Текст книги "Спартачок. Двадцать дней войны (СИ)"

Автор книги: Владимир Журавлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава 8

День десятый

Ш-ш-ш-бух!

Земля подпрыгнула. Майор инстинктивно втянул голову в плечи, потом выругался и выглянул из норы. Быстренько глянул в сторону дороги и нырнул обратно. И вовремя – над головой раздался оглушительный треск кассетного снаряда, по земле хлестнули осколки. И снова – ш-ш-ш-бух! И далекий рокот крупнокалиберных пулеметов. И пронзительный вой тяжелых дронов в темном небе. Вот уже час роту смешивали с землей.

Майор снова выглянул. Засек вспышку в далекой посадке и пригнулся. Чертовы туранские танки выкатились на комфортный километр и лупили по позициям, неторопливо и с удовольствием выбирая цели. И ничего им не сделаешь ротным вооружением! Где тяжелая арта поддержки, где⁈ Где расхваленные всепогодные штурмовики? Где, суки, контрбатарейная борьба⁈

Он снова укрылся в боковой норе, проверил готовность оружия и успокоился. Где-где… где-то, чего тут непонятного? Подумаешь, роту вынесут в ноль. Не первая и не последняя рота, это война.

Снова накатили сомнения. Правильно ли поступил, когда оставил с бойцами замполита, а сам умчался на первую «фишку» в засаду? Их там кроют в хвост и гриву, как бы не побежали без твердой руки…

Майор перевернулся на другой бок, брезгливо стряхнул с перчаток налипшую грязь. И решил, что все он сделал правильно. Под таким обстрелом никуда бойцы не побегут. Под таким обстрелом единственное, что хочется сделать – это зарыться поглубже в землю. Метров на семь. Так рота и зарылась за месяц, каждые сутки копали, не жалея рук. Так что не побегут. И уцелеют большей своей частью, паникеров отлавливают дроны в первую очередь. А его место – именно тут, в засаде на бронетехнику. Пойдут же туранцы когда-нибудь в атаку? И кто их остановит? Бойцы с недельной подготовкой? Да они от страха все гранатометы растеряли, верняк! А кто не растерял, те не попадут. Сам майор в своем первом бою тоже не попал. Тем более на «фишке» – трофеи, рядовые в них точно ни в зуб ногой. «Ятаганы» – европейское производство, турецкий шильдик, по итогу штатное вооружение кыпчаков. Хорошие гранатометы, надежные. Если не просроченные. Значит, командиру роты тут и сидеть. Сделать три выстрела – и в ноль. На такой дистанции десант покрошит стрелка из автоматов максимум после третьего выстрела. А у него выстрелов всего два. Ну и нормально.

Страшно ахнуло в посадках впереди, примерно там, где была раньше база туранских дроноводов. Майор выглянул и не поверил глазам. Никак танк горит⁈ Довыеживался, сука! Только кто это его? Кто-то прополз под непрерывным огнем километр поля и засадил из гранатомета сзади? Да ну на кун, таких чудес не бывает!

И тут наконец заревела «броня». Майор торопливо опустил на глаза трофейный тепловизор. Так… две коробки с десантом по дороге, но одна, сука, напрямик через поле! Еще три – намного дальше, прямо на роту прут… И кого палить?

Майор изготовился. Ну… последние минуты жизни – самые сладкие! Вдохнуть поглубже, посмаковать во рту стылый, но такой живительный воздух – и вперед.

«Ятаган» не подвел, бронированную коробку аж подбросило, фигурки бойцов полетели в разные стороны… наверно, полетели. Экран тепловизора мгновенно засветился и показал белое пятно. Майор тут же развернулся. Ага… С холодной ясностью он смотрел, как БТР разворачивается на него, ищет наглую цель прицелом пулемета, а руки четко делали свое дело.

Он успел первым. И успел, и попал. А вот неопытному бойцу на его месте уже пришел бы конец. Собственно, и ему сейчас что-то будет, третий броневик на дороге цел…

И тут ахнуло возле дороги. Он нырнул вниз за автоматом, распрямился – и снова не поверил своим глазам. Подорвался. Подорвался, сука! Стал объезжать и подорвался! А на чем⁈ Значит, бывают чудеса, еще как бывают!

