Текст книги "Тренировочный день 7 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Глава 21

Чужой среди своих

Наполи Саркисян страдал физически и душевно. Он лежал на кровати и смотрел в потолок фельдшерского пункта. У него болело все. В его организме сейчас было бы сложнее найти то, что не болело. Большая кровопотеря, слабость, глубокий порез левой руки. Как говорит врачиха по имени Жанна – повезло ему что лезвие сухожилий не задело, ходил бы потом всю жизнь со скрюченной и высохшей кистью как дядька Анар из деревни, который уже родился таким и ходил, смешно прихрамывая, то задирая, то опуская голову при ходьбе как цыпленок. В детстве Наполи потешался над ним вместе с соседскими детьми.

Еще болел бок, Жанна плотно перевязала его, чтобы сломанные ребра не ходили туда-сюда, но дышать-то нужно было! И каждый вздох давался с трудом, через боль. Тяжелее всего было по ночам, первую ночь он без укола лидокаина вообще спать не смог. Но к обезболивающим привыкают, а ему привыкание совсем не нужно. И так у него куча проблем на носу… начать с того, что участковый приходил, интересовался происшествием и как так вышло что ему руку располосовали и ребра сломали… а что он ему сказать мог? Он же не знал, что именно ему Виктор напел… вот и пришлось отмалчиваться и говорить, что «ничего не помню». Если бы не то, что Наполи знал людей из главка МВД в городе, то его, чего доброго, к спинке кровати наручниками бы пристегнули.

А еще ему не давала покоя мысль о том, что где-то там, в пещере у провала, за водопадами – лежит как минимум два тела. Один сам в провал упал, скатертью дорога, нашим легче, а остальные? Да места глухие, но все же водопады, озерцо… туда довольно часто ездят те, кто знает. Лето еще не кончилось, обязательно кто-нибудь приедет. Взрослые нипочем в пещеры не полезут, скучно, неинтересно, да и опасно может быть, а вот какие-нибудь мальчишки, охочие до приключений – обязательно. Найдут там трупы и начнется. Нет, никто его не посадит, они ж беглые зеки, самооборона, все дела. Но если так выйдет, то он поневоле привлечет к себе много внимания. Очень много внимания. А первый инстинкт любого выходца из Бюро – заползти под камушек и не отсвечивать, не привлекать лишнего внимания. Быть на виду – это ж все равно что мишень у себя на спине нарисовать – любой может поймать тебя в прицел и на выдохе плавно придавить спусковой крючок.

Но все эти проблемы были лишь потенциальными, далекими угрозами по сравнению с тем, что его сюда привез сам Виктор Полищук. Он мог бы просто оставить его там, истекать кровью. К настоящему моменту Наполи уже не было бы в живых. Нет человека – нет проблемы. Однако Виктор зачем-то оставил его в живых. В доброе сердце бывшего ликвидатора Бюро Наполи не верил, это было даже не смешно. Эти люди не знают жалости и не испытывают эмпатии к своим жертвам. Значит ему что-то нужно от Наполи Саркисяна, зачем-то он нужен Виктору. Зачем? Информация? Вербовка? Какая у него может быть информация, он агент влияния в отставке…

– Доброе утро, Николай! Как спалось? – в комнату входит женщина в белом халате, распространяя вокруг себя тот самый, особый «медицинский» запах, запах лекарств и карболки: – вижу, что сегодня вам получше. Давайте я вас осмотрю… – и женщина быстро и довольно бесцеремонно проводит осмотр, изменяет температуру и давление.

– Завтракать будете? – спрашивает женщина: – сегодня в детском саду пшенка. У фельдшерского пункта своей столовой нет, уж извините. – говорит она совсем не извиняющимся тоном.

– Спасибо. – говорит Наполи, глядя как женщина вносит поднос с тарелкой каши, двумя кусочками хлеба с маслом и стеклянным, граненным стаканом с чаем. Стакан удобно пристроен в подстаканник, такие в поездах дальнего следования выдают, с металлическими завитушками и изображением стремительного локомотива, несущегося через тайгу.

