Текст книги "Полундра! (СИ)"

Автор книги: Владарг Дельсат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава двадцать четвертая

Луна

Будит меня малышка лет пяти. Сначала она потягивается, затем взвизгивает, принимаясь меня обнимать. До затуманенного абстинентным синдромом мозга медленно доходит факт того, что я вижу, потому что дочку-то я узнаю всегда. Малышка стала действительно малышкой, а вот мне неплохо бы поправить здоровье.

– Акцио Антипохмельное, – с трудом собрав мысли в кучку и нащупав палочку, произношу я. В руку прилетает канистра, едва меня не убив, на дне которой плещется искомое.

– Мама, мамочка, – прижимается ко мне ребенок. Я глажу ее, понимая, что мы чего-то важного добились. Вот только чего?

Муж изображает дерево, то есть демонстрирует результаты возлияний, сравнимых с глобальным праздником. На месте вчерашнего дня в памяти зияет дыра, при этом я очень надеюсь, что там не Победа, потому что ее забыть было бы очень обидно. Впрочем надо распинать кого-то из взрослых, да выяснить, что вчера было.

О, вон, Невилл пошевелился, значит, можно у него информации добыть, шантажируя антипохмельным. Или просто выдать, а он и так расскажет? Наверное, второй вариант лучше, ведь я же врач! Кстати, а где наши взрослые? Родители Колина и Грейнджер? Тоже надо поискать, надеюсь, ничего непоправимого не случилось.

– Невилл, Антипохмельное хочешь? – интересуюсь я, уже вполне нормально себя чувствуя.

– Все-таки, ты святая, – заявляет он мне, получая канистру в руки. – А что вчера было?

– Я тебя спросить хотела, – признаюсь я, вздохнув.

– Сначала вы Смерть и все силы позвали, – сообщает мне ставшая маленькой дочка. – А потом тетя Смерть сказала, что надо что-то отметить… И все. Зато я маленькая!

– Информативно, – кивает подводник, рассматривая какой-то пергамент. – О!

– Что там? – сразу же спрашиваю я, потянувшись посмотреть.

– Нет больше магической Британии, – отвечает мне Невилл. – Командир проснется – вместе посмеемся.

Тут мне, конечно, становится особенно интересно, потому судьба мужа решена. Опустив малышку на пол, я принимаюсь осторожно его будить, держа наготове зелье. Рон просыпаться не хочет, но против современной медицины ничего сделать не может, потому открывает глаза, получив последовательно Антипохмельное, а затем и мой поцелуй, отчего во взгляде появляется осмысленность. Чуть поодаль обнаруживаются и взрослые разведчики, ошарашенно разглядывающие что-то в своих руках.

– Что за геволт, милая? – тактично интересуется муж, которому я пальцем показываю на Невилла.

Он поднимается, чтобы осмотреться и видит красочную инсталляцию типа «моряки на отдыхе», то есть сваленные кучей тела, частично начинающие подавать признаки жизни. Значит, нужно будет помочь страждущим, а затем, вспомнив, по какому поводу мы все так перепились, подумать о том, что будем делать дальше. Хоть и нет у меня ни дома, ни родных, кроме дочки да мужа, но домой хочу до слез. Родители моего здешнего тела совершенно точно сошли с ума, и пока просветления не обещают. Специалисты в Советской стране хорошие, но… Именно поэтому надо смотреть правде в глаза – у меня есть только Рон и доченька моя ясноглазая.

– Не печалься, душа моя, – обнимает меня любимый муж. – Все у нас будет. И домик у моря, и тишина вокруг.

Все он у меня понимает, да и сам устал уже от войны постоянной. Все мы устали, все.

Рон

Все-таки, по какому поводу банкет? Вот это надо выяснить как можно скорее, ибо в военное время подобное не допустимо, что значить может очень многое. Любимая тыкает мне пальцем в Невилла, поэтому я направляюсь к нему, а наш подводник держит в руках какую-то бумагу, точнее, пергамент, конечно и как-то ошарашенно что ли улыбается.

