Текст книги "Спартачок. Двадцать дней войны (СИ)"

Автор книги: Владимир Журавлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Есть у нас время, – усмехнулся майор. – Я вообще-то командир твоей роты. Залетел на «ленточке» в блудняк, получил по шее с понижением и пошел на роту вместо лейтенанта. Теперь вы – моя рота. Штурмовики, гордись! Только мне заместителей не дали, и крутись как хочешь. Но это у нас в норме. Так что мы с тобой, коммуняка, еще набеседуемся. Я тебя на взвод поставлю и своим заместителем. Взвод потянешь? Ты у себя кем вообще был? Или у вас там военных нет?

– Ну ты загнул! – хмыкнул Грошев. – Это у нас нет военных? Да коммунизм – полностью военная структура, чтоб ты знал! У нас врагов хватает! Все причислены к территориальным подразделениям, все проходят ежегодные военные сборы.

– И девушки тоже, как в Израиле? – оживился майор.

– Все – это значит все! И дети тоже. У нас пионеры не макулатуру под барабан собирают. Те еще волчата! И большинство прошли через бои, между прочим. «Проникновенцы» с Азии-3, суки, все никак не переводятся, до рукопашных доходит… Воевать мы умеем, майор. Мы же владеем такими технологиями, что окружающие миры от зависти давятся, а монополии на межмировые перемещения у нас нет. Ближайшие миры к нам запросто попадают. Вот и рубимся с попадунами… до победы.

– А победа в вашем понимании – это что? – осторожно поинтересовался майор. – Капитуляция?

– Победа – это победа, майор. Ты думаешь, каким образом у нас на Земле-Центр коммунизм распространился на всю планету? Вот именно таким. У нас везде русские живут, понял?

Майор понял и подавился очередным вопросом.

Глава 3

День пятый

Над Аккызом занимался бледный рассвет, но роту после экипировки загнали в металлический ангар без окон, так что довольствовались освещением от электрических ламп. Кое-кто примерял броники, но в большинстве своем бойцы приткнулись к рюкзакам и дремали. Бессонная ночь вымотала всех, кроме командира роты. Майор бросил спальник прямо на бетонный пол, вольготно развалился на нем и с интересом наблюдал, как подчиненный осматривает полученное оружие.

– Не впечатляет? – жизнерадостно поинтересовался майор. – Сильно уступает вашему?

Грошев пожал плечами и промолчал. Вообще-то он ожидал худшего. Это же олигархат. Спальники, например, могли бы разворовать или те же саперные лопатки, но нет, выдали соответственно нормам. И недельный сухпай распределили среди бойцов, хотя его-то точно можно продать в Аккызе без проблем. Или не в олигархате дело, а в честности командира роты? Похоже, снабженцы так и хотели сделать, но нарвались на майора морской пехоты. В результате ора и угроз Грошеву выдали даже снайперскую винтовку. Одну на роту. И без патронов. Как пояснил майор, патроны выдаются на передке, специальная машина с боезапасом пойдет с ними до самого опорника. Для майора подобная практика казалась привычной и вопросов не вызывала. Да у майора жизнь вообще вопросов не вызывала. Грошев же только усмехнулся. Власть по-прежнему опасается вооруженного народа, во всех мирах Веера опасается. Вроде всем рты заткнули, никто голов не поднимает – а их все равно боятся. Потому патроны – только на передке, когда за спинами военных подразделений стоят надежные части национальной гвардии. Вроде бы и не заградотряды, но – они самые. Типа шпионов-наводчиков ловят, а на самом деле смотрят, чтоб никто обратно не дунул. С оружием в руках. Ну и иногда ловят наводчиков из самых тупых. Но, например, кто навел ракеты на лагерь мобиков – даже вопросом таким никто не задался.

– Хорошо, догадался автоматные рожки ополовинить! – буркнул Грошев и опустился без всякого стеснения рядом с командиром. – А то отстреливался бы от дронов пальчиком! Автоматные, конечно, совсем не то же самое, что особого качества снайперские, но что имеем. Подходят по размеру, уже неплохо.

– Чего? – обеспокоился майор. – У тебя винтовка заряжена⁈

– Ага! Как дам комполка с трехсоточки в голову – только мозги брызнут! За организацию лагеря доподготовки – не помешало бы!

