Текст книги "Ночь и день"

Автор книги: Вирджиния Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

– Никто не должен знать, что я здесь, – загробным шепотом пояснила она. – Я опоздала на поезд и целый день бродила по Лондону – ужасно устала. Кэтрин, что мне делать?

Кэтрин подвинула ей кресло, а Ральф торопливо отыскал бутылку вина и налил бокал. Кассандра была страшно бледна и, похоже, на грани обморока.

– Уильям наверху, – сказал Ральф, как только Кассандра немного пришла в себя. – Сейчас приведу его.

Ральф был счастлив и хотел, чтобы и все вокруг тоже были счастливы. Однако в памяти Кассандры были еще свежи воспоминания о гневной дядюшкиной отповеди: разволновавшись, она сказала, что хочет оставить дом как можно скорее. Но была не в состоянии это сделать – даже если бы Ральф с Кэтрин знали, куда ее отвести. Здравомыслие, покинувшее Кэтрин недели две назад, по-прежнему отказывалось прийти ей на помощь, она лишь спросила: «А где твой багаж?» – ей смутно помнилось, что возможность аренды жилья как-то связана с достаточным количеством багажа.

– Я его потеряла, – ответила Кассандра.

Этот ответ подсказал Кэтрин выход.

– Потеряла?.. – повторила она и устремила на Ральфа взгляд, которым обычно сопровождаются клятвы верности до гроба, а не беседы о столь незначительных вещах. В ее взгляде читалось: как хорошо, что ты есть на свете!

Кассандра заметила этот взгляд и ответный – Ральфа, и ее глаза наполнились слезами. Она запнулась на полуслове и хотела было вновь вернуться к разговору об аренде жилья, но в этот момент Кэтрин, многозначительно переглянувшись с Ральфом, сняла с пальца кольцо с рубином и протянула его Кассандре:

– Думаю, оно тебе будет впору.

Но окончательно убедил Кассандру в том, что она не ослышалась, Ральф, который взял руку Кэтрин – теперь без кольца – и сказал:

– Скажи, что ты рада за нас!

Кассандра расплакалась от счастья. Помолвка Кэтрин с Ральфом избавила ее от множества страхов, теперь ее совесть была чиста, а пошатнувшаяся было вера в Кэтрин теперь оказалась полностью восстановлена. В ее глазах Кэтрин теперь даже больше, чем прежде, заслуживала восхищения, как некое существо, стоящее выше всего земного и одним своим присутствием придающее нашему бытию – да и всему миру вокруг – новый, возвышенный смысл. А в следующую минуту она сравнила собственную судьбу с их – и вернула кольцо.

– Я не возьму его, пока Уильям сам мне его не предложит, – сказала она. – Пусть оно пока останется у тебя, Кэтрин.

– Уверяю тебя, все хорошо, – сказал Ральф. – Дай только рассказать Уильяму…

И, несмотря на протесты Кассандры, уже направился к двери, когда та распахнулась и в комнату с улыбкой вошла миссис Хилбери. Возможно, ее предупредила прислуга, а может, подсказало чутье, позволявшее угадывать, когда и где именно требуется ее помощь.

– Кассандра, дорогая! – воскликнула она. – Как я рада, что ты к нам вернулась! Удивительное совпадение. Уильям пришел, чайник выкипает, а я думаю: «Где же Кэтрин?» – иду ее искать – и нахожу Кассандру!

Она была довольна, словно доказала наконец что-то важное, хотя остальные явно недоумевали.

– Я нашла Кассандру! – повторила миссис Хилбери.

– Она опоздала на поезд, – пояснила Кэтрин, заметив, что Кассандра не в силах произнести ни слова.

– Так всегда бывает в жизни, – задумчиво проговорила миссис Хилбери, рассматривая портреты, развешанные на противоположной стене, – один поезд упустишь, другой поймаешь…

Но тут она прервала свою речь и заметила, что чайник, вероятно, уже безнадежно выкипел.

