Текст книги "Предвестники"

Автор книги: Влада Медведникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

   Но зачем мне жить, если я не буду петь? И я пел – песня теней струилась над дорогой, окутывала каждого из нас. Но с каждым часом мне было все трудней: едва слышный шелест и горький дым проникали в дыхание, першили в горле. Не-волшебство Тина душило меня, пыталось сжечь изнутри.

   Кровь горела, боль расползалась от зажившей раны, зрение помутилось, – я уже не видел ни дороги, ни полей, лишь мутные полосы и вспышки света. Но браслеты держали меня, делали почти невесомым, не давали соскользнуть с коня.

   А потом я услышал песню, хранящую в себе тысячу напевов, неумолчную и неповторимую, – шум волн, голос прибоя. Я засмеялся и закрыл глаза.

   Соленый ветер касался кожи, блуждал в волосах, пытался охладить мой жар и вернуть ясность мыслям. Мне хотелось скорее добраться до моря, войти в него, нырнуть с головой. Оно смоет с меня усталость, я буду знать, что делать дальше.

   Я не заметил, как мы остановились. Сила Тина затихла – или просто я не слышал ее за натиском морского ветра, – а песня Нимы смолкла.

   – О нет, – сказала Аник. Я едва узнал ее голос, таким он был безжизненным и тусклым. – Неужели зря...

   Я снова мог видеть. Дорога обрывалась, тонула в песке. Волны разбивались о берег, текли вперед, стремясь поглотить дюны, – и откатывались, оставляя лишь белую пену. Рокот моря был тяжелым, осенним, гребни волн белели до самого горизонта.

   Я родился возле моря. И потом мы приезжали сюда, с учителем и Нимой, и я собирал ракушки, принесенные прибоем. Я оставил их в доме учителя, когда ушел из Рощи. Должно быть, они и теперь там.

   Но Рощи больше нет.

   – Весь старый порт.., – тихо проговорил кто-то.

   Я понял, на что все смотрят.

   К востоку, справа от нас, виднелась королевская дорога, – широкая и ровная, она спускалась к самой воде. Туда, где у людного причала всегда стояли корабли, где море всегда было пестрым от цветных парусов, а небо – от развевающихся флагов.

   Я не видел ни одного корабля, ни одной лодки, – лишь каменные опоры и полуразрушенную пристань.

   – Нам не на чем уплыть, – проговорила Аник. Ее голос был все таким же бесцветным, но твердым. – Мы должны вернуться и сражаться. Это все, что мы можем сделать.

   Ветер бил в лицо, холодный и ясный, как ветер моих снов. Мне казалось, – стоит прислушаться, и он заговорит со мной.

   Я знал, что делать.

   Я спрыгнул на землю, сошел с дороги, повернулся на запад. Ноги увязали в песке, осколки ракушек царапали кожу. Но я был прав, он все еще ждал меня – корабль, который я помнил с детства.

   – Мы тут играли, – тихо сказала Нима у меня за спиной.

   Я кивнул.

   Он лежал накренившись, наполовину погребенный в песке. В бортах зияли пробоины, рея торчала, как сломанная кость.

   – Я верну его к жизни, – сказал я. Слова звучали как клятва. – Мы уплывем на нем.

   Я пел еле слышно, замолкал, начинал снова, пытался влить песню в остов корабля. Мои ладони скользили по трухлявым планкам, – древесина пахла плесенью и сырым песком, но не рассыпалась от прикосновений. Как ему удалось пролежать столько лет здесь, у самой кромки прилива?

   Песня сопротивлялась, не желала становиться кровью корабля. Когда я строил лодку, все было по-другому, – мелодия полета вливалась в звенящее, свежее дерево бортов, наполняла планку за планкой, дрожала, рвалась в небо. Я пел тогда не останавливаясь, много часов, и когда силы уходили и мерк свет – вспоминал всех, кто учил меня, и мог петь снова.

   Мне неоткуда черпать силу теперь, только из своего сердца.

   – Эли?

   Я опустил руки и обернулся.

   Лаэнар стоял у меня за спиной – я не заметил, как он подошел. Ветер трепал его волосы, слишком длинные, слишком черные. Он смотрел на меня так встревоженно и долго, что на миг я решил, что мои раны открылись и одежда в крови. Но со мной все было в порядке.