Над полем раскатился сплошной оглушительный треск – рота вступила в бой с туранским десантом. Уцелели, придурки, все же уцелели под обстрелом! И уцелели, и огонь вовремя открыли! Правда, непонятно куда, в такой-то темноте, но авось напугают! Ай да Замполлитра, не подвел!

Снова бумкнул в посадках танк, ахнуло в расположении роты. Майор зло скривился. Дрон засекает огневые точки, наводит танк, и тот выносит личный состав. Простая, но эффективная схема, и жить его роте по этой схеме одну атаку, второй накат отбивать будет некому. Где РЭБ, суки, где⁈ Где дробовики, чтоб хотя бы низколетящие «самосбросы» крошить? Где⁈ Где, пилять, противотанковые ракетные комплексы, аналогов которым нет и не будет⁈

Защелкали пули, он нырнул вниз. Вообще-то у него самого проблема посерьезней. Десантники засекли его выстрел и теперь не дадут высунуться. И если опытные – придавят огнем, подбегут и забросают гранатами. Да ему и одной за глаза. И не поменять позицию под огнем в чистом поле. Всем хороша «фишка», жаль только, одноразовая!

Щелкнуло в наушниках, и спокойный голос Грошева раздался райской музыкой:

– Шкапыч, не дергайся. Сейчас прижму, рвешь по сигналу.

В сплошной трескотне работу снайперки не услышать, и майор подобрался в окопе в одной надежде, что связь не оборвется.

– Пошел!

Он выбросился наверх, вскочил и помчался к родным траншеям, низко пригибаясь. Пилять, спортсмены бы так побегали! В бронике, с оружием и согнувшись в три, нет, в четыре погибели!

В траншею он рухнул, уже теряя сознание от усталости. Рухнул, на карачках добрался до какой-то ямки и бессильно откинулся. Жив. Пока что жив.

– Шкапыч! «Теплак» рабочий? Придави туранцев, меняю позицию!

Майор опомнился, выполз повыше. Так… ага, бегут, голубчики!

Он успел срезать из автомата двоих, когда фигурки десантников начали как-то быстро и беззвучно падать. Снайпер, который не промахивается – страшное дело…

– Все, – прозвучал голос Грошева. – Патронов нет. Пошел искать оружие. Ты тут подержи пока дорогу один. И не подставляйся, скоро вернусь.

И майор держал. На третьем рожке его срисовали сверху и чего-то сбросили пакостное, но сработало странное чутье, которое Спартачок называл эфирным зрением, и майор успел закатиться в нору. Почти успел, слегка хлестнуло по бронику вдогон не то грязью, не то… лучше не думать. Главное, боеспособность не потеряна.

Потом рядом оказался Грошев, оскалился, шарахнул парой очередей вверх, переключился тут же на десант, и стало полегче. А потом и потише.

– Неужто отбились? – выдохнул майор и сполз в окоп.

– Первый накат, – буркнул Грошев. – Потому что было чем.

– Там БТР так странно сдетонировал… – припомнил майор.

– Я и говорю – было чем. Я мины переставил на вероятную линию прорыва. Туранские, они не все на неизвлекайке были. И танк достал трофейным дроном. Но мин больше нет, и дроны кончились. Прямо в нычку снаряд прилетел. Второй накат родными РПГ-МС будем отмахиваться, на ста метрах. А туранцы нас с двух километров спокойно раскатают, к гадалке не ходи.

Посветлело как-то незаметно. Майор глотнул воды, стер с лица грязь и осмотрел поле боя. Так… бойцы тоже коробку сожгли, но одну. Все равно молодцы.

– Хорошо бы личный состав проверить, кто там жив, кто ранен, какое у бойцов настроение, – лениво сказал Грошев. – Еще лучше по траншеям не перемещаться, не обнаруживать себя лишними движениями. И что выбрать?

– Пошли проверять, – решил майор. – Небо вроде не гудит.