Майор приподнялся для разборок, но потом беззлобно ругнулся, махнул рукой и улегся обратно на спальник.

– А ты чего вообще валяешься? – буркнул Грошев. – Ротное имущество за тебя кто будет получать? Радиостанции, позывные, частоты, режимы работы? Воду?

– Не подпрыгивай! – лениво осадил майор. – Видишь, утро? Причем – раннее утро. Вот подъедет командир батальона. Он вообще-то ночью спит, не то что мы. Представлюсь, доложу, получу в распоряжение какую-нибудь технику, тогда и загрузимся. Ты лучше послушай, что я в сети нашел!

И майор с удовольствием стал зачитывать вслух статью о жестоких годах диктаторского Союза.

– Антонину Смирнову, жену Абакумова! – со смаком озвучивал он. – Жену самого начальника Смерша, представляешь? После ареста мужа законопатили в тюрьму! Без обвинения, просто за то, что жена! С трехмесячным ребенком на руках! И ребенка в тюрьму! И три года так держали! Представляешь? Малыш первые три года провел в тюрьме! Хорошо, офицеры из охраны жалели, молоко приносили, а то не выжил бы! И после освобождения даже не извинились, загнали в провинцию без права проживания в столице! Всесторонне образованная, интеллигентная женщина вязала авоськи в артели. А голодный сынишка стоял у ее ноги и ждал вечера, когда можно будет поесть. Вот как выглядит твой коммунизм! Жуть, просто жуть! И ведь пацанчик не простой был, вырос и академиком стал! Не, хороший коммунист – мертвый коммунист! Скажешь, нет?

Грошев сидел, устало опустив плечи, и смотрел в никуда.

– Что молчишь? – хохотнул майор. – И сказать против фактов нечего?

– Не, просто вспоминаю, – пробормотал Грошев. – Далекое прошлое у нас более-менее похоже, расхождение миров в двадцать первом началось. Значит, Антонина Смирнова. Офицер НКВД, между прочим. Проживала с мужем в огромном особняке, купалась в роскоши. И ничего не имела против. Светский салон держала для всякой околоправительственной шушеры, как и проститутка Лиля Брик. На это все у нее откуда-то имелись средства – в голодной и разоренной войной стране. А ее за это просто подержали немножко в тюрьме. Подержали и выпустили без обвинений. Да, сынишку отправили в тюрьму вместе с ней. Жестокость? Наоборот. А куда еще деть грудничка? Оторвать от мамы – то же самое, что убить. Но его спасли. Еще и молоко приносили по доброте душевной. Это совсем не то, что испытали остальные женщины с грудными детьми на руках! С остальными не церемонились, молоком не подкармливали! Тогда и на воле груднички без молока умирали пачками, не хватало молока у матерей из-за недоедания. А они покинули тюрьму здоровыми. Детские вещи не вернули? Генеральному прокурору писала и не получила ответа? А ты сам в это веришь? Делать нечего генпрокурору – детскими вещами заниматься! Вся страна разутая-раздетая после войны, а у нее в тюрьме столько детских вещей, что из-за них генеральному прокурору пишет⁈ И в столицу она вернулась через несколько лет. Куда, в какую квартиру? Значит, выделили? А за что? Но и квартира в столице моментально нашлась, и чистенькая работа, а для сына хорошая школа и прямой путь в академики. В столице, майор, для недавней сиделицы! Мне бы так страдать! И умерла она не от побоев, не от пыток и не от тюремного туберкулеза, а от старости. Страшное наказание за коррупцию, ага?

– Ну не она же коррупционер, а муж! – возмутился майор. – А ее и потом прижимали, из столицы выслали!

Грошев поднял голову и как-то странно покривился.