   – Тебе нужна помощь? – спросил Лаэнар. – Что мне сделать?

   Он стоял в полушаге, и воздух между нами звенел от песни его души – я слышал ее так же ясно, как там, в горах, где яд на время сделал мир прозрачным и отдал Лаэнара в мою власть. То, что я сделал с ним тогда – сильнее магии врагов. Они звали его, но не разрушили мою волю, Лаэнар ничего не вспомнил.

   – Кто был этот человек? – спросил я.

   – Какой человек? – Лаэнар вскинул руку, пытаясь заслониться от ветра.

   – В Атанге. – Я зажмурился на миг. Атанг, площадь, волшебники и наше бегство – все это было так давно, тысячи лет назад. – Который позвал тебя. Ты ответил ему, назвал по имени.

   Лаэнар покачал головой.

   – Меня там никто не звал.

   Я засмеялся.

   Моя воля сильнее их магии, это так. Я все сумею, им не добраться до нас, мы уплывем.

   – Вы с Нимой сможете мне помочь, – сказал я Лаэнару. – Когда я начну петь над кораблем. И потом, когда мы отправимся в море.

   – В море... – Лаэнар отвернулся, взглянул на набегающие волны.

   Они словно заворожили его: он замолк, стоял неподвижно, и воздух между нами стал холодным, льдистые искры страха плясали в нем.

   Я не успел задуматься, не успел ничего решить, – мысль, бесцветная и легкая, сама метнулась от меня к Лаэнару.

   Ты боишься моря, Лаэнар?

   – Да. – Его голос таял на ветру. – Я всегда его боялся.

   Песок хрустнул, выдавая шаги. Тин подошел к нам и спросил:

   – Кого это ты всегда боялся?

   Лаэнар вздрогнул, словно вырвавшись из сна, и возразил, горячо и быстро:

   – Я никого не боюсь! Никогда!

   Тин рассмеялся, ответил что-то, но я уже не слушал их.

   Я столько раз пытался дотянуться мыслью до Нимы, но она так и не смогла услышать меня. "Ей не хватает сил, – говорил Зертилен. – Может быть, потом".

   Почему мой пленник слышит меня, почему не Нима? Зертилен ушел от нас, кто теперь научит ее?

   Горькая пустота захлестнула меня, и я знал – еще немного и ничего не смогу сделать.

   Я повернулся к кораблю и запел.

   Когда я замолчал, уже совсем стемнело. Некоторое время я сидел на песке, слушал шум волн, смотрел в ночное небо. Звезды расплывались перед глазами, превращались в сияющие реки, текли вниз, к горизонту, растворялись в море. Я пытался унять дрожь в руках, но они не слушались, и силы не возвращались ко мне.

   Но корабль уже не был пустой оболочкой – он оживал. Едва приметно, еле слышно, – песня полета струилась в нем, звала в небо.

   Он не полетит. Но поплывет, я знаю. Уже завтра мы выйдем в море.

   Я сумел подняться с земли, дошел до костра. Ноги тонули в песке, путь был бесконечным. Темные фигуры жались к огню, я едва различал их. Нима сидела, уткнувшись в плечо Лаэнара, он прижимал ее к себе, говорил что-то. Аник сейчас казалась мне древней воительницей, героиней старинный книг. Ее профиль чернел на фоне пламени, резкий и мрачный. Ополченцы сидели рядом с ней, – она младше их и она женщина, но они пойдут в бой по ее приказу.

   Мы словно попали в иное время или в иной мир. Словно мы не беглецы, а путники в чужой, незнакомой земле.

   Я увидел Тина, только когда опустился на песок у огня. Тени расступились, горячий шелест пронесся совсем близко, – и я понял, что всадник сидит рядом со мной, отблески костра пляшут на железной кружке в его руках.

   Нима протянула мне миску, и я начал есть, не чувствуя вкуса. Мне нужно было восстановить силы, я буду петь всю ночь.

   – Когда мы сможем отплыть? – спросила Аник.

   – Завтра, – ответил я. – Но он не поплывет, полетит по воде. Ему нужны крылья.

   – Ты не бредишь? – Аник смотрела на меня сквозь огонь. – С тобой все в порядке?

