Текст книги "Тайна аптекаря и его кота"
Автор книги: Виталий Каплан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
Лист 35
В приглядскую темницу нас привезли утром, и понял я это лишь по тому, что после долгой стоянки телега тронулась, но довольно скоро остановилась. Значит, ночевали где-то под стенами города, а с восходом, как открыли ворота, въехали в славную столицу нашу и добрались до приглядских владений.
Света дневного мы так и не увидели. Телега остановилась в крытом дворе, нас вытащили из клетки, тут же завязали плотными кусками парусины глаза и на руках понесли куда-то. В камеру, должно быть, подумал я.
Но ошибся. Когда нам сняли повязки, оказалось, что мы в бане. Под потолком, громко треща, горели два факела, стояли кадки холодной и горячей воды, обнаружились тут шайки, тёмное мыло и мочалки.
Нас развязали, и коренастый пожилой дьдька, видимо, начальствующий над местными стражниками, сказал:
– Четверть часа вам чтобы помыться. Одежда вон тут приготовлена. И без глупостей, господа.
Он указал на чёрные дырки под потолком. Похоже, бойницы, и каждая пядь тут простреливается. Впрочем, и без этого не имело смысла дурить. Двое, безоружные, против приглядской охраны – нет, братья, из ума я ещё не выжил.
Отмылись мы, оделись в сложенное на лавках. Одёжа простая, но добротная. Холщовые штаны чуть ниже колен, холщёвая же рубаха с длиннющими рукавами – чтобы завязать их на спине, если узник попытается до чьей-нибудь морды добраться. Слышал я о таких приглядских затеях. Между прочим, мне одёжу по росту подобрали, что ничуть не порадовало. К чему бы такая забота? Не считают ли меня важной птицей?
Умытых и одетых, нас повели по узкому коридору, кончавшемуся лестницей. Та тянулась и вниз, и вверх. На миг замерло у меня сердце – куда дальше-то? Вниз – значит, в камеру или в пыточный подвал. Вверх – уже менее понятно.
Повели нас вверх, на этаж выше. Не скажу, что это именно второй, поскольку не знаю, где у них эта баня находилась. Может, в глубоком подвале. А как привели в большую чистую горницу, там окон не оказалось. Всё те же трескучие факелы свет давали.
Ничего особо жуткого в горнице той не обнаружилось. Ни пыточных орудий, ни жаровни. Но и не сказать, чтобы приняли нас как дорогих гостей. Потому что привязали к стенам – меня к той, что слева от двери, господина – к правой. Там в стенах кольца железные были, а в кольцах петли ременные. Обхватить вокруг пояса, защёлкнуть – и готово. Прикинул я, что такая привязка – не для пыток, а из обычной предосторожности – чтобы допрашиваемый не кинулся на допросчика.
А вот допросчика-то в горнице и не было. Стоял у дальней стены простенький столик с письменным прибором, и не стул даже – обычный табурет. Ещё в той стене виднелась дверь. Скромная такая дверца, узенькая и не выше моего роста.
Приметил я чёрные дырки под потолком, поймал взгляд господина и чуток задрал голову: мол, имейте в виду, под прицелом мы. Хотя, может, и не было никого за этими дырками. Но ведь наверняка всё равно знать нельзя.
Говорить мы, конечно, друг с другом не говорили. Ясно же, слушают. А жаль – очень стоило бы решить, как и что на предполагаемые вопросы отвечать, чтобы не звучали наши ответы вразнобой.
Долго мы так стояли, к стенам привязанные. Может, час, может, более. Потом скрипнула дверца, приоткрылась, и просочился в горницу низенький человечек, худенький, с пожёванным лицом и остатками серых волос над ушами. Одет он был скромно – в серый камзол с окантовкой бледно-зелёного цвета, и в серые же узкие штаны. На ногах простенькие башмаки из свиной кожи, без блях и бантов, какие любят носить высокородные. На локтях суконные нарукавники – видать, много приходится дядьке писать.
Проскользнул он за столик, уселся на табурет, обмакнул перо в чернильницу, положил перед собой чистый лист бумаги и надолго задумался. Потом поднял на нас тусклые глаза.
