Текст книги "Спартачок. Двадцать дней войны (СИ)"

Автор книги: Владимир Журавлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Куда – вперед?

– Тебе не кажется странным, что мы, побеждающая сторона, шкеримся тут по норкам? – проникновенно спросил Грошев. – А туранцы, суки, глядят на нас с коптеров и потешаются? И живут, в отличие от нас, вольготно! Никто их не гоняет! А надо! Надо, чтоб это они под землю зарывались, а не мы!

– Ну-ну…

– По уставу у роты есть своя зона ответственности, – твердо сказал Грошев. – Наши полтора километра. В которой мы имеем право проводить собственные разведывательные действия. Ты, командир роты, имеешь такое право! Пройти разведгруппой и как бы случайно сжечь базу туранских дроноводов, а? Я их располагу по стартам уже вычислил, каких-то четыре километра по прямой.

– Запрещаю. Все, кто ходил, в поле лежат. А мне прикрытие с воздуха ну очень понравилось. По прямой – открытое поле под постоянным наблюдением противника.

– А мне покун на твои запреты. Ты просил, ты требовал показать, как живут коммунары? Показываю. Коммунисты, вперед.

И Грошев начал расстегивать броник.

– Убьют, – спокойно напомнил майор.

– Убивают дураков, а я умный. Сейчас ночь.

– А у туранцев теплаки, нам такие и не снились. Ты в поле вылезешь, и тебя сразу срисуют. И подгонят к голове самосброс. С термитной смесью. Гореть любишь?

– У них теплаки, а у меня мозги. Вон там у нас что? Не бурьян разве? Если на карачках – ни один теплак не засечет, разве что сверху, но коптера я на раз сниму.

– А наблюдатели?

– А наблюдателей по башке! Бесшумно!

– Ну-ну. Значит, бесшумно. Я вот так не умею. А броник снял зря. Он реально от осколков защищает.

– Мне больше километра ползти. Скорость – спасение. А если засекут – броник не убережет.

– Тоже верно, – философски согласился майор и принялся натягивать берцы. – Подожди, вдвоем пойдем. Сейчас, только оденусь. Да гранат прихвачу. Замполлитра – вместо меня на роте, понял?

– Нет! – сказал побелевший замполит, но на него не обратили внимания.

– А ты быстро на карачках бегаешь? – подозрительно спросил Грошев.

– А то. Чемпион училища. Шутка. Но то, что поле заминировано – не шутка.

– Не заминировано, я еще в прошлую ночь проверил. Не везде.

Майор выдал невнятную фразу, в которой коммуняки, куны и бистда сочетались неприличным образом, и спрыгнул с лежака. И через несколько минут они уже пробирались темной траншеей, давали указания сонному наблюдателю, а потом ползли по черному ломкому бурьяну.

Глава 5

В целом я с тобой согласен, – тихо пропыхтел майор. – Задрала такая жизнь. Лучше красиво сдохнуть. Как говорится, погибнуть коммунистом.

– Заткнись, – коротко посоветовал Грошев, и майор послушно заткнулся.

Поле с бурьяном оказалось бесконечным. Майор бежал на карачках вслед за шустрым деловитым подчиненным и злобно мечтал о моменте встречи с неприятелем. Он взмок, сбил дыхание, ободрал руки и лицо и готов был грызть туранцев зубами, лишь бы этот нескончаемый забег наконец прекратился.

Грошев внезапно замер. Потом осторожно и абсолютно бесшумно пополз вперед. И вдруг прыгнул. Прямо из лежачего положения, как крокодил. Прыгнул и исчез в темноте, словно сквозь землю провалился. Майора осенило, что он свалился во вражескую траншею, спешно последовал за стремительным напарником, ни куна не видя перед собой – и вдруг ухнул вниз на чью-то спину…

Спецназовские навыки тут же проявили себя, никуда они не делись из-за перевода в пехоту. Одна рука машинально выдернула из бедренного крепления нож разведчика, другая так же машинально прихлопнула противнику рот, и в следующее мгновение нож оказался где следует – в шее врага. И все это в полной темноте, на одних рефлексах. Противник даже не дернулся.