– Ага. Только высотный наблюдатель над нами кружит, а так ничего, жить можно.

Майор выругался, потом еще раз, погромче и с чувством. Стало значительно легче. И они пошли смотреть потери и считать живых. А высотный наблюдатель… пусть смотрит, может, глаза лопнут!

Через час они втроем собрались в своем блиндаже, который единственный и уцелел. Хорошо замаскирован, и бойцы туда-сюда рядом не мельтешили, вот и не засекли сверху.

– Ну что, товарищи офицеры… – начал майор и уставился на тощего бойца, который протиснулся в блиндаж:

– Харчо, тебе чего?

– Комвзвода-2, – усмехнулся он. – Как бы. Теперь.

– А тебя сюда звали?

– Пусть будет, – буркнул Грошев.

Майор хрюкнул. Хмыкнул. Потер грязный подбородок.

– Я его позвал. У нас тут совещательный момент, то есть общий срач в коммунарском понимании, значит, можно и нужно. Солдаты много чего хотят сказать отцам-командирам, послушаете, может, и понравится.

– Ну что, товарищи офицеры, подведем итоги, – как ни в чем не бывало продолжил майор. – Накат мы отбили, это главное. Сожгли пять туранских коробок, положили сколько-то десантников, скорее всего, сравнимо с нашими потерями. Но надавали нам в процессе по башке – мама не горюй!

– Потому что гоняли сбросами, как овец, – сказал Харчо и сплюнул. – АГСку накрыли вместе с расчетом, трофейный миномет тоже, три пулемета туда же. А наш ПВО где-то шухерился.

Майор с явным удовольствием посмотрел на молчащего Грошева.

– Позвал? Хотел, чтоб выслушали голос солдат? Выслушал, доволен? Ладно, вступлюсь, так и быть. Спартачок, пока вы по норам ныкались, сжег коптером танк и отогнал другой, в результате чего мы тут сидим сейчас живые. А потом мы вдвоем держали дорогу. Вдвоем. И сожгли три коробки. А сколько туранцев положили – ну, ты видел, как он стреляет.

– Извиняюсь, не знал, – буркнул Харчо. – Меня позвали и пообещали, что могу говорить всё, что считаю нужным. Вот и говорю.

– Вот и говори, – благосклонно разрешил майор. – Сколько у тебя во взводе осталось?

– Девять. Семь на ходу, двое лежат. Патронов мизер. Один ручник, без патронов. Ну… гранаты еще.

– Красиво… кстати, третий взвод где?

– Нету, – сообщил Харчо и снова сплюнул. – По ним танк на прямой наводке работал… Понял. Я же извинился?

– Нету, – повторил майор. – Нету… а раненые?

– Нету, – повторил равнодушно Харчо. – Туда туранцы дошли, всех вырезали. А потом мы их. Вон замполит подтвердит, он с нами ходил.

– Понятно. Первый взвод?

– Девятнадцать на ногах, – неохотно сказал Грошев. – Тяжелых нет. Пулеметов нет. Патроны есть.

– Девятнадцать, потому что сидели по норам, пока мы рубились, – снова подал голос Харчо.

– Сидели, – кивнул Грошев. – Я приказал. На дальней дистанции работают пулеметчики и снайпера, стрелкам там делать нечего. Пулеметчики и работали. И погибли. А снайпер у нас один на роту, вы своими кривыми руками стрелять не умете. Снайпер тоже работал. А ты со своим геройством положил парней без пользы.

– Харчо, ты бы не плевался тут, – поморщился майор. – Спартачок прав. Пойдет второй накат, кто встанет по номерам? Твои семеро без патронов? Куда они по пять рожков выхлестали? В темноту на авось?

– Кровь идет, вот и плюю. В зубы прилетело.

– Патроны у меня возьмут, – буркнул Грошев. – Нычку с боезапасом слегка присыпало, мои уже откопали.

– Итого, – вздохнул майор. – Накат отбили. Потеряли две трети состава, раненые на руках. Связь нам глушат, значит, будет еще накат. А у туранцев для этого все есть: и арта, и танк где-то ползает, и жужжалки летают. Они, пока нас всех не замесят, близко не подойдут. Такие дела. Но приказа отступать не было.

