Текст книги "Предвестники"

Автор книги: Влада Медведникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

   – Я вижу Форт! – крикнул Рилэн.

   Я запел, бездумно, еле слышно, – так поет ветер, задевая колокольчики под крышей. Тихое волшебство, песня теней, скользнула на дно лодки. Я чувствовал, как она растекается там, окутывает ящики и ружья, укрывает хрустальный шар. Эта песня усыпит алый свет. Мы не будем сияющей мишенью в ночном небе.

   Снизу донесся выстрел, еще один, Джерри выругался. Я услышал, как он передернул затвор, и открыл глаза.

   Чернота по-прежнему нависала над нами – горы и небо, как опрокинутая пропасть. Шар едва приметно мерцал, его тоскливая песня царапала мне сердце.

   – Стреляли в нас? – спросил я.

   – Нет, – ответил Джерри. Я почти не различал его, должно быть он полулежал, прижавшись к борту, целился вниз. – Возле Форта!

   – Куда лететь? – Ветер рвал голос Рилэна, доносил лишь клочья. – Снижаться?

   Мгновение я не мог понять, о чем они говорят, но потом наклонился над кормой и увидел.

   Форт был под нами. Черный, как расщелины в скалах, видны лишь факелы на башнях, на крепостных стенах, искры в ночи. Где-то там, в одной из башен, качается на ветру флейта – я не удержался, прислушался, но она молчала. Звучала лишь высоко в небе, по ту сторону моей души, и отражалась в земле, у ворот крепости.

   Из Форта вновь донеслись выстрелы, разрозненные, повторяющиеся эхом, и темнота за воротами ответила им. Взорвалась вспышками, окатила стены белым огнем, и я увидел врагов, но не мог сказать, что я вижу.

   Они стояли строем, но десять их было или сто, тысяча или сотня тысяч? Их магия звенела и сияла, белый огонь, черные тени, и больше ничего не увидеть, ничего не понять.

   – Снижайся! – крикнул я.

   Мы пошли вниз, и я вскочил, бросив весло. Лодка качнулась, я едва удержался на ногах, но мне было все равно. Песня подступала к горлу, – горячее огня, ослепительней полуденного солнца, – и остальное не было важно.

   Я запел.

   "Забудь обо всем, – говорил мне Кимри. – Есть только твои враги, и есть песня, пусть она пылает, пусть сожжет их! Ты смерть, ты сметаешь все, ты непобедим. Пой!"

   Я пел.

   Моя душа, рассеченная песней смерти, была пламенем, огнем из сердца солнца. Мой голос взлетал и падал, песня рушилась на землю, прожигала ее до самых недр. Сколько бы ни было врагов – десять, тысяча или сотня тысяч, – их жизни стали пеплом, и пепел сгорел без остатка. Их смерть рванулась к небу, пылающая и яркая, и стала моей силой. Я вдохнул ее с последним звуком, и песня смолкла.

   Я рухнул на корму, вслепую нашарил весло. Я не слышал даже свиста ветра, тишина была звенящей и страшной.

   Кимри научил меня только одной песне, но она была сейчас важнее других.

   – Ужасно, – сказал Джерри. Его голос был прерывающимся и хриплым. – Что это было?

   – Песня смерти, – ответил я. Песня еще жила во мне, отголоски саднили горло, сила переполняла, обжигала при каждом вдохе – и лодка качалась, словно нас бил прилив. – Атака прекратилась? Я не видел...

   Джерри пробормотал что-то утвердительное, ветер унес слова.

   Я мог не спрашивать. Наши враги умерли, лезвие песни полоснуло их души – уничтожило мгновенно, каждого из них.

   Факелы внизу двигались, зажигались все новые огни. Нам нужно спуститься, нужно сказать людям, что опасность позади.

   Я потянул весло, направляя лодку к земле, но вслух не успел сказать ни слова.

   Эли! Они здесь!

   Мысль Тина была как пуля, окутанная дымом. Прошибла меня насквозь, окатила тошнотой и слабостью. Но песня смерти, эхом бьющаяся в крови, не дала мне отпустить весло.

   Я по-прежнему знал, что делать.

   – На север! – крикнул я Рилэну и лодке. – Туда, где мы оставили всадника!

   Рилэн сказал что-то, вопрос распался на звуки. У меня не было сил переспрашивать и отвечать.