Воображение Кэтрин нарисовало ей гигантский чайник, затапливающий дом потоками пара и кипятка, чайник – квинтэссенцию всех домашних обязанностей, которыми она легкомысленно пренебрегла. Она торопливо взбежала по лестнице в гостиную, Ральф пошел за ней, а миссис Хилбери обняла Кассандру и повела следом. Там они увидели Родни, созерцающего чайник с легкой обеспокоенностью, но в то же время с таким отсутствующим видом, как будто катастрофа, нарисованная воображением Кэтрин, уже свершилась. Никто не стал ничего объяснять, никто никого не стал поздравлять, Кассандра и Родни сели как можно дальше друг от друга, всем своим видом показывая, что они здесь ненадолго. Но миссис Хилбери не заметила их смущения или решила не обращать на него внимания, а может, подумала, что еще не время вмешиваться, – и начала рассказ о поездке на могилу Шекспира.

– Бескрайние земли, бескрайние воды, и над всем этим витает возвышенный дух, – мечтательно произнесла она и начала бессвязное лиричное повествование о закатах и рассветах, о великих поэтах, и о том, что дух возвышенной любви, о которой они писали, жив и по сей день, и ничего не меняется, и век грядущий наследует веку прошедшему, и смерти нет, и всем суждено встретиться в сиянии вечности… Казалось, миссис Хилбери забыла о присутствующих. Но внезапно она легко и естественно спустилась с заоблачных вершин и перешла к тому, что занимало всех в настоящем.

– Кэтрин и Ральф, – проговорила она, как бы проверяя созвучие имен, – Уильям и Кассандра.

– Но я в крайне неловкой ситуации, – встревоженно начал Уильям. – Я не должен здесь находиться. Вчера мистер Хилбери велел мне покинуть этот дом, и я не собирался возвращаться. Мне следует…

– Мне тоже неловко, – быстро добавила Кассандра. – После всего, что дядя Тревор наговорил вчера вечером…

– Из-за меня вы оказались в ужасном положении, – торжественно произнес Родни, поднимаясь, и Кассандра тоже встала. – Не получив согласия вашего отца, я не должен был даже говорить с вами, тем более в доме, где мое положение… – Тут он взглянул на Кэтрин и на миг смутился: – Где мое поведение было чрезвычайно предосудительным и недопустимым. Я все объяснил вашей матушке, Кэтрин, и она попыталась великодушно убедить меня, что своим поступком я никому не причинил вреда… Вы убедили ее, что мое поведение, такое эгоистичное и самолюбивое… эгоистичное и самолюбивое, – повторил он, словно оратор, забывший текст.

В Кэтрин в это время боролись два сильных чувства. Она старалась не смеяться над Уильямом, который произносил столь официальную речь, стоя по другую сторону стола, и одновременно пыталась не заплакать при виде такого детского, наивного и честного отношения, бесконечно трогательного. Ко всеобщему удивлению она встала, протянула ему руку и сказала:

– Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты всегда, всегда был так… – И тут слезы навернулись ей на глаза и побежали по щекам, а Уильям, необычайно тронутый, схватил ее руку и поднес к губам.

Никто не заметил, что именно в этот момент дверь приоткрылась и в гостиную заглянул мистер Хилбери. Он окинул представившуюся ему сцену взглядом, полным раздражения и укоризны, и исчез прежде, чем кто-либо успел его заметить. Отступив в коридор, мистер Хилбери попытался собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Было совершенно очевидно, что жена перепутала все его назидания и вовлекла участников скандала в пренеприятнейшую ситуацию. Мистер Хилбери помедлил еще немного, а затем распахнул дверь во второй раз, стараясь произвести как можно больше шума. Все присутствующие успели вернуться на свои места; они смеялись над чем-то и заглядывали под стол, так что его появления никто не заметил.

Раскрасневшаяся Кэтрин выпрямилась и воскликнула:

– Все, хватит, это был мой последний театральный жест!

– Оно могло куда-нибудь укатиться, – заметил Ральф, наклоняясь, чтобы заглянуть под каминный коврик.

– Не важно, не волнуйтесь. Мы его обязательно найдем… – начала миссис Хилбери, но, увидев мужа, воскликнула: – Ой, Тревор! А мы ищем обручальное кольцо Кассандры.

Мистер Хилбери посмотрел на пол. Кольцо лежало на ковре прямо у его ног. Он наклонился и почти машинально поднял его, радуясь, что нашел то, что не смогли найти остальные, а потом с изысканным поклоном преподнес Кассандре. Возможно, именно поклон вернул ему привычную любезность и обходительность, поскольку – после секундного смущения – раздражение мистера Хилбери исчезло. Он обнял Кассандру, которая робко подставила ему щеку для поцелуя. Затем несколько чопорно кивнул Денему и Родни – молодые люди поднялись при виде его, затем снова сели. А миссис Хилбери, казалось, только и дожидалась прихода мужа, чтобы задать вопрос первостепенной важности, который, по-видимому, давно ее мучил:

– О Тревор, будь добр, скажи, когда была первая постановка «Гамлета»?

