Текст книги "Тренировочный день 7 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Завидовала, наверное… – больше себе под нос замечает невысокая девочка с жиденькими косичками, стоящая рядом с родительницами: – чего еще?

– Что⁈ Ксюша!

– А что Ксюша сразу⁈ Все знают, что Боярыня по физруку сохнет! – не выдерживает девочка: – она его с прошлого года достает и даже после школы караулит!

– Как⁈ Да быть такого не может! Чтобы моя Лиза! – всплескивает руками мама Лизы Нарышкиной.

– Ксюша! Нельзя так говорить! – тут же одергивает девочку с косичками ее мама.

– Вас, взрослых не поймешь. – прищуривается девочка: – то говори всегда правду, то нельзя так говорить. Да у любого спросите – все скажут, что Лизка Нарышкина с ним до дома ходила. До его дома! Вечером это было… а вы! – девочка поворачивается к женщине в синей блузке: – да ваш муж просто на Петьку замахнулся при всех! Вот Виктор Борисович ему замечание и сделал! А если бы Виктор Борисович захотел, он бы отбивную из него сделал! Вы бы видели, как он Негатива на пол уронил, когда тот к Альбине приставал!

– Ксюша! Прекрати немедленно! – снова одергивает девочку мама: – прекрати!

– Да как ты смеешь! – повышает голос женщина в синей блузке: – мой Мишенька все правильно делал! Как именно мы воспитываем своих детей – не твое дело!

– Я слышала об этом. – поджимает губы мама Лизы Нарышкиной: – про драку в школе. Как видно третья школа давно уже превратилась в какой-то… вертеп. Я была лучшего мнения об Альбине Николаевне.

– Да все знают, что она шалава. – не выдерживает женщина в синей блузке: – с кавказцами путается, они ее в машинах катают по городу, что просто так что ли? И такие люди наших детей учат! Это не школа, это Содом и Гоморра! Давайте поставим вопрос перед руководством чтобы они отстранили этого Полищука и англичанку от ведения уроков! Пусть делают что хотят, но к воспитанию детей их подпускать нельзя!

– По-моему вы преувеличиваете. – неуверенно говорит мама Володи Лермонтовича: – ну что такого в том, что дети…

– Что такого⁈ А заниматься сексом на глазах у детей со своей… распутницей – это нормально⁈ – повышает голос мама Нарышкиной. На нее начинают оглядываться и она невольно снижает тон, продолжая говорить едва ли не шепотом: – разве это нормально⁈ Это же ужас!

– Да ваша Лиза сама к нему в корпус прокралась. – подает голос девочка с косичками: – как иначе она бы все увидела? Он же не перед центральным корпусом на площадке это делал, а его девушка и вовсе как Ирия Гай – по стене школы на третий этаж взобралась и даже не вспотела! А назад выпрыгнула рыбкой! Как такую не любить? Лизка мне подруга, но против Ирии Гай даже она не тянет!

– Моя Лиза⁈ – лицо мамы Нарышкиной пошло пятнами, покраснело: – да быть не может!

– Вот до чего довели наших детей. – кивает женщина в синей блузке: – когда к самому важному, к воспитанию детей допускают развратников и алкоголиков с уголовными наклонностями! Это они сбивают с пути истинного наших детей!

– Сами вы все сбиваете!

– Ксюша! Ну все, приду домой дам тебе ремня!

– Ну мам!

– Не мамкай мне тут! А ну пошли! – и решительная родительница за руку тащит свою дочку к выходу из школы.

– Не обращай внимания. – раздается шепот совсем рядом, горячее дыхание прямо в ухо и Виктору приходится приложить усилия чтобы не дернуться от неожиданности: – всегда так. Всегда найдутся парочка родителей недовольных всем. Ты отличный педагог и все сделал правильно. Я на твоей стороне.

– Да? – он чуть поворачивает голову к «англичанке», которая стоит за его плечом: – а по-моему ты тоже под прицелом у этих добропорядочных граждан и родителей. Мы с тобой в одной лодке, Альбина Николавна.

– Да и пффф… – пожимает плечами «англичанка»: – можно подумать я за эту работу держусь как за последний шанс выйти замуж у сорокалетней балерины. Мне уже в министерстве работу предлагали. А ты вон, главный тренер новой сборной будешь скоро.

– Хм. – он переводит взгляд обратно на спорящих родителей и усмехается.

– Ты чего? – спрашивает у него Альбина Николаевна, делая полшага к нему, да так, что он чувствует ее телом – плечом и локтем. «Англичанка» мягкая и упругая там где надо и это приятно.