   – Нет. – Я мотнул головой. Нет, Аник, со мной никогда, никогда уже не будет все в порядке. – Мне нужно управлять им, направлять ветер. Нужен парус или любая ткань, как можно больше, я сделаю из нее крылья.

   Пока я пил чай – или что-то похожее на него, обжигающее и терпкое – Аник и Тин говорили, перебивали друг друга. Они поедут на развалины торгового городка за портом, будут искать там... Я почти не слушал их, они справятся без меня. Меня звал корабль, звала песня, дрожащая в его теле.

   Я поднялся, пошел на этот зов, но успел сделать лишь несколько шагов, – Тин нагнал меня. Он оглянулся, словно не хотел, чтобы нас кто-то слышал, и только потом заговорил.

   – Когда вы отплывете, – его голос был горячим и быстрым, – проследи, чтобы Аник не сделала какую-нибудь глупость. Она может попытаться остаться со мной или еще что-нибудь...

   – Остаться с тобой?.. – переспросил я и понял, о чем он говорит.

   Тин кивнул.

   – Я не могу плыть на Королевский остров. Там же всадники, а я изгнанник. Я уже сражался с демонами один, я останусь и буду сражаться дальше.

   Я остановился и закрыл глаза. Руки привычно нырнули в карманы куртки, но сигарет не было. Мне так нужен был желтый дым, хотя бы одна затяжка. Но его не было.

   – Так не пойдет, – сказал я. – Ты поплывешь с нами, и тебя простят. Я вывел короля из столицы, он меня послушает, я поручусь за тебя. Ты спас мне жизнь.

   – Ты тоже спас мне жизнь, – возразил Тин.

   Я вскинул руку, отдернул рукав куртки. Браслет на запястье тихо пел, ему не мешали ни моя усталость, ни пепельный шелест силы Тина.

   – Зато я забрал твои крылья, – сказал я. Аник была права, я сошел с ума, я брежу. – Так что я тебе еще должен. А когда привезешь парус, буду должен еще больше.

   – О. – Тин взглянул на меня так, словно я сказал что-то осмысленное и важное, и засмеялся. – Я понимаю. Хорошо.

38.

   Отсюда было слышно море. Тенью опасности оно звучало на грани слуха, проникало сквозь солнечный свет, сквозь гул голосов, сквозь радость, – такую яркую, что воздух искрился от нее и чужие чувства были неотличимы от своих.

   Амира держала меня за руку, Рэгиль был рядом с ней, крылатые воины стояли вокруг нас, и дальше, позади них – тысячи младших звезд. Холмы – где зеленые, где обожженные нашим прилетом – стали черными от воинов города, пестрыми – от скрытых, не успевших сменить обличье. Земля и небо сияли нашей силой, силой Мельтиара, силой победы, – сияли так оглушительно и ярко, что даже голос моря стал сейчас далеким, едва слышным.

   Темнота полыхнула в небе, обрушилась словно смерч, – и Мельтиар появился впереди, на крыше нашей машины. За его спиной раскинулось небо, прозрачное, полное солнца, он был черной молнией в этой синеве. Ветер рвал его волосы, они взлетали словно потоки тьмы.

   Он вскинул руку, и холмы взорвались криками, тысячами голосов. Восторг захлестнул меня, расколол сердце, ни мысли, ни чувства уже не могли удержаться в нем. Мой голос звенел, звучал вместе со всеми. Мы были сейчас одним чувством, одной мыслью, одной победой.

   Идите ко мне!

   Голос Мельтиара вспыхнул в крови, и, повинуясь ему, крылья ударили по воздуху. Ветер пронесся мимо, полный криков и солнца, швырнул меня к машине. Амира и Рэгиль взлетели следом, – и мы опустились позади Мельтиара, три самых ярких звезды его победы.

   Я взглянула вниз, на бескрайние войска, бушующий темный простор. Солнце сверкало на обнаженных клинках, сила кружилась, переполняла нас, мы были звездным небом, сияющим в полдень.

   Мельтиар снова поднял руку, и холмы смолкли.

   Я взглянула на него, и уже не могла отвести глаз.

   – Это ваша победа! – крикнул Мельтиар. Его слова рассекли воздух и мысли – каждый предвестник Мельтиара слышал их сейчас, здесь, в городе, во всех концах мира. – Это ваша земля! И все, кто жили прежде ради этого дня, и все, кто погибли сражаясь – все они здесь, они с нами! Наш мир свободен!