– Что-то соседи без приказа дунули, – заметил Грошев. – По разрывам же хорошо слышно. Мы в окружении, если кто не заметил. Я, например, туранскую броню видел точно на нашей тропе обеспечения. В засаду сели.

Майор от души выругался. Покосился на замполита, может, он чего вдохновляющего толкнет. Но замполит спал, уткнувшись каской в земляную стену.

– Нам бы лучше не двигаться, – лениво сказал Грошев. – Здесь у нас норы, траншеи, укрытия. Воронок опять же – полк может спрятаться. И приказа отступать не было. А еще лучше двигаться, и побыстрее. Накат мы не выдержим. С корректировкой нас в одну батарею замесят.

– А если корректировщика пиф-паф?

– Высотного?

– Понятно, предложение снимается, – вздохнул майор. – Ну, кто еще чего умного брякнет? Спартачок высказался, Поллитра спит, так что это к тебе, Харчо. Пришел – говори! Ты же говорить хотел.

Харчо отвернулся и промолчал.

Майор зачем-то проверил автоматные магазины. Достал из разгрузки и сунул обратно гранату.

– Выведешь, коммуняка?

Грошев безразлично пожал плечами:

– Без потерь – нет. Там засаду снимать. Потом через боевые порядки как-то. Туранцев пройдем, свои могут покрошить. И это если днем. Ночью мы на теплаках светимся, как ростовые мишени, перестреляют.

– Значит, выведешь, – заключил майор. – Тебе, чтоб снять засаду, кого надо? Всех?

– Харчо с пулеметом. И двух гранатометчиков, своих возьму.

– Харчо, слышал? Готовься.

Худой боец сплюнул и молча ушел, Грошев следом за ним.

– Лучше здесь отбиваться, – сказал замполит, не открывая глаз. – И дождаться своих.

– Так и знал, что не спишь! Потому что коммуняка ну очень презрительно на тебя смотрел!

– Лучше дожидаться своих здесь, – настойчиво повторил замполит. – Сами не выйдем.

– Сами – нет, – вздохнул майор. – Офицеры из нас с тобой пока что никакие. Коммуняка выведет. У меня вот даже мыслей нет, как разобраться с БТРом в чистом поле, да еще днем. А ему всего лишь пулеметчик для этого нужен и гранатометчик. И то наверняка Харчо назвал в воспитательных целях, а по факту сам все сделает!

– Серега, даже если выйдем – тебе что будет? И мне? Мы с тобой офицеры!

– Что-то нам будет, это точно. А остальным будет хорошо. Остальные в госпиталь попадут. То, что у нас тридцать человек на ходу – красивые слова. На самом деле ранены все, разве что тебе повезло…

– Не повезло. Осколок в ноге. Маленький, но больнючий.

– Вот. А останемся – нас через пару часов замесят в ноль. Сейчас туранцы на батареи подвезут БК и возьмутся. А нашей арты не слышно и не видно! Не, Витя, коммуняка прав – кладем мы бойцов в землю за просто так. Вместе с Харчо он и нас носом натыкал, только из вежливости промолчал. Уходим. Вставай, если можешь. Надо собрать все жетоны и документы.

– Коммунисты, вперед? – бледно усмехнулся замполит.

– Типа того. Режут их, режут, а они все не переводятся. Живучая идея, сука, мне бы таким быть… Как думаешь, для чего коммуняку к нам закинули, а? Ну ведь не для того, чтоб нас спасать? Кто мы такие, если в мировом масштабе? А?

– Для чего-то, – пробормотал замполит и посмотрел на выход из блиндажа. – Коммунисты для себя не живут, у них великие цели.

– Вот и я так же полагаю. Слово в слово.

Глава 9

День одиннадцатый

Туранская коробка вдали медленно проползла через поле, за ней с большим интервалом еще одна. Майор проследил за ними до самой лесополосы, потом опустил угол ткани и устроился поудобней.