– Что у тебя? – интересуюсь я, подойдя к нему, пока воинство мое с трудом в себя приходит.

– А ты глянь, командир, – показывает он мне то, что держит в руках.

Ну, на первый взгляд, причина попойки ясна. Границы магические сдвинуть нам удалось, честь и хвала пьющему пантеону. То есть на волне алкогольного опьянения был получен нужный результат – Британская Автономная Советская Социалистическая Республика, русский язык, идеология, с которой мы погорячились, но это теперь проблема советских товарищей. Мы находимся в составе РСФСР, что вполне логично на мой взгляд… Железнодорожное сообщение с Большой Землей… Интересно, а это нам зачем было нужно? Впрочем, уже поздно что-то делать… Управление у нас выборное, с этим Москва разберется, значит все? Можно ехать домой…

Очень хочется даже непонятно чего. Я поднимаю взгляд вверх, чтобы справиться с эмоциями, а затем переворачиваю пергамент, понимая, чему так улыбался Невилл. Да, смешно, потому все вместе посмеемся, а пока надо строить отряд.

– Подъем! – командую я. – Становись!

Вон как повзлетали все, ну, кроме нашей авиации, ибо у них с дисциплиной всегда было сложно. Любимая моя, да и Викки, пришедшие уже в себя, одаривают каждого зельем, а советские товарищи стоят молчаливыми статуями, будто дар речи потеряв, но затем, взглянув на наш строй, товарищ Грейнджер, сделав мне знак, что-то достает из кармана. И тут звучит голос. Он всем нам хорошо знаком, ведь сколько раз мы слышали его, записывая сводки…

– Внимание, говорит Москва! – торжественно произносит Левитан.

И наш строй застывает, даже дышать опасаясь. Предчувствие чего-то радостного, великого овладевает каждым бойцом и командиром. Я вижу в глазах моих боевых друзей надежду. Мы прошли многое вместе, мы видели такое, что и рассказать сложно и вот теперь мы слушаем тишину, наступившую после слов «Внимание, говорит Москва». В них какая-то особая магия, наша, военная, советская.

– Приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и Военно-Морскому Флоту, – разрывают тишину грозные слова и мы все подтягиваемся, готовые выполнить этот приказ так, как и все до него.

– Восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооружённых сил, – падают в тишину слова, даря внутреннюю радость, хотя я еще даже не понимаю, что слышу. – Великая Отечественная война, которую вёл советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена. Товарищи красноармейцы, краснофлотцы, сержанты, старшины, офицеры армии и флота, генералы, адмиралы и маршалы, поздравляю вас с победоносным завершением Великой Отечественной войны.

На наших глазах слезы. Победа… мы не видели рухнувшего Рейхстага и висящих в петлях фашистских палачей, зато мы брали Хогвартс и Министерство, от рейхсканцелярии отличавшуюся мало. Мы видели страх в глазах врагов, и уничтожили фашистов в этой стране. И вот теперь мы слушаем эти слова, не сдерживая слез.

– Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! – произносит хорошо знакомый голос, а перед нашими глазами лица. Все те, кто шел с нами рядом и пал в землю, приближая Победу…

– Победа? – удивленно спрашивает кто-то из краснофлотцев. И сразу же – полное счастья: – Победа! Победа, братцы!

Я знаю, что сейчас будет, ведь эти эмоции не удержишь в руках. Я не буду останавливать своих ребят, своих друзей, своих братьев. Это наше право. Мы победили.

Гермиона

Лишь услышав то, о чем говорит Левитан, я плачу. Я цепляюсь за Гарри, повисая на нем, и реву просто, как маленькая. Как-то моментально оказавшиеся рядом Танечка и Кэти со своим любимым тоже плачут. Сегодня можно поплакать, потому что мы победили. А ребята в это время устраивают канонаду. Из окон замка к небу тянутся выстрелы нашего оружия. Мы все салютуем Победе.

