Текст книги "Полундра! (СИ)"

Автор книги: Владарг Дельсат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава третья

Рон

Ну вот я и мичман. Любимая моя хоть и младше на год, но даже раньше заканчивает, только у нее еще практика, потому что личная ученица профессора. Жениться нам, кстати, разрешают, поэтому мы это довольно быстро проворачиваем. Сейчас не то, что при бывших – шумные церемонии не приняты, просто посидели со своими, и все. Пролетает практика, и направляют нас обоих на че-эф, черноморский флот, значит.

Меня на новый корабль, а любимая моя на берегу остается, хирургом госпиталя, значит. Как ни трудно расставаться, да так оно лучше, а то еще и за нее волноваться… Все понимают, потому и меня стараются с корабля отпустить пораньше, и ее не изнуряют. Да и какие нынче больные – мир у нас, только на западе фашист силу набирает, и чует мое сердце, нам войны не избежать, что бы там товарищи из ТАСС ни говорили.

– Пойдете вахтенным на «Москву», – приказывают мне в штабе. – Корабль новый, лидер миноносцев.

Ну с приказом не спорят, корабль действительно новый, вот только мичман в роли вечного дежурного, пока судно готовится – это странно. Через неделю приходит приказ: мне лейтенантские погоны вне очереди. С чего вдруг такое расположение командования? Непонятно.

Входим мы с «Москвой» в третий дивизион Отряда Легких Сил, что тоже неплохо, ибо лидеры редко когда поодиночке ходят. Я смотрю на свой уже корабль и понимаю – вооружен он недостаточно. Вопрос только в том, как это доказать? Иду к жене советоваться. Она у меня умная и доверяет мне абсолютно, как и я ей. Любимая моя еще когда призналась, что родители репрессированы, но для меня разницы нет. Я ее люблю, а не родителей, тем более что с моими тоже не все ясно.

– Попробуй под видом учений попросить, чтобы цели для зенитчиков выставили, – предлагает мне любимая. – Потом, когда будет ясно, куда они не достают…

– Я тебя люблю, – целую я ее, отправляясь в штаб чуть ли не бегом.

Говорить о чем угодно я умею, а говорить правильным языком меня научили. Поэтому я толкаю с ходу речь о готовности, о злых врагах, что могут быть где угодно, и предлагаю свой план. Учения зенитчиков, значит. Тут же оказывается, что самолеты могут конус таскать – так пилотов тренируют. Мне эта мысль очень нравится, командованию, я вижу, тоже – такие учения позволяют нам сделаться особенными, а им выделиться. Ну и соглашаются они, конечно.

Проходит две недели, и тут как снег на голову приезжает не только комдив, но еще и из Москвы кто-то важный. У всех, значит, щечки белые, коленки дрожат, а мне-то что, я результат знаю. И тут москвич отводит меня в сторону.

– Давай, – говорит, – рассказывай, зачем это затеял.

– На лидере, – объясняю я ему, – зениток почти что и нет. У нас получается целый сектор, который не простреливается, вот это и доказать хочу.

– В соколов наших ты не веришь… – задумчиво говорит он мне.

– Та вы шо! – от волнения перехожу на родной с детства говор. – Да шоб я кефира не видел! Но корабль должен уметь защититься, не полагаясь на других.

Вот тут он со мной согласен, ибо в уставе написано, что корабль – боевая единица в самом себе. А раз так, то я кругом прав, что мы сейчас и наблюдаем. Когда москвич своими глазами видит, что именно происходит, он темнеет лицом. Комфлота наш пытается меня даже арестовать, да не выходит у него, а вот у москвича все выходит, потому он уезжает, а мы без комфлота получаемся. Ну да это не моя проблема. Для меня главное – корабли вооружены будут и, если что, мы врага во всеоружии встретим. Чует мое сердце, враг будет…

Луна

Разумеется, я ему все рассказала. И о родителях, и о том, что фамилия другая, но он мне ответил, что все не важно, ведь важна только я. От его слов очень тепло на душе становится, просто невозможно рассказать как. Наверное, это и есть настоящая любовь, как в книгах.

