так поступить бы побоялся. Адамку Педрилло знали как забавника, но и как мастера шпаги и кинжала.

Но в сей час, сеньор Пьетро иначе поступить не мог. Ему хотелось знать, что за отношения у Дорио с этим капитаном гвардии. А где он мог это узнать, как не в спальне хозяина дома?

Столетов и певица прибыли скоро и заявились сразу в спальню. Не любил капитан с красивыми мамзелями время попусту терять. Мира не ошибся. Знал куда идти за интересом своим.

Столетов сразу повалил Марию на широкую кровать и стал рвать на ней платье. Впрочем, она сама сопротивлялась слабо.

"Вот шлюха! – негодовал Мира про себя. – Выйти бы сейчас да проткнуть этого капитана шпагой, а Дорио отхлестать по щекам. Но нельзя. Хотя за такой анекдот мне и убийство этого гвардейца императрица простит. Но я не Арайя и героем рогатым быть не желаю. Это пусть господин капельмейстер рога носит принародно".

И скоро он возблагодарил бога, за то, что не обнаружил себя. Судьба помогла Пьетро узнать то, что многие в империи узнать хотели бы. А начальник тайной канцелярии Ушаков за сие и 2 тысяч рублев бы не пожалел.

После страсти, или как тогда говорили после "махания"* или марьяжу любовного, Столетов и Дорио откинулись на кровати. (*Махаться – в XVIII веке в придворных кругах это слово обозначало то же самое, что сейчас обозначает слово "трахаться". "Махателями" называли тогда любовников).

– Скоро я больших чинов достигну и тебя подарками задарю, Богиня моя! Любишь бриллианты?

– Да откуда у тебя бриллианты? Вон в каких комнатах живешь. Бедно у тебя. Но любовник ты хороший. И это иногда поважнее бриллиантов. Их есть кому мне дарить.

– На комнаты не смотри. Я скоро съеду отсюда и в эту квартиру более ни ногой. Я стану жить во дворце.

– Кто же тебя туда позовет? – спросила Дорио. – Не на место ли графа Бирена метишь, милый?

– Нет. Я на свое место мечу. И многие со мной желают положение в империи исправить. А я тогда из капитанов в генералы выйду! Вот тогда в бриллиантах недостатка не станет, милая.

Дорио засмеялась. Она подумала что Столетов врет. Русские имели такую привычку – врать и хвастать. Причем делали они это просто так без надобности и повода к тому.

– Но это будет нескоро, милый. Так что мне придется подождать.

– Не скоро? Завтра уже все сбудется! Али, думаешь, что Столетов врет? Я никогда не вру! Ежели, сказал, что так будет, то так и будет! Так, а не иначе! Скоро я соберусь и выйду из дома, а вот ты останешься здесь ждать. И утром я принесу тебе весть о том, что сбылось все, по-моему.

– Шутка? – спросила Дорио.

– Нет! – Столетов схватил бутылку шампанского со стола и выпил половину залпом. Затем он бутылку отбросил и сказал. – Завтра здесь будет генерал Столетов! А ты жди! Сиди здесь!

– Но я не могу остаться! – вскричала Дорио. – Мне завтра петь перед императрицей Анной!

– Нет.

– Что значит, нет? – не поняла Дорио.

– Только то, что завтра Анне будет не до певиц. Я прямо в казармы семеновские еду и с одной ротой оттуда во дворец.

– Во дворец? – не поняла Дорио. – Но зачем?

– Мы арестуем графа Бирена!

– Что?

– Арестуем во дворце графа Бирена! Затем арестуем Миниха в его доме. И цесаревна Елизавета Петровна станет новой императрицей.

Дорио побледнела. То, что произнес Столетов было страшно. За такие слова не только голову снимут, но кое-что похуже сделают.

– Ты пошутил? Скажи что это не правда. Я не предам тебя, и про твою шутку никто не узнает!

– Какие шутки? Я не шутил. Оттого и выпустить тебя из дома не могу. Завтра свободу верну тебе.

"Но во дворце измайловские караулы! – подумал Пьетро. – Что же он сможет сделать с ротой солдат?"

