Текст книги "История нравов России"

Автор книги: Виталий Поликарпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

В день именин своих и жены, если у них добрые отношения (а то ведь бывало и такое, что пьяный и озверевший купец бил свою беременную жену ногами в живот), он устраивал званые обеды, а иногда и роскошные балы. На балах молодые танцуют, пожилые играют в мушку, пикет и бостон, купчихи в возрасте поглощают яства и в ходе коротких бесед кивают своими головами, украшенными жемчугом и бриллиантами. За ужином гости много пьют за здоровье хозяина, часто гости бьют посуду, свидетельствуя тем самым свое доброжелательное отношение к хозяину. «Свадьбы совершаются большей частию, – пишет П. Вистенгоф, – по выбору родителей, которые руководствуются в этом случае расчетами по торговле, и молодая купеческая дочка редко осмеливается мечтать о своем суженом, если он ей не назначен волею родителей» (231, 108). Иногда же зятем купца становится дворянин, однако это относилось к довольно редким явлениям.

В своей повседневной торговой деятельности, которая протекает в Рядах и Гостином дворе, купец озабочен одним: подать товар лицом и взять за него как можно больше. В некоторых лавках купцы засматриваются на хорошеньких женщин, роющихся в грудах различных вещей, и строят им куры, спрашивают у них адреса местожительства, что не мешает им брать барыши. Иногда кое–кто из хорошеньких женщин не скрывают своих квартир и заводят самые приятные и прочные знакомства. Не следует думать, что все купцы обвешивали, обсчитывали и обкрадывали развесившего уши покупателя, встречались и порядочные, дорожившие своей честью. Для нравов купечества характерно пьянство, причем купец по своему уставу 1807 года имел легальное право на запой, трактуемый как «болезнь души». На «малый запой» отводилась неделя, на «большой» – до месяца; на двери лавки XIX века в таких случаях вывешивалось объявление «Тит Титыч в запое–съ».

Пьянству предавались и купцы–миллионеры и в XVIII, и в XIX столетии, причем оно сопровождалось непомерным мотовством. М. Пыляев в «Старом Петербурге» приводит в качестве яркого примера жизнь Саввы Яковлева, проматывавшего более миллиона рублей в год (речь идет о середине прошлого века). Жизнь его – самое непробудное пьянство, никто не мог перещеголять его в этом деле. Дома на столе у него стоял «серебряный гроб» – кубок, сделанный из серебра в виде гроба; в него вмещалась бутылка шампанского. В конце каждой попойки Савва кричал хриплым голосом: «Гроб!!!»; тогда слуги вносили ящик с шампанским и «серебряный гроб», один из слуг приносил также пистолет, заряженный пулей. Затем дворецкий произносил имя одного из гостей, тот должен был подойти к хозяину, который поднимал пистолет над его головой, выпить до дна и, поцеловав Савву, отправляться домой. После угощения таким образом всех гостей хозяин осушал кубок и засыпал на своем раздвижном стуле. В конце концов дело кончилось самоубийством: осушив кубок до дна, Яковлев повернул дуло пистолета себе в рот и выстрелил (220, 335–336).

В 40‑х годах прошлого века в Петербурге проживал иногородний купец–миллионер Н-в, сколотивший свое состояние на золотопромышленном деле. Приведем красочное описание поистине барского гостеприимства этого мультимиллионера, данное М. Пыляевым в его книге «Замечательные чудаки и оригиналы»: «Дом его по изобилию всего просто поражал посетителя. Балы его напоминали нечто сказочное: еще далеко до его дома виден был свет от его палат, а у подъезда стояла целая праздничная иллюминация. Сам хозяин встречал гостей в передней и подносил каждой из дам по роскошному букету из камелий или других редких цветов. Все комнаты этого богача убирались и уставлялись цветами и деревьями, несмотря на зимнее время; здесь были в цвету буль–донеж, сирень, акация, розы и другие цветы не по времени. Освещение в комнатах было тоже поразительное: всюду горели карельские лампы в таком количестве, что температура в комнатах была чисто тропическая. Аромат в комнатах был тоже редкий, точно на какой–нибудь парфюмерной фабрике, и для того, чтобы запах держался долго, на шкафах и под диванами, всюду лежали благовонные товары: мыла, саше, пудра и т. д. На одно куренье комнат у него выходило духов за вечер около полпуда. Мало того, что комнаты его представляли нечто вроде тропических садов, но вдобавок сады эти были оживлены пернатыми: здесь с куста на куст порхали ручные птицы, которые садились на плечи дам и пели громкогласные свои песни. Возле зала была устроена большая уборная для прекрасного пола. В ней все высокие стены были зеркальные, кругом стояли столы, на которых лежало все, чего душе было угодно – и перчатки, и башмаки, духи, помада, мыло, фиксатуар, шпильки в коробках, булавки, различные щетки, губки, и все это дамы брали у него даром. Но единственно, что было невыносимо в этих апартаментах – это духота; последняя происходила от ламп, которые своим светом превращали ночь в день; этому, впрочем, хозяин очень радовался – гостям ужасно хотелось пить. И амфитрион только и делал, что ходил по комнатам и кричал официантам:

принеси гостям напиться. Но напиться воды здесь было нельзя. Хозяин говорил, что у нас воды и в заводе нет, а шампанского сколько угодно. Дамам, впрочем, было разрешено подавать ананасное прохладительное… Мебель в его кабинете представляла ценность… немалую: что ни вещь, то золотая или серебряная, сигары гостям предлагались лучшие гаванские и величиной чуть ли не в пол–аршина; дорогая мадера, так называемая тогда ягодная, остиндская, в больших графинах стояла на столе. В углу помещался накрытый стол с разными закусками, салфеточной икрой, балыками и другими деликатесами» (219, 48–49). Он не смог растратить всего своего состояния и после нескольких лет жизни в столице уехал умирать к себе на родину.

Следует отметить, что положительное влияние на купеческие нравы в николаевское время оказывали главные торговые деятели нижегородской ярмарки – этого всероссийского торжища, – которыми были крепостные крестьяне. Тогда существовал закон, запрещающий предоставлять кредит крепостному в сумме свыше пяти рублей, и поэтому с этими, по выражению А. де Кюстина, «рабами–миллионерами», «банкирами–крепостными» сделки на огромные суммы заключаются на слово. «Не забывайте, что те, кому принадлежат рабы–миллионеры, могут в любой день и час, – пишет А. де Кюстин, – отобрать у последних их состояние. Правда, такие акты произвола редки, но они возможны. В то же время никто не помнит, чтобы крестьянин обманул доверие имеющего с ним торговые дела купца. Так в каждом обществе прогресс народных нравов исправляет недостатки общественных учреждений» (144, 289). Во всяком случае, лучшие представители российского купечества 1‑й и 2‑й гильдии и заводчики – Демидовы, Щукины, Третьяковы, Морозовы, Путиловы, Гучковы и др. – отказались от мелкоторгового российского принципа «не обманешь – не продашь». Но для этого нужны были образование и усвоение представителями купеческого сословия минимума культуры, а также отказ от грубых нравов.

Именно в пореформенной Российской империи и начался довольно интенсивно процесс основательного окультуривания купечества. Писатель П. Д.Боборыкин в «Письмах о Москве» так описывает данный процесс: «До шестидесятых годов нашего века читающая, мыслящая и художественно–творящая Москва была исключительно господская, барская… В последние двадцать лет, с начала шестидесятых годов, бытовой мир Замоскворечья и Рогожской тронулся: детей стали учить; молодые купцы попадали не только в коммерческую академию, но и в университет, дочери заговорили по–английски и заиграли ноктюрны Шопена. Тяжелые, тупые самодуры переродились в дельцов, сознававших свою материальную силу уже на другой манер… Тягаться с некоторыми коммерсантами, поднявшимися уже до барского тона и привычек, нет возможности… А миллионер–промышленник, банкир и хозяин амбара не только занимают. общественные места, пробираются в директора, в гласные, в представители разных частных учреждений, в председатели благотворительных обществ; они начинают поддерживать своими деньгами умственные и художественные интересы, заводят галереи, покупают дорогие произведения искусства для своих кабинетов и салонов, учреждают стипендии, делаются покровителями разных школ, ученых обществ, экспедиций, живописцев и поэтов, актеров и писателей» (24).

