Текст книги "Тренировочный день 7 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 8

Ранее в пещерах у водопадов

– Не нравится мне это. – сказал Лобо, присев у входа в пещеру: – не нравится. Слышь, Понтовый, куда Винниту ушел?

– Сказал, что проверил и вернется. Да ты ж его знаешь, сука. Только что был и уже нету, едить его в копыто. – откликается Денис Портнов, одна тысяча пятьдесят восьмого года рождения, осужденный по статье сто сорок четвертой УК РСФСР часть вторая, с отягчающими.

Денису хочется есть. Хочется есть так сильно, что последние два дня он испытывает гастрономические галлюцинации, ему как наяву грезится жареная говяжья котлета, жареная на сливочном масле, как готовила бабушка, с отварным молодым картофелем, политым сливочным же маслом и посыпанным зеленью… мелко нарезанным укропом и петрушкой. Не обычная столовская котлета, которая и сверху серая и внутри серая с розовым, а еще безвкусная и резиновая как подошва у башмака. Именно такой на его взгляд и была подошва ботинка, который ел Чарли Чаплин в кинофильме «Золотая Лихорадка»… безвкусной и резиновой.

Он бросил взгляд на свои ботинки и только головой покачал. Это раньше ботинки из хорошей кожи делались, а современные шузы все из каучука да синтетики. У него на ногах и вовсе лагерные «боты» на кирзе, такое не отваришь, а если и отваришь – то не поешь. Это ж какие зубы должны быть, чтобы кирзу прорезиненную откусить… а у него и так половины зубов нет.

Другое дело – бабушкины котлеты… поджаристая корочка сверху, румяная, золотисто-коричневая, хрустящая… а внутри – сочное, мягкое, вкусное…

Он вдыхает воображаемый аромат жаренного мяса полной грудью. Сглатывает слюну и открывает глаза. Вспоминает как пахнет жаренной рыбой, минтаем. Ранним утром бабушка жарила рыбу, купленную в сельпо, обмакивала хвостики в жидкое тесто и аккуратно клала на раскаленную сковороду, совершенно не боясь раскаленных капель подсолнечного масла. Еще и смеялась над ним, когда он отскакивал от сковороды, тряся рукой и хватаясь за мочку уха. Жаренный минтай, мягкое белое мясо внутри, хрустящая корочка кляра снаружи… ммм… чего бы он только не отдал сейчас за один хвостик минтая. А ведь в свое время нос от него воротил, хотел, чтобы ему блинчики сделали…

– Рыбой пахнет. Жареной. – говорит он вслух, просто чтобы что-то сказать. Лобо даже головой не ведет, не обращает на него внимания, словно его и нет вовсе.

– А вот и Большой Змей. – говорит он, увидев сидящего у тлеющих углей и не решаясь называть якута Чингачгуком или Винниту как Лобо. Якуту эта кличка не особенно и нравилась, но если уж тюрьма-роднуха дала тебе кликуху, то это навсегда. Приклеится и все тут. Так и стал якут, осужденный по статье пятьдесят девять точка прим – Чингачгуком, Большим Змеем и Последним из могикан. Впрочем последние клички ему мысленно дал сам Денис, потому что не все заключенные читали Джеймса Фенимора Купера и не все знали что Чингачгук на самом деле означал «Большой Змей». Ну а Винниту его звал только Лобо, потому что считал что какая к черту разница, один индеец и другой тоже индеец.

– Где? – Лобо поворачивает голову и цедит короткое ругательство: – Чингачгук⁈ Сука, ты когда перестанешь вот так подкрадываться? Ну чего там?

– Человек. Один. На мотоцикле. – отвечает Чингачгук, откинувшись назад и чего-то жуя. У Дениса сразу же накапливается слюна во рту. Он нашел еду⁈ Где? И почему не делится? Это же первая заповедь любого зека, нужно делиться со своими товарищами…

– Ты чего жрешь-то? – перебивает его Лобо и протягивает руку: – давай сюда. Мы все тут не жрамши уже третьи сутки, а ты хомячишь.