   Лодка развернулась, тяжело и неловко, словно впервые была на лету. Накренилась, черпанув бортом ветер, и мерцающий шар покатился, стукнулся о мои ботинки и замер. Я чувствовал, как с каждым мгновением немеют руки, как все сильнее саднит горло.

   Всадники знают то, что недоступно другим людям.

   Это известно каждому. И это все, что известно, – их орден окутан тайной, посторонние не могут входить в их дома, приходить на их собрания. Каждый может узнать всадника по крыльям. Любой волшебник ощутит незримые следы всадников – горячий пепел, дымный огонь. Но кто испытал на себе их силу?

   Мысль Тина была словами, стремительным призывом. Но ни звука, ни чувства, ни света, ни тени. В Роще мысли струились, наполненные образами, дрожащие от песен, – частички души.

   Мысль Тина не сплеталась с душой, она пробивала душу.

   Учитель был прав, это не волшебство.

   Но это призыв, и нельзя медлить.

   Я глубоко вздохнул, пытаясь собрать все силы. Мы были уже близко, – сумеречный шелест струился в воздухе, сворачивался спиралью, уходил вниз. Я потянул весло, направляя лодку за ним, и ощутил другой след.

   Он горел высоко в небе, широкий, темный, убегающий в ночь. Враги пролетали здесь, совсем недавно.

   Мы опускались, и с каждым мгновением шелест становился сильней, но холоднее, рассыпался и замерзал, как зола на льду.

   Джерри зажег фонарь. Пятно света метнулось вниз, выхватило острые грани, темные валуны и отвесный склон.

   – Я здесь! – крикнул Тин.

   Его голос тонул в расщелине между скалами. Мы нырнули туда.

   Джерри выпрыгнул наружу, кинулся к всаднику, помог забраться в лодку.

   – Ты ранен? – спросил он. – Подожди, надо...

   Тин мотнул головой – я увидел ссадину у него на щеке, запекшуюся кровь на лбу – и разжал руки. На дно лодки посыпались щепки и планки, куски ткани и деревянные кольца.

   Это они шелестели голосом замерзшей золы.

   – Мои крылья, – объяснил Тин. Его голос сорвался и исчез на миг, но тут же вернулся. – Меня сбили. Крылья сломались, я не могу летать. И что-то с рукой... Но я не ранен.

   Я коснулся его плеча и запел, еле слышно. Порыв ветра, запах хвои и солнца – одна из моих первых песен.

   Тин стиснул мою руку и сказал:

   – Спасибо.

   – Эта песня снимает боль, – предупредил я. – Но если ты ранен...

   – Потом. – Он мотнул головой и обернулся к Рилэну. – Они улетели только что, нужно лететь за ними! Пока они не начали жечь!

   Я слышал голоса Джерри и Рилэна, они возражали что-то, Тин настаивал, – но я не вслушивался в слова, мне было все равно. Силы возвращались ко мне, восторг возвращался, след чужой магии над головой был ясным, пел отзвуком древних песен. Враги возле Форта не смогли скрыться от меня, и эти не смогут.

   – Летим! – сказал я, и лодка послушалась, скользнула вверх.

   Поток подхватил нас, помчал над скалами, мы летели все быстрей. Я задыхался от ветра, задыхался от чужой песни, она звучала эхом песни полета, но горела незнакомым огнем. Мы все смотрели вперед, но не видели ни врагов, ни огня, только черноту гор, черноту неба.

   – Там ничего нет! – крикнул Рилэн. – Только горы!

   Он был прав – но все же звенящий след уходил вперед, к скальной стене, еще далекой, но уже отличимой от неба. Я помнил эти места, мы пролетали здесь днем. Лишь отвесные скалы и пропасти – ни горных троп, ни деревень.

   Но мы не повернули, мы мчались в потоке чужой песни, и я чувствовал другие следы среди ветров, десятки и сотни, старые и новые. Я смотрел в черноту, смотрел не отрываясь, – и понял, что песни захлестнули меня, я схожу с ума.

   В скальной стене зажглась звезда. Сперва крохотная, она мерцала белым светом, разгоралась все ярче, росла. Она пылала, превращалась в солнце, и в глубине его сияли песни, неисчислимые, яркие, пронизывающие камень, уходящие в землю, уходящие в небо. Тысячи жизней были по ту сторону белого солнца, они сияли и пели, смертоносные и прекрасные.