И старшие наши товарищи понимают нас, они понимают сейчас обнимающихся, плачущих и дырявящих небо ребят. Божечки вы мои… Война закончилась… И тут мы снова слышим голос. Этот голос заставляет прекращать стрельбу, ведь говорит сам товарищ Сталин. Его усталый, но уверенный голос, что вел нас по дорогам войны, заставляет прислушиваться, вытирая слезы. А говорит он о том, что войне конец. И не поверить ему просто невозможно, значит… Все?

– И что теперь будет? – тихо спрашиваю я папу, смотрящего на нас тоже со слезами на глазах.

– Теперь вы наденете свои награды, – отвечает он. – И поедете домой. Ведь вы этого хотели?

– Мы этого хотели… – киваю я.

Родители тех из нас, что оказались настоящими, сейчас плачут вместе с детьми, потому что им показали воспоминания, а нас ждет путь домой. И в эти мгновения мне совершенно наплевать, что обо мне подумают, потому что Победа! Победа же, ребята! Победа…

А папа с советскими товарищами идет вдоль как-то совсем незаметно построившихся ребят, прикалывая и привинчивая к их форме награды. Заслуженные нами за три года ордена и медали совершенно обычно смотрятся на форме. Теперь хотя бы понятно, чего мы так перепились, кстати…

– Командир, а что с королевой сделали? – интересуюсь я, потому что таких подробностей не помню.

– В Букингемском дворце, – со смехом отвечает он мне. – Теперь дом престарелых.

И вот тут смеются все, совсем все смеются, а мне совершенно не хочется ни о чем думать, я домой хочу. По улицам родным пройтись, над рекой постоять и в Сокольники еще… Мне просто до боли, до слез домой хочется, и я думаю, всем нашим тоже, поэтому, обнимая Танечку, я разворачиваюсь ко взрослым, но моя хорошая останавливает меня.

– На поезде домой поедем все вместе, мамочка, – шепчет она мне на ухо. – Помнишь, мы мечтали?

Все помню, родная моя. И мечты наши, и сказки о том, что будет после войны. И вот войны больше нет, мы всех фрицев, похоже, уничтожили, а я себя растерянной чувствую. Вот кажется мне, что я что-то забыла или потеряла, а еще неуверенность подкрадывается – что теперь будет? Я, получается, по-современному, офицер НКВД, но нужна ли я в таком качестве? И Гарри мой… У него только я есть и все. Совсем все. Что же теперь будет?

– Все будет хорошо, – будто прочитав мои мысли, произносит муж. – Мы в парк пойдем, гулять будем, а там и жить. Может, в гражданскую авиацию возьмут, раз у нас фрицы кончились.

Мы стоим обнявшись, и Танечка наша, а я уже слышу звуки гармошки. Вот где моряки в замке гармошку взяли, а? Но мелодия наяривает, и я чувствую – уходит грусть с тоской, заставляя улыбаться. Мы пережили страшную войну, нешто же мир не переживем?

Симус

Мы все немного потерянные сейчас, но моряки где-то достают гармонь, отчего наступает время плясать, а я подхожу к советским. Мне очень важно узнать, что теперь будет, потому что нас с Катькой нельзя в детский дом. Мы там всех в бараний рог свернем, да и разлучать меня с ней уже плохая идея.

– Думаешь, что будет? – понимает товарищ Грейнджер. – Не нервничай, будут у тебя родные.

– Всех моих родных убили фашисты проклятые, – отвечаю я ему. – Катя тоже всех потеряла, откуда же они возьмутся?

– А вот увидишь, – улыбается мне советский товарищ, и я решаю поверить.

Оружие сдать от нас не требуют, значит, если что, поиграем. За Катю я кого угодно… Вот только плясать мне сейчас не хочется, да и ей, я вижу, тоже. Поэтому мы просто сидим на подоконнике в обнимку, глядя в бесконечность и ни о чем не думаем. В любом случае за нас решит командование, а наше командование нас не бросит, вот только спросят ли?