– А? Ну… вот… – якут поворачивает свою руку и на ладонь к Лобо падают маленькие черные комочки: – жабья икра с ягодой. Обычно городские такое не едят…

– Фу, млять! – Лобо отряхивает руку, черная слизь разлетается во все стороны: – жабья икра⁈ Ты сука, с ума сдрыснул, Винниту⁈

– Очень вкусно и питательно. – темные глаза якута останавливаются на лице Лобо: – а ты едой разбрасываешься. Нехорошо.

– Ты… – Лобо сощуривает глаза: – не зли меня, Чингачгук, не выбешивай. Мы тут уже почти две недели в пещерах шкеримся, я скоро крышей поеду. Рассказывай чего там увидел?

– Я ж говорил. – пожимает плечами якут: – человек. Один. Приехал на мотоцикле. С собой рюкзак. Вооружен. Винтовка, нарезная, не «ТОЗ» и не берданка, какая-то непонятная. Новенькая, аж блестит. Мент.

– Легавый? Стой, а с чего ты взял? – вскидывается Лобо: – он что, в форме и с погонами? В фуражке?

– Оружие носит привычно, но не как в лесу нужно. – загибает палец якут: – мотоцикл и рюкзак спрятал, хвойными лапами закидал, как положено. Но как по учебнику, а сам не умеет ничего. Выбрал себе место для наблюдения наверху скалы и там устроился с биноклем и планшетом. Винтовку в схроне оставил. Охотники так не делают.

– Да ну. – сомневается Лобо: – чего ты там напридумывал себе, Винниту. Мало ли кто оружие с собой не носит в лесу. Может оно у него не зарегистрированное? У нас в поселке геологическом каждый первый по два-три ствола имел и почти все незарегистрированные… носили разобранными в рюкзаках, а то и вовсе в схроне оставляли в лесу. А что мотоцикл спрятал, ну так от города тут тридцать кэмэ всего, да и село неподалеку есть… мало ли кто наткнется. Надо спрятать, даже если за грибами пошел.

– Так на грибы не сезон. – добавил Денис и перед его мысленным взором вдруг как наяву предстала черная, чугунная сковорода, доверху полная жаренными маслятами, с молодой картошечкой, да с лучком… все еще скворчащая от жара плиты… а рядом – белая фаянсовая тарелка с квашенной капустой, а если по совести, то еще бы стопочку водочки, запотевшую такую, прямо из морозилки, чтобы аж водка тягучей как кисель стала, чтобы вниз по пищеводу – ух! И в слезу шибануло, а потом, потом – капусты квашенной навернуть, квашенной, да с нарезанным мелко лучком и подсолнечным маслицем, да с солью… но это только закуска, так сказать аперитив… основное же блюдо – жаренные маслята на скворчащей от жара сковородке, ткнуть его вот так вилкой, насадить на зубцы и поднять вверх, наслаждаясь запахом…

Он сглотнул и открыл глаза. Не сезон на грибы, разгар лета, грибы чуть позже пойдут, маленькие, коричневые и желтые шляпки маслят и груздей, рыжиков и сыроежек… боже чего бы только он не отдал за сковородку жареных грибов! Сколько можно уже прятаться в пещерах, ему до смерти осточертели карстовые провалы, может тут и безопасно, и менты не найдут, но еды тут тоже нет! Хорошо, что есть вода, однако каждый раз как он пил ее – он задавался вопросом – а что именно находится на дне провала? И почему-то отчетливо представлял себе гниющие на дне кости. Животные и человеческие. Быть не может чтобы за все эти миллионы лет никакое животное сюда не свалилось… пришло попить воды, было слабое, больное и… кувырк вниз. И утонуло… а он сейчас пьет эту воду.

