Текст книги "Кувыр-коллегия (СИ)"

Автор книги: Владимир Андриенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– За сим дело не станет, – сказал Волынский. – Васька! Писать приготовься!

Камердинер кабинет-министра придвинул к себе перо и бумагу.

– Сие указ о высылке из Малороссии в Санкт-Петербург молодых казаков, баб и девок, каждых по шести человек, для машкерада придворного. От имени вседержавной государыни указ.

И стал слуга писать:

"Приготовляется при дворе нашем празднество великое. И всем празднестве в городе Санкт-Питербурхе участие малороссы некие принять должны. Надобны нам казаки, бабы да девки малороссийские коие по-казачьи танцевать могли бы. Выбрать надлежит по шести человек каждого пола, чтобы собою не гнусны были. И сделать им платье нарядное за казенный кошт надлежит. К январю года 1740-го, оные казаки и казачки должны быть в столице".

После того как указ от имени императрицы отписали, Волынский его в папку спрятал. Надобно на подпись государыне его завтра подать. Затем он поинтересовался у Еропкина о начале строительства.

– Не буде ли с этим проблем?

– Нет, Петрович, – ответил Еропкнин. – Зима идет суровая. Уже морозы пришли. А далее, старики говорят, что они еще больше будут. Того нам и надобно. Лед станем рубить на Неве, затем резать его на ровные плиты, и на санках станем доставлять его на площадь между Адмиралтейством и дворцом, где дом строить задумано.

– Хорошо! К концу месяца начинать строительство Ледяного дворца.

– Работники для этого уже мною отобраны. Так что все будет в порядке, Артемий, ледяной дворец будет. И ледяной слон будет у дворца. И внутри он будет пуст и из хобота станет горящую нефть выбрасывать.

– А ведь верно! – обрадовался Волынский такому предложению. – Сие императрицу может немало порадовать.

– Ты сам Петрович о нефти понятие имеешь! Все это я уже изобразил на рисунках. Сможешь сам посмотреть, – ответил Еропкин.

– И стихи надобны, Артемий Петрович, – подсказал Татищев. – Стихи к шутовской свадьбе. То я сам могу написать.

– Стихи? – задумался Волынский. – И сие идея неплохая. Пусть к восторгам огневым и пиитические восторги добавятся. Но писать не ты, Василий Никитич, станешь. То Васька Тредиаковский сделает. Он ведь себя первым пиитом* (*Пиит – поэт) России почитает. Вот и пусть покажет, на что способен.

– Кстати, по Петербургу стихи некие ходят, Артемий, – сказал де ла Суда. – И в тех стихах Тредиаковский над тобою насмехается.

– Что? – Волынский посмотрел на де ла Суду. – Что за стихи такие? Я ничего про сие не слышал, Жан.

– Стихи сии тебя казнокрадом и мздоимцем рисуют. И Тредиаковский написал их в угоду врагам твоим, Артемий. Так что можно ли обращаться к Тредиаковскому за стихам к свадьбе шутов? Станет ли писать? Он сейчас спором с молодым пиитом Ломоносовым занят. Тот оду на взятие Хотнина русскими войсками написал слогом новым. Слог тот ямбом зовется. Тредиаковский же токмо хореею предпочтение отдает.

– Станет писать! – проговорил кабинет-министр. – Еще как станет. Я его заставлю те стихи написать к свадьбе шутовской. Хватит ему одами да пасквилями погаными баловаться.

– Осторожнее, Петрович! – предупредил Волынского Татищев. – Тредиаковский профессор Академии.

– И что с того? Что мне профессор? Коли он на князя Куракина работает и пасквили про меня писать осмеливается! Я его на место поставить сумею.

– Ох, и горяч ты, Артемий Петрович. То тебя до добра не доведет….

Год 1739, ноябрь, 14 дня. Санкт-Петербург. Во дворце. Волынский и Тредиаковский.

Кабинет министр Артемий Волынский в серебристом кафтане с орденской лентой через плечо, со многими орденами, среди коих портрет императрицы Анны в бриллиантах был, появился в приемной герцога Бирона неожиданно. В руках он трость с серебряным набалдашником держал.

Никто и предположить не мог, что кабинет-министр сюда заявиться.