– Ну, здравствуйте, господин Алаглани, аптекарь вы наш главный, – голос у него оказался тихим и каким-то шершавым. Таким голосом доски бы ошкуривать. – И ты, слуга Гилар, тоже здравствуй. Уж извините за тягостную дорогу к нам, но это ж вы сами так далеко забрались. А зачем, спрашивается? Разве от нас, от Пригляда Тайного, можно куда скрыться? Нет, от нас скрыться нельзя. Разве что в Небесный Сад или в пропасти преисподней, да и то… всюду у нас свои людишки имеются.
Он помолчал, пожевал губами. Пока всё шло, как я и предполагал. Интересно, что дальше будет.
– Между прочим, господин, не назвавший себя, только сейчас я услышал, что пленён именно Тайным Приглядом, – желчно заметил господин. – Ни люди, ворвавшиеся разбойным образом в мой дом, ни люди, захватившие нас в деревне, так и не удосужились представиться. Посему я имел основания опасаться разного рода преступников, начиная от разбойников и кончая иностранными лазутчиками. Этим и объясняется моё бегство.
– А мне говорили, вы умный, – хмыкнул допросчик. – Трудно, что ли, было сообразить, кому вы потребовались? Знаете ведь за собой грешки, так?
– С кем, собственно, имею честь? – уклонился господин от разговора о грешках.
– Да какая вам разница? – пожал плечами допросчик. – Ранее мы с вами не виделись, и как бы ни пошёл наш разговор, вряд ли увидимся впредь. Потому что я кто? Я человек маленький, подневольный, моё дело спросить и записать. А далее вами другие люди займутся, поувесистей. Ну что, господин Алаглани, готовы ли вы сотрудничать с приглядским следствием и правдиво отвечать на наши вопросы? Или намерены противиться следствию?
– Я честный гражданин Державы, мне нечего таить от властей, – сухо ответил господин. – Спрашивайте.
– Э, нет, – едва заметно улыбнулся допросчик. – Порядок есть порядок. Давайте следовать установленному регламенту. Итак, даёте ли вы клятву именем Державы отвечать на все поставленные вопросы честно, искренне, досконально, ничего не искажая и не скрывая?
– Даю, – кивнул господин. А что ещё ему оставалось? Заявить, что видал он их тут всех в еловом гробу?
Допросчик склонился над листом, заскрипел пёрышком. Потом выпрямился.
– Ну а ты, отрок Гилар, сын купца Гиарази и беглый каторжник, даёшь ли таковую клятву? Готов ли отвечать на все поставленные вопросы честно, искренне, досконально, ничего не искажая и не скрывая?
Ишь ты! Значит, известен я им как купецкий сын, и жалостливая история купецкого сына им тоже известна! От кого? Ясен пень, от Амихи с Гайяном.
Пришлось и мне дать такую клятву – куда ж деваться-то было? Но мысленно, братья, я произносил положенную в таких случаях молитву: «Прости мне, Творец Видящий и Испытующий, ложь во благо Братства Твоего доброго, и не вмени её в день, когда предстану перед справедливым судом Твоим».
Допросчик аккуратно записал мою клятву, потом поднял голову.
– Напоминаю вам обоим, что согласно параграфу девять Уложения о ведении следственных дел Тайного Пригляда, нарушение данной вами клятвы однозначно трактуется как преступление против безопасности славной Державы нашей и карается отделением обеих рук по локоть, и обеих ног по колено, также вырыванием ноздрей и ослеплением. Таковы формальности, – добавил он и, вновь склонившись над бумагой, поставил там какую-то закорючку.
Не сказать, чтобы не ожидал я чего-то подобного, но всё равно жутко стало.
– Ну а тогда, – выпрямился на табурете допросчик, – расскажите-ка вы нам, господин Алаглани, с какой целью вы отравили неделю назад Благоуправителя нашего.
У меня от таких его слов челюсть отвисла, и у господина, вроде бы, тоже. Во всяком случае, молчал он долго. Потом твёрдо сказал:
– Заявляю вам ответственно, что никогда в своей жизни не встречался я с гражданином Благоуправителем, не привлекался к нему в качестве лекаря, не составлял для него по чьему-либо приказу или просьбе целебных снадобий. Потому обвинение сие полагаю абсурдным.
Допросчик чуть изогнул бледные тонкие губы..