Лобо говорил им что дергать по дорогам, по «железке» или по трассе – дело гиблое, найдут сразу. Там же план «Перехват» объявили, к бабке не ходи, а план «Перехват» штука такая – все дороги перекрывают, на всех придорожных заправках, автобусных остановках и вокзалах их физиономии вывешивают с надписью «Их разыскивает милиция». В это время каждая бабушка на лавочке становится мусорской стукачкой и бдит в три глаза. Но есть у плана «Перехват» и недостатки, а самый главный в том, что нельзя в «Перехвате» область долго держать. Это ж перекрытые дороги и постоянные проверки документов на всех постах, в таком режиме и мусора долго не протянут и другие органы тоже. В конце концов пробки на въезд-выезд образуются, замедляя перевозку грузов и товаров народного потребления по дорогам общего пользования. А этого областное начальство не допустит. Да и по регламенту план «Перехват» на трое суток вводится, максимум – на неделю. Они тут уже вторую неделю сидят, ждут. «Перехват» уже скорее всего отменили, но и сразу дергаться не нужно – так Лобо сказал. Откуда Лобо знает про «Перехват» и как именно мусора этот план выполняют – он не знал. Но подозрения были.

При всех своих прочих недостатках Денис Портнов, одна тысяча пятьдесят восьмого года рождения, осужденный по статье сто сорок четвертой УК РСФСР часть вторая, – не был идиотом. Он всегда был трусливым, это да, хотя лично он предпочитал слово «осторожным» и «предусмотрительным». Череда случайностей привела его за решетку, где он и должен был провести ближайшие пять лет. И, честно говоря, он не собирался в побег. Вот совсем. Просто когда на перегоне, в камере СИЗО он оказался вместе с Лобо, который весит килограмм сто пятьдесят наверное, бывший тяжелоатлет, сидящий по тяжкой статье…

Камер для нового этапа не хватало, троих бросили в одиночку, эдакий каменный стакан, где и двоим-то тесно было бы… в камере царила сырость и духота. Денис первый заметил, что край окна, в который была вмурована решетка – размяк от постоянной сырости. Поковырял его пальцем и что-то там пошутил про «пластилиновые стены». Это привлекло внимание Лобо и тот подошел, потыкал своим толстым, мясистым пальцем в штукатурку и хмыкнул. Схватился за решетку руками и дернул. Еще раз. И еще. Решетка не поддалась сразу, но заметно сместилась в сторону. Тогда Лобо снял с себя робу и уперся ногами в бетонные края узкого окна с решеткой. Взялся за решетку, рыкнул что-то вроде «помогайте, ну!» и выдернул решетку из створа окна словно они были сделаны из пластилина! Раз – и он уже повалился на пол, больно ударив Дениса краем железного прута – прямо по плечу!

Тогда Денис еще ничего не понимал, он держался за пострадавшее плечо, моргал сквозь выступившие слезы и смотрел как Лобо встает с пола, отталкивая решетку в сторону, как он подтягивается к окну и выглядывает в него. Как делает жест якуту и ему, дескать айда отсюда, все свободно.

Денис никуда не собирался, ему дали пять лет и если включить туда срок, который он провел в следственном изоляторе, а потом на карантине и в лагере, то ему оставалось сидеть всего три года. И вообще через полгода его уже должны были в колонию-поселение на «химию» перевести, а там и УДО возможно, условно-досрочное освобождение за примерное поведение и все такое. На свободу с чистой совестью. Потом, опять-таки на зоне он научился понемногу «канителить», попал в касту «канительщиков», эдаких мастеров, которые за разные ништяки могли и портак набить как полагается и телку с сиськами нарисовать чтобы душа расслабилась и робу двойным швом прошить и «особый» чефир заварить так, чтобы мир вокруг показался радостным и светлым. В общем и целом, жил Денис на зоне нормально, да и кликуха, сперва казавшаяся издевательством – потом заиграла совсем другими красками. Понтовый – это же не только тот, кто всего боится и кого на понт легко взять. Если скажем сказать, что у тебя боты понтовые – значит хорошие боты. Красивые, вот. Да и на «перегон» он попал случайно, кто-то там решил старые дела поднять, вот и выдернули его из лагеря на следственный эксперимент, а тут такое…

Не собирался Денис Портнов ни в какой побег, не было у него таких планов. Да вот только сразу после того, как Лоб выдернул решетку из бетона как из мягкого пластилина и на него взглянул – он сразу же понял, что лучше ему с ними пойти. С Лобо и с Чингачгуком. Якуту хорошо, у него двенадцать лет строгача по пятьдесят девятой два прим, у Лобо сто вторая с отягчающими – с особой жестокостью. Пятнадцать лет, из них пять уже отсидел, да и до этого сиживал и тоже по сто второй, но по первоходу пять лет дали, три отсидел и на «химию». А он с «химии» сбежал и дружка нашел, который его в первый раз сдал. Нашел и выпотрошил, как рыбу, все потроха наружу…