В приемной у Бирона собралось человек десять просителей, что искали покровительства герцога Курляндского. И был среди них пиит российский Василий Тредиаковский.

Герцога Эрнеста на месте не было, и слуга попросил гостей обождать его светлость. Как только он вернется из манежа то всех примет. Бирон всегда помогал просителям и постоянно жертвовал определенные суммы денег. Например, Тредиаковский, почти ежемесячно клянчил ну него рублики. Имея годовое жаловании в Академии в 350 рублей он пришел просить у Бирона еще 300, надобных ему для публикации его труда противу Ломоносова.

Волынский, осмотревшись, сразу к пииту направился.

– Ты уже здесь, гнида затерялся? – грубо спросил он пиита. – Али думал не найду тебя?

Тредиаковский поднялся со своего стула и спросил:

– Вы сие ко мне говорить изволите, сударь?

– К тебе, гнида, к тебе. Тебе передали мой приказ явиться ко мне?

– Передали, но вы сударь, не мое начальство, и ваши приказы для меня ничто. Да и стихов к свадьбе шутовской я писать не стану. Мой талант не для подобного писания. У меня высокий штить, сударь!

– А про меня пасквили мерзостные ты писать способен?! – Волынский вдруг замахнулся тростью и ударил пиита по плечу. – Вот тебе за то награда! Вот! Вот!

Удары посыпались на Тредиаковского градом.

– Ты станешь писать то, что я прикажу тебе писать! Станешь! Станешь!

Все были удивлены поведением кабинет-министра. Этого никто из посетителей приемной Бирона не ожидал. Нанести побои кому-то в покоях герцога Курляндского – значило оскорбить самого герцога.

В разгар расправы над пиитом, в приемной появился Пьетро Мира. Он увидел, как Волынский избивает кого-то, и схватил его за руку. Тот почувствовал железные пальцы на своем запястье.

– Кто посмел? – зарычал Волынский.

– Вы слишком увлеклись, сударь, – по-русски ответил Мира и отпустил руку кабинет-министра. – Это приемная светлевшего герцога Бирона, обер-камергера двора ея императорского величества.

– Я кабинет-министр!

– И это дает вам право на бесчинство? – совершенно спокойно спросил Пьетро.

– А ты как смеешь, шут, учить меня приличиям? Много возомнил о себе? Али по палке соскучился?

– Меня, сударь, палки не берут. Я на палки могу статью ответить. А сталь не переварит ваш сиятельный желудок! Так что не грозите мне, сударь. А за бесчинство свое вы перед его светлостью герцогом ответите.

Волынский не осмелился ударить шута. Педрилло вызывал страх у многих. На него поднять руку мог лишь тот, кто не знал кто он такой. Как было в случае с поручиком Булгаковым.

Кабинет-министр повернулся к Тредиаковскому и сказал строго:

– А ты чтобы сегодня же начал стихи слагать к свадьбе шутовской. То повеление государыни нашей. Али ты и государыню императрицу ни во что не ставишь? Так я как на доклад попаду, скажу ея величеству, что господин Тредиаковский не желает ея приказ выполнить. Слишком он великий пиит, для стихов тех.

– Я приказ государыни завсегда выполнить готов, – сказал Тредиакосвкий, поняв, что Волынский зовет его на "скользкую почву" с приказом императрицы связанной…

Вскоре в свои покои, когда все просители оттуда разошлись, вернулся герцог Бирон. Ему уже рассказали о драке учиненной здесь Волынским.

Эрнест Иоганн был возмущен проступком кабинет-министра. Это был вызов лично ему. И вызов громкий похожий на оплеуху….

Год 1739, ноябрь, 14 дня. Санкт-Петербург. Во дворце. Волынский у императрицы.

Артемий Петрович Волынский понял, что погорячился, бросив вызов самому Бирону. Рано еще было выступать против герцога. Рано. Стоило еще подождать и укрепиться при дворе. Но что сделано, то сделано.

И теперь ему первому стоило донести обо всем государыне, пока враги не подали свою версию событий.

Анна приняла кабинет-министра сразу и спросила, как идут приготовления.