– Я не сомневался, что именно так вы и ответите, господин Алаглани, но имеются очень серьёзные основания полагать, что вы сейчас лжёте. Ибо гражданин Благоуправитель был отравлен ядом, для составления коего требуется корень изирамийяра, и только вы поставляете в лечебницу Дома Высокого Собрания означенный ингридиент. Единственный из всех городских аптекарей.
– Ну поставляю, и что? – господин даже улыбнулся, услышав такую чушь. – Заметьте: я поставляю корень, а не яд. Мало ли кто мог использовать сей корень в преступных целях?
– А расскажите-ка тогда о своих сношениях с разведкой Нориланги, – не моргнув глазом, предложил допросчик.
– Сношений с разведкой Нориланги не имею, – сухо ответил господин.
– Ой ли? – допросчик воздел перо к потолку. – А разве не лечили вы три месяца назад высокородного господина Бизаурини-тмау?
– Лечил, – недоумённо ответил господин, – и что с того? Кто ко мне обращается, того и лечу.
– Да будет вам известно, – важно сообщил допросчик, – что высокородный господин Бизаурини-тмау уже месяц как изобличён в сотрудничестве с норилангской военной разведкой, и назвал ваше имя в числе прочих своих сподвижников.
– Полагаю, – медленно проговорил господин, – что когда рука или нога зажата в тиски, или раскалённый стальной прут касается тела, то человек что угодно скажет и какие угодно имена назовёт, лишь бы его от муки избавили.
– Или напротив, только страх муки вынудит упирающегося злодея сказать правду, – возразил допросчик. – Ладно, об этом мы ещё поговорим подробно. А пока что расскажите о своём сотрудничестве с преступным сообществом, именующемся Праведный Надзор.
Вот тут у меня в животе и похолодело. Я вроде как совладал со своим лицом, но какой ценой мне это далось! Хотелось, конечно, верить, что и это такая же пугалка, как и предыдущие, но верилось с трудом.
– Понятия не имел до сего мига, что подобное сообщество существует и ныне, – строгим голосом сказал господин. – Разумеется, я, как и любой человек, знаю, что до Одержания действовал при Добром Братстве Праведный Надзор, имеющий целью карать вероотступников и бесопоклонников. Новый Порядок, однако же, пресёк деятельность сего органа, а наиболее одиозные его служители оказались под державным судом и были частью казнены, частью же приговорены к работам на рудниках. После сего Праведный Надзор прекратил своё существование и остался лишь в области воспоминаний о тёмном прошлом.
– Ну что вы, господин Алаглани, дурачка из себя строите? – укоризненно покачал головой допросчик. – Уж вам ли не знать, что Праведный Надзор всего лишь сменил свой статус? И вот сему непреложное доказательство!
Он сунул руку во внутренний карман камзола и выложил на стол мою штучку! Две соединённых трубки, чёрная и белая, два зубчатых колеса. А ведь мог я догадаться! Срезав с меня чехольчик, не в канаву же его выкинули! И как теперь выкручиваться?
– Знаком ли вам сей предмет? – строго сказал допросчик. – Хотя не трудитесь лгать, разумеется, знаком. Называется он сиробикан и представляет собой сдвоенную духовую трубку, стреляющую отравленными колючками. Оружие сие используется лазутчиками Праведного Надзора и более никем, ибо тайну мгновенно действующего яда Надзор хранит как зеницу ока. И поныне никому не удалось разнюхать секрет, ни нашим людям, ни Особому Сыску в Нориланге. Так вот, почтенный господин Алаглани, сей предмет был обнаружен у вашего слуги, отрока Гилара. Который, стоит заметить, оказал столь решительное сопротивление при первой попытке вашего ареста. Ну и как вы это объясните?
Господин тяжело вздохнул.