Столетов ответил на его мысленный вопрос, словно слышать его мог:

– Мы арестуем Бирена и снимем измайловский полк с охраны, и все караулы займут семеновцы. Бирена, Миниха и Анну в крепость. И Елизавета на троне!

"Черт! А ведь Бирен ничего не подозревает! И это у них может получиться. Ведь многие гвардейцы полка Измайловского вино пили!"

Пьетро Мира сразу забыл про Дорио и про ревность. Готовился настоящий гвардейский дворцовый переворот! А во дворце никто ни ухом ни рылом!

"Что делать? – думал шут. – Выскочить? Но что сделают слуги капитана и сам он? На меня и накинуться. Может не получиться. Пусть уедет сперва. Пусть уйдет".

Когда Столетов ушел, и все затихло, Пьетро Мира покинул свое убежище в шкафу. Мария Дорио вскрикнула, увидев его:

– Пьетро? Ты?

– Ты меня не ждала сейчас?

– Но как ты попал сюда? В этот дом просто так войти нельзя.

– Ты думаешь, Мария? Но я здесь, и уже давно.

– И ты все слышал?

– О заговоре? Слышал. И потому не стану тебя сейчас ни за что попрекать. Впереди важное дело. Нужно срочно выбраться из дома и предупредить Бирена.

– Не знаю, как ты попал сюда, но если не по волшебству, то выйти отсюда скоро тебе не удастся. Он меня здесь запер, и снаружи меня стерегут. Окна заперты и снять запоры без шума не получиться.

Пьетро бросился к окну. Дорио права. Но придумать что-то нужно было.

– А если ты постучишь в двери, то тебе откроют? – спросил он.

– Если что-то нужно будет то да. Но там не меньше трех человек. И все дюжие парни. Они шпагами махать не обучены, но палками тебя отделают так, что жив не будешь.

Мира понял, что и на этот раз она права. Развернуться в коридорах дома со шпагой он не сможет и лакеи его легко скрутят.

– Но это не лакеи твоего любовника? Разве нет?

– И что с того? Они тебя не пропустят все равно. Или ты собрался их подкупить? Бесполезно. Капитан обещал им слишком много.

– Всегда можно предложить больше, Мария.

– Предложить можно. Но предать капитана они просто побояться. Понимаешь? И потому нам придется ждать. И тебе снова придется нырнуть в шкаф. Этот гвардеец слишком опасен. Может и убить. И когда мы с ним уйдем, ты покинешь шкаф и выберешься отсюда.

– Так долго я ждать не могу. И не намерен.

– Но как ты тогда все решишь? Как выберешься отсюда?

– Страх, – прошептал Мира. – Страх может все решить.

– Что? – не поняла его Дорио. – Что ты сказал? Какой страх?

– Обычный человеческий. Мне нужно срочно упредить графа Бирена о заговоре. Дорога минута каждая.

Мира бросился к двери.

– Пьетро! Что ты задумал? – крикнула Дорио.

– Сыграть на страхе! Эти лакеи бояться твоего капитана?

– Еще как бояться!

– Но я знаю то, чего русские бояться больше!

– Ты сошел с ума. Они убьют тебя! Не смей!

Но Мира ужа стал барабанить кулаками в двери. Мария отошла в сторону. Незачем ей попадать под удар. Если Пьетро сошел с ума, то это его дело.

Двери отворились. На пороге был высокий малый, косая сажень в плечах:

– Ты кто такой? – спросил он. – Как ты здесь?

– Слово и дело! – громко закричал Мира.

Лакей осекся. Язык прилип к его гортани. Вот чего боялись русские! Леденящий крик "слово и дело" обязывал каждого повиноваться. Тот, кто кричал его, знал то, что стоило знать Тайной розыскных дел канцелярии.

– Знаю слово и дело государево! – снова закричал Мира.

В коридоре собрались, привлеченные криками, люди.

– Эй, Митроха! Он "слово и дело" кричал государево! Надобно исправнику его спровадить.

– Верно! С таким шутки плохи.

– К исправнику его.

– Но глядите чтобы не убег!

– Не убегет!