   Земля и небо, воздух и люди, оружие и машины, – все вспыхнуло восторгом, таким ярким, что я потеряла голос, потеряла дыхание.

   Я забыла обо всем, я была счастлива.

   Казалось время изменило ход – и я не заметила, как солнце опустилось к западу, ветер стал холоднее и удлинились тени. Машины взлетали, разворачивались, – в город и на восток, вдоль побережья и вглубь мира. Мы победили, враг разбит, но ни один захватчик не останется на нашей земле, не спрячется среди руин или в лесу, – всех их ждет море или смерть.

   Крылья медленно закрылись, прижались к спине. Я опустила меч в ножны – и не смогла вспомнить, как доставала его. Горло горело от победных криков, дыхание было рваным от восторга. Но радость уже стала спокойной, опустилась вглубь сердца, и мысли вернулись.

   Мы все еще стояли на крыше машины. Солнце багровыми отблесками вплеталось в волосы Мельтиара, отражалось в наших доспехах. И сияло в глазах Амиры, – ее крылья дрожали, она плакала, беззвучно, глядя вверх. Ее радость была такой пронзительной и острой, что я чувствовала, – еще миг и я разрыдаюсь вместе с ней.

   – О, Амира. – Мельтиар наклонился, стер ее слезы. – Не плачь.

   – Я так счастлива! – Амира обняла его, ее голос стал едва различимым всхлипом. – Я никогда в жизни не была так счастлива!

   Самый счастливый день в жизни, – это так, и я хотела сказать об этом вместе с Амирой, но воспоминания уже вернулись ко мне, мысли вернулись.

   Это самый счастливый день, мы победили, мы сияли так ярко и Мельтиар с нами.

   Но нас трое.

   Вчера на побережье прилетела машина из города, привезла предвестника Эркинара. Одетый в белое, он казался бледным и хрупким вдали от зеркал и каменных сводов.

   "Лаэнар уплыл, – сказал он. – Мы увидели его, он уже на Королевском острове".

   "Уплыл? – повторил Мельтиар. Я была уверена – сейчас он ударит пророка или убьет. Но он только сказал: – Но вы показали мне время и место, здесь, а не за морем!"

   "Он будет здесь", – кивнул пророк.

   "Я должен увидеть Эркинара", – сказал Мельтиар и исчез в вихре темноты.

   Ночью меня коснулась его мысль, лишенная слов, – Лаэнар вернется, все будет хорошо.

   Я до сих пор не спросила ни о чем.

   Мельтиар взглянул на каждого из нас, по очереди, долго, и сказал:

   – Возвращайтесь в город. И не беспокойтесь – я все успею. Мое время еще не кончилось.

   Темнота рассыпалась шквалом искр, обдала нас жаром, отняла дыханье на миг. И погасла – Мельтиар исчез, мы остались на крыше машины втроем. Я все еще слышала его слова, они не смолкали, опутывали сердце ледяными нитями.

   Время... еще не кончилось?

   – Что он сказал? – прошептала Амира. Ее радость стала теперь стеной тонкого стекла, звенела и дрожала, но не могла скрыть пропасть страха. – О чем он? Рэгиль, скажи, я вижу, ты знаешь!

   – Я расскажу по пути, – тихо ответил Рэгиль.

   Мы запрыгнули внутрь машины. Огни панелей замерцали, запели двигатели, мы разрезали небо. Мир мчался мимо нас: штормовое море и песчаные дюны, холмы и дороги, закатное солнце и гряда гор, вырастающая из-за горизонта. Мир вокруг стал одним ярким пятном, – я не могла смотреть по сторонам, я ждала, что скажет Рэгиль.

   – Он уже это говорил. – Голос Рэгиля, такой спокойный и тихий, был словно исчерчен изнутри – так видишь следы молний за закрытыми веками, черные на белом. – И еще он говорил после битвы в столице: "Что бы не случилось, помни о цели, она важнее всего, победа важнее всего". И он говорил, много раз, что его время скоро кончится.

   Я поняла – никогда прежде мне не было страшно. Лед звенел в моей крови, замораживал душу. И, пытаясь спастись от него, я сказала:

   – Война закончится, наступит преображение. Он говорил об этом?