Я теперь работаю в береговом госпитале, хотя тут больше скучно, но мой муж на корабле, встречаемся мы часто, так что жизнь у нас довольно спокойная. Только вот сны… С момента приезда в Севастополь мне снятся странные сны – о мальчиках и девочках где-то не в России. Они умеют колдовать, но на этом хорошие новости заканчиваются, потому что ими точно манипулируют, а у той девочки, с которой я ассоциируюсь во сне, рано гибнет мама, при этом никакого расследования не проводится. Буржуи есть буржуи, что и демонстрирует папа девочки, не найдя ничего лучшего, чем обвинить ребенка в смерти мамы. Тьфу!

Странные сны, но я о них пока никому не рассказываю, еще сумасшедшей сочтут. А вот обстановка вокруг едва заметно накаляется. Я просто чувствую, как на западе сгущаются тучи, и не понимаю беспечности нашего командования. Впрочем, это не мое дело. А вот что мое – это людей лечить, чем я и занимаюсь.

Любимый мой служит на своей «Москве», при этом довольно далеко заходит, что мне о многом говорит. Так вот, муж добивается зенитного прикрытия корабля, вместе с его кораблем прикрываются и другие, что очень хорошо – если что, больше шансов выжить, ибо кажется мне, что война не за горами. Хочется, конечно, верить вождям да сообщениям ТАСС, но пока не можется. После родителей не верю я уже, но свое неверие прячу, потому что лучше в госпитале, чем у стенки ждать расстрела. Говорят, перед расстрелом зеленкой лоб мажут, для лучшего прицеливания. Врут, поди…

Год проходит, а мне все грустнее становится, не могу объяснить почему. Любимый мой тоже довольно напряженный, да все больше немцев в воздухе «теряется». Причем он говорит – как-то слишком близко к базе они маршрут теряют, значит, это разведка. Но почему тогда никто не реагирует? Ведь должна же быть хоть какая-то реакция, а ее нет. И хорошо бы мы не видели, да только муж тоже замечает, и это пугает…

Гарри

Лейтенанта я получил после войны с финнами. Хоть и успел полетать совсем немного, но сбил кого-то важного, похоже. Летел транспортник в сопровождении «худых», я ему первой же очередью пилотов… сократил. Потом уже сопровождение на меня навалилось, вот тогда я новый самолет по достоинству оценил, хоть и экспериментальный он был. Однако позволил мне двоих приземлить и домой на остатках горючего уйти. После этого как раз и орден получил, и звание. С практики вернулся в училище, там все очень удивились.

Училище я с отличием заканчиваю. Поначалу речь идет о западной границе, но потом меня определяют в противовоздушную оборону столицы. Самолет, правда, со мной остается, как ни странно. Он один такой на весь полк, но я его люблю как родного. Разрешают даже семью перевести поближе к месту службы. Ну да орденоносцев немного совсем, вот и разрешают.

А еще мне снятся сны. О них я молчу, конечно, потому что в них я англичанин. Я мальчишка-сирота, которого подчеркнуто не любят родственники, избивая за малейшую, часто кажущуюся, провинность, но есть в его детстве что-то странное: он не озлобляется, а так просто не бывает. Не может такого получиться, чтобы ребенок, не испытывающий ни ласки, ни тепла, оставался доверчивым и открытым. Я видел беспризорников и могу очень хорошо о том судить. Значит, что-то в жизни мальчонки неправильно.

Ему одиннадцать, и тут ребенок узнает, что может колдовать, но при этом не удивляется великану, боится опекунов, даже не пытаясь им отомстить. Я бы посмеялся, честно, потому что такого быть не может. Окажись я на его месте, отомстил бы обязательно, хоть попытался бы, что возвращает нас к мысли, что понимаем мы далеко не все. Зато во сне я вижу девочку… Всей душой, всем сердцем чувствуя – она та, кого я ищу. Но сон есть сон…

– Так, ты у нас готовишься в комэска, – сообщает мне командир полка. – Потому полетишь на парад.