– О чем бы ты не думал сейчас – перестань, – негромко произносит товарищ Криви, подходя поближе. – Вы наши дети, никто вас не бросит. Вы защищали Родину, теперь наша очередь позаботиться о вас.

– Очень хочется верить, – вздыхаю я.

Тут к нам подходит Таня, ну, советский представитель, которая была дочкой эскадрильи. Она подходит к нам и молча обнимает. Катенька только вздыхает, принимая ласку своей дочери. А та начинает говорить, но очень негромко, как будто сама с собой разговаривает:

– Когда вы погибли, я думала, мира больше не будет, хоть и знала, что вы вернетесь, – объясняет она. – Ты не думай, мама, у меня хорошая жизнь была. И у вас я есть всегда, вы не одни.

– Все-то наша Танечка понимает, – Катя обнимает ее, грустно улыбаясь. – А теперь что будет?

– А теперь вы соберетесь и на вокзал отправитесь, – хмыкает Таня. – Вас там поезд ждет.

– Какой поезд? – не понимаю я, но она только улыбается.

Любопытно очень становится. Да и так подумать – наши дела здесь завершены почти. Стоп, а как же Гриндевальд? Или его ловить без нас будут? Надо НКВД наше спросить, только Гермионе сейчас не до чего, она Победу пытается осознать, а Колин очень нормально, по-моему, выглядит.

– Колин! – зову его я, помахав рукой. – А как Гриндевальд? Не поймали же?

– Ну ты помнишь, что пантеон здесь пьющий? – задает он встречный вопрос. – Решился главный фриц. Подарок, значит.

Я вижу – советские товарищи тоже ответа не понимают, не только я. Но тут наш особист в сторону отходит, показывая на большую бутылку, мне по пояс примерно, в которой выпучив глаза и раззявив рот неподвижно старик сидит. Я некоторое время непонимающе смотрю на эту бутыль, но тут доходит до краснофлотцев. Смех зарождается совсем незаметно, медленно переходя в хохот. Это они что, они фрица заспиртовали?!

Вот такой результат, по-моему, вообще никто не ожидал. Я-то думал, будут поиски активные, бег по лесам, войны с нечистью да умертвиями, а надо было, оказывается, всего-то Смерть споить. Какой-то мир тут странный, как нарисованный неумелым художником. Впрочем, грех жаловаться, потому как взамен у нас мир и дорога домой. Устали мы от войны.

Глава двадцать пятая

Демиург Риан с интересом рассматривал получившееся у героев. Именно такой вариант он, надо сказать, не учитывал, поэтому сейчас пытался понять, хорошо это или плохо. Рядом умиротворенно улыбалась покачивавшаяся Смерть. Мать Магия расслабленно лежала на траве, находясь в полной… гармонии.

– Ну и как это называется? – услышал демиург, подскочив на месте. Именно это существо он тут увидеть не ожидал, отчего сразу же противно заныло вместилище интуиции.

– М-мир… – запнувшись, произнес Риан, с тоской подумав о невозможности убежать.

– Мир, говоришь, – тяжело вздохнул ректор Академии Демиургов. – Надо же, такой бардак и без Тринадцатой.

Тут вздрогнула уже и Смерть – Тринадцатую знали все. Если бы вместо Риана была бы эта непоседливая девочка со своим надежным инструментом, то все случилось бы, конечно, иначе. Но все произошло именно так, как произошло и, в целом, Смерти результат нравился, а вот ректору, видимо, нет.

– Ты зачем пантеон споил? – поинтересовался выглядящий пожилым мужчиной ректор.

– Это не я! – воскликнул юный демиург.

– Это я, – призналась Смерть. – Работа собачья, а тут они, трезвенькие такие, аж противно.

– Но позвал тебя Риан, а у тебя грядка другая, – объяснил ей ректор, еще раз тяжело вздохнув. – Ну и что вы тут натворили?