   Рэгиль покачал головой.

   – Я не знаю.

39.

   Парус раздувался над нами – серебристый шелк, наполненный ветром и волшебством. Я не слышал своего голоса, – он смолк еще на берегу, когда песня полета освободила корабль из песка, опустила на воду. Без единого звука и почти без сил, я пел. Море бросалось на нас, пыталось ворваться в пробоины, захлестнуть, разломать палубу, увлечь на дно трухлявые доски. И, не в силах забрать корабль, море затопило мою душу.

   Моя жизнь утекала в песню, я не слышал себя и не видел, я стал тенью. Каждый порыв ветра, каждый удар волны грозили сбить меня с ног, – но я не мог замолчать. Иногда сознание возвращалось ко мне, и я видел Ниму. Она обнимала меня, ее тепло и солнечный напев вливались в мое сердце и стремились вверх, к парусам. Иногда я чувствовал на плече руку Лаэнара. Его сила была горячей и звонкой, и песня разгоралась, корабль поднимался над волнами, мчался быстрей.

   Так продолжалось бесконечно – я терял силы, принимал и выплескивал их вновь вместе с песней и кровью души. С каждым разом волшебство проникало в корабль все глубже, ветер стал вторить ему и волны, – море уже не сражалось с нами, не пыталось задержать.

   Я замолчал, отпустил борт, лег на мокрые доски. Палуба кренилась, небо качалось, ветер грохотал в парусах. Песня полета струилась по жилам корабля, ее повторяло море. Эти голоса звучали так прекрасно, я мог слушать их вечно. Сплетение мелодий влекло в сон, в глубину видений. Мой сумеречный ветер был рядом, я почти слышал его, – он звал, хотел сказать о чем-то важном.

   Но моя душа была исчерпана, сердце – переполнено соленой водой, у меня не было сил окунуться в видения.

   Я не хотел знать будущее.

   Никогда этого не хотел. Я хотел летать, хотел сражаться, хотел прикоснуться к самому яркому и тайному волшебству. "Не уходи из Рощи, – говорил мне Зертилен. – Здесь есть все, что ты ищешь".

   Мои глаза горели от соли.

   – Смотри, я так многого добился, – сказал я, глядя в небо. – Ты гордишься мной?

   – С кем ты говоришь? – спросил Тин.

   Я ухватился за его протянутую руку, поднялся, перевесился через борт. Стальные волны мчали нас, пеной разбивались о борта корабля. Я смотрел, как поет и движется море, ни на мгновенье не остается неизменным.

   – С моим учителем, – ответил я. Даже не оборачиваясь, я чувствовал присутствие Тина, и рядом с ним были другие люди – наверное, все подошли посмотреть, что со мной. Все, кроме Нимы и Лаэнара, я забрал у них слишком много сил. – Он погиб в Атанге. Его убили враги.

   Тин прислонился к борту рядом со мной, – его сочувственные слова утонули в шуме моря и шквале моих мыслей.

   Тогда, на площади, Кимри сказал: "Все волшебники здесь", – но многих из тех, кого я знал с детства, там не было. Сколько в Роще было таких, как Зертилен? Почему он попал туда, как туда попали мы с Нимой? Почему враги допустили это?

   Должно быть, я забылся и произнес это вслух, – и один из ополченцев ответил мне:

   – Да чтобы не было подозрений. Говорили же, что любой может прийти туда и учиться магии.

   – Лучше бы все помнили то, что давно известно, – сказала Аник. Ее голос, сухой и резкий, крошился на ветру. – Все знали, что магия – искусство врагов. И позволили им жить в Атанге!

   Магия подняла корабль, магия несет нас прочь от врагов, а ты все еще обвиняешь ее, Аник?

   Но в этот раз я сумел удержать свои мысли, не произнес их. Они бились во мне как волны, распадались на соль и грохот.

   Волшебство, песни, звук и свет, уходящий за пределы души, сияющий так пронзительно и ярко, – я не откажусь от этого никогда. Пусть никто в мире больше не будет учить меня, – я научусь всему сам. Я прикоснусь к самому сердцу волшебства, войду в сплетение песен.

   – Нет ничего, – сказал я, – прекраснее магии.