– Молодец! – прошипел сбоку и совсем рядом голос Грошева. – Только я ему уже шею сломал. Ты совсем в темноте не видишь?

– Майор так же почти беззвучным шепотом выматерился. Видел он в темноте, и неплохо! Но здесь не темнота, а как у негра в жопе!

– Согласен. Держись за мной в двух шагах и не попади под руку. Вперед.

Майор тихо двинулся вслед и тут же споткнулся об лежащее тело. Оказывается, их двое было, наблюдателей. Как и положено по туранским уставам. И обоих коммуняка удавил голыми руками. Быстро и бесшумно, как и обещал. Генетические правки, м-да. А кто-то мечтал набить наглому подчиненному морду. Майор представил, чем это могло закончиться, и спину обдало холодком.

Туранцы действительно жили вольготно. Из полуоткрытой двери землянки в траншею падал косой столб света. Изнутри доносились беспечные и какие-то глубоко мирные разговоры, летали смешки, брякала посуда… и майор мгновенно озверел. Не боятся, да⁈

Но он даже не успел извлечь гранату, как дверь влетела внутрь землянки, и следом за ней скользнула стремительная тень…

Майор считал себя очень быстрым бойцом, но успел только увидеть, как работает чертов коммуняка. Увиденное его потрясло. Зарубил четверых саперной лопаткой за две секунды, только кровь полетела в разные стороны. Зарубил и замер, настороженный и внимательный.

– Вы там, у себя, может, и людоедством балуетесь? – пробормотал майор, завороженно глядя, как кровь толчками выбивается из перерубленной шеи одного из туранцев, совсем еще молодого паренька.

– Если есть нечего. Идем дальше, здесь не все.

Они нашли еще одну землянку в стороне от траншеи. Ну, как они… коммуняка нашел. Словно нюхом по следу вышел. Может, так оно и было.

И вновь история повторилась: резко раскрывается дверь, стремительная тень скользит внутрь, майор спешит следом… и замирает. В землянке оказались двое. Мужчина и женщина под одеялом. Оба, надо полагать, голые. Коммуняка походя и как-то безразлично рубанул мужчину по шее, столкнул ногой тело в сторону, замахнулся… и медленно опустил лопатку.

С лежанки на них молча смотрела женщина феноменальной красоты. Стройные, словно точеные ноги. В черных глазах нет страха, только спокойная решимость принять смерть.

– Пилять туранская! – выдохнул майор. – Чего стоишь? Руби!

– Пилять? – рассеянно переспросил Грошев и отступил от лежанки.

– Ну… проститутка. Пилять – это как бы пилить, туды-сюды, «Дружба-2», сам понимаешь… Руби, не жалей! Они нас не жалеют!

– Красивая, – задумчиво сказал Грошев.

– Н-да? Ну ладно. Но потом все равно заруби!

Грошев промолчал. Легко тронул лопаткой тяжелый серебряный браслет на лодыжке женщины. Потом бесцеремонно ухватил ее за подбородок и повернул в профиль. И удовлетворенно хмыкнул.

– Айгюль Тактарова? Позывной «Юлдуз»?

Женщина промолчала, но, видимо, каким-то образом маньяк-коммуняка ответ получил, потому что вдруг вытянулся и с явным уважением отдал обнаженной женщине честь.

– Оденьтесь. У вас две минуты.

Черноволосая красавица мгновение смотрела своими непроницаемыми черными глазами, потом плавным движением опустила ноги на земляной пол, изящно наклонилась за одеждой… крик застрял в горле майора, рвался и все никак не мог пробиться наружу. Пистолет! Пилять, пистолет под одеждой!

Коммуняка оказался быстрее крика. Хлестко ударил, небрежно отбросил упавшее оружие ногой в сторону.

– Не балуйтесь, одевайтесь.