– Видите ли, – сообщил он, – я действительно готовил из Гилара себе телохранителя. Потому что имел основания опасаться за свою жизнь. Каким-то образом в среду ночных разбойников проникли слухи – сразу скажу, ложные слухи! – о моём необычайном богатстве. Было уже несколько попыток взлома. Каюсь, я не стал сообщать в городскую Стражу, думал, что скандал мне ни к чему, а справиться тут можно и собственными силами. Потому я принял некоторые меры безопасности, и, в частности, решил воспитать из Гилара телохранителя. Имея военное прошлое, я стал обучать его сабельному и ручному бою, стрельбе из лука и арбалета. Но поскольку Гилар всё-таки ещё мальчик и слишком слаб, чтобы на равных сражаться со взрослым противником, я решил вооружить его и более… гм… неожиданными предметами. К примеру, теми мешочками со смесью воздействующих на восприятие веществ… а также и этим, как вы совершенно правильно заметили, сиробиканом. Сиробикан же сей получил я шесть лет назад в качестве платы за мои лекарские услуги. Пришёл ко мне сильно израненный человек, судя по манере речи, добрый брат. Я долго выхаживал его, не надеясь на достойную мзду, а исключительно из человеколюбивых соображений. Но пациент мой, уходя исцелённым, всё же расплатился со мной, подарив эту вещь и объяснив, как ею пользоваться. Так что если чем я и провинился перед законом, то лишь тем, что не сдал этот сиробикан куда следует. Впрочем, на основании какого именно закона я должен был это сделать?
Ай-да господин! – возликовал я. Надо же, сам сообразил, что следует отвечать и про мешочки, и про штучку. И как складно придумал! Поди найди сейчас этого израненного брата, и кто вообще шесть лет назад его видел? Из слуг нынешних тогда только Тангиль был, да поди найди самого Тангиля…
– А ты, отрок Гилар, что скажешь? – усмехнулся допросчик. – Правду ли говорит господин твой?
– Истинную правду! – заверил я. – Дал он мне штучку эту и показал, как дуть в неё. Но, сказал, только на самый крайний случай, а без особой нужды ни-ни!
– А почему одна трубка белая, а другая чёрная? – поинтересовался допросчик.
– О том не ведаю, господин мой! – сказал я. – Мне велено было в белую дуть, а в чёрную ни в коем разе!
– И что, приходилось дуть в белую? – вкрадчиво спросил допросчик.
– Нет, господин, ни разу такого не случалось! Никто при мне на господина аптекаря не нападал, только тогда, ну когда они… ну то есть эти… в смысле, ваши… когда в кабинет ломанулись. Но я и то штучку не достал, а только мешочки. Мешочки, господин мне сказал, для человеа-то и вовсе безвредные. Оклемается и здоров будет.
– Что ж, Гилар, – грустно вздохнул допросчик. – Вижу я, что не хочешь ты мне правду говорить. Посему сейчас отведут тебя в одно место, и после ты, надеюсь, сговорчивее станешь.
Тут же главная дверь отворилась, в горницу вошли двое стражников. Молча отвязали меня от стены, взяли с обеих сторон за руки и повели по коридору. Дошли мы до лестницы, спустились этажом ниже, туда, где баня была, потом ещё ниже, видать, в самый глубокий подвал. Там такой же коридор, такие же факелы трещат. Завели меня в комнату с железной дверью, встали за спиной. А в комнате обнаружился толстый и лысый дядька в кожаном фартуке. Немолодой уж, лет пятидесяти. Дядька, ясен пень, а не фартук.
Ну, посмотреть там было на что. Всё как в допросной и положено. И дыба имелась, и лесенка для растягивания, и малиновыми углями пламенеющая жаровня, и ручные винты, и ножные. Клещи опять же разных размеров на столе разложены – любуйся, мол, оцени красоту!
Молчал лысый дядька, ждал, когда насмотрюсь вдоволь. Потом сказал:
– Что ж ты, отрок, такой упрямый-то? Здесь, милый мой, упрямиться не след, здесь у нас надо сразу правду говорить. А чтоб лучше осознал – спусти-ка портки да на лавку ложись.
В общем, высекли меня. Не так чтобы очень уж зверски, но весьма болезненно. Как если бы дядюшка Химарай, находясь в благодушном настроении. После натянул я штаны, и те же стражники отвели меня обратно, в верхнюю горницу. Привязали снова к стене. А я о двух вещах размышлял: первое – это зачем драли. По всму выходило, что попросту напугать решили. Коли так, то оно радует. Значит, считают меня обычным мальчишкой-слугой, более всего на свете розги боящимся. Выходит, единственное, что у них на меня есть – это штучка, сиробикан то бишь. Ну а почему пыточную показывали – это понятнее. Об этом слыхал я. Не след человека сразу терзать, пусть он сначала сам себя потерзает страхами. Страхам нужно лишь верное направление придать, и для того показывают ему всё это палачье хозяйство. Второе же, что волновало меня – это о чём в моё отсутствие успели допросить господина.