Здесь писателем схвачен исторический этап смены господства аристократии владычеством буржуазии не только в сфере экономики, но и на арене общественной жизни. В Западной Европе аналогичная ситуация характерна для эпохи Возрождения, когда будущие купцы получали хорошее коммерческое образование, а некоторые из них обращались к «высшему» образованию и штудировали право, например, в Болонс–ком университете. Можно сказать, что обучение коммерции порой сочеталось у купца с приобщением к подлинной культуре. Во Флоренции Медичи никто не удивлялся тому, что купцы являются друзьями гуманистов, что некоторые из них сами прекрасные латинисты, что они хорошо пишут и любят писать, что они знают от корки до корки «Божественную комедию» великого Данте, пользуясь в своих письмах реминисценциями из нее, что они создали успех «Ста новеллам» Боккаччо, что они полюбили изысканное сочинение Альберти «О семье», что они ведут борьбу за новое искусство, за Брунеллески против средневекового Гиберти. В связи с этим Ф. Бродель подчеркивает: «Купцы несут на своих плечах значительную долю той новой цивилизации, представление о которой вызывает у нас слово «Возрождение». Но то было также и заслугой денег: одна привилегия привлекала другие. Говоря о Риме, Рихард Эренберг утверждал, что там, где живут банкиры, обитают и художники. Не будем представлять себе купеческую Европу в соответствии с этой моделью. Но практическое и техническое обучение становилось необходимым повсюду» (33, 406). Подобного рода процесс обозначился в императорской России через три с половиной столетия.

Теперь «аристократия» капитала начинает искать свои родовые корни, приобретает недвижимость и возводит роскошные особняки, оказывает влияние на художественную жизнь России. Не случайно, что в кружке, покровителем которого выступал крупный промышленник Мамонтов, зародилось национально–романтическое направление модерна, вылившееся затем в так называемый неорусский стиль. Свойственный модерну принцип стилизации стал распространяться в различных жанрах русской художественной культуры – в прикладном искусстве, книжной графике, мебели, театральной декорации, декоративном панно, в архитектуре и пр. Первым в России его стал использовать В. М.Васнецов в своих фресках, картинах–панно на сказочные и былинные сюжеты, в знаменитых декорациях к «Снегурочке», в не менее знаменитой абрамцевской церквушке, росписях Исторического музея, архитектурных проектах. «В русле этих исканий, – пишет Е. И.Кириченко, – входят мебель, книжная графика и вышивка Е. Д.Поленовой, керамика Врубеля, изделия столярной и керамической мастерских того же Абрамцева, работы К. А.Коровина для Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде» (118, 331). Художники Мамонтовского кружка стимулировали развитие модерна в России, способствовали изменению характера архитектуры, зодчество начинает теперь выразительно воплощать своеобразие русского этического идеала, богатырско–эпический строй вызывает эмоциональное звучание построек неорусского стиля.

«Аристократия капитала» стремится дать своим детям наилучшее образование и воспитание, чтобы привить им «элитарный» стиль жизни, присущий дворянству, «аристократам крови» (и в этом русская крупная буржуазия повторяет то, что ранее происходило в Западной Европе). Вполне естественно появление в конце прошлого века «Свода законов общественных и светских приличий», рассчитанного на милых, добрых и благонамеренных представителей «русской образцовой молодежи обоего пола, которые понимают всю прелесть порядочности» (240, 6). Положения этого кодекса «светского этикета» (он предвосхитил известное произведение Д. Карнеги – своеобразный путеводитель по житейскому морю) своим острием направлены против непристойностей нравственных молодых нерях, получивших распространение в тогдашнем обществе под влиянием нигилизма.

Известно, что получение молодыми людьми коммерческого образования в солидных торговых и промышленных западноевропейских фирмах сыграло существенную роль в «окультуривании» российского купеческого сословия. Уже в 40–50‑х годах прошлого столетия несколько молодых отпрысков бога-. тых купцов и промышленников проходили «стажировку» за границей. Такого рода стажировки были непростым и дорогостоящим делом, ибо «тогда заграничный паспорт стоил 500 рублей серебром, дозволялось ездить за границу только с коммерческой целью или с целью лечебной; причем в первом случае требовалось ручательство торговых фирм в благонадежности поведения едущего» (133, 79). История свидетельствует о том, что именно образованные, культурные представители купечества стали определять будущее российской экономики.

