Текст книги "Спартачок. Двадцать дней войны (СИ)"

Автор книги: Владимир Журавлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Чего он там говорит? – пропыхтел сзади замполит.

– Да как обычно! – выдохнул майор. – Быстрее, бегом, тихо… А ты бы давно туранский выучил, есть же возможность!

– Тезирек! – тут же хлестнула команда.

– Да куда быстрее? – злобно огрызнулся майор. – Тетки и так падают!

Снизился и с легким гулом пролетел вдоль растянувшейся колонны дрон.

– Нижнее небо чистое, – сообщил в наушниках далекий оператор.

Майор представил, что за это чистое небо ожидает утром взвод БПЛА, и ему стало нехорошо. За каких-то чурок пострадают отличные ребята! И ведь эти тетки даже «рахмет» не скажут, будут ненавидеть до конца жизни, и детей в ненависти вырастят, и пойдут они потом резать головы русским! Чертов коммуняка!

Медленно надвинулось проклятое болото, где осталась навсегда большая часть роты. Майор невольно убыстрил шаг, но тут же чуть не споткнулся – под ноги упала маленькая фигура.

– На носилки! – прохрипел майор. – Ходу! Ходу, мать вашу! Тезирек!

– Алла… – донеслось жалобное в ответ.

– Бог не поможет! Только ногами!

Носилки резко потяжелели – положили кого-то из старших детей, потерявшего сознание. Майор засипел и засеменил дальше. Где-то в колонне еще три пары бойцов тоже сгибались под тяжестью. Четверо носилок на два десятка изможденных детей – мало! Чертовы чурки, расплодились!

– Вперед, йигитлэр! – упрямо просипел майор бегущим впереди мальчишкам. – Алга, узкоглазые!

Прогрохотал под многочисленными ногами разбитый понтон, майор с матами потянул тяжеленные носилки вверх по бетонному склону.

– Тыныш! – тут же прилетела неласковая команда.

– Сам «тихо»! – выплюнул майор непримиримо, но материться перестал.

Туранские женщины оказались на удивление упорными, терпеливыми и выносливыми, по-другому не объяснить то чудо, что они все же добрались сами и как-то дотащили детей. За спиной остались две линии многоэтажек с российскими бойцами, перед глазами – очередная черная линия изуродованных зданий. Третья, туранская.

Впереди тихо и быстро заговорили по-турански. Осторожно брякнули кирпичи. Женщины по одной стали забираться в разбитое здание, начали передавать по цепочке детей. Все это – в страшном, упорном молчании. Из темноты выбежали бойцы, перехватили носилки. Майор с наслаждением расслабил руки и только потом сообразил, что бойцы – туранские. Передвинул на всякий случай автомат под руку и бессильно осел на ледяную землю. А мимо все шли и шли безмолвные женские фигуры. Одна из них с двумя детьми вдруг остановилась, строго прошептала на чистом русском:

– Что надо сказать дяде⁈

– Рахмат… – тихо прозвучали детские голоса.

– Бакыт сизге, – машинально отозвался майор. И добавил по-русски:

– Не надейтесь на помощь своих, на войне не до вас. Уходите в тыл сами. Как можно дальше.

– Родня поможет, – прошептала женщина, подхватила детей и ушла.

– Активность в небе! – заговорил в наушниках оператор дрона. – Ожидаются сбросы! Переждите в укрытии!

Майор нервно дернулся и выругался. В каком укрытии⁈ К туранцам на огневую точку бежать, что ли⁈

Негромко щелкнули три выстрела. Потом из темноты вынырнул Грошев, коротко бросил:

– Уходим.

Майор пристроился рядом с ним, хрипло поинтересовался:

– А стрелял кто?

– Сам как думаешь? – буркнул Грошев. – Туранцы планировали нас на отходе положить, типа в благодарность за гражданских. А у меня же слух. Пришлось нейтрализовать.

Сверкнуло и грохнуло на болоте, затем намного ближе, дважды громко рвануло на этажах. Грошев на ходу выпустил пару коротких очередей в темноту, свернул к зданию.

– Пересидим! И «трехсотых» прихватим на эвакуацию!

Майор с ходу нырнул в подвал, стукнулся обо что-то в темноте.

– Влево и к стене! – недовольно сказал из темноты Грошев. – Чего вы все на завал лезете?