– Да вот только что думал, что же должно произойти чтобы эта летняя смена действительно стала для меня последней. – признается он: – как выясняется, не нужен никакой метеорит или зомби-апокалипсис…

Глава 20

– Мда. – сказал директор средней школы номер три, откладывая массивные роговые очки в сторону и разминая себе переносицу двумя пальцами. Владимир Сергеевич был мужчиной под пятьдесят, грузным, с залысинами на темени и тщательно зачесанными на бок редеющими волосами. Его округлое лицо с двойным подбородком сейчас выражало крайнее недовольство, а под глазами залегли тяжелые мешки – видимо, директорские будни давались ему нелегко.

Виктор перевел взгляд со стола с разложенными на нем бумагами и подумал о том, что на дворе уже конец лета, август, скоро, совсем скоро начнут желтеть листья, потянутся караваны птиц на юг, школьники наконец наденут школьную форму и ранцы, а девушки на улицах перестанут щеголять голыми лодыжками в летних сарафанах и платьицах. А еще пройдет жеребьевка в первой лиге и если они хотят успеть, то им заявку уже вчера нужно было подавать, а он тут в кабинете директора стоит как нашкодивший пацан.

Кабинет Владимира Сергеевича производил впечатление солидности и порядка. За его спиной на стене висел обязательный портрет Ленина в деревянной рамке, а рядом – фотография Брежнева. Справа располагался книжный шкаф со стеклянными дверцами, за которыми аккуратными рядами стояли собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма, педагогические труды и школьные уставы. Массивный письменный стол из темного дерева был покрыт зеленым сукном, на котором лежали аккуратные стопки бумаг, чернильный прибор и настольная лампа с зеленым абажуром. В углу стояла металлическая пепельница на высокой ножке, хотя директор, судя по всему, не курил. Два стула для посетителей располагались перед столом, но Владимир Сергеевич предлагать сесть не спешил.

– Владимир Сергеевич! – подает голос Альбина Николаевна, которая стоит плечом к плечу с Виктором: – хотела бы обратить ваше внимание на то, что у Виктора Борисовича грамота за второе место по области которое заняла школьная команда по волейболу в прошлом году! А еще благодарность от комитета комсомола и…

– Альбина Николаевна. – директор не повышает голоса, говорит в одном тоне, но этого достаточно чтобы «англичанка» замолчала и подтянулась. Владимир Сергеевич поправил свой темно-синий галстук и строго посмотрел на подчиненных поверх очков, которые снова водрузил на нос. Несмотря на всю свою браваду и «блат» Альбина понимает, что такое субординация и заводить себе врагов на ровном месте никто не хочет. Перечить начальству дураков нет. В кабинете повисает неловкая, тяжелая тишина. Наверняка на кого-то другого эта тишина давила бы с силой гидравлического пресса, заставляя плечи сгибаться под тяжестью воображаемых грехов, но Виктору было все равно.

Он смотрел в окно, думая о том, что директор в средней школе номер три даже присесть не предложил. Вот что сейчас в кабинете у него происходит? Два взрослых человека, он сам и «англичанка» – стоят навытяжку перед директором, а тот сидит в своем мягком кресле, обтягивающем его грузную фигуру. Если речь идет о том, чтобы разобраться в произошедшем, то было бы логично предложить всем сесть. По крайней мере сам Виктор обязательно так бы и поступил. Но Владимир Сергеевич не предложил сесть, да и сам не встал. Разговор так и начался – они с «англичанкой» стояли, а директор сидел, периодически поглаживая свой округлый живот под жилеткой. Виктор мог бы отодвинуть один из стульев от стола и усесться самостоятельно, однако на самом деле он не хотел сидеть. Более того, если бы он уселся – он на самом деле лишился бы определенного преимущества. Однако тот факт, что директор не предложил всем присутствующим сесть уже говорил о его характере и намерениях. Виктор заложил руки за спину и подошел к окну. Выглянул во двор. Во дворе мальчишки из новой смены пинали мячик, гоняя в футбол, а девчонки собрались в кучку на волейбольной площадке. Красота.

– Наворотили вы делов, Виктор Борисович. – за его спиной раздается недовольный голос директора: – куда это вы смотрите? Я с вами разговариваю!

– Во двор. – отвечает Виктор: – присматриваю за своими, там Зина Ростовцева за старшую у девочек… – он оборачивается к столу: – молодец. Всех организовала. Так, о чем мы?