И когда Лобо стоял и смотрел на него своими бесцветными глазами, будто принимая решение – Денис понял, что ему нужно бежать вместе с ним. Потому что или с ним или никак. Лобо тут свидетелей не оставит. Свернет ему шею набок и все. Или вот так возьмет за затылок и в стенку воткнет со всего размаху, чтобы голова лопнула как куриное яйцо об сковородку.

Так что он поспешно выбрался из окна, спрыгнул вниз и сделал вид что всегда только и мечтал из тюрьмы сбежать. И они бежали. Лобо, который откуда-то точно знал что план «Перехват» объявят – сказал что нужно держаться вместе. Что им две недельки отсидеться в тихом месте, обождать пока мусора их искать перестанут, а потом – на трассу выйти и жопа к жопе, кто дальше прыгнет. В смысле – разбежаться, каждый сам за себя. Но до той поры – всем вместе держаться, потому что, если одного найдут – всех остальных тоже найдут. А он себя выдавать не желает, потому как у него еще должки остались неуплаченные. У него еще один дружок-сдача, стукачок живой ходит, а во-вторых, мусор что его брал – тоже должничок. А у мусора семья в Новосибирске, по Новоапрельской дом семнадцать живет, жена и дочка… вот туда он визит и нанесет. А если Понтовый попробует с базара спрыгнуть, то лучше ему об этом не думать, иначе он ему его же потроха и скормит.

Денис знал Лобо и Чингачгука только по этапу, шапочное знакомство из разряда быстрой пробивки по камерам сразу после того, как все устаканились, по шконкам осели. Через «воздух» – короткая перекличка через закрытые «кормушки» пока дубаков нет. Через «воду» – когда свернутая в трубку газета вставляется в отверстие единственной раковины в камере, выдувается воздух, а потом идет общение – как по радио. Сперва говорят в эту, свернутую в трубу газету, отчитываются кто есть в камере, кто по какой статье, кто чем дышит и какой масти по жизни. Потом – прикладываются ухом к газете, выслушивая ответы из других камер. Иногда – через «землю», на Централе между четвертой и шестой камерами зеки продолбили узкую дырочку, через которую передавали записки, сигареты и чай. Дырочка постоянно расширялась, расковыриваемая черенками ложек и скоро через нее можно было передать не только узенькую полоску бумаги и пару папиросок, а и пачку грузинского чая, картонный кубик который так ценят зеки. Говорят, что в Южном на перегоне в такую вот дырку паренек маленький смог из своей камеры уйти, потому как влез, втиснулся. Да только вот беда, дыра то между камерами была, а не на волю. Вот и попал он из своей камеры, обычной – в соседнюю. А там женская камера была… спрятали пацанчика. Нашли его только через месяц, худющего, бледного и седого. Совсем паренька заездили, одни глаза остались, да говорить он разучился, только икает от страха. Ну вот их женской камеры сразу в психушку и отправился. Голодные женщины – страшное дело. Вот бы оказаться на его месте… на полчасика. И маслят жареных поесть. Наверное, маслят сейчас он хочет куда больше, чем в женскую камеру на полчаса.

– Я сказал, что мент, значит мент. – говорит Чингачгук, стряхивая с ладоней какие-то грязные хлопья: – чуйка у меня.

– А, да какая разница. – говорит Лобо, вставая: – если он один, то и ладно. Припасы у него есть, рюкзак с собой взял. Пустыми в лес не едут. Понтовые меня третий день своим нытьем о еде достает… так что давай, наверное, лучше этого легавого в оборот возьмем. Схрон его обчистим… а его самого на пику посадим и в провал.

– Можно и так схрон почистить. – пожимает плечами якут: – схрон внизу, а он на скалу поднялся. Засаду сделал.

– Какую еще засаду? – хмурится Лобо.