Лучшие пилоты проходят над головами людей на параде; большая честь это, большая удача, потому что затем товарищ Сталин обязательно знакомиться приходит. Нравится ему с пилотами знакомиться, что и хорошо – скажу ему про самолет, может, появится такой в частях. Ну, если решусь, конечно, потому как боязно – все-таки сам Вождь…

Вот я собираюсь на парад, для чего мне нужно перелететь на подмосковный аэродром, почти в самом городе находящийся, отметить путевку, и можно будет погулять по столице. Интересно же, как здесь все устроено, Москва же, огромный город. Ну вот сказано – сделано. Рассусоливать нечего, небо у нас нынче пока еще мирное, так что… Чует мое сердце, все не просто так: и немецкие самолеты у чухонцев, и вообще…

С аэродрома меня в город полуторка отвозит аэродромная, ну а дальше метро, трамвай… так я до центра и добираюсь. В первую очередь на Красную площадь, а потом уже можно и дальше погулять. Но все мои планы оказываются разрушены, когда я вижу совсем юную девушку, чуть ли не девочку. Меня будто толкает к ней, да так, что сопротивляться совершенно никакой возможности нет. Что со мной?

Гермиона

Парень мне нравится. Несмотря на то, что мне до взрослости еще время есть, но нравится он мне, и все. Высокий, синеглазый пилот, орденоносец к тому же! И тянет меня к нему как магнитом. Кажется, он именно тот, кто мне нужен. Уговорившись встретиться еще, расстаемся, потому что мне в наркомат надо. Прошло время доносов, сейчас у нас настоящие шпионы обнаруживаются. И хитрые такие… Вот только количество их мне не нравится, не о самых лучших вещах это говорит.

– Мамочка, а мы можем аккуратно узнать о пилоте одном?.. – интересуюсь я у мамы. – Меня к нему тянет, и он хороший, но…

– Умница, доченька, – улыбается мама, а затем записывает все мною выясненное и уходит.

Я же сажусь разбирать очередные донесения и, что греха таить, доносы. И снова несколько бумаг из разных областей, написанные одним почерком. По приказу наркома все сигналы сначала, не читая, нам доставляют. Я теперь работаю в аналитическом отделе, как раз эти бумажки и разбираю.

– Товарищ Кузнецов, – обращаюсь я к начальнику. – Опять враг работает как под копирку!

– Молодец! – хвалит он меня, заставляя улыбаться. Очень приятна эта похвала. А тут и мама возвращается.

– Хороший парень, – коротко говорит она мне. – Комсомолец, орденоносец, очень важную шишку сбил в Финляндии. Так что я возражений не имею.

– Ура! – радуюсь я маминому позволению.

Она знает, что глупостей я делать не буду, а если приставать начнет, так у меня в запасе и свисток милицию вызвать, и то, чему товарищ Спиридонов учит, так что тут мы еще посмотрим, кто кого. Но я почему-то думаю, что приставать этот пилот не будет. Есть у меня такое внутреннее ощущение.

Мы встречаемся довольно регулярно, гуляем, он очень предупредительный и вежливый. А еще не давит ни званием, ни мозгами. Веселый, улыбчивый парень, в которого я с каждым днем все сильнее влюбляюсь. Но он и сам, кажется… А еще цветами меня задаривает, в кино водит…

В какой-то момент я решаюсь познакомить его с родителями, на что мой друг соглашается. Поэтому мы идем ко мне домой в воскресный день. И вот тогда я узнаю, что, оказывается, папочка встречался с моим милым. Они начинают кого-то вспоминать, о чем-то разговаривать непонятном, и тут мне обидно становится – ну он же со мной, чего его папа…

– Не обижайся, милая, – прервав разговор, обращается ко мне он. – Ты все равно самая-самая, всегда и везде.

И моя обида улетучивается, потому что он это очень тепло говорит и нежно. Ну как тут обижаться? Вот и я не могу, поэтому только улыбаюсь ему, как же иначе?

И папочка с мамочкой смотрят радостно, и она говорит, что повезло мне. С этим я согласна, действительно же повезло. Мы прощаемся и идем гулять на наше место – в Сокольники. Очень мне там нравится, а для милого важно то, чего хочу я. Он сам так сказал! Ух, какая я счастливая!