– Все в порядке, ваше величество. Ваш приказ выполняется, и все верные подданные стараются дабы волю государыни выполнить. Вот только пиит Васька Тредиаковский не сразу согласился вирши на свадьбу шутов писать. Ниже его заслуги сие поручение.

– Что? Как это ниже заслуг? Он что мой приказ осмеливается осуждать? – спросила Анна.

– Не прямо, государыня. Хитер Васька-то. Я за ним уже сколь раз посылал. Мол, государыне стихи надобны. А он и носу не кажет. И решил я сам до него пойти. И застал его в приемной у светлейшего герцога Бирона. Но он там предерзко мне ответил, что я, де, не его начальство, и мои приказы для него ничто. Да и стихов к свадьбе шутовской он писать не станет.

– Вот негодяй! Али мои милости для него ничто? Мои указы ничто? Арестовать мерзавца!

– Матушка-государыня, я Тредиаковского уже наказал. Палкой его отходил как надобно. И стихи он станет слагать, а арестовывать его не надобно. Окромя него кто стихи сложит?

– Али один пиит в империи моей? – спросила Анна. – Можно и Якобу Штелину то поручить.

– Но Штелин немец, ваше величество, так как Тредиаковский не напишет русским языком.

– Ладно! Не нужно арестовывать пиита. Путь пишет стихи. Но ежели еще про его строптивость что услышу – не помилую!

– Однако, матушка государыня, я того пиитишку в покоях герцога побил палкой. И оттого его светлость Бирон может жаловаться на меня.

– Я твоя заступа, Петрович. Наказал нахала правильно! Пусть нос свой не задирает.

Волынский низко поклонился императрице и покинул её покои. Эту партию он выиграл. Можно было бы еще и Адамку Педрилло проучить, и на него жалобу за бесчестье подать, но Волынский знал, как императрица над его шуткой с переодеванием в лакея и похищением певицы Дорио хохотала. Не стоило шута пока задирать. Они потом сочтутся…..

Глава 5 Ледяная свадьба

Мы все – шуты у времени и страха.

Байрон.

Смеюсь навзрыд – как у кривых зеркал, -

Меня, должно быть, ловко разыграли:

Крючки носов и до ушей оскал —

Как на венецианском карнавале!

Владимир Высоцкий "Маски".

17 декабря года 1739-го был окончательно ратифицирован мирный договор между Российской и Османской империями. Обмен ратификационными актами состоялся в Константинополе.

В Петербурге были к этому приготовлены многочисленные развлечения, балы, фейерверки, народные гуляния, и, наконец, грандиозная свадьба шутов в Ледяном доме.

Год 1740, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Войска в столице империи.

В этот день состоялся торжественный вход в Петербург полков лейб-гвардии, которые в турецкой кампании участие принимали. Марш начался от Московской ямской заставы и прошел до императорского дворца.

Анна, имевшая чин полковника гвардии, стояла на балконе дворцовом, в платье роскошном и в шубе собольей. Её голову венчала аккуратная шапочка. Царица махала рукой войскам, что с барабанным боем и под знаменами развернутыми, стройными рядами мимо шли и "виват" государыне кричали.

Во главе гвардии шел брат фаворита императрицы вернувшийся с войны Густав Бирон. Штаб и обер-офицеры шли с обнаженными шпагами, и у солдат были примкнуты штыки. У шляп гвардейцев, сверх бантов, за поля были заправлены кокарды из лаврового листа. Императрица так распорядилась, ибо в древние времена римляне, что с победой возвращались, входили в Рим с венцами лавровыми.

Затем императрица вместе с придворными опустилась в галерею, дабы милость офицерам гвардии, туда приглашенным, оказать. Рядом с Анной вышагивали герцог Бирон, вице-канцлер граф Остерман, фельдмаршал Миних, кабинет-министры Черкасский и Волынский, обер-гофмаршал Лефенвольде, посол Австрии маркиз Ботта, фельдмаршал Ласи, принц Гессенский.

– Рада видеть офицеров славной гвардии Российской! – заговорила императрица. – Рада приветствовать мою лейб-гвардию, что славой бессмертной себя покрыла в войне с турками и татарами. И все вы будете за службы свои мною отмечены, господа офицеры! А сейчас я хочу вас из своих рук венгерским вином потчевать!