– Я же говорил, что мент. Если мент в лес приперся с биноклем, значит не геолог. Не будет птичек разглядывать. Засада там у него. – убежденно говорит якут: – а схрон и так почистить можем. Только нужно сперва узнать кого он там ждет, понимаешь?

– Понимаю. – Лобо грузно опускается на землю: – черт, жрать охота. Поедим, сил наберемся и рванем на трассу. Одежду, наверное, у этого мента раздобудем. Ну или… по дороге придется разжиться. Слышь, Понтовый – выдохни уже. Не придется «консерву» есть.

– А? – у Дениса что-то заклинило в голове. Заклинило, потому что все его подозрения сразу же всплыли и вспыхнули ярким фейерверком! Якут, Чингачгук, пятьдесят девятая два прим! Бандитизм с отягчающими, он же слышал об этом! Слышал, что нет в Уголовном Кодексе РСФСР статьи за людоедство, что таких вот – привлекают по пятьдесят девятой, с отягчающими! И когда они уходили подальше от оживленных дорог – он еще тогда думал, что он тут явно лишний, но Лобо его с собой тянет, тащит, заботится… так вот каков был его план! Спрятаться в пещерах не на две недели, а даже дольше. Но нужна будет еда, как ее достать? В магазине не купишь, в село выходить, красть по амбарам – начнут искать. Лучше всего им исчезнуть с радаров совсем… и в этих условиях становится ясно зачем Лобо нужен Денис. Как консерва. Он слышал про такое, когда на Колыме зека дергались в побег – они с собой «консерву» брали, человека которого не жалко. Шли пока могли, а потом – убивали «консерву», отъедались его мясом, брали с собой про запас и расходились в разные стороны чтобы уже друг друга не поубивать. Как понять что ты – «консерва»? Да очень просто – если ты никому сильно тут не нужен. Если вы разные. У Лобо и Чингачгука на каждого еще как минимум по десятке сидеть, а он – вышел бы через три года. Лобо по тяжкой статье и Чингачгук тоже, а Денис – за воровство. И самое главное, что Лобо был опасен и Чингачгук в лесу опасен не менее, а то и более… а вот Денис…

Он сглотнул. Кровь отлила от лица и в первый раз за последние три дня воображаемый аромат жареного мяса в воздухе вызвал у него не аппетит, а тошноту. Говорят, человечина по вкусу как свинина…

– Эй! Ты чего побледнел? Да шучу, я, ты чего, Понтовый? Снова на понт повелся? – Лобо хохочет, довольный собой и своей шуточкой.

– Тихо, да. – говорит Чингачгук: – кажись я мотор слышу. Заткнулись. Пойду, гляну…

Глава 9

– Ну и кого мы тут имеем? – вонючее дыхание прямо в лицо. Наполи поворачивает шею, чтобы не дышать этим смрадом гнилых зубов и ацетона. Голова болит от удара, его взяли как кутенка, ударили сзади по голове, выключив на некоторое время. Связали и притащили… куда? Судя по закопченным сводам – пещера. Одна из тех, что образовались тут на месте провалов в известняке. Именно сюда при хорошем раскладе он и должен был бы притащить этого физрука для последующей ликвидации. Иронично. Теперь уже он лежит на каменистом полу со связанными за спиной руками. А вопросы, перемежаемые пинками под ребра ему задает весьма неприятный тип. Довольно большой… навскидку он бы сказал, что около метра восьмидесяти ростом и под девяносто килограмм веса. Не толстый, но и не худой. Если бы у него не были бы связаны руки, то он бы выдавил этому амбалу кадык на раз-два, но руки связаны весьма прочно и уже начали затекать. Связывать эти дилетанты конечно же не умеют, перетянули проволокой со всей дури, если в ближайшее время не ослабить, то он без рук останется, кисти уже начали неметь.