В книге П. А.Бурышкина «Москва купеческая» показывается на ряде примеров купеческих династий колоссальная разница в образовательном уровне дедов и внуков. Так, родоначальник Морозовых, знаменитый Савва Васильевич, умер, так и не научившись грамоте, а его внук, не менее знаменитый Савва Тимофеевич, сначала обучался в Московском университете, затем изучил химию в Кембриджском университете и готовился защитить там диссертацию. Однако ему срочно пришлось возвратиться на родину, чтобы возглавить семейное дело, и науку пришлось отложить. Он был меценатом в области искусства, сыграл большую роль в жизни московского. Художественного театра, финансировал революционное движение (35, 127–128).

Деятельную и щедрую поддержку многим культурным начинаниям в Москве начала XX века оказывала М. К.Морозова, урожденная Мамонтова. Будучи директором Музыкального общества, учредительницей московского Религиозно–философского общества, владелицей издательства «Путь», она объединяла вокруг себя многих незаурядных людей (И. Э.Грабарь, В. А.Серов, К. А.Коровин, М. А.Врубель, Л. М.Лопатин и другие дружили с ее семьей). В своих «Воспоминаниях» она рассказывает о том, что в ее воспитании огромную роль сыграли чтение книг русских и зарубежных писателей (Гоголя, С. Т.Аксакова, Тургенева, Гончарова, Лермонтова, Гейне, Дюма, Перро и др.), посещение концертов А. Рубенштейна, итальянских и русских опер, любование картинной галереей Третьякова (174, 93–94). Разумеется, это резко контрастирует с нравами купечества, описанными великим А. Островским в его произведениях и продолжающими существовать среди некоторой, не такой уже и малой части представителей торгового сословия. Наш комедиограф в «Записках замоскворецкого жителя» ярко обрисовывает тип молодого купеческого сына, Саву Титыча: «Общество свое он считает необразованным. Да и что ему делать дома, он человек светский и без общества жить не может. Он почти каждый день бывает в театре, он занимается литературой, он трется кругом образованных людей, бывает во всех собраниях и на всех публичных балах. Хотя драматическое искусство на него не действует, а если действует – так усыпительно; хотя из толстой книги журнала, которую подает ему мальчик в кофейной, он не понимает ни одной фразы; хотя в образованном обществе ему так же неловко и дико, как во французском театре, – да ему что за дело, он бывает в обществе затем только, чтобы людей посмотреть да себя показать.:. Никакого следа развития, никаких признаков собственной мысли не рассмотрите вы у Савы Титыча в самый сильный микроскоп. Отсутствие внутренней жизни и совершенная безличность – вот отличительные черты Савы Титыча. Он как будто не живой человек, а модная картинка, бежавшая из последней книжки парижского журнала» (192, 37). В начале нашего века известный библиофил С. Р.Минц–лов путешествует по России в поисках интересующих его книг и, сталкиваясь с разбогатевшими нуворишами, хваткими купцами, отъявленными мошенниками, на корню скупившими дворянские имения, показывает пошлость и бездуховность их нравов. Для большинства из них ценности культуры – старинные книги, предметы утвари и другие реликвии – это «мертвые души», за которые не грех слупить побольше с проезжего любителя. С. Минцлов приводит сценку с одним из таких купцов: «Уступите, в самом деле, книги: хорошее дело сделаете! – Мы в эдакие дела не пускаемся!.. – Ведь у вас их все равно мыши съедят. – Пущай едят… муке меньше порчи будет!..» (168, 246). У такого «невоспитанного животного» книги используются для заворачивания «цигарок». Для таких купцов старые книги, картины и другие ценности культуры, излучающие невидимый «свет» культуры, не имеют никакой цены. Именно разбогатевшие нувориши имеют дикие нравы капитализма эпохи накопительства, что мешает развитию общества – низкий уровень культуры, особенно нравственной культуры, не позволяет развернуть мощнейший потенциал общества.