– Хорошо лежим, – лениво заметил он. – Закрыли воронку палаткой, сверху снега накидали, внутри надышали – как бы даже тепло. Но чего мы ждем? А, Спартачок? Лучше ведь не станет!

– Ночи, – сказал Грошев, не открывая глаз. – Мы ждем ночи. Вернее – сумерек. По серому пойдем.

– Ты же говорил…

– Говорил. Но посмотрел, как идем, и передумал. Ходить мы не умеем.

– А теплаки? Ведь увидят?

– Обязательно.

– Вот же ты урод, – с удовольствием сделал вывод майор. – Э… ты чего? Я же пошутил!

– Уши, – предупредил Грошев спокойно. И выстрелил вверх сквозь ткань палатки.

– И они уроды! – буркнул майор, когда прошел звон в ушах. – Какой это разведчик – третий? Третьего разведчика потеряли, и все не угомонятся! Сказали же им – нас нет! И не было! Нет же, летают, ищут!

Грошев никак не прокомментировал, и в воронке воцарилась тишина, только изредка бухали вдалеке разрывы.

– Слушай, коммуняка, а ты вообще чего у нас делаешь? – простецки поинтересовался майор.

– Живу. За себя и за того парня.

– Не революцию устраиваешь, не? Как тот Максим Каммерер у Левицких? В этом… в «Острове», во!

– У Старицких, – пробормотал Грошев. – Максим – у Старицких.

– Не, точно у Левицких, с детства помню. Я тогда еще читать умел. И любил. Не верится, ага? Это все облагораживающее влияние армии!

– А Старицкие кто?

– Вроде знаменитые бегуны, – неуверенно сказал майор. – Из тех же времен.

– Понятно.

– Что понятно? Слушай… а может, ты прогрессор⁈

– Да нежелательно прогрессором, – усмехнулся Грошев. – Для вас нежелательно. Наша философская мысль их не то чтобы запрещает, но… Что в прогрессорстве хорошего? Прогрессор местных вообще за разумных не считает. Какие они разумные, если их надо за ручку в будущее тащить? Не более чем животные, над которыми интересно ставить эксперименты. А если эксперимент неудачный, то результаты и стереть можно.

– Стереть? Чем?

– Ластиком, – хладнокровно сказал Грошев.

– Ты нас не пугай, мы и так в страхе, – пробормотал неуверенно майор. – А ты точно коммунист⁈

– Он самый, – подал голос замполит. – Они такие и есть. Поэтому коммунизм даром никому не сдался. Отказались от него, восстановили империю, и правильно сделали. Вернулись на стрежень истории.

– А это забавный вопрос, нужен коммунизм или нет, – пробурчал Грошев. – Сам строй никого не прельщает, но плоды коммунистического строя почему-то нравятся абсолютно всем! Победа над физиологическим старением не помешала бы, верно? Как и вообще вся наша бесплатная медицина для каждого, да? И источники энергии на новых физических принципах. И технология перемещений между лепестками Веера Миров… Да только за технологии долгой жизни соседние миры готовы подписать контракт с дьяволом кровью! За мой набор генетических правок – тем более. Но от нашего образа жизни шарахаются. А ведь это разные стороны одного процесса. Но не желают понимать…

– Ты нас не агитируй, не агитируй! – проворчал майор. – То, что ты назвал – просто научно-технический прогресс, с общественным строем не связанный. Ты из будущего, и все дела. Доживем и тоже заживем!

– Не доживете. Вы оружие развиваете и экономическую мощь, но не гуманистические направления науки. На генетику у вас сил нет, на фундаментальную физику тем более.

– А ты нам помоги! – коварно предложил майор вроде в шутку, но голос предательски дрогнул. – Много ведь знаешь? Мы ж тоже русские! Подкинул бы по-родственному! Лекарство от рака хотя бы, оно точно всем людям послужит, если тебе так уж олигархат противен! Вы же, коммунисты, за счастье для всех людей? Вот и помоги всем людям!

– Лекарство от рака, – пробормотал Грошев и надолго замолчал.

– Что, и возразить нечего⁈

– Нет, эфир смотрю. Там движение.