Майор чертыхнулся, коротко подсветил себе фонариком, добрался до стены и с наслаждением присел. Рядом с тяжелым дыханием устроились остальные бойцы.

– Такую дичь творим! – с удовольствием подвел итог майор. – А ощущение странное… как будто не зря жизнь прожили. Теперь – не зря! Коммуняка, это ты заразу к нам притащил?

– Нет, это вы сами.

Даже в темноте чувствовалось, что Грошев улыбается.

– Чего⁈

– Того. Называется – имперское сознание. Вы – имперцы. И сколько бы ни материли тупых чурок, все равно распространяете на них свои нормы. Потому что империя – это один закон для всех. И туранские дети для вас просто дети.

– Да ну? А чего я раньше таких позывов не ощущал? – не поверил майор.

– А это потому что военный. Военному надо пинка, чтоб шевелился.

По подвалу залетали легкие смешки.

– Ну вы даете, особая штурмовая! – раздался в темноте восхищенный голос.

Какой-то боец пробрался к стене, осторожно подсвечивая себе крохотным фонариком, присел на бетонный обломок.

– Лейтенант Козырь, – представился он и повторил с удовольствием:

– Ну вы даете! По минным полям – как у себя в огороде! Диверсов сопровождали, да? Всё, молчу-молчу, понимаю деликатность момента! Вас сколько прибыло на ротацию?

– Нисколько – неприязненно сказал майор. – Можем забрать твоих «трехсотых», не более четырех тел.

– Не, ребята, так не пойдет! Мои «трехсотые» еще днем убыли, наш командир бригады эвакуационную службу дрючит! А заполнить позиции некем! Некем, понимаете? В наступ пойдут – тупо проспим, потому что неделю на урывках!

– У тебя некем, а у нас БЗ, – буркнул майор. – Сам понимать должен.

– Серега, – негромко сказал замполит. – Мы же могли заблудиться. За ошибки бьют, но не убивают.

– Так-так-так… – пробормотал озадаченно майор. – Типа выдвинулись по приказу, но не туда? Ты считаешь, в штабе совсем дураки и у себя под носом колонну в три десятка тушек не заметили?

– Я считаю, на ЛБС бардак, – зло сказал замполит.

– Это точно! – вздохнул лейтенант. – Третью неделю сидим без ротации! Сухпай на части делим, вместо воды снег жрем.

– Это ты хорошо расписываешь тяготы и лишения службы, это ты молодец! – одобрил майор. – Продолжай в том же духе, сбежим впереди собственного визга… Ладно, показывай свое хозяйство. Чур, я у «Грома»! Третьим номером!

– Так у крупняка два номера, – не понял лейтенант.

– Вот именно! А третий спит!

Бойцы после короткого совещания ушли к бункеру за боекомплектом и сухпаем, а майор благоразумно решил, что в эту ночь набегался достаточно, и удобно устроился на позиции возле «Грома». Кто-то заботливый натаскал картона, выложил меж завалов лежку и даже драным ковром сверху прикрыл – рай, а не война!

– Вот так бы лежать и лежать! – мечтательно сказал майор и поправил под головой кирпич. – И не верится, что завтра нас расстреляют… Но пока что мы живы. И что-то я не пойму: коммуняка, а как вы без денег обходитесь? Я, конечно, дурак и все такое, но читать умею – и как-то вычитал, что без денег у человека нет стимула работать. Типа, это и есть главная проблема построения коммунизма: чтоб работать без денег, нужно вывести новую породу людей, а ее не выведешь, пока не наступит коммунизм, а он без новой породы никогда не наступит… ну и дальше по кругу. Вот как у вас с этим?

– Серега, ну что у тебя за шило в заднице? – неодобрительно сказал замполит от пулемета. – С тебя наверняка все учителя вешались!

– И топились! – хладнокровно согласился майор. – Особенно физрук. Так как вы без денег, коммуняка?

Грошев, который свою полную выкладку без проблем протащил всю ночь на спине, отстегнул спальник, достал из бокового кармашка рюкзака три энергетических батончика, один передал замполиту, другой майору, экономно отпил из фляги, устроился на наблюдательной точке и лишь после этого спокойно отозвался:

– Да так же, как и вы. Все это враки пособников олигархата. И без денег можно работать, и деньги в коммунизме есть.