   – Вы видите это?! – закричал Джерри. – Горы открылись, открылись!!

   Я понял, что я вижу.

   Я видел ворота. Скальная стена разошлась, открыла туннель, – оттуда бил свет, ослепительно-яркий в ночи, там двигались тени, там был спрятан целый мир. Мы мчались туда, лодка дрожала и стонала от скорости и ветра, – но ворота уже закрывались, свет исчезал. Еще миг – и осталась лишь мерцающая звезда, а потом пропала бесследно.

   Я отпустил весло, и лодка остановилась. Небесные реки качали ее, вокруг нас была тишина и ночь, больше ничего. Я смотрел вперед, в черноту, не в силах поверить.

   – Они прилетают оттуда, – прошептал Тин.

   Я кивнул.

   Мы нашли убежище врагов. Город, скрытый в глубине гор.

18.

   – Я разрешил вам выбирать цель, – сказал Мельтиар.

   Воздух все еще был холодным – когда мы вошли стены искрились ледяным узором, белый свет сиял нестерпимо, мороз обжигал горло. Сейчас мы сидели на полу, перед Мельтиаром, на островке тепла. Темнота волнами текла вокруг нас, замыкалась в кольцо, возвращалась к Мельтиару, разбивалась о его ладони, исчезала бесследно. Его темнота, звенящая и жаркая, способная уничтожить, способная исцелить. Я смотрела на черный поток, струящийся над полом, повторяющий свой путь снова и снова. Мельтиар никогда не говорил об этом, но я знала, – это его темный огонь, сила его души.

   Белый узор на стенах таял, превращался в сверкающие дорожки воды. Наверху шуршали лопасти, смешивали жар темноты Мельтиара с холодом тающего льда. С каждым мгновением мне было все сложнее дышать.

   Мельтиар вскинул руки, и темные волны покорились ему, исчезли.

   – Я разрешил вам выбирать цель, – повторил Мельтиар. – Но я хочу знать, почему вы выбрали эту цель.

   Тьма осталась в его глазах, искрящейся чернотой уходила в глубину зрачков, завораживала, не давала отвести взгляд.

   Почему мы выбрали эту цель?

   Решение, казавшееся вчера таким простым, распалось на сотни действий и слов, потеряло смысл.

   Мы отправились за всадником, – и отряд бескрылых воинов погиб у стен Форта. Машина, вылетевшая следом за нами, пришла слишком поздно. Но они выполнили задание, а мы не достигли своей цели.

   Я взглянула на Лаэнара. Он сидел неподвижно, смотрел вперед. Его новые крылья были сложены, прижимались к спине, сливались с одеждой. И даже не прикасаясь к нему я знала, – пламя, бушевавшее в нем вчера, не утихло, он хотел отомстить, еще сильнее, чем прежде.

   – Я хотел убить всадника, – сказал Лаэнар. – И все еще хочу.

   Мельтиар подался вперед, сжал его запястье. Крылья Лаэнара дрогнули, и так же на миг вздрогнул его голос.

   – Он остановил нас дважды, – продолжал Лаэнар. – В третий раз подбил нашу машину. Это настоящий враг, я хотел убить настоящего врага.

   – Мы не справились, – сказал Рэгиль, тихо, но твердо. Я не удержалась – взглянула на него и кивнула.

   Мы узнали сегодня утром – всадник жив, мой выстрел не уничтожил его. Я не вернулась, чтобы добить его, и знала, что это правильно. Жизнь Лаэнара важнее смерти врага.

   Никто не мог объяснить, что сделал всадник, как он разомкнул крылья Лаэнара, как смог лишить их силы. Мы готовились к сражению, но не справились, Рэгиль был прав.

   Мельтиар обвел нас взглядом, отпустил Лаэнара, протянул к нам раскрытые ладони.

   Наш ритуал, знакомый с детства.

   Я коснулась его руки, и следом за мной Лаэнар, Амира и Рэгиль. Мы сидели молча – переплетенные пальцы, сжатые ладони, не различить где чья – Мельтиар и его звезды. Чувства текли сквозь тепло рук, отзывались в стуке сердец. Я слышала отчаяние и страстную устремленность Лаэнара, чувствовала, как звенит и зовет душа Амиры, как Рэгиль пытается успокоить свою бурю, – и сквозь все несутся черные искрящиеся потоки, жизнь Мельтиара. Его сила, наполняющая нас каждое мгновение, пылающая ярче всех звезд. Эта сила сейчас была почти спокойной, – ни радости, ни гнева, лишь тревога, дальняя и темная.