– Знаешь, я ведь тоже жил там! – признался он тихо. – Не сам, но… жил, уж поверь. Там, в ее стране, в ее времени. Вот мне там действительно досталось лиха. И моей родне, и всему народу. Это я стоял голодным рядом с матерью, когда она кидала уголь в топку на ночных сменах, я. И никто мне молока не носил. Молодая женщина с тремя детьми – полжизни ночным кочегаром на асфальтовом заводе! Нормально, да? За что⁈ За то, чтоб Антонины Смирновы и дальше благоденствовали в столицах? Только, в отличие от Смирновой, ей не светила Москва даже в надеждах! В Москве могли жить только такие, как Смирнова да ее сын, остальным возможность отрезали системой прописок! Моей маме – всю жизнь кидать уголь за тысячи километров от цивилизации, а мне учиться в полубандитской деревенской школе! Это – не коммунизм, майор, это начало олигархата! Миры Веера свернули с пути в коммунизм, когда отменили партийные дискуссии, это мы точно установили. В 1926-м году в вашем мире, вот когда. Не обсуждать жизнь страны, не участвовать в решениях, а тупо подчиняться! А людям врали в глаза и обманывали мечтой! Это я, майор, был наивным октябренком, который верил взрослым! Это мне врали в глаза, что октябрята – дружные ребята, а сами никак не защищали малышей от шпаны! Это я верил в светлое будущее пионером, а подленькие взрослые для красивой показухи принимали в пионеры юных уголовников, а путевки в элитные «Артеки» и «Орленки» распределяли между своими! Это меня бросали комсомольцем на целину и таежные стройки, манили светлым будущим, а сами уже планировали растащить страну по собственным карманам! И мы, юные коммунисты, тогда проиграли битву, во всех мирах проиграли…

– Э, ты чего, припадочный, что ли? – забеспокоился майор, испуганный диким взглядом бойца и еле заметной пеной на уголках губ.

– А знаешь, почему мы проиграли? – свистящим шепотом спросил Грошев. – Бесстрашные, с верой в светлое будущее – и проиграли мрази? Потому что… слушай, майор, запоминай, это все про тебя! – потому что мы жили не для себя, а для других! А мразь жила и живет только для себя! В этом, только в этом, майор, наша системная слабость! Жлобы пролезли во власть, растолкали всех локтями – а мы и не сопротивлялись! Мы же – для других! Ты говоришь – хороший коммунист – мертвый коммунист? А вы нас и убили! И вместе с нами убили собственное будущее! Сгорите в ядерной топке, если не победите в этой войне! Все сгорают! А кто теперь встанет не за себя, а за всех? Кто, майор⁈

Майор примерился и коротко двинул его в ухо. Посмотрел на упавшее тело, проверил на всякий случай пульс.

– Ну, пришел в себя или еще добавить?

– Не вздумай, – невнятно сказал Грошев. – Руки поломаю.

– И что это было? – полюбопытствовал майор. – Припадок?

– А я знаю? – поморщился Грошев и сел. – Одни умники считают, что родовая память активировалась. У меня же генных правок до черта и больше, что-то могло наложиться и сработало нештатно. Другие говорят, что родовой памяти не существует, просто я очень впечатлительный, перебрал информации по мирам Веера и теперь иногда брежу. К тому же у меня творческий тип личности, а для творцов отождествление себя со своими героями и вообще неустойчивость психики является нормой. Вот, выбирай из версий, что тебе нравится.

– Пожалуй, я психа выберу, оно как-то понятней, чем родовая память… А сам что думаешь?

– Я что думаю? – криво улыбнулся Грошев. – Я думаю, эту войну вы проиграете. В итоге. Кто встанет за всех? Никто, коммунистов же вы убили. Выйдет рота на передок, сам убедишься. Еще я думаю, что кто-то идет по твою душу, командир батальона, наверно. Он, кстати, мне сильно не нравится. Лицо у него характерное, с печатью порока… А рядом с ним чего-то мнется наш замполит. Очень невеселый замполит. К чему бы, а?

Майор крякнул и потопал представляться.

Грошев проводил его хмурым взглядом и отвернулся. Дикий, бесчеловечный мир давил на психику, и подготовка не спасала. Для чего так глубоко вникал в историю миров Веера? Чтоб преисполниться сочувствия к местным обитателям и не судить строго, вот для чего. А не получается. Вон они, местные, бродят по ангару и прикидывают, чего бы украсть для себя. Или тупо спят на рюкзаках с единственной мыслью в голове «только не я, только не в штурм!» А кто, если не вы? Коммунисты, да? Которых вы между собой называете лохами и уже извели всех? Если лучший человек из встреченных – недалекий громила-майор из морской пехоты, то дело плохо.