Это понимали образованные и воспитанные представители «аристократии капитала», вот почему для них характерны меценатство и благотворительность. О значимости их вклада в различные области культуры прекрасно сказано К. С.Станиславским в его книге «Моя жизнь в искусстве»: «Начать с того, что я жил в такое время, когда в области искусства, науки, эстетики началось очень большое оживление. Как известно, в Москве этому значительно способствовало тогдашнее молодое купечество, которое впервые вышло на арену русской жизни и наряду со своими промышленно–торговыми делами вплотную заинтересовалось искусством.

Вот, например, Павел Михайлович Третьяков, создатель знаменитой галереи, которую он пожертвовал городу Москве. С утра до ночи работал он в конторе или на фабрике, а вечером занимался в своей галерее или беседовал с молодыми художниками, в которых чуял талант. Через год–другой картины их попадали в галерею, а они сами становились сначала просто известными, а потом знаменитыми. И с какой скромностью меценатствовал П. М.Третьяков! Кто бы узнал знаменитого русского Медичи в конфузливой, робкой, высокой и худой фигуре, напоминавшей духовное лицо!..

Вот другой фабрикант – К. Т.Солдатенков, посвятивший себя издательству тех книг, которые не могли рассчитывать на большой тираж, но были необходимы для науки или вообще для культурных и образовательных целей…

М. В.Сабашников, подобно Солдатенкову, тоже меценатствовал в области литературы и книги и создал замечательное в культурном отношении издательство.

С. И.Щукин собрал галерею французских художников нового направления, куда бесплатно допускались все желающие знакомиться с живописью. Его брат, П. И.Щукин, создал большой музей русских древностей.

Алексей Александрович Бахрушин учредил на свои средства единственный в России театральный музей, собрав в него то, что относится к русскому и частью к западноевропейскому театру. А вот и еще превосходная фигура одного из строителей русской жизни, совершенно исключительная по таланту, разносторонности, энергии и широте размаха. Я говорю об известном меценате Савве Ивановиче Мамонтове, который был одновременно и певцом, и оперным артистом, и режиссером, и драматургом, и создателем русской частной оперы, и меценатом в живописи, вроде Третьякова, и строителем многих русских железнодорожных линий» (225, 55–56).

Во время царствования Александра III и Николая II господствующее положение в городских делах обеих столиц стала занимать «аристократия капитала». Крупные фабриканты и коммерсанты проявляли большой интерес к жизни городской и помогали ей огромными пожертвованиями, например, в Москве на них были выстроены ряд больниц, клиник, богаделен, приютов и других различных учреждений. За свою благотворительную деятельность их награждали орденами, давали чины и звания, превращая таким образом в «дворян». Это повышало их социальный статус и значимость в деловом мире и позволяло выйти за узкие рамки купеческой сословной обособленности (14, 114). Благодаря деятельности городского головы Н. Алексеева, родом из крупной семьи коммерсантов и родственника К. Станиславского (Алексеева), в Москве были проведены водопровод и канализация (26, 130–131). Этих двух грандиозных достижений достаточно, чтобы стяжать ему славу и благодарность московского населения. Примеров подобного рода полезной деятельности, свидетельствующих об «окультуривании» нравов купеческого сословия можно привести достаточно много, хотя сохранялись и невежественные, грубые нравы, уходящие в старокупеческую традицию, вызванную, в свою очередь, дикими условиями крепостнического строя и военным устройством державы.

В облагораживании купеческих нравов сыграла свою роль и религиозность, желание обрести благодать в жизни вечной через соблюдения евангельских заповедей в земной жизни, о чем говорит крупный московский купец Н. П.Вишняков (46, 19). В эпоху царствования Николая II происходит размывание граней между сословиями, особенно между аристократией, интеллигенцией и богатыми купцами. Устанавливались родственные связи между некоторыми дворянскими семьями и семьями просвещенных купцов, банкиров, ученых и священнослужителей (100, 72). Однако этот процесс «окультуривания» нравов российского купечества был прерван революцией, а потом и купечество приказало долго жить.