И Мире связали руки за спиной и вывели из дома. И вскоре он уже стоял перед исправником, старым полицейским лет 60 с толстым брюхом, что вылезало из под камзола. Пуговки на животе полицейского не застегивались. Имя ему было Дитрих Нейрат.

– Так ты молодец кричал "слово и дело" государево? Назовись? Как прозываешься? По роже ты видать из немцев?

– Пьетро Мира мое имя, и я слуга государыни Анны Ивановны!

– Все мы здесь слуги матушки-государыни. Ты из каких будешь, молодец? И почто "слово и дело" кричал?

– Заговор против государыни императрицы знаю. И раскрыть его спешил! Вот и закричал!

– Заговор? – исправник вскочил со стула.

– Заговор! И дело то отлагательства не терпит.

– Тогда тебя следует сопроводить до тайной канцелярии. Там пусть разбирают то дело. Я не могу в сие вмешиваться.

– Сопроводи меня во дворец к графу Эрнесту Иоганну Бирену, обер-камергеру двора её императорского величества!

– Да ты что, малый, белены объелся? К графу Бирену? Во дворец? Ты…

– Не время спорить, сударь. Вы в чинах небольших, а возраст у вас почтенный, – начал Мира. – И сейчас Фортуна дарит вам шанс подняться. Меня лично граф Бирен знает, и за раскрытие заговора вы большое награждение получите!

Нейрат задумался. Он уже слишком давно жил в России и понимал, что такое заговор. И если этот незнакомец правду говорит, то все так и будет. Но если нет? Ведь тому, кто кричал "слово и дело" без весомых оснований могли и голову снести.

– По правилам я должен того, кто знает "слово и дело" государево в тайную канцелярию переправить.

– Но в этом случае, гер Нейрат, и все награды получат господа из тайной канцелярии. Я вас понимаю. Вы боитесь влезть не в свое дело. Но иногда стоит рисковать. Риск в этой стране вознаграждается….

Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Дворец.

Вскоре Мира уже был в покоях графа Бирена. К счастью там же находился и Лейба Либман. Пьетро быстро рассказал про все, что знал о заговоре.

Бирен не поверил в серьезность заявления капитана Столетова:

– Хотел покрасоваться перед любовницей и все. Не могу я поверить в серьезность такого заговора.

– А я верю, – вскричал Либман. – Я говорил тебе, Эрнест, про слова холопа Долгоруковского. А здесь Столетов, адъютант Долгорукого. Понимаешь, куда ветер дует? Это заговор. Анну также на престол как самодержавную государыню посадили. До последнего не знали получиться или нет. И здесь случай все может решить.

– И что ты предлагаешь, Лейба? Мне спрятаться под кровать?

– Зачем? Вызови сюда майора Альбрехта! Он в карауле!

Вскоре высокий немец Альбрехт был в кабинете у графа.

– Майор! – заговорил Либман. – У графа к вам ответственное поручение.

– Готов служить его светлости.

– Вы возьмете роту измайловского полка и немедленно отправитесь в казармы семеновского полка и арестуете капитана Столетова. Он обвиняется в злословии по отношению к священной особе государыни императрицы.

Мира и Бирен с удивлением посмотрели на Лейбу. С чего это он так смягчил обвинение Столетову? Но мешать еврею они не стали.

– Но для чего мне такое количество солдат? Я смогу арестовать этого капитана с тремя гвардейцами.

– А вы возьмете с собой роту для солидности. Понятно? Так желает граф Бирен. Не так ли ваша светлость? – Либман посмотрел на Бирена.

– Да. Господин Либман прав, майор. Возьмите роту гвардейцев. Дело серьезное – поношение особы самой государыни. И отправляйтесь немедленно.

– Слушаюсь, ваша светлость.

Альбрехт вышел. Мира спросил Либмана как только двери закрылись:

– И что это значит? Почему обвинение в злословии, а не в заговоре?

– И я не понял, Лейба? Ты только что говорил, что дело серьезное, – поддержал Миру Бирен.