– После обеда санитарная машина придет. В городскую больницу тебя увезут. – говорит женщина-фельдшер, ставя поднос на табуретку перед кроватью: – там тебе и рентген сделают и присмотрят как надо. Теперь тебя уже можно перевозить.

– Жанна Владимировна. – говорит Наполи, приподнимаясь на локте и скривившись от боли: – не надо меня в город везти. Мне уже лучше. Спасибо вам за все. Я лучше после обеда выпишусь и пойду по своим делам.

– И куда ты собрался, красивый такой? – прищуривается женщина: – ты себя в зеркало видел? Краше в гроб кладут. Ты же за порог выйдешь и свалишься.

– Не надо в больницу. – говорит Наполи, садясь на кровати и чувствуя, как дрожат у него ноги: – у меня дела.

– Ты смотри какая деловая колбаса. – насмешливо тянет женщина, но встречается с его взглядом и вздыхает: – ну хорошо. Позвоню в райцентр чтобы машину зазря не гоняли, скажу, что поправился ты. Но мне придется сказать, что я неверно оценила тяжесть твоего состояния, Николай. – она наклоняет голову: – так что ты мне будешь должен. У меня тут репутация.

– Конечно. – легко соглашается он: – все что угодно. Я могу достать…

– Тогда пообещай мне что еще два дня тут полежишь, пока полностью не поправишься. – перебивает его женщина: – а то сдам тебя в город только в путь. А?

– Но…

– Обещаешь?

– Да. Ладно. Обещаю. – кивает Наполи, прижатый в угол. Женщина в белом халате удовлетворенно кивает головой.

– Вот и славненько. – говорит она.

– Еще раз спасибо. Вы меня спасли. – говорит Наполи. Как агент влияния он знает насколько важно налаживать связи и выстраивать отношения с людьми вокруг. Даже со случайными. Нет, особенно со случайными…

– Да ты мне спасибо говори, а Витьке. – говорит женщина: – он тебя привез вовремя. И помогал во время операции. Крови твой товарищ не боится, даже капельницу помог ставить. Хороший ассистент из него получится… – она прикусила губу, думая о чем-то своем.

– Витьку? – теряется Наполи.

– Он велел привет тебе передать как в себя придешь. И чтобы рубашку ему вернул. Клетчатую. – улыбка скользит по губам женщины и Наполи сглатывает. Все. Ему конец. А он – слабый, слабый, слабый! Если эта женщина сейчас протянет руку и… он даже ей противостоять сейчас не сможет! Она – рослая, с развитыми мышцами, хладнокровная как любой врач… вот ее рука уже тянется к его глотке, короткий удар и будет перебита трахея, ребром ладони, он видел такое…

– Ты чего встрепенулся? – удивляется женщина, убирая руку: – у тебя вон, кусочек масла к щеке прилип. Если ты это из-за рубашки, так не переживай, Витька новую купит. Слушай, скажи мне, а у этого кобеля постоянная девушка есть?

– Не знаю. – отвечает Наполи, думая о том, что ему нужно перестать уже себя накручивать. А еще он подумал о том, что чертов Полищук, хоть и ликвидатор, но выстраивает связи куда лучше, чем бывший агент влияния.

Евгения Петровна Лермонтович, мама одного сорванца

Просторное помещение бухгалтерии молокозавода утопало в послеобеденном солнечном свете, проникавшем через высокие окна с деревянными рамами. Вдоль стен стояли массивные металлические столы советского производства, заваленные папками с документами, счетными машинками «Феликс» и логарифмическими линейками. На стеллажах рядами выстроились толстые гроссбухи в зеленых и коричневых переплетах.

У окна за небольшим круглым столиком собрались три женщины. Женечка, стройная брюнетка с аккуратной укладкой, осторожно помешивала сахар в стакане с подстаканником. Ее синее платье с белым воротничком было безупречно отглажено, а на запястье поблескивали тонкие золотые часики – подарок от бывшего мужа, который она так и не решилась отдать в ломбард или переподарить.