– Виктор Борисович! – в голосе директора появляются возмущенные нотки, а его лицо наливается краской: – что за неуважение к старшим? В конце концов я не только ваш непосредственный руководитель, но и постарше вас буду! Ваше поведение возмутительно!

– Владимир Сергеевич, Виктор Борисович просто приглядывает за своими и…

– Помолчите, Альбина Николаевна! Не защищайте его! Довольно и того, что по школе уже слухи идут о ваших с ним отношениях! А ведь вы – партийная, Альбина Николаевна! Понимаете, что будет, если слухи дойдут до районного комитета образования? Или до городского комитета партии? – директор багровеет лицом, его двойной подбородок дрожит от возмущения, и он хлопает ладонью по полированной поверхности стола: – береги честь смолоду, вот как классики говорили! А вы⁈ Надели тут… юбку с вырезом! И вот это все! Золотые сережки! На лице черте-что нарисовали! Старшеклассники и так плохо учатся, а вы своим видом провоцируете их на… на разные мысли! Советский учитель это образец хорошего тона и выдержанности а не вульгарности и пошлости, уж извините, Альбина Николаевна! И вы! – директор поворачивает голову к Виктору, его редкие волосы слегка растрепались от эмоций: – Виктор Борисович! Вы же комсомолец! Почему я только сейчас узнаю о том, что произошло в летнем лагере⁈ Это же уголовное преступление со стороны ученика! Угроза убийством и терроризм!

– Да не было там никакого терроризма. – говорит Виктор спокойным тоном: – какой терроризм от восьмиклассника? Просто мальчишки увлеклись.

– Помолчите! – еще один удар ладонью о полированную поверхность стола: – прекратите выгораживать своих бандитов! Вы были обязаны доложить о поведении ученика Лермонтовича и его приятеля в компетентные органы!

– … – Виктор усилием воли сдержал себя от того, чтобы не закатить глаза и не вздохнуть. Действительно, если строго по закону и уставу школы, то следовало бы поставить в известность милицию, но ведь в результате Лермонтовича бы поставили на учет в детской комнате милиции, а потом и в комиссию по делам несовершеннолетних. А с такими записями у парня потом вся жизнь может под откос пойти и все из-за ерунды. Потом его кандидатуру и в институт могут не принять и на работу хорошую не устроиться. Ломать судьбу пацану просто потому, что так нужно по инструкции… да и не пострадал никто, если не считать его, Виктора гордости. Выглядел он нелепо, лежа на муляже гранаты и мысленно прощаясь с жизнью… но это он переживет. На то и взрослые, чтобы свои проблемы на других не перекладывать. Видел он глаза Володи Лермонтовича после происшествия, проняло его. И раскаивался он довольно честно… хотя опять-таки и не сделал ничего такого, не было у него злого умысла.

– … это непедагогично! Вот вы не исполнили свои обязанности, не известили компетентные органы о происшествии, а что в результате? Компетентные органы не поставили этого Лермонтовича на учет! С ним не провели беседу в отделении милиции, за ним не стали присматривать, а в результате – он потом совершит настоящее преступление! Сегодня уронили гвоздь, а завтра отвалилась подкова! Слышали такое стихотворение, Виктор Борисович? Враг вступает в город, пленных, не щадя оттого, что в кузнице не было, гвоздя! Вот! А вы, вы и есть тот самый гвоздь, Виктор Борисович! Из-за таких как вы триумф развитого социализма по всей планете все еще не может наступить. Вы понимаете, что подобное во времена войны называют саботажем⁈ Наша школа борется за звание лучшей школы города в области воспитания учеников по заветам Коммунистической Партии Советского Союза, а вы с Альбиной Николаевной тут бордель устраиваете⁈

– Бордель? – Виктор приподнимает одну бровь, пытаясь вспомнить, когда именно он вместе с «англичанкой» устраивал бордель в школе. На память ничего не приходит. Бордель в школе… звучит интересно.

– Вот именно! Что за скандал с сыном уважаемого человека у нас в школе? И снова ваши имена! Безобразная сцена, а в результате сын уважаемого человека в больницу попал! Ваши похождения по кавалерам, Альбина Николаевна, ваше легкомысленное поведение и вид привели к тому, что молодой человек был введен в заблуждение! А вы, Виктор Борисович! Разве можно все вопросы насилием решать⁈ Вам еще повезло что Давид заявление в милицию не написал, но у него уважаемые родители и связи на областном уровне, вы же понимаете, что натворили⁈ Вы подставили весь педагогический коллектив!

– Точно. – кивает Виктор, уже поняв, что правды в этом кабинете он не дождется: – моя вина. Всех подставил. В следующий раз обязательно сперва правую щеку подставлю. А потом левую. Как и положено.