   – Я ни в чем не виню вас, – сказал Мельтиар, глядя на Рэгиля. – Вы выбрали цель, и сделали все, как вас учили. Я хотел знать почему, я узнал, и теперь могу принять решение.

   Он разжал руки и поднялся. Эхо его чувств еще было в воздухе, сквозило в каждом движении. Лед на стенах растаял, превратил их в мерцающие зеркала, и Мельтиар отражался многократно, черными всполохами на черных плитах.

   Он вернулся почти сразу, вновь опустился на пол, поставил перед собой бокалы. Я смотрела, как он открывает высокую дымчатую бутылку, как красный напиток течет, наполняя бокалы.

   – Я понимаю ваше решение, – сказал Мельтиар. – Пейте.

   Я сделала глоток. Это было вино, – саднящее горло, но сладкое на вкус. Мы пили такое однажды с Амирой.

   – Война уже скоро, – проговорил Мельтиар. Его голос был задумчивым и глубоким, и мир качнулся передо мной – может быть от вина, а может быть потому что он говорил о будущем. – Но впереди еще осень и зима, у вас есть время. Вы больше не будете вылетать по ночам.

   – Какое у нас теперь задание? – спросил Лаэнар. Его стакан уже опустел, а глаза горели. Я чувствовала – мысленно Лаэнар уже в ангаре, уже готов мчаться в битву.

   – Я отменяю задания, – ответил Мельтиар, глядя на него. – Вы недостаточно подготовлены, вы продолжите тренировки.

   Я замерла на миг, пытаясь найти слова. Но их не было, я ничего не могла возразить, – Мельтиар был прав. Мы подвели его, все, что мы можем теперь, – исполнять все его приказы, безукоризненно.

   – Мельтиар. – Голос Амиры заставил меня обернуться. Она говорила еле слышно и сжимала ладонь Мельтиара обеими руками. – Если мы не будем летать... можно нам улучшить машину?

   Мельтиар засмеялся и обнял ее.

   – Как я могу тебе отказать, Амира? – сказал он. – Да, вы с Рэгилем займетесь машиной, можете сделать с ней все, о чем мечтали. – Амира прошептала слова благодарности, они были едва различимы. А Мельтиар продолжил: – А Лаэнар и Арца снова будут тренироваться, и в зале с молниями, и в небе над горами, каждый день.

   – Мы все сделаем, – сказала я и сжала руку Лаэнара, не дала ему вымолвить ни слова.

   Мельтиар покачал головой и вновь наполнил бокалы.

   – До войны еще достаточно времени, – проговорил он. – И я с вами. Пейте.

19.

   Рассветное небо смотрело на меня сквозь решетку окна. Я знал, что мои силы на исходе, но не мог остановиться.

   Я пел.

   Я ничего не мог сделать сейчас, только петь.

   Воздух все еще был полон запахом гари, песня не могла отгородить меня, она сделала мир ярче, – и мне казалось, что горячий пепел падает на мою кожу, прожигает до кости, стрелами огня и боли вонзается в сердце. С каждым мгновением мое дыхание слабело, но песня звучала, не прерываясь.

   Форт встретил нас запахом пожара и вкусом пепла. Лодка опустилась, коснулась двора крепости, и на миг мне показалось – я во сне или на погребальном пепелище. Три факела мерцали, как догорающие угли, голоса доносились еле слышно, словно из другого мира.

   Но свет стал яснее, голоса различимей, и я увидел двор, крепостные стены, караулки и башни, – покрытые слоем сажи, словно здесь прошла волна огня, уничтожающая все на своем пути.

   Аник стояла на ступенях, ведущих к центральной башне. Несколько ополченцев теснились рядом, – все они были в копоти, и пламя факелов билось на дымном ветру.

   "Твоя вина", – сказала мне Аник. Я еще не понял, о чем она говорит, но услышал, как кричу в ответ, – нет, нет, песня смерти убивает только врагов, уничтожает только жизни, моей вины нет.