Глава четвертая

Рон

Часа в три матрос обращает мое внимание на самолеты. Гул накатывается со стороны Румынии, а я внимательно вглядываюсь в светлеющее небо. Множество самолетов видно в бинокль едва-едва, но они точно не за хлебом пришли, уж бомбардировщик от пассажирского я отличить могу.

– Боевая тревога! – командую я. – Якорь поднять, быть готовым к выходу.

– Товарищ лейтенант, вас под трибунал отдадут! – восклицает старший офицер, но сейчас я главный, мне и отвечать.

– Ты доживи сначала, – хмыкаю я, а по кораблю звучат колокола громкого боя. – Радио в штаб: наблюдаю бомбардировщики противника, принимаю бой.

– Твою же… – вздыхает он, начиная командовать. «Москва» разводит пары, а я даю длинный непрекращающийся гудок, будя базу флота.

Спустя несколько минут ко мне подключаются остальные корабли дивизиона. Значит, не спят, молодцы. Потом все ответим, а пока я командую зенитным расчетам. «Москва» еле заметно вздрагивает, а затем трогается с места, медленно набирая ход. Встречать налет в бухте – форменное самоубийство. С берега сыплются запреты, какие-то приказы, но мы уже в бою.

– Огонь открывать без команды, – приказываю я. – Под мою ответственность! Выключить ходовые огни!

Зенитные расчеты рапортуют, а я молюсь про себя всем богам, чтобы милую мою не задело. Вот и отдельные самолеты можно различить, а вот видят ли они нас, тот еще вопрос, но границу бомбардировщики точно нарушили. Остаются последние мгновения, когда еще можно отменить приказ, но я уже уверен – это война.

– Огонь по готовности, – спокойно приказываю.

– Понял, – кивает мне начальник зенитчиков. Спустя мгновение «Москва» начинает дрожать от слаженной работы всех орудийных и пулеметных расчетов, а затем в нас летят бомбы.

– Право на борт, – спокойно уже командует старший помощник. – Зенитчикам упреждение правильно выбирать.

Разумеется, мы не можем в одиночку остановить эдакую армаду, но к нам присоединяются выходящие из базы другие корабли дивизиона, а вослед начинают стрелять все, кто может, да и с берега подхватывают. Вот один загорелся, второй падает, пикировщик, включив сирену, так в бурлящее море и сваливается. Я уже не вполне понимаю, что и где происходит, а бой все не кончается, но, похоже, бомбардировку базы мы сорвали, потому что уцелевшие самолеты вываливают свой смертоносный груз в море, ложась на обратный курс.

– Отбой боевой тревоги, – устало командую я, оглядываясь по сторонам.

Зенитчиков зацепило, конечно, перевязываются сидят. Но никто не погиб вроде бы. И город не тронули. Старший помощник командует радио на базу об отражении провокации против места дислокации, а потом ошарашенно кладет трубку. Он бледен, на лице удивление навскидку четвертой степени. Что же ему сказали там?

– Объявили благодарность командующего, – объясняет ожидавший разноса командир. – Это война, лейтенант.

– Тоже мне новость, – хмыкаю я. – Надо бэ-ка пополнить и опять в море. Кто знает, кого нелегкая принесет?

– По местам стоять… – опять звучат команды, мы возвращаемся в базу.

Да, при прежнем командующем нас бы сначала расстреляли, а потом стали бы разбираться, а тут мы, получается, на коне. Ну а раз бледный вид делать не будут, надо брать от жизни все. С этими мыслями я схожу на берег, чтобы обнять мою любимую женщину. Можно сказать, первое испытание мы выдержали.

Луна

Война начинается для меня не голосом Молотова, как для иных, а заунывным, отчаянным сигналом корабля любимого. Услышав его, я сразу же припоминаю все, что говорилось, и не рассуждая прячусь в подвал. А вот снаружи уже слышна работа и пулеметов, и пушек, что-то взрывается, что-то громко визжит, приближаясь. Страшно до ужаса, но по берегу пока не попадают, хотя зенитка уже работает.