– Очень не советую вам так себя вести, господин Алаглани, – меж тем увещевал его допросчик. – Ибо терпение наше не безгранично, и способов развязать вам язык имеется великое множество…
И тут случилось удивительное событие. Дверка за столиком – та, маленькая, чуть ли не игрушечная – отворилась, и в горницу, согнувшись, чтобы не удариться о косяк, вошёл высокий мужчина. На вид примерно как и господин Алаглани, то есть чуть за сорок. Лицо вытянутое, подбородок треугольный, из примет – шрам в форме галочки над левой бровью. Волосы чёрные, длинные, переквачены синей лентой на лбу. Одет в зелёный приглядский комзол, но заметно роскошнее, чем у допросчика… На широкой перевязи – небольшой тонкий кинжал.
– Брысь, Агирхи! – сказал он ленивым тоном, и допросчик тут же юркнул в дверцу – словно крыса, когда кто-то ночью входит со свечой на кухню.
– Извините, господин Алаглани, – теперь голос его оказался иным, мягким и бархатистым. – Тут получилось некоторое недоразумение, вашим делом должен заниматься я, а не сей мелкий работник, которого вовремя не оповестили. Виновные будут наказаны. Должен представиться: Арахиль Беридаи-тмау, начальник пятого управления Тайного Пригляда.
– То есть это теперь вы, господин Беридаи-тмау, будете допрашивать меня насчёт отравления Благоуправителя? – усмехнулся господин Алаглани.
– Зачем так официально? – прищурился новый следователь. – Можете звать меня просто Арахиль. Я, знаете ли, не сторонник всех этих регламентов, параграфов. Кстати, вы голодны? Насколько мне известно, вас доставили сюда довольно грубым образом… но тут извинений не прошу, поскольку это было продиктовано соображениями безопасности… в том числе и вашей.
Он хлопнул в ладоши, и в горницу тут же сунулся стражник.
– Отвязать обоих и принести завтрак. На двоих. Нет, на троих, – велел Арахиль. – Вино чтоб ариналайское было. И поживее там!
Стражник деловито отвязал нас – сперва господина, затем меня. Поклонился в пояс начальнику пятого управления ия и скрыля за дверью.
– Вы, конечно, не знаете меня, господин Алаглани, – меж тем продолжал Арахиль, прохаживаясь возле столика. – А ведь я очень обязан вам, два года назад вы исцелили от почечных камней моего дядюшку, высокородного Игаири-тмау. Я преклоняюсь перед вашим лекарским искусством. Да и не только лекарским…
– Так что насчёт отравления? – напомнил господин.
– Ах, это, – отмахнулся Арахиль. – Ну да, согласно официальной версии всё именно так и было, гражданин Благоуправитель отравлен злоумышленниками, но благодаря самоотверженным усилиям лекарей выжил и полностью исцелился. Сами понимаете, слухи о покушениях полезны для сплочения общества… разумеется, если это происходит не каждую неделю. Что же касается вашей причастности к отравлению, то это всего лишь одна из многочисленных версий, и при определённых обстоятельствах ею можно принебречь. То же, как вы понимаете, касается и норилангской разведки, и сотрудничества с Праведным Надзором. Если мы договоримся, то можете забыть обо всех этих вздорных, бездоказательных и, главное, неподтвердившихся в ходе расследования обвинениях.
– А о чём будем договариваться? – напрямик спросил господин.
– Зачем же так вот сразу? – удивился Арахиль. – Погодите, сейчас принесут завтрак, вино… за трапезой и обсудим. Такие вещи на пустой желудок обсуждать не следует. Пока же давайте поговорим о предметах не столь важных.
– Например, что с моим домом? – предложил господин Алаглани. – Он цел? Или, после вторжения ваших дуболомов, разграблен?
– Ну, положим, дуболомы не мои, – уточнил Арахиль, – а из второго управления. Но спешу вас успокоить: с домом всё в порядке, за ним присматривают наши люди, лошадей и собачек исправно кормят.