– Коммуняка, я ведь серьезно, – сказал майор негромко. – Помочь – это точно возможно. Когда Союз границы открыл, у нас такой скачок в технологиях получился! За десяток лет догнали развитый мир! А если открыть границу с вашим миром?

– Все же прогрессорство, да? – поморщился Грошев. – Шкапыч, ну у тебя же высшее образование. Неужели оно у вас никак на мозги не влияет?

– У военных – нет, – хладнокровно сказал майор. – Объясняй. И объясняй так, чтоб даже Харчо понял, ему тоже интересно.

– Не, мне коммунизм не светит, – прохрипел Харчо из темноты. – Зэков не берут.

– А все равно слушай, вдруг перекуешься.

– Значит, лекарство от рака, – вздохнул Грошев. – А сколько оно у вас будет стоить, подумал? И кому в результате достанется, а кому нет? У вас и сейчас сложные операции стоят столько, что для бедных детишек родители по всей стране побираются и не могут набрать, а тут не операция – рак.

– А вы…

– Жадных наказать, бедных взять за ручку и повести? То есть управлять страной вместо вас?

Майор кашлянул. Шмыгнул. Неопределенно хмыкнул.

– Почему бы вам не пройти этот путь самим? – на удивление мягким тоном спросил Грошев. – Для этого все есть.

– Что – всё?

– Ростки коммунизма.

– Ну-ка, ну-ка, с этого места подробнее! – оживился майор. – Харчо, слышал? А говорил – не возьмут! А у вас на зоне, оказывается, ростки коммунизма!

– А почему я не вижу? – прохрипел Харчо и сплюнул.

– Глаза не открыл! – отрезал Грошев уже в обычной своей насмешливой манере. – В основе коммунистических отношений – приоритет общественных запросов над личными. Если говорить совсем просто, для майоров – все для других.

– И…

– Отношения в любой дружеской компании. Бывает всякое, но в норме, то, что уважается всеми – бескорыстная помощь. В том числе и на зонах. Харчо, подтверди.

– Подтверждаю, – задумчиво отозвался бывший зэк.

– То друзья! – азартно возразил майор. – Там взаимопомощь – очень даже корыстная штука!

– Отношение любой нормальной матери к своим детям. То, что уважается обществом – бескорыстная забота.

– То материнская любовь, инстинкт!

– Очень даже может быть, – равнодушно сказал Грошев. – Только на той же зоне полно песен о доброй матери, которая «греет» беспутного сыночка. А недобрые не «греют», никакой инстинкт им не указ. Ну а мы давно доказали, что нет у людей такого инстинкта. Материнская любовь есть, инстинкта нет. Продолжать? Отношение любого хорошего педагога к своим ученикам. То, что уважаемо в любом нормальном обществе – бескорыстная забота об учениках. Самоотверженный труд без оглядки на зарплату. Хороший педагог для детей делает гораздо больше, чем положено по инструкциям, и ему за это не платят, наоборот, чаще наказывают. А они не переводятся.

– Фанатики, – пробурчал майор.

– И отношение любого нормального офицера к солдатам. Классику не знаешь, так я напомню: «Полковник наш рожден был хватом, слуга царю, отец солдатам». Дворянин написал, царский офицер. Вот он понимал, каким должен быть хороший офицер. Отец солдатам. То самое «все для других». А если думаешь, что это влияние дворянской чести, то ведь и о солдатах там сказано то же: «Ребята, не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой! И умереть мы обещали, и клятву верности сдержали мы в бородинский бой…»

– Поэзия – сплошное преувеличение и вранье, – пробормотал майор.

– Преувеличение. Но не вранье. Обрати внимание, что именно воспевается. Бескорыстие. Оно повсюду, и не выкручивайся, не выйдет. Вот один майор, не будем называть его позорной клички, добился от снабженцев полной экипировки для роты. В том числе выбил дорогущие гемостатические бинты, которые вроде как положены всем и вроде как есть, только по факту приходится покупать за свои. А мог бы своровать, и даже предлагали. Я слышал, у меня слух генетически правленый. И в результате мы еще живы, не истекаем кровью, хотя ранены все. И что характерно, никто майору за добросовестную службу не доплатит. Коммунистические взаимоотношения вообще характерны для людей. Надо только открыть глаза и посмотреть.