Женщина еле заметно поморщилась от боли в поврежденной руке. Майор с огромным удивлением наблюдал, как бездушный убийца залитыми чужой кровью руками помогает женщине натянуть камуфляж, застегивает на ней брюки… Да кто она, пилять, такая⁈

Она уложилась в две минуты с запасом, несмотря на поврежденную руку, после чего хренов коммуняка вежливо проводил ее до выхода. И по дороге они еще и коротко переговорили на туранском! Сука, он по-вражески умеет!

Майор оторопело посмотрел, как женщина гибко и ловко исчезла в темноте.

– Восемь туранцев, – с непонятной интонацией произнес Грошев, не оборачиваясь. – Восемь туранцев два месяца кошмарили роту! И семьдесят лбов сидели по норам и ждали, когда их убьют! Нет, этому миру явно пора на перерождение.

– Кто она такая? – хрипло спросил майор. – Ты почему ее отпустил⁈

– Айгюль Тактарова, – задумчиво сказал Грошев и поднял оброненный женщиной пистолет. – Центровая личность во всем азиатском секторе Веера Миров. Ты ее тоже должен бы знать, врага вообще знать нелишне. Чемпионка Паназиатских игр по скоростной стрельбе. Танцовщица, цирковая артистка оригинального жанра, трюки со стрельбой. Заметил браслет, да? Ее фирменная фишка. Номер начинала с того, что вставала в вертикальный шпагат, этак изящно обнажала лодыжку с браслетом… и стреляла с ноги. Она ногами умеет стрелять точно в цель. А уж руками… Уникальный талант. И феноменальная красавица. Когда началась российско-туранская война, потеряла всю группу своих учениц. Десятилетние девочки приехали в военную часть с концертом, их накрыло термобарическим зарядом. Она тогда дала клятву мести на сабле. И стала самой результативной снайпершей Турана. На ее счету более пяти сотен подтвержденных целей. Айгюль Тактарова, Юлдуз.

– И ты отдавал ей честь? – неверяще спросил майор.

– А что, я ее убить должен, что ли? Великую спортсменку? Замечательную актрису, прекрасного педагога, просто умную, волевую и честную женщину? Одну из самых красивых женщин Турана⁈ Она – враг, достойный нашего уважения! Майор, в чем она неправа? Мы пришли на ее родину незваными. Убили ее детей, учениц. Мы вообще много детей здесь положили – снаряды, знаешь ли, не сортируют жертвы! У нее есть право на месть!

– Да, убить! Полтысячи солдат… пилять! Я тебя сам убью, понял⁈

– Убить – значит убить! – проворчал Грошев. – Это можно. Она недалеко отошла, тоже в темноте не видит. И винтовку свою оставила. А я как раз в темноте вижу, и неплохо.

Оторопевший майор проследил, как чертов коммуняка снял со стойки маленькую изящную винтовку и исчез в темноте. Негромко прозвучал выстрел, потом еще один.

– Игрушка, а не оружие! – недовольно заявил Грошев, когда вернулся. – Тоже ее фирменный стиль. Подбиралась поближе и стреляла под прикрытием работы миномета. Этот, которого зарубил, ее прикрывал, скорее всего. Так сказать, второй номер. Ну и муж заодно. Возможно, предыдущий состав нашего укрепа она и вынесла. В одиночку.

– Ну ты и… – сплюнул майор. – И что теперь?

– Что-что… по Боевому уставу, не знаешь, что ли? Проверить позиции, собрать документы, оружие, военную технику, коптеры-шмоктеры, провести предварительное минирование подходов, закопать трупы, чтоб не воняли, выставить посты и ожидать контратакующих действий противника… ну и потом чай еще можно попить, от туранцев много добра осталось. А чай у них отличный, не то что наше пакетированное дерьмо.

– А нам задача – держать наш укреп! Не в наступление идти, а держать укреп!

Грошев поскреб небритый подбородок.

– И в чем проблема? Держим наш укреп, а здесь будет фишка наблюдателей. Вынесенный пост. Мне, например, тут уже нравится. Тут замполита нет.