И стала Анна у большой бочки с вином оделять каждого подошедшего офицера чашею вина. Они угощение принимали и руку императрицы целовали…

Андрей Хрущев стоял вдалеке от императрицы рядом с архитектором Еропкиным.

– Наш Артемий при самой императрице! Даже впереди Остермана.

– Входит в большой фавор. Может и выйдет из этого что-то. Не зря мои строители Ледяной дворец строили. Получился такой, что загляденье прямо. Будут помнить Еропкина.

– Скоро показывать его царице станут?

– Скоро. Вот последние скульптуры установим, и разные мелочи завершим и все.

– Сегодня во дворце вечером торжественный прием. Государыня станет генералов награждать.

– Мне приглашение Артемий дал. А ты будешь ли во дворце?

– Буду. И мне приглашение Петрович выхлопотал….

Недалеко от Хрущова и Еропкина находился незаметный и вездесущий Лейба Либман. Он не пропустил ни слова из сказанного этими господами.

"В фавор мечтает войти Волынский в небывалый, – про себя думал Либман. – Он на место Бирона подле императрицы метит. И широко шагает этот русский ворюга. А после свадьбы в Ледяном дворце его положение может лишь упрочиться. Ведь Анне нужен регент, что положение Анны Леопольдовны укрепить сможет. А, если подумать, то лучше Волынского и не сыскать. А возвышение Волынского сие смерть для меня и еще для многих, кто у подножия трона ныне обретаются".

Либман понимал что ему есть про сто подумать….

Пьетро Мира высматривал среди толпы женщин Марию Дорио. И нашел её. На Марии была великолепная беличья шубка с серебряным позументом, и кокетливая шапочка, отороченная мехом черно-бурой лисы (в галерее было холодно). И рядом с ней, как всегда, стоял с гордым видом капельмейстер итальянской капеллы сеньор Франческо Арайя.

– Высмотрел свою милую? – спросил кто-то за спиной у Педрилло.

Пьетро обернулся и увидел рядом улыбавшуюся физиономию Кульковского.

– Ты снова здесь?

– А где мне быть? Коли я желаю тебе услугу оказать.

– Мне? – не понял Кульковского Мира.

– Ну не токмо тебе, но и твоему господину герцогу.

– А отчего ты такое время для своей услуги выбрал? Али во дворце ты меня не видишь? Вчера только виделись вечером.

– При дворе слишком много ушей и глаз. И они все слушают и все высматривают. Так вот слушай меня, Адамка, повторять не стану. Видишь нашего фельдмаршала, что от гордости так и раздувается?

– Которого из фельдмаршалов?

– Миниха естественно. Он ведь себя главной фигурой здесь мнит. И я могу тебе сказать, что ему от матушки-государыни просить угодно будет. Ведь императрица обещала его наградить, как он того попросит за взятие Хотина.

– И что же он попросит? Голову Бирона? – усмехнулся Пьетро.

– Корону герцога Украины.

– Но там разве есть герцоги?

– Миних желает быть первым. Передай это своему господину, Адамка. Пусть он знает, что Кульковский многое может для него разузнать…

Бирон сказал Анне о намерении Миниха, сделать его герцогом. Императрица тому только рассмеялась. Немцу Миниху стать герцогом Украины?

– Дак в Малороссии и своего гетмана малороссы не слушают. А кто его там почитать станет? Он желает стать герцогом без герцогства?

– Ему нужна не корона Украины, Анхен, – сказал Бирон. – Ему нужно именоваться владетельным герцогом. Тогда он может претендовать на регентство. Ведь он не русский. И регентом может стать, будучи приближен к особам владетельным.

– Российской империи регентом? – спросила Анна уже сурово. – Но я еще жива, Эрнест!

– Но многие уже делят власть, Анхен. Многие считают, что не долговечна ты.

– Многие это кто?

– Миних жаждет власти при Анне Леопольдовне. И Волынский также!

– Снова ты про Волынского, Эрнест! И Остерман постоянно мне про него гадости говорит. Ты за драку в твоей приемной на него столь обижен?