Рядом с ней сидела кудрявая Леночка, главный бухгалтер, чуть за тридцать, в модной клетчатой юбке и белой блузке. Инночка, самая молодая из троих, двадцати восьми лет, с волосами цвета спелой пшеницы, собранными в элегантный пучок, прихлебывала чай из фарфоровой чашечки, которую принесла из дома.

На столе лежала развернутая газета «Правда», стояла ваза с конфетами «Мишка на Севере» и термос с кипятком. За окном виднелись заводские корпуса и дымящиеся трубы молокозавода. Перерыв на чай в бухгалтерии – это не просто пятнадцать минут на бегу, это священнодействие, ритуал, который не менялся годами и десятилетиями.

– Опять Холодков с новенькой закрутил. – говорит Леночка, поставив свою чашку на стол: – вот же кобелина. Говорят что по этому поводу профсоюзное собрание скоро будет. На вид поставят с занесением а то и уволят по статье.

– Холодкова-то? Этого разве уволишь? Он же номер один в своей бригаде и специалист узкого профиля. Нет, скотина конечно… но новенькая сама виновата. Что не знает с кем связалась? – Инночка ставит на стол жестяную коробочку со свежим печеньем: – угощайтесь, девчата, я вчера дома испекла. С корицей.

– А я за Бобку переживаю. – вздыхает Женечка, держа в руке кружку с крепким чаем: – в этом году у него успеваемость упала.

– И немудрено. – сочувственно кивает ей Леночка, наклонившись чуть вперед и взяв печенье из коробки, предложенное Инночкой: – мальчики всегда тяжело такое переживают. Но ты держись, это пройдет.

– Ой, Леночка, да все не так. Бобка про отца и не вспоминает, говорит, что он нас предал и ушел к другой семье, не плачет, только злится. Просто он в этом году изменился, все-таки уже восьмиклассник. – отмахивается Женечка: – еще и в лагере дел натворил, меня в школу вызывали, представляешь!

– Помню-помню. Ты тогда заплаканная пришла из-за какой-то дурацкой гранаты…

– Так его чуть на учет не поставили! – всплескивает руками Женечка: – а Бобка у меня такой чувствительный!

– В том же самом лагере, где в позапрошлом году Добрая Вожатая была? Ну, которая со своими воспитанниками душ вместе принимала? – Инночка подается вперед, ее глаза блестят: – там же, да?

– Вот тебе Инночка лишь бы сплетни таскать. – выговаривает Леночка, поправляя прическу: – давай лучше Женечку послушаем. Жень, так и чего? Не поставили же твоего Бобку на учет? Учет в детской комнате милиции это ж на всю жизнь потом запись останется…

– Не поставили. Тогда замяли все это дело. Да учитель его постарался, Виктор Борисович. Он и выгородил, дескать пацаны всегда чего-нибудь да делают, сорванцы же. Говорил, что он и сам в детстве такое вытворял…

– Погоди… это ж тот самый что на гранату пузом упал? – насмешливо прищуривает глаз Леночка.

– На гранату? Пузом? – не понимает Инночка.

– Ай, вот ты Калинина, как всегда. Когда не надо – все сплетни знаешь. А как надо – так мимо ушей все пропускаешь… – недовольно морщится Леночка: – Женечка, ну что там дальше? Бобка твой в порядке?

– Да вот… – разводит руками женщина: – вроде, как и в порядке, но все равно неловко как-то…

– Неловко? Да что случилось-то?

– Понимаете, директор узнал о происшествии в лагере, конечно, кто-то ему донес. И он устроил скандал, дескать почему в милицию не обратились, а если бы обратились, то Бобку обязательно на учет поставили бы… а виноват конечно Виктор Борисович, а он и так нам помог… – Женечка опускает голову и теребит кончики завязок на поясе.

– Вот же скотина старая. – качает головой Инночка: – терпеть таких не могу. Еще и толстый. Да у него зеркальная болезнь третьей степени, слышали, что от него жена ушла два года назад? Теперь он с какой-то новой бабой живет, так она из него деньги тянет, в прошлом году в Анапу ездила отдыхать, а в этом в Сочи и вся расфуфыренная вернулась, что ты, что ты…

– … ну и Виктор Борисович всю вину на себя взял и заявление на увольнение написал. – говорит Женечка и поднимает голову: – понимаете? Чтобы Бобку моего на учет не поставили – уволился.