– За самовольное продвижение знаешь, что будет⁈

– Награда?

– Отминдячат во всех позах и меня, и Замполлитра!

– Зато поживем сколько-то без коптеров над головой. А пришлют следующую команду – мы и ее задвухсотим. Вот так.

– Заберем трофеи и уйдем! – зло решил майор. – Мне такого счастья не надо!

И взялся по рации вызывать носильщиков.

– Айгюль Тактарова, – сказал отстраненно Грошев. – Во всех мирах Веера – знаменитая снайперша. Но по учету Азиатского крыла стражей закона на самом деле она – кадровая разведчица. Капитан Службы внешней разведки России. Внедрена с идеальной легендой прикрытия. На награждении произвела ошеломительное впечатление на главнокомандующего Турана и в результате стала его любовницей, а потом и законной супругой. Несколько лет передавала России сведения исключительной важности. Предана своими – узнала лишнего о бизнес-связях наших военачальничков с туранцами… Запытана до смерти. Ирина Башкирцева, великая дочь русского народа. Но ты приказал ее застрелить.

Майор подавился словами.

– Я прострелил ей руку, – вздохнул Грошев. – Для достоверности. Так жалко! Она же великая танцовщица, не только циркачка! Чего хлопаешь глазами? Что она наша разведчица, здесь не может знать никто. Мы и не знаем. Ее не было, Шкапыч, понял? Ну чего ты впал в ступор? Привыкай, пора уже, если со мной связался. Кто в коммунизме жил, тому в дурдоме скучно, так у нас говорят. Кстати! Она просила тебя грохнуть для правдоподобности. Типа она застрелила тебя из пистолета и сбежала, пока я осматривал позиции. Красивая придумка, верно?

И изящный «дамский» пистолет уставился майору в лоб. Майор побледнел.

– Но я тебя пожалел, – вздохнул Грошев и спрятал пистолет. – А надо бы грохнуть для соблюдения секретности. Но что, если она не разведчица? А меня приняла за тайного пособника Турана, в России таких хватает. У нас же родня по обе стороны фронта.

У майора появилось жгучее желание застрелить болтуна на месте. Рука дернулась к автомату… и Грошев моментально оказался рядом. Строгие и какие-то религиозно взыскующие глаза уставились на него в ожидании… покаяния?

– Тебе право отправлять бойцов на смерть дано не для личных дел, а для защиты родины, – прошелестел тихий голос.

Майор замер, как под взглядом змеи. И вдруг отпустило. Боец отдалился, забрякал по ящикам и полочкам в поисках интересного. А может, боезапас к трофеям искал.

– Что это было?

– Урок, – сказал Грошев, не оборачиваясь. – Ты неплохой человек, Сергей. Но испорченный олигархатом. А мне нужны помощники. Вот учу.

– Чего⁈

– Того. Пойдешь ко мне в помощники? А не пойдешь – твоя родина откроет второй фронт, и сгорим в ядерном огне. Как обычно и случается в Восточном секторе Веера Миров.

Майор потерял дар речи.

День седьмой

Катится, катится ядерный фугас… – задумчиво пропел майор. – Катится, катится ядерный фугас…

Повернулся на бок, почесал ногой ногу и завел снова:

– Катится, катится…

– Заткнись, а? – взмолился замполит. – Хоть бы петь умел! Под твой вой только Спартачок может спать! А у меня скулы сводит!

– Да пусть спит, – сказал майор, перевернулся на спину и уставился в потолок блиндажа. – Ему в ночь носильщиков на точку вести. Катится, катится…

– Серега!

– Он, кстати, сказал, что в ядерной войне сгорим, если моя родина откроет второй фронт.

– Что? Хохлы⁈ Да Древняя Русь после распада Союза самое дружественное для нас государство!

– Ага. И про Туран так же говорили. Пока за Усть-Железногорск рубилово не началось. И сейчас иногда говорят. В пятой… не, в седьмой колонне. Пятую мы вроде как уже истребили.