– Я ему доверял, и я ему много раз помогал! Когда его судили за воровство, я за него перед тобой слово замолвил. Кто протолкнул его в кабинет-министры? Я! Либман мне сколь раз говорил, что Волынский вор, негодяй и предатель! Я ему не верил. Либман говорил, что Волынский рвется к власти. Я не верил! Но нынче вижу – прав был мой фактор Лейба.

– Эрнест, Волынский крут и горяч. То мне ведомо. Но он мне служит верно! А сколь мало преданных людей сам знаешь!

– Но он против меня пошел, Анхен! Или я более тебе не друг?

– Эрнест! Прекрати!

– Но он в моей приемной избил персону в Росси не последнюю. Не слугу и не холопа наказал он, а члена императорской Академии наук. И в присутствии слуг моих и просителей, что ко мне пришли за защитой и справедливостью. Хороша справедливость! И своих извинений он мне не принес!

– Но я сама его за Тредиаковского простила. Сей пиит слишком зарвался, и милостей моих не ценил.

– Но, Анхен…

– Нет, Энест! Хватит, не то я рассержусь! Ты лучше последний анекдот про шута Адамку послушай…..

Год 1740, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Большой прием у государыни императрицы.

Анна Ивановна вечером на приеме придворном появилась в алом парчовом платье и с бриллиантовой короной в прическе. За ней пажи несли шлейф. Все приглашенные склонились в низком поклоне, после того как церемониймейстер провозгласил:

– Ея величество государыня, императрица всероссийская Анна Иоанновна!

Императрица села на трон. Рядом с ней как всегда пристроились Буженинова, Новокшенова, Юшкова, и два арапчонка, недавно подаренных султаном турецким.

Пришло время раздавать награды отличившимся на войне.

– Многим я обязана воинству российскому что чести и славы нашей не посрамили! И потому наградить достойных желаю. Пусть солдаты армии моей неделю гуляют за мой счет! Он всех тягот служебных на сии дни солдат и офицеров освободить! Двери кабаков для них распахнуть! Я сама за все выпитое и съеденное расплачусь!

Секретари записали волю императрицы.

– Высокородный герцог Курляндии и Семигалии! – произнесла потом Анна. – Приблизьтесь к трону!

Бирон был одет в серый камзол с серебром, на его кафтане сверкали ордена, и букли пышного седого парика опустились при поклоне, и с них посыпалась серебристая пудра.

– Герцог! За многие ваши советы полезные и за службу верную, жалую вам в благодарение сумму в 2 миллиона рублей!

Бирон низко поклонился. Он знал, что думают сейчас многие из придворных. Мол, Бирон ни капли крови не пролив, два миллиона от казны заработал.

– Прости, матушка-государыня, раба твоего! Не могу я столь много от тебя принять. Сие превыше заслуг моих скромных. Я ведь с турками не сражался. И потому лишь сто тысяч от щедрот твоих принять могу.

– Скоромность твоя, герцог известна. Пусть будет по-твоему! А ты, Андрей Иваныч, за услуги твои чего просишь?

Анна посмотрела на своего вице-канцлера.

– Я не достоит награды большой, матушка-государыня, – ответил Остерман, потупив взор свой.

– Но чего просишь для себя, вице-канцлер?

– Мне токмо служба твоя, матушка, дорога. То честь великая, и тем я уже тебе благодарен. А иной награды мне не надобно.

– Хорошо, Андрей Иваныч, жалую сына твоего кавалером ордена Александра Невского. Коли для себя ничего не желаешь, то пусть сын твой награду имеет.

Остерман низко поклонился императрице.

– Фельдмаршал!

Миних выступил вперед и поклонился. Этот честолюбец не собирался быть скромным.

– Ну, фельдмаршал, проси для себя награды! Хоть тебя награжу по царски, раз иные столь щепетильны.

– Прошу у тебя, матушка-государыня титула герцога Украинского! – выпалил Миних и бухнулся на колени.

Анна посмотрела на Бирона. Все знал её Эрнест!

– Бога побойся, фельдмаршал. Не собиралась я империю свою на куски рвать. Али шутки надо мной шутишь? Денег тебе не надобно ли?

– Что деньги, матушка?

– Жалую тебе 150 тысяч рублей и чин подполковника лейб-гвардии полка Преображенского, в коем в полковниках я сама состою!