– Чего? – с удовольствием прикинулся дурачком майор.

– Того, – с таким же удовольствием хмыкнул Грошев. – Шкапыч, ты же военный. Ну какие у тебя деньги? Зато бесплатное питание, форма, проживание – вон, целую лежку в пользование выделили – и бесплатный проезд в любую точку страны на войну. И ничего, работаешь, честно работаешь.

– Ну, допустим, зарплата у меня тоже есть…

– Смех на палочке у вас, а не зарплаты. В мирное время контрактники за сколько пашут? За тридцатку в месяц? Два раза компанией сходить в ресторан. И таких примеров я тебе накидаю полный рюкзак.

– Сам накидаю, не дурак, – проворчал майор. – Но все равно без денег как-то не то! А с деньгами уже то! Не переубедил!

– Да есть у нас деньги, – усмехнулся Грошев. – Самых разных форм.

– О, вот с этого места подробно и по порядку! – оживился майор. – Про денежки я люблю! Вдруг доживу до коммунизма? Все дураки дураками, а я там уже все буду знать!

– Если по порядку… ну, первые деньги у меня появились в детстве, – задумчиво сказал Грошев. – В виде вступления в отряд юных коммунаров. У нас вообще-то далеко не каждый из детей – юный коммунар.

– Ага, и у вас расслоение!

– Да нет же! – с досадой сказал Грошев. – Юные коммунары чисто военная организация, в этом дело. Она же далеко не всякому подходит. Кто-то по складу характера предпочитает покой и размеренность, у кого-то просто времени нет на походы, тренировки и стрельбы… Понимаете? Но зато те, кто в отряде, приобретают прилично виртуальных денег. На которые можно получить оружие, походное снаряжение, гражданские экзоскелеты, доступ к личному транспорту и много чего еще. Чем не деньги?

– Не, все равно не то! – решительно отмел майор. – Вступил, получил – и все на этом, стимулы кончились! А вот зарплата, особенно большая – она каждый месяц заставляет рвать жилы! Скажешь нет?

– Враки пособников олигархата. Даже у вас метеорологи на полярных станциях живых денег не видят годами, и вполне добросовестно работают. И много где еще. И…

Грошев замолчал и потянулся к наблюдательной трубе.

– И… что-то туранцы зашевелились. И у нас, коли уж все равно завтра расстреляют, есть неплохой вариант устроить напоследок большой переполох. Вы как, в деле?

– Чего? – тупо спросил майор.

– Если прямо сейчас выдвинуться в серую зону, – улыбнулся Грошев, – а потом откатиться вместе с туранцами на их позиции… получится быстрый и красивый плацдарм на третьей линии. Или нас грохнут. Что тоже неплохо, умрем героями.

– В серую зону? – мрачно уточнил майор. – И во время наката по нам будут лупить свои? Из всех стволов и видов оружия, да?

– Ага! Зато не расстреляют, как собак, погибнем героями.

Майор тяжело и грязно выругался.

Глава 17

День девятнадцатый

Замполит тихо брякал железками, подбирал среди трофеев оружие для себя. Наверху чертов коммуняка изображал активность в захваченном здании. Выглядело страшно даже из безопасного подвала: пара точных выстрелов из снайперки, бешеный огонь в ответ из всех стволов, а потом еще и прилет от чего-то серьезного. И почти сразу после взрыва – еще пара сухих выстрелов, смертельная ответка гранатометчикам или артиллеристам. И цикл повторяется по новой в другом месте. Майор точно знал, чем это закончится, не раз уже бывал свидетелем. Очень скоро стрельба с той стороны станет неприцельной, а потом завянет. Когда за какую-то четверть часа потеряешь полтора десятка бойцов – жить оставшимся ну очень захочется, а слава о страшном снайпере наверняка по всему туранскому фронту уже разнеслась. Это россиянам свои герои покун, а у туранцев с оперативной информацией все в порядке. И врежут они скоро по зданию чем-нибудь таким, что оно сложится. На всякого снайпера найдется своя бомба с модулем планирования, как говорится. Время одиночек-героев прошло и не вернется, в этом майор был твердо уверен. И коммуняка бегает до поры до времени, подберут и под него «открывашку».