Майор вернулся необычайно довольным.

– Знаешь, чего куксился наш общий знакомый? – хохотнул он. – Учебный лагерь расформировали и засунули его к нам в роту! Будет у меня замом! А я предупреждал! Живем, коммуняка! Два офицера на роте – это не один, это вдвое больше! Капитан-замполит – сила!

– Есть с кем вечером побухать, – вяло поддакнул Грошев.

– И это тоже! Но вообще-то вдвоем уже можно справиться с отчетностью! Знаешь, сколько на роте отчетности? На каждый выстрел два документа! А не сделаешь вовремя – плохой командир со всеми вытекающими, кинут роту на штурм Яманкуля, и конец. Этот Яманкуль второй год берут, народу положили немеряно – при том, что он даром никому не сдался…

– На передок, надеюсь, пешком выдвигаемся? – хмуро перебил Грошев. – Двадцать пять километров вообще-то не расстояние.

– Ага, скрытно колонной в сотню человек по голой степи! – язвительно отозвался майор. – Да с полной загрузкой! Да с ящиками БЗ под мышкой! Ты, Спартачок, с виду умный, но иногда такую дурь выдаешь! Не боись, на автобусах с цветомузычкой не повезут! За три года войны кое-чему научились! На гражданской технике малыми группами перебросимся в течение дня, так сказать, для уменьшения потерь. Поднимайся, идем грузить ротное барахло! Ты же у меня не просто так в группе управления, а как раз для таких дел, га-га-га! Через полчаса должны быть в пути!

– Значит, нас увидят, – вздохнул Грошев. – Печально. Не люблю популярности.

Не через полчаса, но через два грубо покрашенный в защитный цвет внедорожник запылил по подсохшей грунтовке вдоль лесополосы к «ленточке». Майор сидел за рулем и с удовольствием рулил. Он вообще, как заметил Грошев, все делал с удовольствием. Простой человек, простые запросы, легче жить.

Сам Грошев сидел на заднем сиденье, придерживал снятую с блокировки дверку и хмуро поглядывал то на небо, то на посеченную осколками лесополосу. Обстановка мягко намекала, что дорогу обстреливают. Например, когда по ней подтягивают резервы, как сейчас. Замполит рядом с ним нервно ерзал, радист у противоположной дверки апатично дремал. Или не понимал опасности, или ему было все поровну.

– Чья «птичка» над нами висит? – вдруг спросил Грошев. – Наша или туранская?

– Да сними ее на кун! – легкомысленно предложил майор. – Если по приезду отминдячат во все щели – значит, наша. Так и узнаем.

– Отминдячат?

– А, это из татарского! Мин-да – «ко мне» значит, или вроде этого!

– Да вы что⁈ – запсиховал замполит. – Если она наша – вы знаете, сколько она стоит? Нам до конца контракта не рассчитаться!

– И покун! – хладнокровно отозвался майор. – Нас отсюда даже мертвыми не отпустят, тут прикопают. Забудь про контракт.

– Как не отпустят⁈ Не имеют права, у меня документ на руках, у меня дети дома ждут!..

Грошев выглянул из машины, с сожалением втянулся обратно. «Птичка» благоразумно висела на полутора километрах, не достать. Хорошая на ней оптика, однако. Значит, туранская.

– Майор, ты повнимательней, ага? – бросил он. – Я контроль держу. Снаряды будут на подходе, крикну – резко бери в сторону, авось уцелеем. Здесь кюветов нет, выскакивай прямо на поле и газуй.

– А в лесополку? – серьезно предложил майор.

– Нет, там мы встанем, а нас уже срисовали. Накроют за раз, веточки не защитят.

– Тоже верно.

– Вы о чем? – снова завелся замполит. – Куда в поле? Куда газуй⁈ Подлетное время снаряда – пять секунд! Пикнуть не успеем!

Но пищать не пришлось. Может, противник посчитал одиночную машину неинтересной целью, может, не хотел выдавать свои позиции, а может, просто чай пили, но до опорника проскочили удачно. А там майор резко свернул в лесополосу и ловко втерся в куст, так что и вблизи не сразу разглядишь. Чувствовался в деле маскировки у майора большой опыт.