Тон императрицы был такой, что Миних понял, отказываться от подарка нельзя, хотя он рассчитывал на большее.

Затем императрица пожаловала фельдмаршала Ласи, многих генералов и полковников, отличившихся на войне. Получили свои награды и братья фаворита Карл и Гутав Бироны. И начался праздник. По столице разъезжали герольды в роскошных убранствах и указ о мире с турками читали гражданам империи. Была пушечная пальба, и взмывали в небо фейерверки разноцветные. Народ на улицах бесплатно угощали водкою и закусками разными….

Посол Франции маркиз де ла Шетарди крутился возле цесаревны Елизаветы Петровны.

– Ваше высочество, сегодня обворожительны.

– Вы столь любезный кавалер, милый маркиз, – мило улыбнулась цесаревна.

– Ваше место не на задворках сего дворца, ваше высочество. Франция на вашей стороне, – голос Шетарди снизился до шепота.

– Что вы, маркиз. Таки слова произносить опасно.

– Но гвардия вернулась в Петербург, ваше высочество. И скоро вам придется действовать. И действовать решительно. Помните о том, что я всегда смогу вам помочь.

– Я буду помнить о вас, маркиз…

Кабинет-министр Артемий Волынский приблизился к герцогу Бирону. Он склонил голову и произнес:

– Герцог, я бы хотел извиниться перед вами, за то, что наказал в вашей приемной пиита Тредиаковского. То был не по злому умыслу.

– Вы хитрый человек, господин Волынский. И неблагодарный к тому же.

– Мне удручает тот, что, ваша светлость, держит на меня обиду. Право же я не хочу быть вашим врагом.

– Не хитрите, Волынский. Вы не просто так явились в мою приемную. И побили вы Тредиаковского совсем не случайно. Что я вам сделал?

– Мне? Мне ничего, герцог. Но вы вредите России.

– России? Но чем я могу вредить России, Волынский? Неужели вы мните себя спасителем России?

– Я русский, ваше светлость. И мне интересы России дороги.

Волынский не стал больше продолжать сей разговор и, поклонившись, Бирону отошел от него…

Сеньор Франческо Арайя дернул Марию Дорио за руку и прошипел:

– Ищете своего шута?

– Ах, как вы надоели мне своей ревностью, сеньор!

– Но вы совсем недавно сбежали с ним из моего дома, как последняя шлюха.

– Не я бежала, сеньор! Меня похитили. И я узнала, что еду не во дворец, а в дом сеньора Мира, только по пути в его дом. Он обманул и вас, и ваших слуг, и меня.

– Но вы, узнав, что вас похитил Мира, не сильно сопротивлялись. Не так ли, сеньора?

Мария Дорио вздохнула. Как он ей надоел.

– Нет, я не сопротивлялась, сеньор. А с чего мне было сопротивляться? Да и зачем? Мира меня на цепь не сажал и в домене запирал как холопку….

Пьетро Мира решил сегодня же решить вопрос с Марией в свою пользу. Хватит ему делить её с капельмейстером. Он подошел к Балакиреву и попросил его принять участие в новой шутке.

– Об этом будут много говорить. Мы сыграем с ним такую шутку, что многие потом помрут от смеха.

– Не хитри, Адамка. Ох, не хитри. Девку задумал похитить?

– Задумал!

– То дело доброе. И в том я тебе помогу. В последний раз ты ловко её умыкнул. Императрица немало над тем смеялась…

Бирон отыскал среди гостей Либмана и заявил ему:

– Лейба, я ошибся в Волынском! Теперь я понял что это враг, и враг который меня не пощадит если возьмет верх. Как он говорил со мной только что.

– Понял, наконец. Я давно говорил тебе это, Эрнест. И положение Волынского теперь крепко при дворе. Если это понял даже Остерман, то дело плохо.

– Думаешь, он станет искать со мной союза против Волынского? – спросил Бирон.

– Уверен в этом. И он, и Левенвольде, и даже Миних. Хотя насчет последнего не уверен. Он сильно обижен на императрицу. Считает, что его не наградили по заслугам…..

Волынский представил императрице рисунки фигур ледяных, что станут нефтью горящей фонтанировать. Анна была в восторге от того.