– Грмничный мр-р-р, – сообщила Магия и захрапела.

Задумавшийся ректор пролистал историю мира. В общем-то местная Магия была права, несмотря на близкое к белой горячке состояние – мир вышел вполне гармоничным, ну а то, что Британия в результате влилась в неожиданное место – не было в этом ничего плохого. Изначально мир выглядел очень перекошенным, что и позволило юным воинам развернуться. Став русскими по духу, они и взывали к русским силам, подавившим местные, отчего все случилось именно так, как случилось. Вот нужны ли были карательные меры в данном случае, понятно не было.

Почувствовав угрозу принудительного протрезвления с зеленой полянки исчезла Смерть, заставив пожилого мужчину опять вздохнуть. В целом, все получилось довольно неплохо, кроме того, мир обрел стабильность, утратив очередного желающего власти над ним. В заспиртованном состоянии он точно бороться за власть не мог. Ну а пьющий пантеон… было очень интересно понаблюдать, во что это все выльется, поэтому ректор с полянки исчез, оставив Риана в полном удивлении.

Впрочем, демиург тяжело вздохнул и по примеру поименованной Тринадцатой, создал себе скамейку, чтобы посмотреть, как устроятся в жизни его герои. А они готовились ехать домой, в то время, как люди хотели дать вернувшимся с войны детям чуточку тепла. Именно этим были озабочены дяди и тети в больших кабинетах. И конечно же учли мнение своих посланников.

Именно поэтому в это утро в дверь одной из квартир постучали. Именно здесь жила легенда чуть ли не всего города – Сара Марковна. Потерявшая детей в ту еще войну, она жила вместе со своим мужем после Победы уже пятый десяток лет, оставаясь все такой же молодой, по мнению окружающих. Тетя Сара и дядя Изя были легендами одесских дворов не только из-за характерной речи, но и из-за доброты своей к людям.

– Ну кого там принесло, едва солнце встало? – тактично поинтересовался дядя Изя, крикнув через всю квартиру: – Сара, солнышко, ты встала? А то к нам кто-то вежливый звонком стучит.

– Ой да кто может нам стучать в такую рань, когда все спят после вчерашнего геволта? – ответила ему Сара, тем не менее подойдя к две и открыв ее. – О! А шо надо?

– Сара Марковна, мы по делу, – вздохнул пришедший, отлично знавший эту женщину еще с тех времен, когда она была отчаянной морской душой.

– Еще бы вы не по делу, – вздохнула она, приглашая в дом. – Шо стряслось?

– Ребята из той войны вернулись детьми, – вздохнул ее хороший знакомый. – Я хочу о двоих с тобой поговорить.

Он устало уселся за стол, доставая фотографии. На одной были двое – капитан-лейтенант в форме начала той войны и девушка рядом с ним, сложившая руки так, что Сара поняла – это врач, хирург. А гость рассказывал о том, кем был этот воин, как спас он город в первую самую ночь, как воевал, и как любил свою девочку. Выглядевшая лет на сорок женщина утирала слезы, отлично понимая, о чем он говорит. А затем рядом легла еще одна фотография – мальчика лет четырнадцати и девочки того же возраста. Но несмотря на то, что стали они другими, в их глазах даже на фотографии все легко читалось. Но затем поверх легла еще одна фотокарточка – совсем малышки.

– Это их дочь, – веско произнес гость. – Хоть не помнит она прошлого, но ее вернули им, потому что жить без своей мамы, подобравшей ее в горах и выходившей, она не согласна.

– Дети… – Сара Марковна тихо всхлипнула. – Куда вы их?

– Сначала в скит, чтобы отдохнули и обрели близких, а там… – он вздохнул.

– Когда? – коротко спросила его женщина, совершенно преображаясь.

– Послезавтра, – также лаконично ответил старый друг. – Парень – одессит, ты сама увидишь, вот я и подумал о тебе, ведь нет у них никого.