– Сравнил тюрков со славянами!

– Сербы тоже славяне. И болгары. И пшеки. А предают нас за милую душу. А мы – их.

– Серега, ну чушь же, – уже спокойно возразил замполит. – Ну ты сам подумай. У нас производства со времен Союза связаны, у нас общая сеть железных дорог, объединенные электросети…

– Подумал. И Туран тоже. Производства взаимосвязаны, железные дороги и электросети общие. И смертельные враги.

– Серега… а ничего, что у нас половина населения имеет родню в Древней Руси? Причем близкую? Половина Киева нам родственники и четверть Одессы! Да ты сам из Гурзуфа!

В Туране тоже. Половина Усть-Железногорской области нам родня, и четверть Улкенкалинской тоже… Витя, ты же на туранские позиции ходил. У дроноводов русские лица, наверняка ведь обратил внимание!

– Наемники, – неуверенно сказал замполит.

– Ага. И я так же подумал. Скатертью, скатертью хлор-циан стелется и забирается под противогаз… Каждому, каждому в лучшее верится, катится, катится ядерный фугас…

– Что у вас там вообще произошло? – осторожно спросил замполит. – У туранцев? Ты вернулся какой-то… сам не свой.

– Ничего, – внятно произнес майор. – Ничего не было. А миномет мы в лесополке нашли. Случайно. Вместе с минами. И туранские рации. И снайперку. И противотанковые ракеты, и тепловые прицелы, и оптику охрененную… вообще все нашли под кустиком. И не ходили никуда. Вон коммуняка спит, аки младенец. Не веришь мне – спроси, он подтвердит.

– Ну да, – поежился замполит. – Этот подтвердит. Саперной лопаткой. Как вспомню, так вздрогну…Чего он себе такой дурацкий позывной взял? Спартачок – как-то совсем несерьезно. «Мясник» всяко точнее.

– У него и спроси.

– Так спит же…

– Ага-ага. Спит. Только все слышит. Странный у него сон, и сам он странный, а уж шутки так вообще – как у той стюардессы из анекдота… Эй, коммуняка! С какого куна тебе такое погоняло прилепили?

– Начальник мой развлекался, – спокойно отозвался Грошев, не открывая глаз. – Я вообще-то, как взрослым стал, решил, что буду называться Спартаком. И пробыл Спартаком до прихода в стражи закона. Самое то имя для парня под два метра ростом, атлета с очень неулыбчивым характером, так ведь?

– Стоп-стоп, какие два метра роста? – перебил замполит.

– … как это – решил называться? – эхом дополнил майор. – У вас там с именами вообще бардак? А как же учет, контроль?

– Были два метра, – спокойно пояснил Грошев. – Это тело не мое. Я испытателем новой аппаратуры под срыв заброски угодил, мы там отрабатывали перенос матрицы сознания.

– А где настоящий Грошев?

– А я знаю? Где-то. Аппаратура экспериментальная, как раз последствия переноса и изучали. Про имена продолжать, или еще куда свернем? Молчите? Продолжаю: с именами у коммунаров полный порядок. По всем учетам прохожу под длиннющим личным номером. А имя для личного общения каждый выбирает сам, когда получает такое право. Обычно оставляют данное родителями, но лично я поменял. Фамилий у нас нет, отчества… как бы есть, но используются только при обращении к старейшинам. А так как имен все же ограниченное количество, вовсю пользуемся прозвищами. Иногда смешно получается – не для тех, кого прозвали, естественно. Вот моего начальника еще в школе стали называть Антон Побабам. Пошутил однажды очень неудачно, что уроки кончились, можно и по бабам, и прилепилось на всю жизнь. А на меня он только посмотрел и сразу сказал, что я Спартачок. Да с такой гадкой интонацией, что тоже приклеилось намертво. Но там на контрасте: серьезная рожа, здоровенный бугай – и Спартачок. Очень смешно всем казалось. Кроме меня. А здесь рост небольшой, так вроде и ничего, соответствует. А что, не так?