В подвальной комнате ярко светились диодные лампочки, шипел газовый обогреватель, было тепло и удивительно мирно. А что наверху бухает… это ж наверху, не здесь.

Майор осторожно закатал штанину, полюбовался и печально вздохнул. Две дырки в ляжке, ну что это такое? Маленькие, но две же! И в своей ноге, не в чьей-то! Навылет!

– В последнее время мне стало казаться, что мы бессмертные, – пробормотал он с философским видом. – Два месяца – два состава роты в ноль, а мы трое как заговоренные. Но вот смотрю на свою любимую правую ногу, потом на еще более любимую левую, считаю на них дырки и понимаю, что нас тоже убивают. Только медленно. С толком и расстановкой, чтоб дольше помучились. Садисты эти бабаи. Хотя устраиваться умеют, признаю. Хорошо здесь, как дома! Тепло, светло… и жратвы полные ящики. И почему они бросили такую прекрасную позицию и сбежали от троих безмозглых штурмовиков, не понимаю… Витя, а ты понимаешь? Поллитра! Чего молчишь⁈

Замполит краем глаза засек движение, вопросительно развернулся. Посмотрел на голую ногу майора, сходил к аптечке и вернулся с гемопластырем.

– Забыл, – с сочувствием сказал майор. – Извини, а? Совсем забыл, что тебе слух отшибло. И тебя тоже убивают помаленьку.

С шипеньем и матами он залепил ранки и похромал к газовой плитке. Война войной, а пожрать горяченького – это счастье, которое способен не ценить только полный идиот!

Беззвучно появился Грошев, глянул остро и присел устало на продавленное кресло возле стены.

– Не накатят? – забеспокоился майор. – А то я тут ужинать собрался…

– На полчаса им хватит, – буркнул Грошев, не открывая глаз. – И я вообще-то слушаю. На меня тоже сообрази.

– Оскорбляешь, – констатировал майор. – Я всегда готовлю на троих.

– Это да, но жрякаешь тоже за троих.

Майор хмыкнул и возражать не стал. Кто прошел десантное училище, за столом не стесняется.

Супчик из консервов и обычной лапши быстрого приготовления всем троим показался божественно вкусным. Майор первым опустошил коробочку, добил остатки консервов, хлебнул поллитра крепкого чая с шоколадными конфетками, закусил печеньем и преисполнился благодушием.

– Хорошие консервы у туранцев! Чистое мясо и не приедаются, ел бы и ел! Один недостаток – не свинина! Эх, сала бы… Не понимают бабаи прелестей свиного сала! В ладонь толщиной, да с прослоечками, да подкопченного… эх! Коммуняка! Чего у вас в коммунизме говорят про сало? Тоже морды воротят?

– Восемь, – меланхолично отозвался Грошев. – В нашей стандартной кухне восемь местных видов мяса и два десятка видов рыбы. Любое однообразие надоедает.

– В смысле – местных⁈

– Стараемся издалека не возить. Условная крокодилятина считается излишеством. А страусы уже ничего, можно, их в Сибири разводят. И свиней тоже.

– Вот! – обрадовался майор. – Поллитра, ты слышал? Даже коммуняки обожают сало! А туранцы морды воротят! Ущербные расы!

– Культурный код, – усмехнулся Грошев. – Ты от курдючного жира тоже подавишься.

– Бе-е! – содрогнулся майор.

– Вот именно. Хохлы – ущербная раса.

– Один-один, – легко признал майор. – Но все же – чего они свинину не едят? Ну глупый ж запрет!

– Традиция, – пожал плечами Грошев. – Брезгливость. Свиньи вонючие, и помет у них ядовитый. И выход мяса не сказать чтобы хороший…

– Да ну? Да у моего дядьки знаешь какие кашалоты вырастали⁈

– Тонна комбикорма на сто килограмм туши, – улыбнулся Грошев. – Из этих ста килограмм сорок – мясо, остальное сало и жир. Соотношение посчитай. У говядины втрое меньше. А у баранины еще меньше, в основном на траве растет.

– Да⁈ А чего ж тогда мы такие свинофермы держим⁈

– А традиция. И ущербная раса.