– Ну, пойдем принимать позиции, товарищи офицеры? – вздохнул майор. – Тут нам воевать и умирать.

Грошев выбрался из машины, аккуратно дошел до края лесополосы, всмотрелся в поле.

– И где те, кого мы должны сменить?

– Сам не догадываешься? Нету. Последних трехсотых еще вчера эвакуировали, а двухсотые… частично здесь. Не всех подобрали. И собрали.

– Своих не бросаем, – язвительно прокомментировал Грошев. – А противник где?

– А кун его знает. Тебе зачем противник? Наша задача – стоять на опорнике. Мы будем стоять, а нас будут убивать. Снарядами. Или минами – тоже, суки, метко летят. А противника мы, скорее всего, не увидим. Может, его вообще перед нами нет. Голое поле, что тут оборонять?

– Что тут оборонять… – задумчиво пробормотал Грошев. – То есть противника перед нами нет, но мы стоим… м-да.

– А что, в наступление хочется? Ну, сходи, если свербит! Поле перед носом, топай! Тебя сверху через пять минут срисуют, через семь накроют! Все умники, кто до тебя ходили, вон там в поле лежат! Их даже вытаскивать не стали, чтоб людей не терять! Короче, лопату в руки и вперед! Пока следующая машина прорвется, много успеешь сделать! Отсюда вижу, что позиция наблюдателя засыпана! Откопать, укрепить, сделать нору на случай обстрела! Если мало, то вон там окоп для боеприпасов, надо маскировку восстановить! Ну и туалет, само собой! Да, и блиндаж накрыло вместе с предыдущим комроты, тоже надо восстанавливать, под накидками много не протянешь! Так что, Спартачок, копать нам до самой ротации хватит и еще останется! Вот это и будет наша война. Мы будем копать, а по нам будут стрелять – романтика!

Грошев покачал головой и отправился к машине за снарягой. На его взгляд, лесополоса была перекопана вся и не по разу. Окопы, норы, отнорки, земляночки… Однако это не помогло предыдущему составу уцелеть. Надо полагать, лесополоса давно срисована и пристреляна. Сейчас расчеты напьются чаю и начнут долбить.

Он снова покачал головой и пошел к майору. Помирать не хотелось, а глупо помирать не хотелось вдвойне. Но в одном майор прав: окопы следует восстановить. И основные, и запасные позиции. И нору сделать, да лучше не одну. Хоть какая-то защита от осколков. Но – не здесь, а в стороне. Очень далеко в стороне. Потому что здесь все срисовано и пристреляно.

Со скрипом подкатила следующая машина с личным составом, бойцы полезли наружу со своими рюкзаками, начали оглядываться… Рота прибыла на войну.

Глава 4

День шестой

Майор с наслаждением растянулся на лежаке. Ни у кого такого нет, а у него есть, благодать! И плевать, что лежак составлен из ящиков со взрывчаткой. Конечно, если попадет снаряд, хоронить будет нечего, но, с другой стороны, если уж в блиндаж попадет снаряд, лично майору будет все равно, в каком виде его похоронят, кусками или пеплом.

Рота стояла на опорнике третью неделю, и хорошо стояла. Всего двое раненых, и их вовремя вынесли – когда такое было⁈ Но и покопать для этого пришлось! До сих пор ладони горят. И предстоит копать еще много. Копать сухую неподатливую землю, потом раскисшую, оплывающую в окопы грязь, потом долбить замерзший грунт – но копать и копать. А не закопаешься – убьют. Правда, если закопаешься, все равно убьют, но – позже. Вот ради этого «позже» и сбиваются ладони в кровь. Жизнь – штука сладкая, ценная!

Далеко за правым флангом внезапно простучал пулемет, потом залился короткими отсечками и так же внезапно замолчал. Значит, миндец туранской «птичке», Коммуняка с охоты пустым не возвращается!