– Посмотрел, – мрачно сказал майор. – Ты меня почти убедил. Только что-то коммунизма вокруг не вижу. Что ж мы его не построили, если он везде?

– Ну, почему именно вы не построили, понятно. У вас олигархат, а он прекрасно использует технологии «выученной беспомощности». Удивительно, как вы вообще существуете, тут не до коммунизма.

– Не понял, – признался майор.

– Что мне в тебе нравится, Шкапыч, так это святая простота, – задумчиво сказал Грошев. – Не знаешь – так и сказал. А замполита пытать будешь – не признается. Хотя тоже не знает.

– Оно мне и не надо! – огрызнулся уязвленный замполит.

– Надо, еще как надо. Как любому хорошему заму по работе с личным составом. «Выученная беспомощность». Открыта еще два века назад, интуитивно используется олигархатом всегда. Ставили такой опыт: собаку привязывали в загородке и били через пол током. Что ей оставалось делать? Только скулить от боли. А другую собаку не привязывали, и она убегала. Противное в том, что привязанная собака не убегала, даже когда ее потом отвязывали. Только скулила. Это и есть «выученная беспомощность». Так и вас – долбят по башке за все подряд без всякой логики. Вы привыкли и только скулите: «Ах, вызовут в полк, ах, отминдячат ни за что!» Сами без приказа шагу не решитесь сделать. Полностью задавленные самостоятельность и воля к сопротивлению. Для олигархата очень удобно. Пока не начнется война. А на войне с отученной от самостоятельных действий армией остается только проигрывать. Пока что немножко помогает то обстоятельство, что с другой стороны тоже олигархат.

– Ну, это мы еще посмотрим, кто проиграет, – хмуро сказал майор.

– Время, майор, – невежливо перебил Грошев. – Уходим. Харчо, палатку скрути, еще пригодится.

– С Клюквой что делаем? – прохрипел Харчо. – Не дышит.

– Жетон и документы забрать, тело эвакуируем по возможности, что непонятного? – вмешался замполит. – Сами еле идем!

– Да все понятно. Но Клюква ваще-то на войну из-за семьи подписался. Без тела им выплат не будет.

– Вот тебе, Шкапыч, и лекарство от рака, – хмуро заметил Грошев.

– Э, отстань со своим раком… почему – уходим? – не понял майор. – Ты же ночи ждал?

– Передумал. Туранцы технику перегруппировали, в эфире это далеко видно. И образовалась дырка. Пока там неразбериха, есть шанс не прорваться, а проскользнуть.

– Эк ты завернул – проскользнуть… Раненые раненых несут, скорость улиток… но дырки я люблю! – обрадовался майор. – Рота, подъем! Первая смена – на носилки! Спартачок головным, Харчо и Хлыщ прикрывают, Лапоть на разметке тропы! Капитан – замыкающим! И – взяли! И Клюкву не забудьте, своих не бросаем! След в след, на мины не наступать, хлебальник не разевать, оружие не бросать!

И снова потянулась, закачалась перед глазами искалеченная, поломанная лесополоса. Жалкое, но все же укрытие для трех десятков измотанных маршем бойцов. Майор размеренно шагал под тяжестью носилок и с завистью вспоминал, как совсем недавно несся вдоль этой самой лесополосы на внедорожнике до самого опорника. Легко и непринужденно! И как все изменилось! И от лесополосы остались одни поломанные стволы, и от роты жалкие остатки. Война, самая обычная человеческая мясорубка, только успевай подкидывать мясо, тут не до генетических правок.

Пальцы предательски разогнулись, майор поймал рукоятку носилок коленом и хрипло выдохнул:

– Отдых пятнадцать минут!

И первым завалился в смесь жухлой травы и грязи. Сил стоять не осталось.

Вдоль колонны прошел Грошев с озабоченным видом, присел рядом.

– Плохо идем, – сообщил он буднично. – Медленно. И там впереди «фишку» поставили. Когда разрывов нет, ее слышно. Надо зачистить.