– А слуги?
– А вот со слугами не всё так просто, – развёл руками Арахиль. – То есть один из них, Халти, у нас, очень толковый мальчик оказался, понятливый, вежливый. Я даже думаю, не предложить ли ему службу в Пригляде? Разумеется, если вы его отпустите. С Хайтару мы побеседовали и вернули в дом, он сейчас там и присматривает за порядком. Трудолюбивый паренёк, всем бы таких хороших и нелюбопытных слуг… А вот двое других… как же их звать-то… да, Алай и Дамиль… вот их мы недосчитались. Проще сказать, сбежали они ещё до того, как люди из второго управления заняли дом. И найти их пока не удалось.
Вот это новость! Я чуть что не присвистнул. Хорошо, если начальник пятого управления не врёт, и Алай действительно вовремя смылся. Только вот зачем он потянул с собой Дамиля? И куда им вообще идти? Куда они могли уйти, что уже пять дней Тайный Пригляд не может взять их след? Крайне интересно! Надо будет обдумать хорошенько, но только не сейчас. Сейчас важнее следить, как пойдёт главный разговор.
– А часом не знаете, – поинтересовался господин, – где отроки Амихи и Гайян, сбежавшие из моего дома и похитившие моё имущество? Говорят ведь, что Пригляд видит всё, ибо у него тысячи тысяч глаз…
– Часом знаем, – улыбнулся Арахиль. – Всё с ними в порядке, живы-здоровы, целы-невредимы. Как и похищенное имущество, кстати.
Меж тем дверь распахнулась, и стражник внёс в горницу накрытый и даже застеленный льняной скатертью столик. Второй стражник, идущий вслед за ним, тащил два табурета.
На столике красовалось огромное блюдо солянки со свининой, тарелка с нарезанными ломтями оленины, маленькие, но толстые хлебные лепёшки, маринованная в лимонном соке рыба, пузатый кувшин вина, глиняные кружки.
– Присаживайтесь, – приглашающе махнул рукой Арахиль. – Не стесняйтесь, поешьте вволю.
– Можно? – вопрощающе глянул я на господина и, получив в ответ кивок, скоренько придвинул табуреты к столику.
Некоторое время мы молча занимались солянкой, запивая её ариналайским – очень прянным, но при том очень слабеньким вином.
– Итак, давайте не будем ходить вокруг да около, господин Алаглани, – предложил Арахиль, допив свою кружку. – Вы можете оказать нашей Державе неоценимую помощь.
– Помощь какого рода? – уточнил господин.
– А то вы сами не понимаете? – усмехнулся Арахиль. – Разумеется, магического, чародейского, колдовского, волшебного… какие ещё термины тут применяются? Ах, да, ещё «тайное искусство»! Вы, господин Алаглани, как достоверно нам известно, великий мастер сего искусства, но применяете его по мелочам. Я же… мы же предлагаем вам принести свои способности в дар Державе. В дар, который будет достойно вознаграждён. Подождите, не перебивайте, – замахал он руками. – Я прямо-таки предвижу, что вы мне сейчас скажете. Что нет у вас никакого дара, что вы просто хороший лекарь, а все слухи о вашем чародействе – это только беспочвенные слухи. На это я немедленно отвечу, что будь сие только слухами – ни за что не решились бы мы задержать столь уважаемого гражданина, как вы. К сожалению – а вернее, к счастью для всех нас – это не слухи, а проверенные факты. Вы – чародей, к вам иногда обращаются люди за помощью, и вы помогаете. Мы знаем, что это за случаи, что это за люди. При необходимости можно было бы устроить очную ставку… но я надеюсь, такой необходимости не возникнет.
– Я не понимаю, – удивился господин, – а что, собственно, вам нужно? Исцелить кого-то неизлечимого?
– Господин Алаглани, ну что вы как маленький? – улыбнулся Арахиль. – Я, конечно, не особо разбираюсь в делах магических, но и того, что знаю, достаточно для откровенного разговора. Магия – это просто сила, необъяснимая современной наукой. Имеет ли эта сила природное происхождение, или же внеприродное, нам с вами совершенно неважно. Главное, что чародей по своему усмотрению может тратить эту силу, облекать её в разные формы. Например, можно пролить огненный дождь над неприятельскими позициями… вскипятить воду в озере Саугари-гил… превратить свинец в золото… наслать на жителей Нориланги слабость духа и тела… расколоть горы Наираш-Минайи. Чародей просто чует, сколько силы потребно для того или иного воздействия, и как её использовать. Гораздо сложнее и важнее, как получать. Как тратить, не вопрос, а вот как добыть?