– А не врешь, Петрович? А то мне кое-кто говорить, что ты и половины того чего обещал мне, не сделаешь.

– Я матушка-государыня сделаю больше, чем обещал. Шествие всех народов империи будет, матушка. И поедут они кто на лошадях, кто на собаках в упряжи собранных, кто на оленях, кто на верблюдах.

– И оные людишки уже в Петербурге собраны? – спросила императрица кабинет министра.

– А вот взгляни матушка на список, – Волынский вытащил из кармана свого кафтана лист бумаги. – Я зачту его. Собраны по твоему повелению, государыня, хохлы, малороссами именуемые, молдаване, татары, иргизы, чуваши, абхазцы, якуты, калмыки, чухонцы, самоеды, мордва, черемисы, башкиры….

– Ой, хватит, Петрович! Вижу и так усердие твое. Не утомляй меня списком своим.

– Такоже животных большое количество привезено для того шествия матушка. И особливо проблемы большие со слоном у нас были, на коем согласно проекту поедут "молодые" наши шут и шутиха. Один слон издох в дороге. А второго с трудами великими доставили сюда. Сама понимаешь, матушка, слон существо нежное до наших морозов не привычное.

– Вижу, что врут твои враги, Петрович. Наговаривают на тебя. Но ты на меня крепкую надежу имей. Не выдам! Но про фонтаны огненные соврал ведь? Признайся. Где, то видано, дабы лед и пламя соединялись.

– А для того жидкость именуемая нефть использована будет, матушка. Она по трубам внутри полых фигур ледяных станет подаваться и фонтаны огненные будут!

– Кто же придумал сию хитрость, Петрович?

– Да я сам, матушка. Давно нефтью интересовался еще когда в Персию ездил и там кавказскую нефть видел. Мне тогда государь Петр Алексеевич повелел составить о нефти "Доношение" и я его составил, в коем природу нефти описал. Друг мой врач Джон д'Антермони в том мне немало помог. И архитектор Еропкин, дворца ледяного строитель, мне в том помощь такоже оказывал. Скажу тебе больше, государыня, и в ледяной бане париться можно будет по настоящему. В ледяном камине дрова ледяные гореть станут, нефтью облитые, по настоящему.

– Ай, потешил меня, Артемий Петрович. Такого даже при дворе французском не встретишь. Подивиться этот хлышь версальский Шетарди. А то он все к Лизке ездит да комплименты ей говорит. Про чудеса версальские сказывает.

– Будут у нас свои чудеса, матушка.

Волынский поцеловал руку Анне и окинул взором придворных. Он их всех еще скрутит в бараний рог….

Балакирев кабинет-министру Волынскому сочувствовал. Как русский русскому. И потому возвышению последнего радовался. И потому Жана де ла Суду внимательно выслушал.

– Ты готовишь шутку новую, так я тебя понял? – спросил тихо де ла Суда у шута.

– И что с того? Глазастый ты стал, Жано.

– Я видел, как Адамка тебя просил ему помочь. И даже полня, что вы с ним задумали.

– Шутка получиться отменная. Над капельмейстером все потешаться станут.

– У меня просьба к тебе. Не помогай Адамке, Иван. Ты ведь не желаешь зла Артемию Петровичу?

– Дак не у него я девицу краду, Жано. Это Мария Дорио. Девка капельмейстерова.

– Оная девка Иван, нам надобна там, где она есть. Понял ли?

– Стало быть, не надобно шутки? Жаль! Но Артемию Петровичу вредить не стану. Не похитит Адамка девку.

– Слово?

– Слово хоть и шутом дадено, но в надеже будь. И тем, кто послал тебя, такоже скажи….

Пьетро все подготовил, но шут Балакирев ему, вдруг, помогать отказался. И как не бился Мира, что не обещал ему, а тот уперся и посоветовал Мире затею ту пока оставить.

Пьетро понял, что ничего не выйдет. Надобно было просить не Балакирева, а Кульковского….

Год 1740, январь, 22 дня. Санкт-Петербург. Ледяной дом.

Архитектор Еропкин в положенный срок завершил возведение Ледяного дома. И дивились сему строению и русские и многие иностранцы, ибо никогда подбного не видели.