– Он мусор. – раздается голос откуда-то сбоку. Наполи скашивает туда глаза, ему приходится чуть выгнуться в спине, чтобы увидеть говорящего. Азиат, плоское словно блюдце лицо, прищуренные щелочки глаз. Большое лицо, большая голова, наверное, якут. Или эвенк. И если это эвенк, тогда все становится на свои места, вот почему он не заметил ничего подозрительного, не услышал никакого шума, голосов или треска веток. И вот почему его смогли застать врасплох. Эвенк, ну конечно же. Эвенки, якуты, буряты… кто-то из тех, кто умеет ходить по лесу «скрадывая» свои следы. Те, что умеют двигаться так, что ты не увидишь движения, даже если смотришь прямо на них… когда он еще служил в армии у них в разведроте был такой якут. Как-то раз он на спор сделал зарубку на деревянном столе и положил руку на доску так, чтобы ребро ладони лежало как раз на зарубке. Чтобы было видно. И сказал, что если Наполи увидит, как он двигает рукой – то тут же выигрывает. А если нет…

И Наполи смотрел на руку. Долго смотрел. Минут пять. А может и десять, время текло медленно, смотреть на неподвижно лежащую руку было скучно, так что он через некоторое время уже собрался сказать что-то вроде «ну и толку? Лежит твоя рука и что?», но тут он вдруг увидел, что оставленная ножом зарубка на деревянной доске находится уже в добрых пяти сантиметрах левее от ребра ладони разведчика. Все это время его рука двигалась! Но двигалась так, что глаз не мог уловить это движение, таким движениям нужно учиться всю жизнь, тех, кто умеет так двигаться не замечают даже животные. Легенды про мастеров восточных боевых искусств гласят что когда те упражнялись на поляне, то птицы безбоязненно садятся на них.

Якут, сидящий тут не был мастером с большой буквы, Наполи все же услышал шорох, заметил движение, но только в последнюю секунду, когда было уже поздно. Настоящего мастера он бы не заметил до последнего…

– Мусора ходят парами. – возражает здоровяк своему товарищу-якуту: – они же как дети. Мамочка не отпускает их по одному. Один должен следить за другим, легавые как крысы – обожают стучать друг на друга. А этот в лесу один. Слышь… ты чего один в лесу делаешь, а? – снова пинок под ребра. Наполи привычно напрягается и сгибается пополам на полу, краем глаза замечая еще одного. Трое, думает он, трое. Кто они такие и что тут делают – он конечно же знал, ориентировки были разосланы по отделениям две недели назад, все же побег из Южлага не совсем рядовое событие. Вернее – совсем не рядовое. Южлаг был местным Алькатрацем, просто так оттуда сбежать не получилось бы. Это на Колымских лагерях охрана скорее номинальная была, потому что оттуда бежать – дело гиблое. Все равно что смертный приговор себе подписать. Сотни километров безлюдия, зимой холод, летом жара и мошкара, а еды достать в тундре без ружья и знаний – хрен достанешь. Местные наверное бы смогли, но местные в этих лагерях не сидели. В отличие от Колымских лагерей Южлаг неподалеку от Колокамска был эдаким промежуточным этапом, вроде уже и Сибирь, но все еще не Дальний Восток. Да и город областного значения рядом, так что Южлаг был окружен двумя трехметровыми заборами и через внутренний даже был пропущен ток и подведена сигнализация. Между заборами – несколько метров «мертвой земли», вышки с автоматчиками, все как положено. И от поселений далеко, снаружи только несколько административных зданий да магазинчик. Строгая охрана, проверки всего что въезжает-выезжает, досмотр, передачи в другом здании принимают, снаружи, два раза досматривают… но все равно ушли в побег эти трое, а потому ушли, что перевели их на СИЗО по этапу, а СИЗО это не Южлаг, здание следственного изолятора в свое время еще декабристов наверное помнило. Не потому что они в нем сидели, нет. В бытность свою там были каменные апартаменты купца Вежминского, известного в Колокамске мецената. Пришла революция и купца раскулачили, дом забрали под государственные нужды и сперва там находился райсовет, а потом и тюрьма. К семидесятым тюремных перевели в Южлаг, а в «каменных апартаментах» разместился следственный изолятор, куда по этапу и попали зека из Южлага. Как именно они сбежали – Наполи не знал, не интересовался, если бы захотел – конечно бы узнал, слава богу есть знакомства в местном МВД и у него самого и у дяди. Но на тот момент трое беглых зеков интересовали его так пятна на солнце и коронация королевы Виктории в одна тысяча восемьсот тридцать восьмом году, то есть – никак.