– Все так! – поспешно сказал майор. – Для психопата и кровавого маньяка – в самый раз. Начальник твой точно подметил! Вернешься – привет ему от меня и уважуха!

– Если поймаю, передам, – усмехнулся Грошев. – Вообще-то на Антоне смертный приговор висит.

– А у вас и казнят⁈ Хотя что это я спрашиваю, достаточно на тебя посмотреть…

– Смотря за что, – снова усмехнулся Грошев. – Антон попался на тяжелых наркотиках, тут без вариантов. Было. А вообще история довольно забавная…

– Странные у тебя представления о забавном! – не сдержался замполит.

– Ага. Мы, коммунары, вообще люди веселые. Но поначалу, конечно, было не до веселья. Антон же с оперативников начинал, нашим мастером-наставником считался. Как-то учуял опасность и исчез. Это у нас, в насквозь контролируемом мире! Я его полгода вычислял. И смог вычислить только потому, что мы были друзьями с детства…

– Ты гонялся за другом, чтоб убить? – задумчиво спросил майор. – Интересные у вас понятия о дружбе.

– У нас понятия об ответственности неинтересные, – хмуро заметил Грошев. – Просто справедливые, и всё. Это у вас друг или родственник преступник, а его укрывают. Даже пунктик в законе есть, что можно не свидетельствовать против родни. Вот это как? Родной брат насильник или жена воровка, и можно помалкивать, все нормально, пусть насильничают и воруют дальше?

Майор крякнул и промолчал.

– Можно продолжать, да? А история забавна тем, что Антон синтезировал наркотики не для наркотиков. Это даже звучит забавно, а в реальности вообще был реальный дурдом. Когда я его догнал, мы сначала сели и нормально поговорили. И он признался, что всю жизнь завидовал мне по-черному. У меня же вторая профессия – театральный режиссер. Я тогда обалдел – сразу и бесповоротно. А он орет: «Я же стихи всю жизнь пишу! Хорошие, даже отличные! Но это и всё! А мне славы хочется – такой, как у тебя!»

Я ему втолковываю, что нечему завидовать, ну режиссер, ну спектакли имеют некоторый успех… и при чем здесь наркотики? А он говорит: «Ты себя со стороны не видишь. А знаешь, как это выглядит? Ходит себе простой оперативник, дело свое делает, потом не особо выбирая выхватывает из сборника по всемирной литературе полтора десятка стихов, вечером после работы на коленке лепит на их основе сценарий, под этот сценарий влет уговаривает два десятка девиц на роли, месяц они дурачатся на репетициях, ржут как сумасшедшие – а потом выдают спектакль, от которого весь коммунарский мир трясет больше года. Потому что, оказывается, это абсолютно новое направление, новое слово в коммунистическом искусстве! Абсолютно новое! Про уникальные сценарные находки и актерскую игру и говорить нечего. Гениально, и точка. Вот так вот мимоходом, запросто. Новое слово в драматическом искусстве, навечно в истории. А оперативник идет себе спокойненько работать дальше – до следующего спектакля. Вот как это выглядит! А я… мучаюсь ночами, тужусь… и в пустоту!»

Я, если честно, ему тогда не очень поверил. Я, когда «Легенду легенд» делал, ни о каких направлениях не думал, а думал, что есть два десятка актрис, и каждой нужна главная роль. Ну и написал каждой главную роль. А оно вон как.

А Антон аж дымится: «Я же твою „Легенду“ через аналитику прогнал! Ты же знаешь, что у нее просто дикая энергетика, на сверхъестественном уровне, это все признают, ты должен был слышать! Но из шестнадцати стихотворений убери одно или даже поменяй местами – эффект пропадет. Из двадцати актрис замени одну – эффект пропадет. И так во всем. Выброси сцену – эффект пропадет, измени монолог – то же самое. Сверхтонкий настрой на успех. А ты попал не глядя. И не напрягаясь. Или вот пикантная подробность –твои актрисы пробовались потом у других режиссеров. И поодиночке, и всем составом. И – ничего. Волшебная флейта только тебе в руки дана. Как? Вот как⁈ Я за такую способность душу готов был отдать! Говорят, гений. Много чего говорят и спорят. Говорят, потому что гиперсексуал, но как-то это несерьезно… При чем тут гиперсесуал⁈»

– Гиперсексуал? – оживился майор. – А это как понимать? Как я представляю, или у коммунистов иначе?