Построили Дворец ледяной на льду Невы между Адмиралтейством и дворцом императрицы.

Чистый лед на большие плиты квадратные резали, затем одну на другую клали и каждый ряд водою поливали. Вода быстро на морозе замерзала и крепче любого цемента была. Льдины те, дабы они смотрелись лучше, немного синькою подкрашивали, и архитектурными украшениями убирали. И потому в лучах солнца, особливо на закате, сверкал дворец подобно сказочному драгоценному замку.

Профессор Георг Вольфганг Крафт писал по Ледяной дом:

"В короткое время был выстроен дом, который бил длиною 8 сажен, или 56 лондонских футов, шириною в 2 сажени с половиной, а вышиною, вместе с кровлею, в 3 сажени; и гораздо великолепнее казался, нежели когда бы он из самого лучшего мрамора был построен, для того, что казался сделан быть будто бы из единого куска, а для ледяной прозрачности и синего его отцвету на гораздо дражайший камень, нежели мрамор походил".

Архитектура дома была изящной. Вокруг крыши тянулась сквозная галерея, украшенная столбами и статуями. Каждая комната дома имела пять окон со стеклами из тончайшего льда изготовленных. Оконные и дверные косяки были выкрашены краской под мрамор.

Возле дома была выстроена из ледяных бревен баня, в которой даже париться можно было, как и обещал императрице Волынский.

Перед Ледяным домом были поставлены шесть ледяных пушек и две мортиры, из коих даже стрелять можно было. У ледяных ворот дома красовались две статуи – ледяные дельфины. И оные дельфины из пастей открытых струи огня выбрасывать могли. Нефть подавалась особыми насосами, и Волынский сам был тем, кто сие спроектировал.

По правую строну Ледяного дома был сооружен из льда в натуральную величину слон. На нем сидел ледяной персиянин и еще два ледяных истукана стояли по бокам слона….

Императрица Анна Ивановна была восхищена увиденным. Особенно её поразило внутреннее убранство дома. Там были лавки, столы, скамеечки, стулья, камины, зеркала. И все это было изготовлено из льда. И в ледяных каминах, горели настоящим огнем ледяные дрова.

В клетках сидели ледяные птицы, на стенах были ледяные картины. На столах стояли ледяные канделябры.

Императрица подошла к статуе голого Адама и тронула его рукой.

– Неужто ледяной? – спросила она.

– В сем доме все изо льда делано, матушка, – ответил Волынский. – Даже у кровати стоящие ночные туфли и ночной колпак из льда изготовлены.

– Но статуи мужика голого и девки голой словно живые, Петрович. Дивно сие.

– Сии статуи ледяные были красками по моему приказу раскрашены. Изображают они Адама и Еву перед грехопадением, матушка. А не изволишь ли в баньке ледяно испариться? Уже все готово.

– Не шутишь? – императрица посмотрела на Волынского.

– Как можно, ваше величество. Сия потеха будет доступна всего несколько месяцев пока морозы держаться, государыня.

– Люба мне затея твоя, Петрович. Такого для меня еще никто не делал. Потому жалую я тебя. Можешь на доклады ко мне лично приходить, когда вздумается тебе. И прожекты твои об обустройстве империи моей посмотрю.

– Государыня, – Волынский пал на колени и приложился к пухлой руке царицы. – Я раб твой недостойный столь милостями твоими обласканный.

– Я жалую тех, кто служит верно! А нынче же веди в баню. Желаю в ледяной испариться.

Но далее предбанника Анна не пошла в тот день. Ей боязно стало в ледяной баньке париться. Зато императрица заставила своих болтушек ту баню опробовать. И сними, пару поддавать, царица жениха будущего Квасника отправила. В те времена мужики и бабы на Руси вместе парились, и отдельных помещений предусмотрено не было….

Триумф Волынского был очевиден. Императрица была к нему особенно милостива. Это всполошило немецкую партию при дворе. Ежели императрица его проекты примет по переустройству империи то им места при дворе более не останется.

Но перепугало возвышение Волынского и многих русских, втайне мечтавших о том, чтобы Елизавету Петровну на трон возвести. Усиление Волынского усилит и партию Анны Леопольдовны.