– Тьфу! – сдался майор. – Два-один. Ядовитый ты человек, коммуняка. Страшно в коммунизме жить, наверно… Не, так-то я к туранцам нормально отношусь. Теперь. Ты очень подло поступил, между прочим, когда заставил их язык учить. Потому что язык… страшная сила! Я ведь этих косоглазых ненавидел всей душой. А сейчас изучаю их язык, быт, культуру… вот если отбросить их зверства к русским – нормальные же люди! В чем-то даже близкие нам. Как там у них… в еде главное, чтоб было побольше мяса! Как вам, а? Да я под каждым словом подпишусь! Это ж как будто я сам сказал! И побухать любят, как мы, и застолья с трепом совсем как у хохлов, и праздники у них каждую неделю точно как у нас, и бездельники не хуже нас, и работать умеют, когда надо – вон как устроились, хоть живи тут! И женщины у них встречаются такие, что слюна капает, особенно Юлдуз… м-да. Свои певцы, театры, своя культура, а теперь вот такое неприятное открытие – и своя промышленность, особенно военная… обычное государство с коррупцией не хуже нашей… и чего тогда мы насмерть разодрались, а? До ненависти, до желания вырезать под корень! Это теперь за сотню лет не исправить! А ведь нам бы жить да жить! Ну, гоняли потихоньку русских – и что? А кто нас не гонял? Кавказ тем же занимается, и всем покун. Это ж не причина войны. А, коммуняка?

– Предопределено, – пробормотал Грошев неохотно. – Когда разваливаются империи, всегда война. У России остались имперские замашки, наши олигархи лезут в бывшие провинции со своим бизнесом, распоряжаются, давят, руки выкручивают. А у местных – национальная обида, и там их ущемили, и тут отобрали. И получилось неустойчивое равновесие. У националов свежая сила, у имперцев старая наглость, а сил уже не очень. Шкапыч, война предопределена, она во всех лепестках Веера идет. Даже если б Россия не начала, Туран пошел бы в наступление сам. Мы у них три области отжали – значит, надо проверить, есть ли у нас силы удержать.

– А у нас есть? – заинтересовался майор. – Ты же из будущего, должен точно знать!

Грошев молча встал, изловил замполита, уложил его и принялся обрабатывать ему шею своими стальными пальцами.

– Хватит, больно! – вдруг просипел замполит. – Слух вернулся!

– Натуральный Максим Каммерер! – хохотнул майор. – И зря отказываешься!

– Профессиональный военный, – хмуро поправил Грошев. – Обязан разбираться в основных видах ранений и разбираюсь.

– Мимо! – благодушно сказал майор. – Один раз устыдил, второй раз не получится, я иммунитет быстро вырабатываю! Да, не разбираюсь в медицине и не собираюсь – и мне не стыдно. Потому что оно мне незачем. Дырку пластырем залепил, и хорошо, с остальным пусть врачи возятся, им за это платят. Но ты, коммуняка, не уворачивайся. Есть у нас силы победить?

– Сил нет, ядерное оружие есть, – буркнул Грошев и вернулся в свое кресло.

– Неприятное сочетание, – почесал подбородок майор, поморщился от боли и стукнул сам себя по руке. – И что, вот прям совсем-совсем без него никак? Мы вот туранцев втроем шуганули без всякой ядерки, слабы они в ближнем бою!

– Это не мы их шуганули, – спокойно сказал Грошев. – Они сами отошли.

– Ну да, ну да, планово отступили, так сейчас называется бегство без оглядки, это я в курсе…

– Я на их месте тоже убрался бы, – буркнул Грошев. – Они же из теплотрасс между домами сделали настоящие ходы. Трубы разрезали и вытащили, и не лень им было. Там сейчас можно спокойно на коленках бегать. Стоит потерять подвал с точкой входа – считай, обороне каюк. По теплотрассе дивизию можно завести. Они думают, тут сейчас морпехов как тараканов…

– Чего⁈ – подскочил майор.

– Того. Выход из теплотрассы – у нас за стеной.

– Со второй линии сюда есть подземный ход? И отсюда – в четвертую? Ты какого черта молчал⁈

– Вот сказал. Легче стало?

Майор с матами схватился за рацию.

– Это ж… это ж какая возможность! – лихорадочно бормотал он. – Это ж мы им можем за одну ночь всю оборону Кара-су развалить! Комбриг, конечно, тварь конченая, но в войне сечет, он сейчас в теплотрассу всех загонит, вплоть до поваров и писарей!