   Мы все кричали друг на друга: я кричал на Аник, она – на меня и Тина, кто-то пытался успокоить нас, пытался объяснить. В конце концов, я понял.

   Песня смерти убила не всех врагов. Мы улетели на помощь Тину, но к Форту пришли другие враги, ударили с воздуха. Все, кто выжили, – из ополчения и из гарнизона, – стояли перед нами, и коменданта среди них не было.

   Я понял тогда, что Аник обвиняет меня, чтобы не плакать.

   "Мы не знаем, погибли ли они! – кричала Аник. – Многие как будто исчезли! Может быть, их похитили! Может быть..."

   Тин обнял ее, и она замолкла.

   Я был словно во власти синего дыма, песня теснилась во мне, рвалась наружу, – я должен был уйти отсюда, как можно скорее, как можно выше, подальше от вкуса гари, от дымного ветра. Я забрал обломки крыльев Тина, поднялся в башню, нашел незапертую комнату, – нетронутая пожаром, она парила над опаленным Фортом. Но запах гари был и здесь, пепел был здесь.

   Горячий пепел был в моих руках, огнем и болью впивался в кровь, и я пел.

   Даже в воспоминаниях я не мог сейчас вернуться к учителю, не мог вернуться в Рощу. Не мог зачерпнуть силу из неба, не мог дотянуться до земли. Только один источник был здесь, сиял в самом сердце моей жизни, в глубине моей песни.

   Я пел, отдавал свое дыхание и силу, моя песня изменялась на выдохе, меняла то, к чему прикасалась, лишала огонь дыма, превращала боль в вышину, делала туман прозрачным, обращала угли в ослепительный свет. Белый и ясный, он горел все ярче, поднимал меня все выше, моя песня кровоточила. Страдание становилось восторгом, и этот восторг был нестерпимым, – и моя душа не выдержала, швырнула меня в темноту, в глубину забытья.

   Я падал и слышал песню.

   Я на крыше. Подо мной Атанг, надо мной небо, но мир изменчив. Я поднимаю голову и вижу солнце, раскаленное и белое. Я смотрю на него, и Атанг подо мной тает, превращается в черные скалы, расщелины и горные тропы. Я опускаю взгляд и снова вижу мозаику светлых крыш, – но небо темнеет, тучи мчатся, обгоняя друг друга, ветер все сильней.

   Ветер касается моих рук, говорит со мной.

   Я во сне.

   На краю крыши стоит мальчик, – он изменчив, как и все вокруг. Ветер треплет его одежду, ерошит волосы, – они то темные, то светлые, то сумеречные как у меня.

   "Смотри, смотри", – шепчет ветер. Его голос сейчас еле слышен.

   Мальчик держит в раскрытых ладонях амулет. Причудливо выточенный черный камень, похожий на переплетение ветвей, – даже не подходя близко, я чувствую тысячи песен, тысячи жизней. Они заключены в этом камне, как внутри гор.

   Я хочу спросить у ветра: что это значит? Он враг?

   Но не могу говорить вслух, мы не одни.

   Мальчик оборачивается ко мне. Его внешность не меняется больше, и я узнаю его.

   Это ученик Оры. Уже лет десять прошло, с тех пор как он исчез из Рощи, – но он такой, каким я его помню, не стал старше ни на день.

   Я спрашиваю:

   "Ты умер? Ора сказала, ты уехал, но ты не вернулся."

   Он качает головой и делает шаг.

   Крыша становится горной вершиной, улица пропастью, он летит вниз, раскинув руки, белая искра в черноте. И в тот же миг ветер толкает меня, я взлетаю.

   Безоблачное небо и раскаленное солнце мчатся мне навстречу, мир полон звуком. Звенит моя песня и новое волшебство рожденное ею, и ветер подхватывает их, ветер поет вместе с ними. Весь мир поет за меня.

   Я лечу, я могу летать.

   Я смог спуститься из башни только к вечеру.

   Сперва сны, темное забытье и обрывки яви накатывали волнами, свет появлялся и гас. Я слышал голоса Джерри и Рилэна, чувствовал вкус воды. До меня доносились мои собственные слова, – я просил уйти, оставить меня, не трогать.

   Волшебство исчерпало мои силы, я чувствовал себя легким, прозрачным, почти лишенным цвета. Когда-нибудь песня заберет все мои силы, я не проснусь, останусь в сумеречном небе вместе с ветром.