Чтобы ответить на этот вопрос, мистеру Хилбери пришлось обратиться к исследованию Уильяма Родни. И прежде чем он высказал свое высочайшее одобрение его гипотезам, Родни почувствовал, что вновь принят в цивилизованное общество под поручительство самого Шекспира. Сила литературы, временно покинувшая мистера Хилбери, вновь вернулась к нему и излилась живительным бальзамом на вульгарные человеческие связи и подсказала, как болезненные эмоции, подобные тем, что испытал мистер Хилбери накануне вечером, можно отлить в безопасные, округлые и приятные уху цветистые фразы. Теперь он был уверен, что полностью контролирует себя и свои слова, – по крайней мере, достаточно, чтобы спокойно смотреть на Кэтрин и Денема. Разговор о Шекспире, похоже, подействовал на Кэтрин расслабляюще: она сидела во главе стола и рассеянно разглядывала портреты, желтоватые стены, вишневые бархатные шторы. Денем, как заметил мистер Хилбери, тоже замер в неподвижности. Но под его сдержанностью и спокойствием угадывались воля и упорство, делавшее бессмысленными все риторические обороты, которые были в запасе у мистера Хилбери. Впрочем, тот молчал. Он уважал этого молодого человека, чрезвычайно способного и самостоятельного. Мистер Хилбери отметил горделивую посадку его головы и подумал: вот кто способен оценить Кэтрин по достоинству, – и эта мысль вызвала у него приступ неожиданной и мучительной ревности. Если б Кэтрин выбрала Родни, он бы даже бровью не повел. Но она любит этого человека. Или же их связывают иные отношения?.. Волна невероятно сильных и запутанных чувств грозила захлестнуть мистера Хилбери, когда миссис Хилбери обратила внимание на паузу в разговоре, взглянула на дочь и сказала:

– Если хочешь уйти, Кэтрин, – иди. Думаю, вы с Ральфом…

– Мы обручились, – сказала Кэтрин, поднимаясь.

Это откровенное заявление застало мистера Хилбери врасплох, он отшатнулся. Для того ли он так любил ее, чтобы теперь покорно смотреть, как ее уносит от него бурный поток, как увлекает ее прочь непреодолимая сила, перед которой он лишь беспомощный ненужный наблюдатель? Нет, он слишком любил ее. И он коротко кивнул Денему.

– Вчера вечером я предполагал нечто подобное, – сказал он. – Надеюсь, вы ее достойны.

Не глядя на дочь, мистер Хилбери быстро вышел из комнаты под удивленно-почтительные вздохи дам – образец мужественности и экстравагантности, свирепости и безрассудства, царь природы, удаляющийся в свое логово с грозным рыком, который и в наши дни слышится порой даже в самых изысканных гостиных. Кэтрин посмотрела ему вслед и опустила глаза, чтобы никто не заметил ее слез.

Глава XXXIV

Зажгли лампы, блестело полированное дерево, отражая их свет, по кругу ходили бутылки с дорогим вином – таким образом, цивилизация восторжествовала, и мистеру Хилбери, который председательствовал на этом пиру, ситуация казалась все более радостной и обнадеживающей. Во всяком случае, если судить по сияющим глазам Кэтрин, – но тут мистер Хилбери решительно пресекал в себе всякую сентиментальность. У него и так много дела: наполнить бокалы, подбадривать Денема и следить, чтобы его тарелка не оставалась пустой.

Потом все поднялись наверх – и Кэтрин с Денемом сразу же уединились, как только Кассандра вызвалась сыграть что-нибудь – Моцарта? Бетховена? – и подошла к фортепиано. Она открыла крышку, и за ними тотчас мягко закрылась дверь. Какое-то время мистер Хилбери недоуменно смотрел на закрытую дверь, потом успокоился и, вздохнув, стал слушать музыку.

Кэтрин и Ральф поняли друг друга с полуслова, и вскоре она уже сбежала к нему в холл, накинув пальто. Была ясная лунная ночь – идеальная для прогулок, как и всякая ночь теперь для этих двоих, поскольку им больше всего на свете хотелось движения, свободы, тишины.