За маленьким столиком злобно зашипел замполит:

– Сука! Не сидится ему! Сбил, и сейчас нас как начнут мудохать из всех стволов! Когда же этому Спартачку мурло своротят⁈

– Цыц! – благодушно сказал майор. – Сбил, и хорошо. Нас в любом случае будут мудохать. Но без «птички» – вслепую. А это многого стоит. Роту до нас за полтора месяца всю вынесли, до ротации не дожили, а у нас за полмесяца два «трехсотых», и всё. Спартачок позиции далеко от нас делает, туда и лупят. Считай, половину снарядов от твоей башки он отвел, не меньше. Туранцы любят ротные КП гасить! Подлетит «самосброс» и аккуратненько так под дверь положит противопехотку! А тут ты, до ветру пошел, уже ширинку расстегиваешь… Как порвет кишки осколками – весело!

– Не трави, без того тошно!

– То-то же! – смилостивился майор. – Пишешь отчет, и пиши. Тебе много писать. И про сбитую «птичку» не забудь добавить!

Бухнул разрыв, со стенки блиндажа с шорохом покатились земляные комочки. Майор закинул натруженные руки за голову и блаженно прикрыл глаза. Хорошо стоит рота, так бы всегда стоять!

Снаружи послышались шаги.

– Идет! – ненавидяще прошипел замполит и уткнулся в очередной доклад.

Лично Грошеву он высказывать претензии благоразумно остерегался. Кто в роте рискнул – сильно о том пожалел.

Снова бухнул разрыв, и еще, и еще. Туранцы бесились от потери очередной «птички» и лупили по площадям. В основном превращали в лунный ландшафт предыдущие позиции роты, но майор же не дурак окапываться на пристрелянном месте? Его рота зарылась под землю далеко в стороне от старого опорника. Да, пришлось покопать, но оно того стоило. И два «трехсотых» – результат не хорошей, а отвратительной стрельбы туранцев. Промазали по пристрелянным позициям, прилетело случайно по роте.

Если б не уникальный снайпер, майор плюнул бы и не стал заморачиваться, все равно сверху все видят, но теперь имелась надежда, что кун им в ухо, а не подглядки. И пока что снаряды проносило мимо. В основном.

Грошев вошел в блиндаж легко и быстро. Ну да, усиленные до крайности связки. Ага, и звериный слух, вон как зыркнул на замполита, наверняка расслышал его шипенье.

– Шкапыч, ты бы вдолбил личному составу, что и для чего я делаю! – буркнул он. – А то я роту обнулю без всяких туранцев, чтоб не проявляли недовольства.

– А если я начну вдалбливать, то же самое получится! – хохотнул майор. – Только дольше и больнее! Плюнь и разотри, ты в группе управления, ты выше! Завари лучше чайку да расскажи нам чего-нибудь про коммунизм!

– Я вам что, клоун?

– Ага! – жизнерадостно подтвердил майор

Грошев поморщился, но с очевидным спорить не стал. Боком пробрался к своему месту, щелкнул газовой горелкой, и скоро по блиндажу поплыл резкий запах свежего кофе. Запах кофе, оружейной смазки и нестираных вещей, привычный запах войны.

– Не, я все равно не понимаю, – лениво сказал майор. – Как вы живете без государства? Что, и никакого контроля нет? Вообще? Делай что хочешь?

Это была явная подначка в сторону Грошева, но повелся вовсе не он.

– Что хочешь – это вряд ли! – подал голос замполит. – Много ты видел, чтоб рядом с нашим коммунякой кто-то делал «что хочешь»? А там наверняка все такие.

– В точку, – подтвердил Грошев и осторожно отхлебнул кофе.

– Тогда получается право сильного в чистом виде, – с удовольствием сделал вывод майор. – Кто сильнее, тот и прав. Такого «коммунизма» у нас в столице и сейчас навалом. В исполнении кавказцев.

– Ты даже не представляешь, насколько прав! – хмыкнул Грошев. – Наши умники считают, что если б нас в свое время не завоевали кавказцы, коммунизм в отдельно взятой стране не случился бы.

– Чего⁈

– Того. У вас не так, что ли? Если б в роту попали хотя бы десять кавказцев, кто бы ротой командовал? Ты, что ли? Молчите, вот и молчите дальше. В большинстве азиатских миров Веера кавказцы ненадолго, но власть в России перехватывают, примите и не дергайтесь.