– Понятно, – выдохнул майор. Еще раз выдохнул и попробовал подняться. И с оханьем завалился обратно.

– Только не ты. Там быстро надо. Сниму я сам, посыльных только дай. Парочку на всякий случай.

Майор кое-как сел. Снял шлем.

– Мужики, коммуняке нужны два добровольца, «фишку» вырезать! Иначе не пройдем. В общем, что тут скажешь… коммунисты, вперед.

С земли тяжело поднялся Харчо. За ним Батон. Хлыщ. Дачник…

– Да ну накун, – пробормотал изумленно майор. – Вот же живучая идея… Батон, Дачник – со Спартачком! Он поставит задачу. Харчо, ты стреляешь мало-мало хорошо – держи небо. Как умеешь, так и держи. Возьми у Поллитры патроны с дробью, он горсточку зажилил.

Спецгруппа ушла и словно растворилась в редкой, просвечивающей насквозь лесополосе. Медленно потянулось время.

– Не успеем, – прошептал замполит. – Не дождутся меня дочки, так и останусь здесь под кустом…

– Не останешься, вытащим, – буркнул майор. – Клюкву тащим, и тебя вытащим. Чтоб дочкам выплаты шли.

– У меня осколок шевельнулся, нога отнялась, – тихо признался замполит. – Идти не смогу.

– Значит, положим на носилки.

– На какие носилки? – криво улыбнулся замполит. – Поверх Клюквы? Свободных рук уже нет. Серега, я решил. Уходите без меня.

– Чего⁈

– Того. Считайте коммунистом. Гранату только оставьте.

– И ты туда же⁈ – возмутился майор. – Я этому коммуняке язык вырву! Лежи!

Вдалеке с земли поднялась широкая фигура Батона. Боец призывно махнул рукой.

– Вторая смена – на носилки! – хрипло приказал майор. – И кто-нибудь – закиньте эту тушку мне на плечи. Буду ноги качать, слоном стану! И-и-эх! Сука, автоматом в глаз… Уберите накун железяку! Все, ребята, пошли, Спартачок ругается, говорит, идем медленно… Вперед!

Майор сделал шаг. Потом другой. И мерно зашагал, стараясь не думать, сколько им еще предстоит идти. Земля качалась, плыли мимо обломанные ветки, рытвины и сигналки из тряпок, обозначающие мины – значит, идущий впереди Лапоть все еще размечал безопасную тропу. Потом, кажется, кто-то снял с него тело замполита, и идти стало волшебно легко. Потом он сам кого-то подменил на носилках… А потом вокруг начали вставать султаны разрывов вроде как от стопятидесятых. Миндец.

Потом из тумана и дыма проявилось лицо Грошева.

– Майор, бежать можешь? Нет? А надо.

И майор побежал, не чувствуя под собой ног и вообще не чувствуя тела. Словно в тяжелом сне. И когда упал, долго еще дергал ногами, словно продолжал бежать…

Очнулся он от боли. Словно засадили сзади меж ребер осколок и медленно проворачивают. Майор не сдержался и тихо завыл.

– Харчо, противошоковое ему!

И стало полегче.

– Коммуняка? – прошептал майор. – Доложи обстановку.

– Мы прорвались, вот и вся обстановка, – буркнул откуда-то сверху Грошев.

– А что так погано тогда?

– Тебе? Осколок спиной словил.

– А что не эвакуируют?

– А вот это как раз погано, – хмыкнул Грошев. – Не спешат. Некому, говорят. Опасно, говорят. Придется самим. Еще три километра. Ты как?

– Каком кверху, вот как, – прохрипел майор.

– Понятно. Я тебя подниму, а дальше сам, лады? Мне замполита нести. Сможешь, морячок? Ну, не позорь свои полоски!

– Морская пехота – это, брат, не хвост собачий, – шепотом согласился майор. – Смогу. Потому что… потому что жизнь – такая сладкая штука…

Его кто-то поднял и поставил на ноги. Майор качнулся, удержал равновесие. Поправил автомат и сделал первый шаг.