– У моих детей есть мама и папа, или я не Сара! – твердо ответила ему она. – Изя! Собирайся! У нас дети с войны возвращаются!

И во многих домах в этот день звучал стук, звенели звонки, ибо вернувшимся нужно было тепло, просто необходим дом, где обнимут родные руки и незнакомый голос позовет вернувшегося воина. Это было необходимо сделать, что в магической стране понимали многие. Многие помнили далекий сорок пятый, решив сделать воинам поезд Победы, ведь они заслужили, защищая эту землю и погибая за нее. Именно поэтому инициатива товарища генерала встретила горячий отклик, а в ставший совсем близким пока не переименованный Лондон отправился тот самый поезд.

В ту самую деревню съезжались люди, готовые обнять своих новых детей. И те, кто знал их в далеком году, и те, кто еще нет. На это смотрела очень пожилая женщина, с улыбкой помогая приехавшим, ведь она помнила. Да все они помнили, отлично зная, что увидят. И люди готовились встретить своих возвращавшихся домой героев, которые еще ничего не знали. Они только готовились отпустить войну, ведь фрицы как-то очень неожиданно кончились. Просто хлоп – и не стало их, ну а для бандитов милиция есть.

***

Сильно пьяная Магия, конечно, как и в случае с герцогами, лишь подменила одно понятие другим. То есть и старые семьи, и полукровки, и рожденные не-магами вдруг, по мановению руки очень нетрезвой Великой Силы, осознали себя гражданами совсем другой страны, при этом у старых семей моментально наметились гости, но вот семье Ротфронт было на это наплевать. Воины прошедшей войны совсем не думали о бывших британских магах, они просто хотели домой.

Сегодня на вокзале Кинги Кросс, прямо на первой платформе стоял необычный поезд. Украшенный цветами и лентами паровоз, к которому были прицеплены выглядевшие очень старыми вагоны. «Слава победителям» – было написано на паровозе, и одна только эта надпись заставляла утирать слезы даже тех, кто изначально не понимал, что это такое.

Перед поездом обнаружилась шеренга казавшихся совсем юными воинов. Одетые в узнаваемую форму давно прошедшей войны, украшенные наградами совсем юные юноши и девушки, почти дети, твердо смотрели на вышедших вперед командиров. В строю обнаружилась и женщина в годах, почти цеплявшаяся за руку девушки рядом с собой.

– Товарищи бойцы и командиры, – Рон внимательно взглянул в глаза, казалось, каждому. – Подлый, коварный враг, пришедший на нашу землю, убивавший женщин, стариков и детей лишь за то, что они были, повержен! Фашистская гнида втоптана в землю и уничтожена! Вечная память всем, кто не дошел. Кто задыхался в газовых камерах и умирал от голода, но дрался в проклятым врагом! Вечная слава погибшим за нашу советскую родину! Шапки долой!

Склонились обнаженные головы и пала на платформу тишина. Перед глазами воинов проходили их легшие в сырую землю товарищи, а что вспоминали девочки санбата… Гермиона едва сдерживала слезы, как и Катя. Они победили. Воины стояли на платформе лондонского вокзала, как много лет тому назад так же провожал победителей домой Берлин.

– Товарищи! – Рон вновь обратился к стоящим перед ним боевым товарищам. – Мы все делали все возможное, чтобы Победа настала поскорее. И вот она пришла. Нас ждет наша страна, наши покинутые дома. По вагонам, товарищи!

Гермиона уже хотела запеть гимн, но в этот самый миг под сводами вокзала зазвучала совсем другая музыка. От этой музыки хотелось смеяться и плакать. «День Победы, как он был от нас далек…»

И моментально оказавшиеся в вагонах бойцы и командиры слушали эту песню, а разведший пары паровоз медленно двинулся к выходной стрелке. Торжественный марш провожал поезд победителей. И вот тут девочки не выдержали. Прижавшись к своим самым близким, они плакали, выпуская войну из души. А паровоз шел вперед, как много лет тому назад. Поезд Победы шел через пески, леса и горы, неся победивших воинов домой. Туда, куда они стремились всей душой, а родная земля готовилась встречать их.