Офицеры ошарашенно помолчали, потом майор сделал аккуратный вывод:

– Ты это… при личном составе не брякай. Не поймут. Кавказцы у власти! Мы с высшим образованием, много чего повидали, и то не понимаем. Но мы хотя бы особисту не настучим.

Но замполита волновало совсем другое, глубоко личное.

– Ненадолго? А потом? – встревоженно спросил он.

Грошев поморщился:

– Потом то же, что и везде. Сгорите. Оно тебе зачем знать? Все равно ничего не изменишь. Я о кавказцах почему напомнил? Они ведь не совсем по исламскому обычаю живут, там больше адаты, то есть местные традиции, с религией никак не связанные. Если у кавказцев что-то в традиции, то это намертво в головы заколочено. Адаты вколачиваются в мозги молодежи всеми: и старейшинами, и старшими прежде всего, и родителями, и культурой. Даже если захочешь поступить по-другому, не дадут. Вот мы в результате порабощения эти адаты у кавказцев переняли. Не сами их адаты, конечно, а принцип низовой организации общества. Есть свод коммунистических адатов, обязательных к исполнению для всех. И следят за соблюдением традиций тоже абсолютно все. Вот у меня трехзначный социальный индекс, это немало, в кластере встречаются и четырехзначные, реально мощные и авторитетные монстры! И все равно – пусть только попробуют нарушить традиции! Бошку оторвут и не извинятся.

– Красиво, – признал майор. – Красивая сказочка. Не верю. В Союзе тоже были традиции. Моральный кодекс строителя коммунизма назывался. Никто не соблюдал.

– Не наказывали, вот и не соблюдали. Показуха. Советский Союз вообще одна большая показуха. А если б использовали правильную технологию, все бы получилось.

– Правильная – это как? – лениво поинтересовался майор и перевернулся на другой бок.

– А это как в горных аулах. Нарушил традицию – сразу по башке. У кавказцев получилось, и у коммунаров получилось – значит, технология рабочая.

– То есть ты намекаешь, что и у нас коммунизм возможно построить? – зевнул майор. – Прямо сейчас?

– Не в вашем понимании, но в целом да, – согласился спокойно Грошев. – Коммунизм – он не столько в технологиях, сколько в головах людей. Технологический уровень важен, но вторичен. У нас в адатах аскетизм. И если кто-то затребует в личное пользование прогулочный лайнер океанского класса, его сильно не поймут. С вытекающими.

– Брехня, – с удовольствием оценил майор. – А ты вот что скажи: ты зачем нашего Замполлитра в лагере доводил? Ведь сейчас же нормально живете?

– Привычка. У нас не дают свободно врать. Принцип активной жизненной позиции называется. Поймал на вранье – обязательно ткни носом. Очень помогает следить за словами.

– Это не вранье, а моя работа! – возмутился замполит.

– Так это ж одно и то же! – хохотнул майор. – Ох и весело с вами жить, ребята! Но с Замполлитра понятно. А с коммунизмом нет. Почему тогда у нас олигархат, если коммунизм так легко построить?

– А я знаю? Нигде, кроме как на Земле-Центр. А в чем дело – непонятно. И вроде выгоды всем очевидны. Разве плохо, если бы начальство четко придерживалось адатов? Например, такого: «украл – прощайся с головой»?

– Но-но! – грозно сказал майор. – На меня намекаешь? Я не ворую, я справедливо распределяю! И вообще куда-то нас занесло. Давай лучше про баб! Вот, к примеру, порнографию у вас как запрещают, если государства нет? Тоже адатами?

– А зачем ее запрещать? – не понял Грошев.

– Это как⁈ – оживился майор. – А дети? А тлетворное влияние на умы подрастающего поколения?

– На умы подрастающего поколения сильнее всего влияет ложь! – сердито сказал Грошев. – Ложь, что непонятного? Ты в фильме о первой любви как обойдешь процесс раздевания, если он занимает главное место в переживаниях героев? А сложности разновозрастной любви как покажешь без этой самой «любви»? Выдумали себе проблем и бьетесь о них лбами! Если сумеешь снять высокохудожественно – вперед и с песней! А не сумеешь – в сетке заплюют и посещаемость ресурса уведут в ноль! Хоть заснимайся, смотреть никто не будет!