Он скрипнул зубами. Так просчитаться… случайность на случайности, все на тонкой ниточке, однако его обучали тому, что случайность – это следствие того, что ты не просчитал до конца. Самое страшное это когда ты даже не брал в расчет такой поворот, это значит, что ты облажался. Он знал что в жизни может быть всякое, все может пойти вкривь и вкось, он просчитывал варианты того, что Полищука будут прикрывать, что он не поедет в поход, что он будет сопротивляться силовому захвату, что у него с собой может быть оружие, что в этой местности могут отдыхать и другие люди…

Но он совершенно забыл про троих беглых зеков. Если бы он помнил, если бы держал в уме вероятность их появления – он бы ни за что не попался так глупо! Ладно МВД расслабилось, отменили план «Перехват», решили, что троица ушла из области, что давно уже «железкой» на запад рванули, туда, где искать их будет сложно. На юго-запад, если точнее. А они – решили систему обмануть, пережидали тут пока «Перехват» отменят. Умно. И это очень плохо, потому что иметь дело с умным противником всегда хуже. С другой стороны, будь они идиотами их бы уже поймали.

Еще удар! Жгучая боль расплывается в боку, он кряхтит и стонет, делая вид что ему хуже чем на самом деле. Убивать его они пока не собираются, хотят выведать информацию. Что с ним будет после того, как они получат всю интересующую их информацию? Будь это отряд спецназа в глубоком вражеском тылу и гадать не нужно было бы. Перерезали бы ему глотку или вон, сразу в провал скинули связанным. Однако даже если они не были солдатами войск спецподразделения на задании, это вовсе не значило что он отсюда живой выйдет. Они – беглые зека и им-то свидетель вовсе без надобности. Глотку перерезать… кто-то может и поколеблется, но вот этот здоровяк, который его по ребрам пинает – вряд ли. И второй, который якут – тоже нет. Тот вообще охотник и всякое повидывал, для людей такого склада что свинье горло перерезать, что человеку – раз плюнуть. Ну и… как обычно, благими намерениями дорога в ад устлана, видел он когда дом обносили, да решили «мокруху» на себя не брать. Дали по сопатке мужику и связали. Рот завязали, кляп вставили, дескать пусть живет, с утра его найдут… да вот только не учли, что нос ему разбили, а через рот он дышать не мог – кляп же. И мееедленно задохнулся, изгибаясь в агонии.

– Я не слышу. – через ватный туман в голове до него доносится голос здоровяка: – ты кто такой, дятел? И чего ты в лесу делаешь один?

– Я… – соображать требовалось очень быстро! От ответа сейчас зависела его жизнь, обычный ответ вроде «я в лес по грибы пошел» – не годится! Этот якут видит все насквозь, он видел и схрон, который он лапником пытался замаскировать и винтовку со спиленными номерами, и бинокль… а за поясом у него был старенький «ТТ» сорок четвертого года выпуска. Так по грибы не ходят, да и не сезон. Думай! Нужно что-то, что не даст им прямо сейчас перерезать ему глотку и бросить в провал, а в идеале что-то, что изменит их мнение о нем… сделает их его союзниками.

Наполи знал свои ограничения, он не был полевым агентом, не был диверсантом, не был подготовлен для того, чтобы со связанными за спиной руками вскочить и раскидать в стороны этих троих ударами ног… есть те кто смогли бы, но он – не такой. Однако его учили именно взаимодействовать с людьми, а эти трое – люди, со своими желаниями, страхами и мечтами. Значит… сперва выдохнуть. Успокоиться. Смириться с возможностью неудачи. Выбрать роль. Выбрать слова. Проникнуться. И…

– Эй, козел, ты чего, оглох? А ну…

– Да пошел ты! – отвечает он, поднимая голову и в его глазах горит ненависть: – пошел ты к черту! Ничего я тебе не скажу, Витькин приспешник! – он сплевывает в песок. Плевок собирается алым, но он – не обращает внимания.