   Когда я пришел в себя в очередной раз, то понял, что лежу на полу, на армейских одеялах. На миг мне показалось, что я в кандалах. Но это были не оковы, – это новая песня сплелась с обломками крыльев всадника и сомкнулась на запястьях и лодыжках. Деревянные браслеты, сидящие как влитые, пронизанные новым волшебством, песней полета и моей жизнью. Они звенели и звали ввысь, но, сколько я ни вслушивался, не мог различить дымного шелеста. Он исчез.

   Тень шелохнулась у стены, и я приподнялся. Двигаться все еще было трудно.

   Из сплетения теней появился Тин, опустился рядом. Потянулся к моему запястью, но отдернул руку, не коснувшись браслета.

   – Они отвергают меня, – прошептал он, и я не знал, что в его голосе – благоговение или ужас. – Мои крылья... Каждый делает их себе сам, проходит посвящение, никто другой не может их надеть... Как тебе удалось, что ты сделал?

   Я зажмурился на миг, сделал глубокий вдох, а когда открыл глаза, понял, что снова могу говорить, могу мыслить ясно.

   – Теперь это мои крылья, – объяснил я. – Я подчинил их.

   Тин взглянул на меня, с тревогой, потом качнул головой.

   – Тебя ждут, – сказал он. – Аник уже готова уезжать, ждут только тебя.

   Небо за решетчатым окном еще было светлым, но я чувствовал, – ночь рядом, земля уже во власти сумерек.

   Я кивнул и сказал:

   – Я сейчас приду.

   Тин ушел, а я некоторое время собирался с силами. Сигареты нашлись в кармане куртки, и серый дым теплом влился в кровь, помог подняться. Я попытался надеть ботинки, но не сумел, – браслеты на лодыжках были слишком широкими, мешали.

   Наверное, все в Атанге посмеялись бы надо мной, – моя форма в пыли и саже, я босиком, в деревянных браслетах. Но мы не в Атанге.

   Я распахнул дверь и пошел вниз по лестнице.

   Она спиралью уходила вниз и была темной, – ни окон, ни факелов, ни газовых фонарей. Камень ступеней был холодным, истертым тысячами шагов. Путь казался мне бесконечным, но все же привел меня к цели.

   Я всегда считал, что кухня – самое безопасное место в крепости. Снаружи доносился запах гари, но внутри все было таким привычным: длинные столы, скамьи, широкая плита у стены, зажженный фонарь на стене. Меня здесь ждали.

   Я не чувствовал голода, но Джерри заставил меня сесть за стол, поставил передо мной тарелку и кружку. Я знал, что он прав, и послушно ел, не чувствуя вкуса пищи, – лишь каждый глоток чая обжигал меня, не давал сбиться с мысли.

   Джерри, Рилэн, Тин и Аник сидели за тем же столом, смотрели на меня.

   – Ты уезжаешь? – спросил я у Аник.

   Она снова стала решительной и собранной, – заплела косы туго, так что не выбивалась ни одна прядь, крепко завязала косынку на шее. Я не знал, что Аник видит, глядя на меня, – ее черные глаза стали непроницаемыми.

   – Да, – ответила она. – Мы не оставим здесь людей на еще одну ночь. В деревнях все готовы, многие уже отправились в путь. Мы спустимся к морю, у многих там есть родственники. Там нас всегда примут.

   Мне казалось, я слышу то, что она хочет сказать: "Мы просили короля прислать помощь, он прислал тебя, ты бесполезен. Мы будем спасаться сами". Я не знал, что ответить.

   – Что мы будем делать? – тихо спросил Рилэн. Он сидел, сцепив руки, смотрел вниз.

   Мне хотелось снова вытащить сверток с сигаретами, закурить, подумать. Но на это не было времени, и я уже знал ответ.

   – Мы вернемся в Атанг, – сказал я. – Сообщим королю, о том, где скрываются враги. – Я замолк на миг, но все молчали, никто не возразил мне. Тогда я договорил: – Но сначала я хочу слетать туда еще раз, взглянуть на это место, запомнить его. Может быть, мы увидим еще что-нибудь.

   Тин подался вперед, сказал быстро, на одном дыхании:

   – Я полечу с вами!

   – Нет! – Голос Аник вспорол воздух, как внезапный удар. – Хватит, ты поедешь с нами.