– Наконец-то! – выдохнула она, когда за ними закрылась парадная дверь.

И принялась рассказывать ему, как ждала, и тосковала, и думала, что он никогда больше не придет, прислушивалась к каждому хлопку двери, и каждый раз надеялась, что он стоит там, под фонарем, на улице, и смотрит на ее дом. Они оглянулись на тихий дом с горящими окнами – его дражайшую святыню. И хотя она, смеясь, шутливо дергала его за рукав, он бы не отрекся от прежней веры, однако прикосновение ее руки и волшебные переливы ее голоса не оставляли ему времени на раздумья – да и не очень-то хотелось, – было нечто другое, требовавшее его внимания.

Каким-то образом они оказались на ярко освещенной улице с множеством фонарей, сияющими перекрестками, снующими в два ряда омнибусами – и, выбрав наугад один из них, взобрались наверх и устроились на переднем сиденье. Покружив немного по относительно темным улицам, таким узким, что тени от жалюзи едва не касались их лиц, они выехали на оживленную развязку, куда стекаются желтые огни, чтобы потом, редея, разбежаться в разные стороны. Так они парили между небом и землей, пока впереди не замаячили бледные и плоские на фоне ночного неба церковные шпили лондонского Сити.

– Замерзла? – спросил он, когда они вышли у Темпл-Бар.

– Да, немного, – ответила она.

Роскошная гонка огней вокруг блуждающего и кружащего городского омнибуса подошла к концу, подумала она. В мыслях они повторяли этот маршрут, парили над толпой, как победители на колеснице, наслаждаясь пышным зрелищем по праву хозяев жизни. Теперь они стояли на тротуаре, и восторги поутихли, но им было так хорошо вместе! Ральф остановился под газовым фонарем зажечь трубку.

Желтоватое пламя высветило на миг его лицо.

– Домик! – сказала Кэтрин. – Мы снимем домик и поселимся там.

– И все здесь бросим? – спросил он.

– Если хочешь, – ответила она и, глядя в небо над Чансери-Лейн, подумала: этот кров над головой всюду одинаков, и теперь у нее есть все, что сулила эта высокая синева, ее ровный негасимый свет, – реальность ли, цифры или любовь, истина?

– Я тут вспомнил, – задумчиво сказал Ральф, – о Мэри Датчет. Ее дом совсем рядом. Ты не против, если мы зайдем к ней?

Кэтрин отвернулась и не сразу ответила ему. В этот вечер ей не хотелось никого видеть. Она только что узнала ответ на величайшую загадку Вселенной, разрешила важнейшую задачу: на один краткий миг в ее ладонях очутился весь мир – крохотный шарик, который каждый из нас всю жизнь пытается создать для себя из первозданного хаоса. А встреча с Мэри могла бы повредить его целостности.

– Ты нехорошо обошелся с ней? – спросила она, думая о чем-то своем.

– У меня есть оправдание, – ответил он почти вызывающе. – Но какая разница, если речь идет о человеческих чувствах. Я загляну к ней буквально на минуту, – добавил он, – только чтобы сказать…

– Разумеется, ты должен ей все рассказать, – ответила Кэтрин и внезапно испугалась за него из-за того, что он собирался сделать, за его крохотный новый мир, созданный из хаоса, – если, конечно, он у него был.

– Я бы хотела… хотела… – начала она, но тут печаль нахлынула и затуманила ее взор. Мир затрепетал у нее перед глазами, словно его вдруг затопили непролитые слезы.

– Я ни о чем не жалею, – твердо сказал Ральф.

Она прильнула к нему, словно надеялась увидеть то же, что и он. Она все еще с трудом понимала его, но за этой замкнутостью, как за дымовой завесой, все чаще виделся ей жаркий огонь, источник жизни.

– Продолжай, – сказала она. – Итак, ты ни о чем не жалеешь?..

– Ни о чем, – повторил он.

«Это он! Он и есть мой огонь», – подумала она. Она представляла его как костер, пылающий в ночи, но при этом он все еще был непостижим – настолько, что, даже держа его за руку, как сейчас, она касалась лишь некой субстанции, окружающей невидимое для нее ревущее пламя.

– Почему – ни о чем? – быстро спросила она, чтобы спросить хоть что-то, чтобы он продолжал говорить, чтобы ярче сиял, отчетливее проступал сквозь дым этот рвущийся к небесам неукротимый огонь.