– Слышишь, ты! – повышает он голос: – так и скажи ему, что я его все равно убью! Убью, суку такую! Как он посмел… – новый удар выбивает из него дух и он корчится на полу пещеры, перед глазами расплываются фиолетовые круги. Получилось? Они должны клюнуть на приманку! Любопытство и время… у них полно времени, они могут «развлекаться» с ним еще долго, а ведь они провели в этих пещерах почти две недели! Отсюда – жажда информации, скука, тоска. А тут такое развлечение… нет, они должны клюнуть!

– … слышь, ты. Берега попутал? Какой еще Витька? – раздается голос здоровяка и Наполи ликует – клюнули! Если бы на месте здоровяка был профессионал, то допрос шел бы по другому сценарию, из него вытащили бы все что нужно и перерезали горло. Потом – бултых в провал и все. Быстро и эффективно, без эмоций. Но это были не профессионалы, этим любопытно. Результат – они дают ему вести диалог, вести направление «беседы». А для беседы нужны двое, как минимум двое. Вовлекаться в разговор с разведчиком, с офицером ГРУ… это ошибка. Лучше бы сразу ему голову камнем проломить, но дать ему свободно говорить…

Он сделал вид что откашливается. Все под контролем. Теперь – все под контролем. Он – справится. Все что ему нужно – это убедительная легенда и она у него есть. Легенда, которая не только все объяснит, но еще и сделает этих людей его союзниками. Он откашливается и начинает говорить. Сперва – с ненавистью глядя на своих собеседников. Обзываясь и осыпая их проклятиями, за что получает еще несколько ударов. Наконец здоровяк не выдерживает и достает нож, узкое лезвие «финки» блестит в свете костра. И вот тут Наполи дергается вперед.

– Ну же! – кричит он: – давай! Я не боюсь смерти! А Витьку я на том свете зубами загрызу! Давай! Бей! Ну же!

– … определенно ты ебнутый. – качает головой здоровяк: – да кто такой этот Витька-то? Ты чего свиристишь на него?

– Витька. Полищук. – Наполи расслабляется и опускает голову, так, словно бы его охватило отчаяние. Его учили не играть, а быть и сейчас отчаяние и правда накатывает на него: – чертов Полищук. И чего она в нем нашла, а? Она такая хорошая, а он скотина и кобель, у него девушек штук сто наверное, он их всех обманывает! А Марина не такая!

– Бля, мужик, охолони. Погоди. – здоровяк потирает подбородок и бросает задумчивый взгляд на своего товарища, который сидит рядом и поправляет веткой угольки в костре: – так ты чего… типа ревнуешь?

– Не просто ревнует. – коротко бросает якут от костра: – мотоцикл. Веревки. Схрон. Винтовка. С собой пассатижи. Паяльная лампа. Знает, что делает. Мусор. Подготовка.

– Легавые так не делают. – говорит здоровяк и хватает Наполи за шиворот. Поднимает его с пола и прислоняет к стене пещеры, так что теперь он – полусидит, полулежит. Сам садится напротив, на корточки и заглядывает ему в глаза.

– Не, не мент. – говорит он: – менты так не умеют. Винтовка со спиленными номерами, у патронов головки крест-накрест надпилены. Так ты скажешь, что ты в лесу делал, а, Дата Туташхе? Или мне уголек из костра взять и в глазницу тебе вставить?

– Грибы собирал. – буркает в ответ Наполи, отводя взгляд. Он и так дал достаточно подсказок, если выложить все как на ладони, то это будет его версия, в которую могут поверить, а могут не поверить. А вот если этот здоровяк сам догадается, то в эту версию он поверит сразу же. Люди обожают считать себя умными, это в том, что скажет Наполи, они будут искать несостыковки и несоответствия, а в то что он сам себе придумает, здоровяк будет верить отметая любые мелкие детали. А еше… еще Наполи подмечает что никто не упоминает пистолет «ТТ», который у него был за поясом. Что это значит? А это значит, что якут утаил пистолет от здоровяка. И это в свою очередь значит, что эта троица вовсе не является спаянным коллективом, у них тут свои терки. Якут не доверяет здоровяку и в случае чего можно вбить между ними клин. А что третий? Это же этап на СИЗО, они все – случайные люди, никто друг другу… и это нужно использовать!