   Тин сжал ее ладонь обеими руками и кивнул.

   – Я обещал и помогу. – Его голос звучал горячо, убежденно. – Я догоню вас в пути, или приеду сразу на берег, я буду с вами, буду защищать твоих людей. Но, Аник, пойми, я должен слетать туда, это важно.

   Я не знал, почему это важно для него. Я даже не понимал, почему я лечу туда сам.

   – Готовь лодку, – сказал я Рилэну и поднялся из-за стола.

20.

   Услышав наши имена, колодец раскрылся.

   Мы были высоко, лишь несколько метров скальных сводов отделяли нас от неба. Знаки созвездий мерцали на дверях, ведущих к лестницам и колодцам, – под нами и вокруг нас город жил своей обычной жизнью, но до нас не доносилось ни звука, мы будто перенеслись в другой мир, в другое время. Верхний предел, двери полета, – этот маленький зал сейчас казался похожим на пещеру, экраны – будто рисунки углем на стенах. Тишина, круг неба над головой, – и больше ничего.

   – Ты готова? – спросил Лаэнар.

   Он держал меня за руку. Сквозь черные перчатки я не чувствовала его кожу, сквозь темное забрало шлема – не видела глаз. Но я ощущала душу Лаэнара, – распахнутая, она мчалась, разрезала воздух, словно мы уже поднялись в небо, словно нас несли крылья.

   Его душа так легко освободилась от пут сновидения, устремилась в полет. А я все еще была в плену своих снов, во власти тревоги и горя, – и Лаэнар знал об этом, ведь он держал меня за руку.

   Я проснулась сегодня рядом с ним и сперва не могла говорить, – слезы украли мои слова, сжали горло. В комнате было темно: лишь отблеск красного светильника над дверью и неясные тени. И голос Лаэнара. "Что случилось, Арца? Что тебе приснилось? Арца?" Он обнимал меня и вытирал мои слезы, и в конце концов я смогла сделать вдох и сказала: "Мельтиар. Он мне приснился".

   Едва я произнесла это – и сон распался, погас как искры темноты. Осталась лишь неизмеримая даль, бесконечное пространство или бесконечное горе. Во сне Мельтиар был отделен от меня этой пропастью или этой бедой, – и как я не старалась, не могла дотянуться до него.

   "Мне тоже", – сказал Лаэнар.

   Должно быть, если бы я подождала хотя бы мгновение, он рассказал бы свой сон. Но я не могла молчать, слезы все еще были слишком близко.

   "Ему было плохо, – сказала я. – А я ничем не могла ему помочь".

   В этот миг я поняла, что сон Лаэнара был совсем другим. Страх, непонимание, голос шторма, – вот чем были наполнены его чувства. Ни отчаяния, ни боли там не было, – наши сны не совпали сегодня, и Лаэнар не стал пересказывать мне свое видение. Я просила, но он не стал.

   И сейчас Лаэнар был здесь, держал меня за руку, рвался в небо. И поэтому я зажмурилась, заперла в глубине сердца боль, пришедшую из сна, и кивнула.

   – Я готова.

   Крылья Лаэнара распахнулись, забились – быстрее, чем стук сердца, быстрее движения мысли, – ветер ударил мне в лицо, и Лаэнар стал черной молнией, рванулся ввысь. Я метнулась следом, хвостовые перья вспороли воздух, колодец крутанулся перед глазами, и я пронзила небо, догнала Лаэнара.

   Мы должны быть вместе, должны быть отраженьями друг друга, – тогда никто не сможет сокрушить нас. Если бы мы были рядом тогда, если б наши движения и мысли звучали нераздельно, – всадник не смог бы сбить Лаэнара, ничего не смог бы сделать.

   Мельтиар прав, мы не готовы, мы должны тренироваться. Мы не можем подвести его, мы его звезды.

   Небесные реки подхватили нас, млечный путь опрокинулся, качнулся над головой. Мы парили рядом, крыло к крылу, и земля поворачивалась, сияла багровыми контурами ущелий и скал, а звезды над нами полыхали белым огнем. Одна из них, носящая мое имя, вставала над краем гор, указывала на север.

   Я нырнула вниз, взлетела на другом потоке, упала – и краем глаза видела, как Лаэнар повторяет мои движения зеркально, – мы сходились и расходились по спирали, ловили и бросали ветра. Словно между нами были враги и мы сокрушали их снова и снова, или словно это был танец, – созданный только для нас, и для неба.