– Точки входа только поверху брать, – безразлично напомнил Грошев. – Из теплотрассы, сам понимаешь, шансов нет. Перестреляют по одному.

– Сделаем! – хищно оскалился майор. – Уж за ценой не постоим!

– Цена – полбригады. Отдашь?

Майор замер. Тоскливо выругался и вернулся на матрас.

– Я сам первым делом о прорыве подумал, – признался Грошев. – И отказался. И там не в цене дело, есть варианты провернуть малой кровью. Варианты есть – смысла нет. Мы же раздолбим Кара-су и снова встанем, нет у нас воли для масштабного прорыва. А без масштабного прорыва нет смысла гробить людей. Не получается повернуть дышло истории, такие вот дела.

– А хочется? – невинно поинтересовался майор.

– Пятьдесят миллионов живых людей, – пробормотал Грошев. – Десятки миллионов детей, которые еще и не жили толком… сам как думаешь?

– Я так и знал, что ты к нам не случайно попал! – удовлетворенно сказал майор. – Проговорился, вражина! Но чего не понимаю – на что вы там в коммунизме рассчитывали? Чтоб один человек изменил историю⁈ Да ну на кун! Русских так легко с пути не сбить! Ползем на кладбище и будем ползти!

– Это ты ошибаешься, – странно улыбнулся Грошев. – Очень, очень сильно ошибаешься. Именно один человек и способен. И методика есть. И она даже проверена на практике.

– Да? А почему я не слышал? – усомнился майор.

– Слышал, – вдруг подал голос замполит. – Все слышали. Христианство изменило мир. И ислам изменил мир. И там, и там у истока один человек.

Майор неуверенно хохотнул. Дернулся поскрести подбородок, ругнулся и засунул руку под себя.

– Коммуняка! А у тебя с величием все в порядке! – с уважением признал майор. – Новый мессия, да? Ха, а тогда я – двенадцатый апостол! У-у, какая выгода!

– Не, я не смогу, – легко отказался Грошев. – Коммунары в олигархате долго не живут. Тут местный нужен. Принц Гаутама был местным, и Мухаммед тоже.

– Тоже ваши проекты? – ухмыльнулся майор.

Грошев промолчал, и с лица майора медленно сползла улыбочка. Он подумал, покосился ошеломленно на коммуняку, еще подумал…

– Да ну на кун! – решительно отмел кощунственные мысли майор. – Это было давно и неправда! И вас всех тоже накун с такими разговорами, свихнуться можно! Лучше фильмец посмотрю.

И майор действительно достал телефон и включил какой-то фильм. Но спокойно пролежал недолго, потому что шило в заднице – оно как с рождения ему туда попало, так никуда и не делось.

– Уй, какая лапочка! – умилился он. – Коммуняка, да посмотри же! У вас таких наверняка нет! А поет как? Ну прелесть же! Как она твердые «ч» выпевает! Да под гармошку! Типа русская народная песня – но высоким литературным языком, умора! И я просто таю с ее акцента! Не, ну ты чего такой серьезный? Посмотри! Наверняка ж не видел, эти фильмы для вас как древняя древность! Вот кто это, по-твоему, а?

– Пола Ракса, – пожал плечами Грошев. – «Четыре танкиста и собака».

– Тьфу на тебя! И еще раз тьфу! Эрудит кунов!

– Просто этот фильм – один из маркеров мира. Если фильм популярен и не под запретом – значит, это азиатский сегмент Веера. Стражи закона такое обязаны знать.

– А что, он где-то под запретом? – изумился майор. – Прекрасный же фильм! Добрый! И война там как сказка, чистенькая такая, с любовью… И кому помешал?

– Полякам. Запретили у себя за просоветскость.

Майор очумело потряс головой. Посмотрел на телефон.

– То есть… наша добрососедская, родственная, дружелюбная Польша… моя любимая Польша – наш враг⁈ Да ну на… они же славяне!

– Вместе с хохлами, да. Хохлы режут русских, Польша снабжает оружием и военными специалистами. И является переломной точкой истории.

Майор еще раз с огорчением посмотрел на любимую актрису, выключил телефон, перевернулся на спину и с тоской уставился в потолок.