А затем – будто в уши вату напихали. Тишина такая, что я поначалу испугалась даже. Но затем вылезла, увидела, что все цело, и к пирсу понеслась – милого встречать. Если и арестуют, то хоть обниму на прощанье. Но вот арестовывать его, похоже, никто не хочет.

– Так и не расставалась бы с тобой, – признаюсь я ему.

– Придет время, и не будем, – улыбается он мне.

Очень хочется, чтобы такое время поскорее настало, ну а сейчас мне надо в госпиталь, а ему обратно на корабль, потому что это действительно война и ничего тут не поделаешь. Мне нужно работать, милому защищать меня от подлецов, желающих разбомбить госпиталь.

– Применить меры маскировки медицинских учреждений, – звучит приказ главврача. – По данным из Одессы, в первую очередь фашисты бомбят госпиталя и больницы.

– Ясно, – вздыхаю я, понимая, что легко не будет.

И действительно, налет следует за налетом, уже и береговая зенитная артиллерия принимает бой, но бомбы на город по-прежнему не падают. Молодец мой любимый, ведь это он потребовал усилить зенитное прикрытие. Вот он, результат его работы, его усилий – никто сегодня не погиб, хотя сарафанное радио совсем грустные вести доносит из других мест.

Проходит день за днем, но враг очень силен, отчего поступает приказ формирования морской пехоты. Понятно, что мужа туда спихивают, все-таки не любят его. А я прошусь с ним, и это неожиданно позволяется, поэтому вскорости я ухожу с нашими моряками на войну. Любимый, правда, этим недоволен, но тут ничего не поделаешь – приказ подписан. А вот когда он узнал, таким сердитым был, ужас просто.

Ничего, закончится война, все у нас будет. А закончится она быстро – вот соберутся наши с силами, ударят вражину покрепче, и полетит подлый враг отсюда куда подальше. А там и мы к нему в гости придем. Я точно знаю, что так будет, потому что это правильно. А раз правильно, значит, будет обязательно, и никак иначе.

Гарри

В это воскресенье, как и в каждое, мы с милой гуляем в Сокольниках. Я ее почти на семь лет старше, но это никого не смущает. Мы гуляем, едим мороженое, рассматриваем счастливых людей… Вон выпускники пошли, кстати. Милая моя хочет после школы в институт языковой отправиться, а я ее всегда поддержу. Здорово же, учить языки, да и по службе точно пригодится.

– Через неделю, наверное, документы пойду подавать, – задумчиво произносит любимая. – Как-то мне не по себе, – признается она.

– Это обстановка после заявления ТАСС нервная немного, – улыбаюсь я.

На днях мой самолет куда-то укатить хотели, так я такой шум поднял, чуть ли не до Ворошилова дошел, а чересчур хитрый дядя на нары загремел. Выслужиться он хотел перед замнаркомом авиации. Теперь перед белыми медведями выслуживаться будет. Ибо машина отличная, да. Какие-то странные идеи появились о перевооружении, причем поставить взамен пушек хотят пулеметы. Правда, докладную по линии НКВД я уже написал, пусть разбираются, враги народа – это по их части.

– Пойдем еще по мороженому? – предлагает самая любимая на свете девочка.

– Конечно, – соглашаюсь я, и в этот момент звучат позывные «Внимание всем».

Привычно бросив взгляд на часы, отмечаю время – четверть пополудни, а из репродукторов уже звучит «важное правительственное сообщение». Я обнимаю свою любимую, а внутри все сжимается от предчувствия. Плохое у меня предчувствие, нехорошее.

– Граждане и гражданки Советского Союза, – уверенно произносит товарищ Молотов, и площадь замирает.

Подавшиеся к репродукторам люди слушают речь главы советского правительства, а я понимаю, что жизнь уже разделена на мир и войну. «Они» все-таки напали.

– …Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города… – звучат грозные слова из серых раструбов.

Победа, конечно, будет за нами, но какой ценой? Впрочем, мое дело сейчас проводить любимую и двигаться в сторону аэродрома. Война началась, значит, будут пытаться прорваться к столице, а здесь моя любимая, мама, младшие. Я не пропущу гадов! Ни одного!