   Я обернулся, встретился взглядом с Аник. Усталая, как и все мы, в грязной одежде, с волосами, выбившимися из косы, – она смотрела на меня так же сурово и непримиримо как тогда, в деревне у подножия гор.

   – Почему бы тебе не проследить за своими... друзьями? – спросила она и кивком указала на мачту.

   Палуба качалась под ногами – один неверный шаг и сорвешься в проломы досок. Но на щиколотках неслышно звучали браслеты, удерживали меня, вели верным путем. Десять или двадцать шагов – такой долгий путь. У меня почти не осталось сил.

   Как и у Нимы. Она сидела на груде канатов – Тин и ополченцы привезли их вчера из старого порта вместе с огромным рулоном шелка – сидела, обхватив руками колени, в полузабытьи. Лаэнар был рядом, стоял, прижимаясь спиной к мачте. Он был бледен, словно песня яда снова сжигала его, и смотрел в пустоту. Парус колыхался над ним как свод шатра.

   Враги не могут переплыть море. Вот почему Королевский остров – безопасное убежище.

   – Эй. – Я тронул Лаэнара за плечо, и он схватил мою руку, так резко и отчаянно будто тонул. – Нам совсем недолго плыть, не бойся.

   Лаэнар взглянул на меня. Его зрачки были расширены, ресницы дрожали, губы были искусаны в кровь.

   – Мы так долго плывем, – сказал он. На языке врагов, как в первый день в Атанге. – Мы не доплывем. Мы погибнем.

   Я хотел рассмеяться в ответ – но и на смех уже не хватило сил. Поэтому я повторил:

   – Мы будем на берегу совсем скоро. Не бойся.

   Но я знал – он не может не бояться. Этот страх у них в крови.

   Я смотрел на Королевский остров – он медленно поднимался из-за горизонта, его холмы тянулись к небу, обретали форму и цвет. Он был таким же, как на страницах книг: бурное море, острые скалы, облака над ними. Словно ожил рисунок на старинном пергаменте, и следом за ним в мои мысли вплелись слова, которые я читал так часто, что запомнил наизусть.

   "Есть пять миров, и тот, что лежит к юго-западу от сердца льда – наш мир. И путь до других миров долог, плыть много дней и недель. Но меж миров разбросаны острова, они дадут путнику передышку и приют, и ближайший из них – Королевский остров".

   Он становился все ближе.

   Я различал гавань, множество мачт, флаги, бьющиеся на ветру. Лестницы и террасы, поднимающиеся к белому дворцу, зеленые холмы, усеянные цветными пятнами, – что это, палатки, дома? Даже издалека все виделось таким привычным и знакомым, словно здесь соединились прибрежные гавани и Атанг.

   Я обернулся.

   Берег нашего мира давно скрылся из виду, кругом был лишь океан, сумрачные, пенящиеся волны. С каждым днем они будут все злей, все выше, – приближается время осенних бурь.

   Мы должны уплыть как можно скорее, должны найти новую землю и новую жизнь.

   – Как много кораблей! – сказала Аник. Ее голос снова стал звонким и ярким, надежда пылала в каждом слове. – Столько людей спаслись! Война еще не кончилась, мы вернемся и отомстим!

   Я зажмурился на миг, пытаясь успокоить мысли. Возвращаться – безумное, безнадежное дело, но я так хотел вернуться. Я ничего сейчас не хотел так сильно.

   Аник закричала, замахала руками, и с кораблей – уже таких близких – донеслись ответные крики. Нас узнали, нас ждут, мы среди своих.

   Но корабль не пройдет сам среди скал, не сможет причалить. Я должен петь.

   Первый звук вырвался в воздух, заново разрывая сердце, и корабль ответил, песня полета зазвенела в нем громче, подхватила меня. Она мчалась, и все исчезало, гасло, – оставалось лишь море, небо и песня.

   Нет ничего прекраснее магии.

40.

   Город изменился.

   Я почувствовала это сразу, как только машина раскрылась, выпустила меня. В первый миг мне показалось, что черный пол ангара дрожит, – но это был звук нашей силы. Горящая и чистая, она мчалась сквозь воздух, сквозь плиты и камни, уходила наружу, к земле и открытому небу. Стены города больше не сдерживали ее, – мир стал свободным, и жизнь возвращалась к нему, свет возвращался, возвращались звезды.