– Вы все еще сущие младенцы в политике, – ответил Либман. – Вы хоть понимаете, кто в сем деле замешан? Не страшен Столетов, и не страшен Долгорукий! Имя цесаревны! Вот что опасно. Они престол для Елизаветы добывать пошли. Понимаете? И их имена стоит держать подалее от имени цесаревны! Тем более что наследника пока у Анны нет! Мало что подумают в полках Преображенском и Семеновском, когда узнают, что это был за заговор? А так мы их по-тихому возьмем и казним! И никто за них не встанет.

– Верно, – проговорил Бирен. – Ты как всегда прав, Лейба. Но что мы скажем государыне? Она приказ об аресте и заключении в крепость не подпишет без аргументов весомых? И что мы предъявим? Пьяную похвальбу Столетова? Или слова слуги? Смешно. Если дело про заговор пойдет, то императрица нас поддержит. А если нет, то нет.

– А мы все так устроим, что будет, за что Долгоруковскую шайку арестовать. Мы в дом фельдмаршала отправим принца Людвига Гессен-Гобургского, – предложил Либман. – Его фельдмаршал терпеть не может. И там наговорит лишнего. Горяч старый Долгорукий. Принц же доносчик известный и все императрице расскажет. И она сама Долгорукого арестовать велит…..

Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Вечер. События.

Вечером того дня Альбрехт быстро арестовал капитана Столетова и никто из семеновцев тому воспрепятствовать не посмел. Драться с ротой лейб-гвардии Измайловского полка никто не хотел. Это уже был бы прямой бунт против государыни. Либман всегда знал, что делает…..

Принц же Людвиг Гессенский по слову графа Бирена вынужден был отправиться к Долгорукому с визитом. И там между ними произошла ссора.

Людвиг заговорил о провинциях России в Персии, Петром Великим отвоеванные большой кровью, которые императрица задумала персидскому шаху вернуть.

– Мудрость государыни велика! – говорил принц. – Земли Гилянские нашему государству не нужны. Там люди как мухи мрут от лихорадки.

– Так то точно уже решено? – мрачно спросил Долгорукий.

– Да. Я знаю доподлинно, что повелела наша государыня те земли шаху Надиру отдать. И войны за них более не вести. Ибо прибыль государству от них малая.

– И то решение государыни? Но не она же до сего додумалась!

– Это проект вице-канцлера Остермана! – проговорил принц.

– Так я и думал! – прогремел Долгорукий. – Да за те земли Петр Великий сколь крови пролил! Мы там твердой ногой стали. Россия стала! А Остерман решил все то вот так отдать? Простят ли нам это потомки наши?

– Вы не согласны с решением императрицы? – удивился Людвиг.

– То решение не императрицы православной. То решение немчуры поганой, что престол русский облепили, словно мухи, и коим на честь и славу России начхать!

– Господин фельдмаршал! – принц вскочил со стула. – Вы изволите забываться! Сии слова о чести моей государыни мне слушать невозможно!

– Я не честь государыни поношу, принц. Нет. Я поношу предателей дела российского! И императрица наша много чести немцам отдала! И кто империей правит? Кто? Бирен! Левенвольде! Остерман! Они не за русские интересы радеют!

Юрий Долгорукий схватил дядю за рукав. Тот стал зарываться. А ведь они еще ни Миниха, ни Бирена не арестовали.

– Оставь! – отпихнул его фельдмаршал. – Я все скажу! Нельзя того подлого дела допускать!

Принц собрался уходить. Но Юрий Долгорукий вытащил пистолет из-за пояса и приставил его к груди принца:

– Вы арестованы!

– Что? – не понял Людвиг. – Вы сошли с ума, подполковник? Я генерал-аншеф и кавалер! Как смеете вы меня арестовать? По чьему приказу?

– По-моему, – проговорил фельдмаршал. – И пока, вы в подвале дома моего сидеть будете. А затем государыня решил, что с вами сделать!

– Государыня не простит вам этого, фельдмаршал! – завопил принц.

– А вот это мы завтра посмотрим.

Принца увели в подвал слуги. Фельдмаршал Долгорукий и подполковник Долгорукий остались одни.