– Гиперсексуал – это когда часто и сильно увлекаешься женщинами, – поморщился Грошев. – Ничего особого, но среди режиссеров процент гиперсексуалов аномально высокий, и закрепилось мнение, что это как-то помогает творчеству… Да ерунда это, просто по жизни больше проблем и переживаний! И в медкарту на титульном листе отметку ставят красным кеглем, чтоб, значит, девушки были заранее предупреждены. У нас же личные данные в открытом доступе, как и вообще вся информация… Антон это, кстати, понимал не хуже меня. Говорит: «Я же не победам твоим с девушками завидовал, а легкости! Ты делал прорывные вещи походя! А я писал, напрягался, пахал как проклятый – и ноль! Чувствую, что рядом, что почти дошел, что вот-вот – и не хватает! Да и что нового придумаешь в поэзии? Там все пахано-перепахано на десятки раз, все рифмы затерты до дыр, все ритмы оскомину набили, все темы развиты до предела! Так же, как и в театральных спектаклях, кстати. Но ты – смог. Создал новое направление именно коммунистического искусства. И понял я, что у тебя внутри другая химия. Что-то, дающее полет вдохновению. Полет, понимаешь? А я по земле ходил. Вот так и появилась идея с наркотиками. Я же в том числе и химик-фармацевт. И знаешь… я смог! Завидуй, Спартачок – я в вечности, рядом с тобой! Достиг!» А потом просто отдал мне тетрадочку. Такую… антикварную, на шестнадцать листов. Десяток стихотворений. Всего десяток. Но каких! Страшные в своей мощи, непривычные, нечеловечески чуждые… и одновременно нечеловечески завораживающие. Обычный разум такое точно не способен создать. Антон смотрит на меня, спрашивает, чтоб оценил, а у меня слов нет. Стихи – сверхъестественные. Нечеловечески гениальные. Страшной силы стихи. И цена такая же. Тяжелые наркотики. Боевая химия. Сколько на них можно протянуть? Год? Новое направление в поэзии… да, скорее всего. Новая, чуждая всему, могучая ритмика. И мощь, прежде всего нечеловеческая мощь! Такие вещи – действительно сразу в вечность. Но – писать под наркотиками⁈

А путь-то соблазнительный. Страшно соблазнительный. Для многих. Особенно для юных. Жажда славы – она в коммунистическом мире никуда не делась, даже окрепла в отсутствии тяги к богатству. А тут – вот оно, средство для полета!

Так что я его просто предупредил, что долго не продержится. Тяжелые наркотики – тяжелый яд, даже коммунарский организм не справится. А он улыбнулся, как ребенок, и сказал, что к наркотикам больше не прикоснется. Сумел, оставил след в вечности, лучше уже не напишет, так и незачем мучиться. Вот такие дела.

– И ты его убил? – недоверчиво спросил замполит.

– Отпустил, – пожал плечами Грошев. – Потом составил подробный отчет и отправил не в Азиатский центр стражей закона, а сразу в общую сеть. На общий суд. Вот – стихи сверхъестественной мощи, новое направление в коммунистической поэзии, рывок в вечность. Это на одной чаше весов. На другой – тяжелые наркотики, боевая химия, рецептура и технология прилагаются. Только для себя, разово, только в качестве заменителя той удивительной биохимии, которая заправляет творчеством некоего Спартака. И опорой для весов – наша с Антоном дружба. И дополнительный вопросик: имеет ли юридическую силу дружба? Срач в сети поднялся до небес. Я же говорю – веселая история. Вообще жизнь в коммунистическом мире – удивительное и удивительно увлекательное дело. Кто в коммунизме жил, тому в дурдоме скучно. Хотя на самом деле в дурдоме действительно скучно…

Грошев замолчал и уставился на вход. Через минуту в блиндаж протиснулись двое бойцов, угрюмые и недовольные.