– Положено вызывать милицию, а не решать вопросы кулаками. – вздыхает директор, оседая на стуле: – думаете я вас тут загнобить пытаюсь, Виктор Борисович? Я о вас же и беспокоюсь! А что было бы, если бы этот Давид от падения на пол помер бы? Вас бы в тюрьму посадили! И вы, Альбина Николаевна! О чем вы думали, когда с ним флиртовали? Ну видно же кто он такой, за версту видно, а вы… – он машет рукой: – хорошо, что хоть так обошлось. Не надо таких авансов молодым людям раздавать, они же горячие, меры не знают. А у вас не то юбка такая, не то пояс широкий, все ноги видно! Тут не то что кавказец, тут и якут возбудиться!

– Не надо на якутов. Якуты тоже горячие. – вставляет в разговор Виктор: – знал я одного якута…

– Виктор Борисович! – закатывает глаза директор: – избавьте меня от своих историй! У меня вот! – он потрясает пачкой бумаг: – жалобы на вас от родителей учеников, замечания из РОНО, да еще и слухи про вас в областной газете!

– Слухи в газете? – настораживается Виктор: – про меня в газете написали? В «вечерке» что ли? – он помнил что к ним корреспондентка в лагерь заскакивала, но саму статью не читал – некогда было, сперва к матчу готовился, а после матча все завертелось как в калейдоскопе, да еще и с Маринкой нужно было на природу выехать, а там ее знакомый Николай ножа в руку получил и его везти в больничку пришлось… а вчера еще Айгуль у него в комнате спала, так что пришлось на полу и он не выспался… так что некогда ему газеты читать.

– Про ваши методики тренировок! По городу слухи ходят! Слушайте, Виктор, мы с вами люди взрослые, но то что вы вытворяете – переходит всякие границы! Родители учеников верно все говорят, у вас сейчас слишком… неоднозначная и вызывающая репутация, чтобы допускать вас к работе со школьниками!

– Вот с этого места поподробнее. – говорит Виктор, отмечая как у директора дергается бровь: – репутация у меня неоднозначная и вызывающая?

– Слишком много вокруг вас девушек крутится. – твердо заявляет директор: – вы же как султан со своим гаремом, Виктор Борисович. А советские люди так не живут! У советского человека если есть любовь, то она одна! И на всю жизнь!

– И эта любовь – к партии… – бормочет себе под нос Виктор. Альбина Николаевна слышит его и фыркает, сдерживая смешок.

– Вот именно! – не понимает шутки директор: – а вы развели тут бардак! Можно было сдерживать свою похоть и все эти грязные мыслишки!

– Мда. – говорит Виктор. На язык так и просится что в городе где-то Холодков ходит, общепризнанный Казанова и Дон Жуан Колакамска, а репутация неоднозначная у него? Да он ни разу пока не Дон Жуан, у него сколько девушек было-то? С начала года… если Анжелику не брать, а ее мы брать не будем, она в закат убежала, значит минус. Итак… конечно Лиля, но они с ней официальная парочка, стоит ли считать вообще? Стоит, наверное. Потом… ну с Машей Волокитиной случайно получилось, один раз – это считается? Наверное нет. Один раз это не паттерн, не модус операнди и не прецедент. И… считать ли Салчакову? Или вон Наташу Маркову в раздевалке после матча? Не, по разу не считается. Итого у Виктора Полищука, гордого тренера вновь образованной команды «Стальные Птицы» в зачете одна девушка с начала года. Да он монах! Или он кого-то забыл? Хм… на самом деле ему очень понравилась женщина-фельдшер из деревни со странным названием «Китаевка». Высокая, рослая, уверенная в себе и повидавшая жизнь, знающая что ей нужно. В ее взгляде он совершенно точно прочитал обещание… эх, была бы машина – заехал бы в гости в эту деревню, благо не так далеко от города. Но белую «Ниву» Марина уже отдала своему дяде, который долго ворчал на то, что «кровищей все сиденья перепачкали» и что «такое хрен отстираешь потом, можно же было что-то подстелить». Определенно нужно навестить Жанну Владимировну с ее многообещающим взглядом. Виктор вздыхает.

– Вот, сейчас вы понимаете мое положение, Виктор Борисович! – неверно истолковывает его вздох директор школы: – вы и Альбина Николаевна поставили меня в безвыходное состояние. И что мне делать? Вот что с вами прикажете делать, а?