– Надеюсь, что Столетов уже начал действовать! И тебе пора, Юра. Иди к своим людям. Тебе Миниха арестовывать!

– Но после того как Бирен будет арестован.

– Я пришлю к тебе гонца. И как только он скажет, что все готово – действуй!

– Понял!

Они еще не знали, что Столетов уже был арестован Альбрехтом и сидел в подвале тайной канцелярии перед самим Ушаковым.

Год 1736, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Тайная розыскных дел канцелярия.

Генерал Андрей Ушаков был уже стар. Небольшого роста коренастый старичок в простом мундире и паричке. Он сидел на стуле в подвале и смотрел, как палачи вздергивали на дыбу капитана Столетова.

– Ты мил человек, говори по-доброму, – произнес Ушаков. – Ведь дыба она не родная маменька. Так приголубит, что мало не покажется. Был ли на дыбе ранее?

– Нет, – ответил Столетов. – Я дворянин. И на дыбе не бывал.

– Эх, милый. На дыбе и герцоги бывали. Я здесь вот кавалера Монса растягивал. И он соловьем заливался. А поначалу вот такоже ершился. Говаривал, что не скажет ничего. А затем все выложил. Даже то, как он с императрицей Катериной забавлялся в постели.

– А про что ты знать желаешь? – спросил Столетов.

– Про то, как ты поносные слова про нашу государыню говорил, и кто при сем присутствовал. Понял ли вопрос?

Столетов удивился. Неужели Ушаков не по делу о заговоре спрашивать станет? Может ему ничего про то неизвестно? Но тогда его дело не совсем пропащее. Мало ли чего он во хмелю говорил по кабакам. Но в таком преступлении многие виноваты. Отделается плетьми. И самое страшное – разжалуют и сошлют.

– Так станешь говорить добром? – снова спросил Ушаков.

– Дак про что говорить? Я много чего мог во хмелю наболтать. Про какой раз знать желаешь?

– Хитришь, Ваня. Ох, и хитришь. Но Ушаков лиса старая. И его на мякине не проведешь. Эй! – он обратился к палачам. – Вздевайте его помаленьку. Так просто ничего не скажет.

Дыба пытка на Руси известная, еще с XIII века применяемая. И Столетов хоть и не пробовал её на себе, но много про сие приспособление слышал. Тело осужденного подвешивалось и руки к верхнему бревну крепились, а ноги – к нижнему. И палач начинал растягивать жертву, и затем при ударах кнутом кожа человека от того лопалась.

Капитан завыл от ударов, но говорить не начал.

Ушаков понимал, что ему нужно не просто признание, а именно такое признание, что графу Бирену надобно. Он уже знал, какие имена должен назвать Столетов под пыткой…

Год 1736, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Императрица.

Анна выслушала принца Людвига Гессенского, отпущенного из дома Долгорукого после ареста Столетова, и посмотрела на Бирена.

– Вот она подлая порода Долгоруковская! Напрасно пощадила я их! Вот они и отплатили мне за милости мои! Посмотри, Эрнест! Токмо Долгорукий о славе отечестве печется! А я дура безмозглая земли Глянские гнилые шаху возвращаю. А про то, какие деньги война в Гиляни обходиться России он не думает? А про то сколь еще солдат там от злой лихорадки помрет, не думает? Али не ведает он того, что офицеры в Гилянь для службы направляемые, как на каторгу туда едут?

Анна была вне себя.

– Ты принц возьми гвардейцев с десяток и немедленно арестовать и фельдмаршала Долгорукого и его племянника. А я Ушакову поручу разобраться с этим кублом изменническим.

Принц поклонился и вышел. Приказ был ему люб. Скоро он собьет спесь с Долгорукого.

– Эрнест! Всех их стоит извести под самый корень! Одни беды от сего семейства злокозненного в державе моей.

– Но ваше величество, мы не можем тронуть малолетних представителей этого семейства. Что скажет про нас в Европе! – возразил Бирен.

– Мало ли в Европах казнят, Эрнест? Кто на то смотреть станет?

– Казнят не мало, Анхен, – горячо заговорил Бирен. – Но Долгорукие семейство знатное. И ту жестокость к ним мне припишут. Ведь во всех бедах у них Бирен виноват.