   Город стал тише.

   Я не могла понять это чувство, – ведь ангар бурлил, машины опускались, двигатели пылали и пели, люди смеялись, обнимали друг друга, – черная одежда, черные повязки и оружие повсюду. Потоки горячего воздуха текли вверх, к колодцам, всплески крыльев мелькали там, исчезали в сияющем свете. Нижние ворота были раскрыты, там толпились люди, ждавшие в городе нашей победы, – они кричали, махали нам, их разноцветная одежда сверкала на фоне черных стен.

   И все же город стал тише – или просто весь мир теперь звучал вместе с ним.

   Машина второй четверки была рядом с нашей – ее воины стояли, прислонившись к борту, уже без доспехов и шлемов. Рядом с Киэнаром был его напарник, рядом с пилотом – защитница машины, воздух звенел от их радости, уверенности и силы.

   В день, когда началась война, я шла через ангар одна, без Лаэнара, – и Киэнар сказал мне быть самой сильной. На этом самом месте, но так давно – когда мир еще не был очищен.

   Мои мысли стали громкими сейчас, а чувства рассекали воздух, – и Киэнар обернулся.

   – Арца, – сказал он. – Ты прекрасно сражалась.

   Он сжал мое плечо, и я поняла, – он говорит искренне. И ему жаль меня – он не верит, что Лаэнар вернется.

   Я полной грудью вдохнула ликование, пылающее повсюду, отогнала боль и сомнения на самое дно души и сказала:

   – Как мы все.

   – Да. – Киэнар кивнул и засмеялся. – Как мы все!

   Я не замечала раньше, что вода в городе такая прозрачная. В ней был привкус металла, преломлялся белый свет и она сама казалась электричеством, живым потоком.

   Амира просила прийти скорее, я знала – они с Рэгилем будут волноваться, если я задержусь. Но мне трудно было выбраться из-под потока воды – он лился, прохладный и чистый, и все мысли становились такими же прозрачными, а чувства сияли ярче.

   Я снова слышала слова Мельтиара, и страх расцветал в сердце, – медленно, один за одним поднимались его ледяные лепестки. Я чувствовала, – еще немного, и я не удержусь, мой страх вырвется наружу, немым вопросом метнется к Мельтиару. Но я его звезда, я ничего не должна бояться.

   Я выключила воду – воздух сразу стал холодным и колким – и вышла из душа.

   Весь год я думала о дне, когда начнется война, и о дне, когда она закончится. Мечтала, как вернувшись в город, я одену самую красивую рубашку. Такая тонкая, почти прозрачная черная ткань, пуговицы, мерцающие звездным светом... И теперь, надевая ее, я зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Восторг, боль и страх сокрушали меня, разрывали на части.

   Снаружи уже наступила глубокая ночь, – и верхние лампы в коридоре горели приглушенно, белый свет сплетался с красноватым мерцанием сигнальных огней. В это время в городе всегда было тихо, – но не сегодня.

   Коридор был полон звуков. Шуршали, открываясь, двери, звучали голоса, шаги эхом разносились по черной плитке пола. И в столовой никогда не было столько народу, как сегодня: люди сидели повсюду, бродили среди стеллажей, выбирали еду. Звенели стаканы, кто-то смеялся, кто-то пел. Девушка у входа плакала, прижавшись лбом к косяку двери, темноволосый воин обнимал ее, повторял отчаянно и тихо: "Пойдем наверх. Нам надо наверх". Их горе затмевало все, ранило так остро, и я поняла, – их было трое раньше, но одна звезда погибла.

   Сколько звезд погасло на войне?

   Я увидела Рэгиля и Амиру, села рядом с ними. Несколько минут мы молчали, соединив руки. Наша тревога, радость и наши души, – все было общим сейчас.

   – Когда вы ели в последний раз? – спросила Амира.

   Я покачала головой и потянулась к тарелке.

   Еда в городе была простой и привычной, и в ней, как и в воде блуждал прозрачный, электрический привкус. Я попыталась прорваться сквозь вихрь последних дней и вспомнила жгучую похлебку, – мы ели ее в столице, сидя на ступенях разрушенного дворца. Вспомнила продымленное мясо, сухой хлеб, яблоки и золотистый напиток в деревянных бочках.