– Я правильно вас понял? – прищурился господин, – что Тайному Пригляду нужны вовсе не мои магические услуги? Вы ведь не станете просить меня сделать то или это? Вам нужно узнать, как я добываю силу, и если узнаете, я потеряю для вас всякий интерес. У вас, как вы полагаете, будет способ, ваши ручные чародеи им воспользуются… в государственных интересах, само собой. Но вот я – лично я – стану бесполезен. И тогда меня придётся уничтожить, чтобы я больше никому ничего не сказал.
– Как вы можете думать о нас так скверно? – вскричал Арахиль и чуть не опрокинул тарелку с олениной. – Вы нам будете крайне нужны, вы будете обучать наших магов! Само собою же ничего не сделается! Кроме того, мы намерены предложить вам возглавить группу мудрецов, исследующих тайны природного и духовного мира. Вам будут предоставлены все необходимые помещения, приборы, денежные средства…
– Ох, господин Беридаи-тмау, – в голосе господина желчь перемешалась с горечью, – жизнь приучила меня думать о людях скверно. Вы мне сейчас расписываете золотую клетку, но я же понимаю, что как только получите способ – немедленно от меня избавитесь. Не потому что вы такие жестокие, нет. Просто это самое разумное решение, а в разумности вам, приглядским, не откажешь. Но вы делаете одну очень серьёзную ошибку…
– Это какую же? – повёл бровью Арахиль.
– Вы разделяете чародея и способ. Как будто способ существует отдельно от чародея. Но это же не пироги испечь, не сапоги стачать… или ещё что-нибудь, что может сделать всякий. Да, я действительно чародей, глупо отпираться. Да, я знаю, как добывать силу. Но сей способ действенен только для меня, у другого ничего не выйдет, даже если ему всё в мельчайших подробностях изложить.
– Мне знакома такая позиция, – кивнул Арахиль. – Но должен заметить, что в ней есть изъяны. Любой хороший пекарь считает, что у другого пироги получатся хуже, любой хороший сапожник уверен, что пошить как он, никто не в силах. Откуда вы взяли, что способ ваш не годится для других? Вы пробовали? Нет? Так давайте попробуем!
– Вряд ли что выйдет из этой затеи, – скривился, как от кислого, господин.
– А вы не торопитесь говорить нет, – участливо посоветовал Арахиль. – Вообще, нам незачем торопиться, времени у нас с вами изрядно. Подумайте, взвесьте все «за» и «против». До завтра успеете? А чтобы вам легче было согласиться, я попрошу тебя, Гилар, убедить своего господина и учителя. Видишь ли, мальчик, какое дело… Ты очень обидел моих коллег из второго управления. Да, всё понимаю, ты верный слуга, ты защищал своего господина, ты даже не знал наверняка, наши ли то люди или кто ещё… Но факт остаётся фактом: они имеют на тебя огромный зуб и очень просят отдать на расправу. Тебя только что водили кое-куда и показали кое-что. Так вот, показали только малую часть того, что имеется в нашем распоряжении. И если твой господин будет упрямиться, я не смогу защитить тебя от гнева их начальника. С чем я пойду к своему начальству, если не получу результатов? Меня, знаешь ли, далеко пошлют. И будут правы. Не умеешь работать – так хотя бы не вмешивайся в дела других управлений. Зато, если мы с господином Алаглани договоримся, я сумею тебя отстоять. Поверь, я не сторонник бессмысленных жестокостей, но дальше пятого управления моя власть не распространяется. Вот так-то, – и он потрепал меня по волосам. – Ну, до завтра!
Потом нас отвели в камеру. Да, братья, не в разные посадили, а в одну. Понятно зачем – чтобы разжалобил я господина, рассказывая о том, что повидал в пыточной. Тут ведь понятный расчёт: если даже сам не испугается, то меня пожалеть должен: ребёнок всё ж таки…