– Понять и простить. – твердо говорит Виктор, который давно уже решил, что говорить с директором, но существу – только словами кидаться. Все он понимает на самом деле. И то, что Виктор в тот раз, по сути, защищал Альбину от этого Давида, который перепутал фантазии с реальностью. Да если бы Виктор не вмешался, то последствия могли быть куда хуже – для всех. Не только для Альбины, которая бы пострадала физически, но и для самого Давида, потому что Альбина бы потом обязательно заявление в милицию накатала. А сейчас не девяностые еще, Давида бы посадили по позорной статье и все его подтяжки и «уважаемые люди» не помогли бы. Ну или пришлось бы на такой поклон к Альбине идти… а она бы не простила. Виктор знал «англичанку» всего ничего, но был уверен, что она такое нипочем бы не простила. Провинция в Сибири это вам не Узбекистан какой-то с его «хлопковой мафией», тут бы армянину изнасилование девушки нипочем с рук не сошло бы. Могли бы и линчевать, прямо в камере следственного изолятора, заточка в печень, никто не вечен. И администрация школы простым выговором тут бы тоже не отделалась. Так что на самом деле за тот раз все должны Виктору быть благодарны – начиная от семейства «уважаемых людей» Саркисянов и заканчивая лично директором школы. А единственно кто благодарность свою выразил так это Альбина Николаевна, которая его к себе домой приглашала торт поесть. Благодарность – это хорошо, но сладкое Виктор не любил.

Он скосил глаза на стоящую рядом Альбину и поморщился. Вот дурак, сказал он сам себе, не на тортик его к себе приглашали, нужно было соглашаться… права была Салчакова, он порой дурак дураком и не соображает ни черта. Какой к черту тортик, она что, бабушка что ли⁈ Нужно будет уточнить, приглашение «на тортик» все еще в силе?

– Понять и простить… – вздыхает директор: – меня не поймут и не простят в РОНО. Районный отдел народного образования это вам не хухры-мухры, Виктор Борисович! Значит так, выговор обоим с занесением в трудовую книжку, приказ о лишении премии, а вам, Виктор Борисович написать объяснительную о том, что вы не ведете пропаганду ранних браков!

– Чего⁈

– У вас девочка в классе за вас замуж собралась!

– О, господи, а я-то как за это в ответе⁈

– Ничего не знаю! Пишите объяснительную! Альбина Николаевна! Вам – опустить юбку до колена как минимум! Никаких украшений в школе и минимум косметики. За воротами нашего учреждения хоть голой ходите, но в школе вы должны быть примером для наших учеников! Все! – директор хлопает ладонью по полированной поверхности стола: – и еще раз вы мне устроите проблемы – можете сразу начинать писать заявление на увольнение по собственному желанию! Понятно⁈ Убирайтесь из моего кабинета!

Виктор последовал за Альбиной, которая заспешила к выходу. Закрыв за собой дверь, он зашагал по коридору вслед за «англичанкой», которая зашла за угол и устало прислонилась к стене. Огляделась по сторонам и вздохнула.

– Жаль, что курить тут нельзя. – сказала она: – я бы сейчас выкурила сигарету.

– В женском туалете на втором этаже курят. – машинально отметил Виктор: – в мужском не курят. Мальчишки за школой собираются, там, где гаражи.

– И откуда ты это знаешь? – прищуривается «англичанка»: – я вот не знала.

– Я иду по миру не закрывая глаз. – отвечает Виктор: – живу жизнью школы так сказать.

– Плакала моя командировка за границу. – невпопад говорит Альбина: – мне же выговор с занесением в книжку дадут, а это красный крест на всех моих начинаниях. Эх…

– Да ладно. За границу ты и сама можешь поехать. – говорит Виктор: – не переживай.

– Не понимаешь ты ничего. Вот столько старалась и все коту под хвост… – вздыхает Альбина: – ну да ладно. Поговорю со знакомыми… может чего получится. Придурок Давид, испортил мне репутацию, зла на него не хватает. Мало ты ему в тот раз навалял.

– Угу. – рассеянно отвечает Виктор, глядя на «англичанку», которая выглядит донельзя привлекательной когда сердится – раскрасневшаяся, с выбившимися из прически волосами…

– Скажи, а… то приглашение на торт – оно еще в силе? – спрашивает он, глядя куда-то в потолок: – а то у меня как раз время есть… вечером.

– А? – «англичанка» поворачивает голову и окидывает его внимательным, оценивающим взглядом с головы до ног: – тортик?

– В тот раз предлагала… но если я невовремя…

– Хм. Тортик… – Альбина прикусила губу: – в конце концов репутация у меня все равно теперь испорчена…