– Пойдем, я провожу тебя, – предлагаю я ей.

– В наркомат, – кивает мне любимая. – Раз война, то мне в наркомат надо, а тебе…

– Дан приказ… – напеваю я, и она соглашается, только война уже не Гражданская, а Отечественная.

У нас немногим меньше часа, чтобы побыть еще вдвоем. Точно не в последний раз, но как сложится дальше, не может предсказать никто. Поэтому я обнимаю любимую, как в последний раз. Я пока не знаю, что еще целый месяц налетов не будет, зато потом станет жарко. Я многого еще не знаю, но верю в нашу победу. Я верю, что мы победим, потому что иначе не может быть. А сейчас я провожаю любимую свою девочку в ее наркомат, чтобы затем самому отправиться на аэродром и взлететь, прикрывая столицу.

Мы спускаемся в метро, я вижу улыбающихся молодых людей, парней и девушек, думающих о том, что война будет легкой прогулкой, искренне надеясь на то, что песня окажется правдой, но… Есть у меня чувство, что просто не будет. Я же помню, как оно было в Финляндии, а тут… Но об этом надо молчать, а то беду накличу.

– Вот и все, – говорит мне любимая у самых дверей наркомата внудел.

Гермиона

Вот и все… Война на пороге, значит, мне нужно работать. С трудом расставшись с любимым, иду в отдел, но тут какой-то бардак, по-моему. Спокойно усевшись за свой стол, наблюдаю за происходящим. И вдруг начинаются форменные чудеса – меня вызывают к начальнику управления. Я иду в указанном направлении, пытаясь сообразить: ему-то что надо?

– Прибыла по вашему вызову, – сообщаю, едва открыв дверь.

– Ага! – улыбается тот, кого я раньше только издали видела. – Мы решили поручить вам важное дело.

Я делаю внимательное выражение лица, а он рассказывает мне, что нынче стало много диверсантов, поэтому я командируюсь в полк ПВО для выполнения задач по поиску шпионов и диверсантов. Изо всех сил стараюсь не визжать от радости – я буду рядом с любимым! Я буду с ним видеться!

– Спасибо большое! – от всей души говорю я ему.

– Все мы люди, девочка, – отвечает мне начальник. – Собирайся, прощайся с родителями, и в путь. Машина за тобой придет в восемь утра, не опаздывай!

Еще раз поблагодарив за такой подарок, я выметаюсь из наркомата – надо собираться. Прикинуть, что взять с собой, что оставить. Статус мой как-то моментально меняется, кстати, но узнаю я об этом только дома, потому что новые знаки различия и документы выдает мне мама. Ну а потом мы плачем, ведь дочь на войну уходит. Тогда я не знаю, что пройдет совсем немного времени – и я стану сиротой. Сейчас мы обнимаемся, ну а потом мамочка помогает мне собирать вещи.

Кажется, я лишь мигнула, а вот уже и утро. Есть время засунуть в себя завтрак, обнять папу, поцеловать маму и в новой форме слететь по ступенькам нашего дома прямо в поджидающую меня «Эмку». Водитель неразговорчив, что для нашего наркомата норма. Но я еду к любимому, поэтому настроение у меня самое солнечное.

Что с нами будет дальше, мне неведомо, зато я хорошо понимаю – мы вместе теперь навсегда. Я смогу защитить ему спину на земле, а он закроет меня от вражьих стай. Так будет обязательно, а затем… Остановившаяся машина выдергивает меня из сладких грез. Мы приехали, поэтому я прощаюсь и иду в свою новую жизнь.

Представиться командиру полка, извещенному уже «почему именно я», представиться особисту, получить направление, оружие, двоих бойцов под свое командование, а затем просто ждать, когда любимый вернется из вылета. Ждать его, чтобы потом обнять очень удивленного лейтенанта. Обнять его, чувствуя тепло и отсутствие желания расставаться. Наверное, это правильно – нежелание расставаться, потому что у нас отныне работа общая…