   Мы прошли так близко, что почти соприкоснулись крыльями, – сила, текущая в них, пела, переполняла восторгом, – и я развернулась вновь. Холодный, стремительный ветер поймал меня, повлек к себе. Я окунулась в него, – этот поток пришел из ниоткуда, он был полон силы, сиял.

   Пришел из ниоткуда?

   Я забила крыльями, пытаясь остановиться, но было поздно, – поток поймал меня, словно морская волна. Я видела только очертания земли и гор, только сияние звезд, – но волна не приходит из пустоты.

   Я откинула забрало шлема. Ветер ударил мне в лицо, и я узнала его вкус.

   Вкус магии, сияющей, идущей кругами, неукротимой, – живущей в серебристых бортах деревянной машины.

   Звезды надо мной меркли, их затмевала тень, – в шлеме я смотрела сквозь нее.

   Мельтиар предупреждал нас, нельзя во всем доверять приборам.

   – Лаэнар, – сказала я. – Рядом враги. Посмотри без стекла.

   Я почти не двигалась, – парила на волнах, идущих от машины врагов. Возможно, они не видят меня. Возможно, у нас есть шанс.

   – Я их вижу! – Голос Лаэнара звенел в моем шлеме. – Они подо мной!

   Враги и сияющая волна их силы не сбили нас – мы все еще двигались в своем танце, и сами того не заметив, поймали в клещи чужую машину.

   – Они надо мной, – сказала я. – Ударим с двух сторон!

   – Да! – крикнул Лаэнар, и я рванулась прочь из холодного потока.

   Мои крылья рассекали воздух, – ни один из ветров не пришел мне на помощь, но я поднималась, все быстрее, тень становилась все больше, все ближе. Не было времени целиться, и я выхватила меч – я была уже близко, скоро я поравняюсь с машиной, нанесу удар.

   Огонь полыхнул, промчался мимо, обдал меня запахом гари, горячего пепла. Я ослепла, забила крыльями, – но небо пожалело меня, поймало восходящим потоком, понесло вверх.

   Еще миг – и я снова смогла видеть. Машина была совсем рядом, я видела врагов, слышала, как они кричат, глядя вверх.

   Лаэнар падал на них сквозь потоки, – черная молния в ночи. Мы все делаем правильно, еще немного, и мы ударим одновременно, мы уничтожим их.

   Лаэнар не успел долететь – враг прыгнул ему навстречу, рассек небо без крыльев, оно удержало его. Меч Лаэнара сверкнул, но отразился от оружия врага, и от силы удара они закрутились вдвоем, понеслись прочь.

   Я не могла смотреть на них, у меня была цель.

   Поток швырнул меня в машину, она качнулась. Крылья не дали мне упасть, я ударила одного из врагов. Он уклонился, и я его узнала– это был всадник. Он схватил меня за плечи и выпрыгнул из лодки.

   Я рванулась, пытаясь нанести удар, но он крепко держал меня. Мы падали, и я распахнула крылья, – но что-то пробралось в них, липким туманом, шелестящей золой текло, гася силу. Только правое крыло поднялось, а левое повисло разломанными пластинами, и я не могла удержаться в воздухе, могла только замедлить падение.

   Так он разомкнул крылья Лаэнара тогда, так сумел сбросить его на землю.

   Я швырнула все силы в правое крыло, и дымный шелест затих, затаился. Внизу были скалы, неразличимые и острые, и черная пропасть колодца. Я вновь попыталась сбросить всадника, но он был сильнее. Но крыло все еще было мне послушно, мы снижались кругами, все ближе к колодцу.

   Он принял нас, и я крикнула:

   – Арца!

   Услышав мое имя, врата колодца сомкнулись над нами, звездные знаки вспыхнули и погасли.

   Мы рухнули на пол, и всадник разжал руки. Я откатилась, отпрыгнула.

   Сила Мельтиара была в этом зале, в стенах, в полу, в каждом камне. Она была со мной, а всадник все еще не мог подняться.

   Только теперь я увидела, что у него нет крыльев.

   Я знала, что убью его.

21.

   Я понял – ради этого мгновения я жил.

   – Наверху! – крикнул Джерри.