   – Я не хочу спать, – сказала Амира. – Мы можем подняться на перевал, подождать там восхода солнца.

   Подождать, пока Мельтиар позовет нас.

   Я поняла, – Амира волнуется за меня, Рэгиль волнуется за меня, не хотят оставлять одну.

   Я улыбнулась им и сказала так спокойно, как только могла:

   – Не сегодня.

   – Мельтиар позвал тебя? – спросил Рэгиль.

   – Нет, – ответила я и поднялась из-за стола. – Но я все равно к нему пойду.

   Я прижала ладонь к его двери. Темная поверхность была холодной, хранила наши имена. Изнутри не доносилось ни звука. Какой я увижу его комнату, если дверь откроется передо мной? Там ли он? Он может быть где угодно: дома, возле зеркал прорицателей или еще выше, в залах, куда не добраться ни по ступеням, ни на крыльях. Он может быть в любом уголке мира, ведь весь мир снова наш.

   Но я знала, что он у себя.

   – Арца, – сказала я, и дверь выскользнула из-под моей ладони, ушла в стену.

   Внутри бурлила темнота. Она накатывала на порог, льнула к стенам, свивалась реками на полу. Воздух над ней дрожал летним маревом, обжигал легкие вкусом грозы.

   – Осторожно!

   Мельтиар поймал меня за руку, провел между бурных рек. Повинуясь ему, они отхлынули, открыли путь. Двери сомкнулись за моей спиной.

   – Не касайся потоков, – сказал Мельтиар. – Это яд и исцеление, обращенные вспять.

   Я подняла взгляд, хотела заговорить, но Мельтиар толкнул меня к стене, стиснул мои плечи, наклонился ближе. Я видела, как в его волосах угасают искры темноты, а глаза становятся еще чернее, еще глубже.

   – Через четыре дня, – сказал Мельтиар. Мне было жарко от его рук, от его слов, я не понимала, о чем он говорит. – Лаэнар будет там, где горы уходят в море.

   – Лаэнар вернется? – Я словно издалека слышала свои слова, удивленные и ломкие, похожие на осколки стекла.

   – Да, – ответил Мельтиар. Он был так близко, его голос касался моих губ. – А если не вернется, я заберу его сам.

   Он отстранился на миг – грозовой воздух прошел между нами – и указал на волны темноты.

   – Я верну ему память, – продолжал он. – Каждое мгновение. Верну тем же оружием, которым ее отняли. Но ему будет больно.

   – Мне больно, – сказала я, – от того, что он с врагами.

   – Я знаю, – проговорил Мельтиар. – Мне тоже больно, Арца.

   Он был так близко, его руки скользили в моих волосах, дыхание касалось кожи. И все чувства проникали еще глубже, – в душу, в кровь, в каждое биение сердца. Я не могла говорить, но мысли вспыхивали сами, – молнии и выстрелы в пылающем небе.

   Тебе не должно быть больно, никогда. Я сделаю все, чтобы...

   – О, молчи, – прошептал Мельтиар, и я обняла его, закрыла глаза.

***

Легенда о потерянном доме

   Есть пять миров, иначе называемых частями суши, и мир, что лежит к юго-западу от сердца льда, стал нашим новым домом. И путь до других миров долог, плыть много дней и недель. Но меж миров разбросаны острова, где путник может отдохнуть и переждать бурю. Ближайший к нам приют – Королевский остров.

   Добравшись до мира, который мы теперь называем своим, наши предки стерли с карт координаты покинутой родины и позабыли дорогу к ней. И у них были на то причины.

   Родиной предков был прекрасный мир. Плодородный, с широкими реками, с садами, где трижды в год собирали урожай. Белые мощеные дороги соединяли города, каждый из которых был больше Атанга. Но не все в этом мире были счастливы.

   В замках с высокими шпилями и яркими знаменами, жили люди, облеченные властью. Но использовали эту власть лишь для своей выгоды и удовольствий, и от того простые люди прозябали в нищете и ютились в трущобах.

   Из всех людей благородного происхождения, лишь орден всадников беспокоился о бедняках. Долгие годы всадники пытались изменить хоть что-то, но властители городов, не желавшие терять богатства и силу, ополчились на них и объявили изгоями в собственной земле.