Рядовой Малина и сержант Перец, – с усмешкой сказал Грошев. – Вы идете со мной на обеспечение. Воду потащите. Если дойдете.

Майор с удивлением наблюдал за представлением.

– Я с ним не пойду, – пробормотал рядовой Малина. – Он меня убьет.

– Рядовой! – не сдержался замполит.

– Он меня убьет! Он обещал!

Майор требовательно развернулся за объяснениями.

– Товарищи офицеры, – с удовольствием сообщил Грошев. – Перед вами два кренделя уголовной сути, которые, пользуясь слабой волей некоторых бойцов, заставляли их рыть для себя позиции. Ночью, чтоб вы не видели. Тех, кто отказывался, били.

– И что теперь? – с любопытством спросил майор.

– Им не повезло, – пожал плечами Грошев. – У коммунаров – прямое действие законов. Увидел преступника – накажи. Пойдут носильщиками, а там… война, стреляют.

– Я с ним не пойду!

– Хорошо, – покладисто согласился Грошев. – Идете без меня.

Бойцы замерли. Растерянно переглянулись. Майор не выдержал и хохотнул.

– Уроды! – осуждающе сказал замполит. – Какие же вы уроды! Спартачок вам в каждом выходе жизни спасает, а вы? Пристроились друг друга гнобить⁈ С командира берите пример! Вы молиться на него должны! Месяц уже держим укреп, и ни одного «двухсотого»! Вот теперь сами покушайте то дерьмо, с которым к сослуживцам относитесь! На обеспечение – шагом марш! Отсидитесь в кустах и вернетесь без воды – застрелю за неподчинение приказу!

Бойцы угрюмо козырнули и ушли.

– Спартачок, как думаешь – дойдут? – с любопытством спросил майор.

– Перец, – неуверенно сказал Грошев. – Может, Перец. Он Малину вперед пустит. А там днем дрон «лепестков» накидал, я видел. Да это не проблема, вода в роте еще есть, дождевую собирали. Проблема в том, что на наш участок перебросили высотных разведчиков. Я до них не достаю, а там оптика сами понимаете какого класса. Вчера уже был первый вылет. Они нас за пару дней обнаружат, арту наведут, скорректируют и за неделю выбьют состав. Точно так, как сделали с предшественниками.

– И что теперь? – дрогнувшим голосом спросил замполит.

– Да ничего, – с философской безмятежностью отозвался майор. – Это война, Витя. Через полторы недели пришлют сюда еще роту, и все дела.

– Э, нет, у меня дети, мне вернуться надо обязательно…

– Можно достать базу высотников, – негромко сказал Грошев. – Я примерно определил ее нахождение.

– Через эфир посмотрел? – скептически спросил майор.

– Через эфир не смотрят, возмущения в эфире смотрят. Коптера сгонял. Трофейного.

– А ты и дроноводом умеешь? – неприятно удивился майор.

– Естественно. Офицер должен уверенно обращаться с любым оружием, разве не так?

Майор крякнул. В затруднении почесал заросшую щеку.

– Далеко ползти. Устану – на себе потащишь, ясно?

– Шкапыч, в этот раз ты не идешь, – твердо сказал Грошев. – Но напарник мне нужен. Пулеметчик. Это урок, понимаешь?

– Понимаю…

И уставился на замполита.

– Э-э, ты чего⁈ – заволновался тот.

– Жить хочешь? – ласково спросил майор. – Вижу, что хочешь. Хочешь, но молчишь. Не вынесем высотников – нам миндец, понимаешь? Ты коммунист? Нет? Все равно – коммунисты, вперед.