– Вот как так, коммуняка, а? Жили-жили в дружбе и согласии, и вдруг… как отравил кто-то!

– Да никогда мы не жили в дружбе, – покачал головой Грошев. – Для нас поляки – да, родственный народ, но мы имперцы, для нас любой народ родственный. А у Польши к тому же сильный флёр городской культуры… и вообще культуры, это очень привлекало. Польские певицы, актрисы, писатели… вообще все польское у русских было очень популярно. Но в самой Польше – ровно наоборот. Но у имперцев снисходительное отношение к слабостям малых народов, вроде как не замечали. А на самом деле даже твой любимый фильм пропитан антисоветчиной.

– Да ну⁈ Факты на стол!

– Ну да. Вспомни, как выбирали польскую личину для механика-водителя. Он по фильму грузин. В результате обозвали его трубочистом, по сути черномазым. Очень злая шутка вообще-то, за такое морду бьют. Или вот героини: они обе устроили свои судьбы, но как? Самая чистая, смелая, красивая – приняла польское подданство. А шлюховатую и довольно пакостную польскую Нинку сплавили в Союз. Вроде мелочи, но весь фильм из таких мелочей. Он ведь только о поляках, только их душевные качества воспевает – и их боевитость. Как смеялись в Союзе – один польский танк и войну выиграл, и Берлин взял. Но у нас просто смеялись, а там – злобствовали.

– Вот умеешь ты в душу плюнуть! – буркнул майор. – А чего ж его тогда запретили?

– Недостаточно антисоветский. Насмешки слишком тонкие, для умных.

– А все равно актриса прелесть! – непримиримо сказал майор. – Скажешь, нет?

– Почему нет? Моя Аполлония на нее очень похожа. Можно сказать, близняшки.

– Аполлония… Пола… Так она… Твоя, да⁈ Пола Ракса в одном из миров – твоя Аполлония⁈

Грошев молча кивнул.

– Ух… извини, сразу не сообразил.

– Мне вообще-то другой польский фильм нравится, – ровным голосом сказал Грошев. – «Ставка больше чем жизнь». Там целая галерея польских красавиц. В каждой серии – своя. У них красота такая… для России необычная. Притягательная. Я бы с ними, наверно, смог сделать очень и очень неординарный спектакль…

Грошев вдруг замолчал и встал.

– Морпехи ползут, – пояснил он. – Я вообще-то ситуацию для комбрига сразу после захвата доложил. Шанс ничтожный, что переломим войну, но момент такой, что и за ничтожный шанс схватишься…

– А как с ценой штурма в полбригады? – хмуро спросил майор и тоже поднялся.

– Да есть варианты. Если быстро бежать и метко стрелять…

– то один коммуняка заменит штурмовой взвод со специальной подготовкой, – вздохнул майор. – А ты понимаешь, что там и останешься? Тебя за последние месяцы сколько раз ранило? Прыти наверняка поубавилось?

– Пятьдесят миллионов, – спокойно сказал Грошев. – Здесь, в Кара-су – поворотная точка истории. И цена ей известна – пятьдесят миллионов людей. Я обязан использовать даже ничтожный шанс.

– Я с тобой.

– На одной ноге? Не смеши туранские пулеметы.

Грошев помялся в сомнении, но потом все же добавил:

– Шкапыч, запомни, что скажу. Можешь смеяться, но запомни. Ядерная пустыня – всего лишь пустыня, в ней можно жить. Она – конец цивилизации. Но не конец жизни, а ее начало. Запомнил? Вот и молодец. Кроме туранского, начинай учить парочку европейских языков, пригодятся. Всё, я ушел.

Майор молча проводил его взглядом… и неожиданно для самого себя перекрестил.

– Я тебя вытащу, коммуняка, – пообещал он. – А то, понимаешь ли, и поговорить не с кем…

– Серега, это он про что? – недоуменно спросил замполит.

– Про что, про что… про пустыню. В которой Мухаммед проповедовал. И будешь ты, Витя, одним из его радиоактивных эмиров. Обещаю.

Майор мрачно полюбовался растерянным другом, подхватил автомат и похромал встречать родную морскую пехоту, преобразившуюся временно в подземных червей. Но на то она и морская пехота: после моря ни высоты, ни подземелий не боится!