– Ладно! Малолетков Долгоруковских казнить не стану! В солдаты! В солдаты без выслуги! Всех в гарнизоны приграничные. Пусть повоюют и рядовых и испытают каково русскому солдату живется. Миних! – Анна посмотрела на второго своего фельдмаршала.

– Да, государыня!

– Никого из Долгоруких производить в офицеры не позволяю! Пусть свои кости на полях баталий славных оставляют. Тогда про нас в Европах ничего не скажут!

– Да, государыня! – склонил голову Миних.

– Где Остерман? Его позвали?

– Я здесь, ваше величество, – вперед вышел Андрей Иванович граф Остерман, вице-канцлер империи Российской.

– Андрей Иванович, указ срочно заготовь про наследование престола моего. Империя должна наследника иметь! И не Лизка гулящая на трон империи сядет! О том я позабочусь! Укрепить нам следует власть нашу! А держава не может быть крепкой без наследника законного!

– Я уже подготовил проект, государыня, и на ближайшем заседании кабинета вашего величества мы можем сей проект рассмотреть!

– На завтра готовь заседание! И по Долгоруким указ напиши! Ушаков тебе допросные листы притащит! Иди! Времени не расходуй попусту!

И Указ был провозглашен публично:

"Мы, Божиею милостию, Анна, императрица и самодержица Всероссийкая, и прочая, и прочая, и прочая всем нашим верным подданные объявляем:

Фельдмаршала князя Василия Долгорукого, должности его высокой лишить и всех орденов и дворянства его избавить. Ибо презрел он милость мою, и дерзнул особу монаршую и высокую публично поносными словами облаять. Такоже осмелился князь Василий Долгорукий поносить решения наши и снова нашу особу публично оскорблял не единожды. И при том присутствовали такоже, бывший гвардии офицер князь Юрий Долгорукий, капитан лейб-гвардии Семеновского полка Столетов Иван, да поручик гусарский князь Юрий Барятинский.

Все вышеозначенных лиц, такоже как и главного поносителя особы моей, повелеваю лишить офицерских званий, дворянства. Суд наш приговорил всех сих людей смерти, но мы в знак монаршей милости, и по слову и просьбе обер-камергара нашего графа Эрнеста Иоагана Бирена от смертной казни их освобождаем!

И да будут вышеозначенные изменники содержаться отныне за крепким караулом.

Князь Василий Долгорукий местом своего пребывания крепость Шлиссельбург станет иметь. И сидеть ему там до самой его смерти.

Князя Юрия Долгорукого, повелеваем Мы, отправить в Кузнецк на завод тамошний железнодельный и определить сего бывшего князя к работе тяжелой.

Поручика бывшего князя Юрия Барятинского, повелеваем Мы, отправить в Охотский острог и там содержать до смерти.

Бывшего гвардии капитана Столетова Ивана отправить на заводы Неречинские и там он тяжким трудом станет грехи свои перед отечеством искупать!

Быть по сему!

Анна"

И так и было свершено. И выиграл от устранения Долгорукого больше всех Герхард Христофор Миних. Стал он отныне не просто фельдмаршалом армии, но и генерал-фельдцехместером, обер-дирекотором крепостей, Военной коллегии президентом, кадетского корпуса директором, подполковником лейб-гвардии Кирасирского полка.

На заседании кабинета министров был принят закон о престолонаследовании. Наследницей государства Российского была провозглашена племянница императрицы Анна Леопольдовна, дочь старшей сестры царицы Екатерины Ивановны и герцога Леопольда Мекленбург-Шверинского.

Но Анна Леопольдовна наследовала не корону империи, а лишь право быть матерью нового царя. Будущим императором станет тот ребенок, которого она должна была родить, когда её выдадут замуж.

И было велено всем придворным чинам и армии присягать на верность будущему еще не родившемуся императору. Такого на Руси еще не бывало.

Но он родиться, этот император, и нарекут его Иоанном! И станет он властелином России, но не на долго. И примет он смерть страшную в казематах крепости Шлиссельбург…