– То есть вы, коммуняки куновы, смотрите порнушки⁈

– Фильмы мы смотрим, отличные художественные фильмы, – буркнул Грошев. – А также спектакли и концерты. У нас понятия порнографии нет. Есть высокохудожественные вещи. Вот их и смотрим.

– Господин майор! – язвительно сказал замполит. – Отвлекись от баб! Я ведомости расхода боеприпасов закончил. Подпиши.

– О! – повеселел майор. – Молодцом! Вот это усидчивость! Я так не умею. За это надо выпить. Коммуняка, у вас с этим как? Как у кавказцев: запрещено, но втихаря ужираетесь? Или вообще не пьете?

– Почему не пьем? – не понял Грошев. – У некоторых вин очень неплохой вкус.

– Н-да? А как же с «водку пьянствовать, беспорядки нарушать»? Или вы там все вежливые, как кастрированные коты?

– Я сказал – пить, а не нажираться.

– Так… там же грань такая, трудноуловимая. Вроде только что культурно пили, а глядишь – уже нажрались, и пошли в общественные места озорными свиньями погеройствовать. У вас так не бывает?

– Бывает, – усмехнулся Грошев. – У нас вообще-то не все коммунары, хватает и безыдейных. Но у нас общество прямого действия. Увидел, что кто-то нарушает нормы общежития – обязан немедленно покарать безжалостной рукой. А безжалостная рука – очень, знаешь ли, успокаивающий фактор. Нажрешься, пойдешь в метро выеживаться перед операторами посадочных платформ – а тебя первый мимо проходящий грохнет и дальше пойдет.

– Как – грохнет? Без суда⁈

– А зачем суд? – не понял Грошев. – Стоит ушлепок, руками машет, девчонок-операторов оскорбляет – чего непонятного?

– Ну вы даете, коммунисты-фашисты, – пробормотал майор и поежился. – По вашим меркам меня уже раза три должны были обнулить… Подумаешь, в метро нарывался… это ж не со зла, просто по пьяни!

– Врет, – негромко сказал замполит и взялся за следующий отчет. – На словах коммунист, а на деле как все. Сидит вместе с нами на «ленточке», по норам прячется.

Грошев устало потер лицо и искоса глянул на замполита:

– То, что я в одну каску защищаю роту от ударов с воздуха, не считается? Между прочим, скоро защиты не будет, я не железный, вторую неделю сплю урывками.

– Не считается! – радостно подтвердил майор. – Ты у меня выполняешь штатные обязанности снайпера! Тебе положено нас защищать! А что стреляешь не вдаль, а вверх – ну, таковы реалии современной войны!

– Угу. И сейчас я, значит, должен воскликнуть «что я сделаю для людей⁈», вырвать сердце и осветить вам, дебилам, дорогу в светлое будущее? А в конце пути ты аккуратненько сердце мое притопчешь, чтоб пожара не случилось?

– Чего?

– Того. Классику знать надо, если дипломом о высшем образовании размахиваешь.

– А на кой кун она майору морской пехоты? Наша работа – резать-убивать!

– Классика – общая культурная база народа. То, что нас объединяет и делает русскими. В том числе.

– А сейчас я, значит, не русский⁈

– Ванька безродный ты сейчас, – вздохнул Грошев. – Косноязычный. Но я вас понял. Показать вам, как живет коммунар? Во-от, это начинает работать информация! Не зря я вам всем про коммунизм рассказываю, работает система! Тянетесь уже к свету… Пока что просто чтобы поглумиться, не более, но движение началось!

– Ты не уходи в сторону, – посоветовал замполит.

Но тут ахнуло близким разрывом, земля подпрыгнула, с шорохом посыпался за обшивкой грунт.

– Уроды! – зло сплюнул Грошев. – Какая тварь в роте раскочегарила печь так, что с пяти километров засекли⁈ Убью гадов! Вернусь с БЗ и убью!

– Какое БЗ? – удивился майор.

– Ну, вы меня на что подбиваете? Показать, как живут коммунары? А у нас принцип простой: коммунисты, вперед.