– Все-таки, с наградами хорошо придумали, – негромко произнесла уже бывшая миссис Грейнджер.

– Это Татьяна, – вздохнул ее муж, стоя у окна в купейном вагоне. – Конечно, хорошо, ведь это их награды.

А воины слушали песни, написанные уже после войны, слушали и не стыдились своих слез. Десятки людей на вокзалах, сквозь которые проходил поезд, провожали улыбками вагоны, с подножек и из окон которых смотрели на них люди давно прошедших времен. Все-таки, о них много уже кто знал, ибо секретность с части информации сняли.

А ребята жадно вбирали глазами дома, леса и поля, душой своей чувствуя родную землю. А поезд шел именно туда, где их ждали. Пусть их родственники давно уже канули в лету, не у всех, правда, но там, на конечной станции их ждали изо всех сил. Дети возвращались с войны, а снимки поезда Победы облетали газеты советской страны.

– Помнишь, мы мечтали… – тихо произнес Рон, обнимая свою Луну. – Вот закончится война…

– А что теперь будет? – негромко в ответ поинтересовалась она.

– Ну в детский дом нас не сунешь уже, – хмыкнул он. – Будем жить, жить, растить детей, которые никогда не узнает, как воет сирена воздушной тревоги.

– Значит, будем жить, – уверенность вернулась к Луне, прижавшейся к плечу своего мужчины. Пусть он был подростком сейчас, но Рон ей все доказал в далеком военном году.

Похожие разговоры были и у других командиров, только морякам было полегче – они надеялись на командиров, зная, что товарищ капитан-лейтенант не бросит. А заранее бояться товарищи краснофлотцы приучены не были. Вот и ждали теперь сведений со стороны, слушая песни, да глядя в окна, за которыми пролетала родная земля.

Дальний скит встречал воинов-победителей. Каждому было ясно, что это не шутки, ведь о них рассказал волхв. Все о них рассказал – о том, как воевали в той войне, как переродились взамен убитых, еще раз уничтожив фашистов. Но мужчинам и женщинам не так важны были подвиги, ведь они помнили себя. Они помнили, как важно и нужно было отпустить войну и потому встречали сейчас поезд.

Платформа была полна людьми, радостно закричавшими, когда вдали показался паровоз, украшенный лентами и всем известным портретом. Поезд был все ближе, а люди чувствовали себя, как в далеком сорок пятом. Будто время отмотало стрелки часов назад – на платформу маленькой станции прибывал победный поезд, в окнах которого угадывались подростки, детьми отнюдь не бывшие. И вот с лязгов и скрипом поезд остановился, чтобы исторгнуть из себя моряков, сверкавших медалями, их командиров, и еще… еще…

Сара сразу же увидела того, чью фотографию ей показывали. Она протолкалась через толпу к юноше, бережно прижимающего к себе берегшую руки девушку, что держала на руках малышку, всем сердцем сейчас чувствуя родную душу. Ее старый друг был прав – это ее дети. Потому, уже не раздумывая, женщина обняла обоих.

– Добро пожаловать домой, сыночек, – мягко произнесла Сара. – И доченька с внученькой, добро пожаловать, мои родные.

Рон встрепенулся, неверяще взглянув на женщину, но ее улыбка что-то ему напомнила. А на всей платформе юные воины обретали родителей. Неверяще вглядываясь в глаза, непонимающе улыбаясь, они вдруг обретали самых родных и близких людей, понимая теперь – она дома. Обо всем подумали командиры, так считал каждый краснофлотец.

И Рон, улыбнувшись тому, что видел, повернулся к своей новой маме. Он вгляделся в глаза женщины, а потом… просто расслабился. Потому что чувствовал – не предадут. И ощущение семьи захлестнуло отвыкшего от подобного капитана-лейтенанта.