– Так ты ему теперь должна, Лермонтович. – прищуривается Леночка: – ой как должна. Совесть поди мучает, а? А он такой широкоплечий и надежный…

– Ой, Леночка, отстань!

– Нет, ты погоди, Жень. Ты вдумайся – он же в тот раз пузом на гранату всерьез упал. Вот где ты такого мужика еще найдешь? Я бы с таким в разведку пошла. И не только в разведку…

– Лена!

– Что Лена, я уже тридцать лет как Лена. А твой Виктор Борисович такой… вполне ничего. И за Бобку твоего вступился и вообще. В то воскресенье матч был между какими-то командами, одна аж из Москвы приехала – он там наших тренировал, я слышала. Да его по телевизору показывали!

– Ой! Так я его знаю! – подскакивает Инночка: – это ж Полищук, да? Виктор Полищук? Про него в «вечерке» написано было что он всю свою команду… того! Сексуальный гигант!

– Калинина… – закатывает глаза Леночка: – вот кто о чем, а вшивый о бане. У нас Холодков с одной стороны, а Калинина с другой.

– Неправда! – краснеет Инночка: – мне… мне любопытно просто!

– А кто с молоденьким практикантом в гостиницу ходил на прошлой неделе?

– Не было такого!

– Да вас на выходе тетя Клава сдала, что ты мне тут…

– Это не то, о чем вы все подумали!

– Да мне без разницы, Калинина. Ты лучше в следующий раз в гостиницу не ходи, а к себе в квартиру води, ты же одна живешь, чего тебе. А про этого твоего Виктора, Жень, в городе и правда слухи ходят… разные. Так что если ты вот прямо хочешь его отблагодарить, то еще в очередь вставать придется.

– Никакой он не мой! – вспыхивает Женечка: – чего ты себе надумала!

– И правда! – присоединяется к ней Инночка: – это все Лена! Навыдумывала! Ничего у меня с практикантом не было!

– Ой, ой. Какие мы грозные… – Леночка насмешливо смотрит на них: – а давайте его к нам пригласим? Все-таки теперь он тренер сборной, а это значит и наши девчата с ним работают.

– Тренер сборной?

– Ну да, «Стальные Птицы» – это же наша волейбольная команда. Ну эти, которые блатные из горячего цеха, которым мы каждый месяц премии начисляем, а они на работу не выходят. Кондрашова, Синицына, Бергштейн и иже с ними… а значит и повод для разговора есть. Пригласим, тортик нарежем… – Леночка снова прищуривается, становясь похожей на хитрую лисичку-сестричку из детских сказок: – а там, кому повезло, того и тапочки…

– Вот уж нет! – выпрямляется Женечка: – у Виктора Борисовича и без вас забот хватает, шаболды вы эдакие!

– Девчата? – стук по дереву, дверь приоткрывается и в нее просовывается кудалатая голова: – мне бы накладные на топливо и путевые листы подписать, а? Уже полчаса стою…

– У нас перерыв! – хором отвечают ему три голоса. Голова делает круглые глаза и исчезает за дверью.

– Вот что за люди… – ворчит Леночка: – написано же «перерыв», читать не умеют?

– И не говори… – поддакивает ей Женечка, думая о чем-то совсем другом. О том, что Виктор Борисович и правда им с Бобкой услугу оказал и не услугу даже, а выручил, защитил и поддержал. Дважды. Поступил как мужчина. А она… что она? Даже «спасибо» толком не сказала… с другой стороны, а что она ему дать может? Деньги совать глупо как-то. Наверное, действительно нужно его на ужин к ним пригласить, накормить хоть по-человечески, а то он же один живет, в общежитии. И… ну если он один живет… то пусть приходит. Бобку только к бабушке отправить и…

Она вдруг покраснела и сердце начало биться чаще, боже мой, о чем она только думает!