– О чем ты думаешь, Кэтрин? – насторожился он, заметив, что тон ее переменился: стал мечтательным, она говорила словно в полусне.

– Я думала о тебе – правда-правда. Я всегда думаю о тебе, только ты представляешься мне в таких странных образах. Ты разрушил мое одиночество. Сказать, как я тебя вижу? Нет, лучше ты расскажи. Расскажи мне все с самого начала.

Он начал рассказ. Речь его вначале была сбивчивой, но по мере повествования становилась все более оживленной, все более страстной – а она слушала, склонив голову ему на плечо, с восторгом ребенка и с благодарностью взрослой женщины. И лишь изредка перебивала:

– Но ведь это глупо – стоять на улице и глядеть на окна! А если бы Уильям тебя не заметил? Так и простоял бы всю ночь?

На это он ответил, что тоже не понимает, как в ее возрасте можно забыть обо всем, заглядевшись на уличное движение на Кингсуэй.

– Но ведь именно тогда я впервые поняла, что люблю тебя! – воскликнула она.

– Расскажи теперь ты все с самого начала.

– Нет, я не умею рассказывать, – отнекивалась она. – Я буду говорить глупости – про огни, костры. Нет, лучше не стоит.

Но он настаивал и услышал взволнованный рассказ, показавшийся ему чудесным – о багровом пламени в клубах дыма, – как будто ступил на порог сумеречного неведомого мира, наполненного смутными тенями, огромными, неясными; выхваченные внезапной вспышкой, они проступали из мрака и вновь отступали, поглощенные тьмой. Тем временем они добрались до переулка, где жила Мэри Датчет и, увлеченные беседой, прошли мимо ее подъезда, даже не поглядев наверх. В такой поздний час улицы были почти пустынны – ни транспорта, ни пешеходов, и как приятно было идти не спеша, взявшись за руки, лишь время от времени указывая друг другу что-нибудь интересное на широком темно-синем пологе небес.

И в этом состоянии счастливой безмятежности наступил момент такой полной ясности, что любые жесты и слова казались излишними. Они погрузились в молчание, вместе, рука об руку, углубившись в темные лабиринты мысли – к чему-то смутно маячившему вдали, что приближалось, нарастало и постепенно овладевало обоими. Они были победители, хозяева жизни, и вместе с тем жертвы – ибо добровольно принесли себя на алтарь этого всепоглощающего чувства, что пылало, подобно священному огню. Так они, наверное, раза два или три доходили до конца переулка и поворачивали обратно, пока что-то не заставило их остановиться, они и сами не поняли сначала почему. Повторяющаяся картина – ровный свет за тонкой желтой шторой – напомнила о себе.

– У Мэри свет в окне, – сказал Ральф. – Значит, она дома.

Он указал на другую сторону улицы, и Кэтрин тоже взглянула туда.

«Интересно, она одна? Работает? Чем она занята сейчас?» – задумалась Кэтрин, а вслух сказала:

– Зачем ее отвлекать? Что мы ей скажем? – И добавила: – Она тоже счастлива, у нее есть работа… – Голос Кэтрин пресекся, и уличные огни дрогнули и расплылись золотым морем, затуманенные слезами.

– Значит, ты не хочешь, чтобы я зашел к ней? – спросил Ральф.

– Иди, конечно. Поговори с ней, – ответила Кэтрин.

Он перебежал дорогу и вошел в дом. Кэтрин осталась стоять там, где он ее оставил, и смотрела на освещенное окно, надеясь увидеть за ним движущиеся тени. Но ничего не увидела. По-прежнему непроницаемо желтели шторы, из окна лился ровный безмятежный свет. Он словно подавал ей знак – свет победы, который теперь будет сиять там всегда, и в этой жизни его уже не погасить. Это было счастье, она приветствовала его и почтительно склонялась перед ним. «Как же ярко они горят!» – подумала она, когда вся лондонская темень вдруг расцветилась трепещущими, рвущимися ввысь огнями, но снова взглянула на окошко Мэри и больше уже ничего не замечала. Через некоторое время от темного дверного проема отделилась фигура – Ральф пересек улицу и медленно подошел к ней.

– Я не решился зайти. Не смог, – сказал он.

Ральф все это время простоял у двери, не смея постучать, и, даже если бы Мэри вышла из квартиры, он не смог бы ничего ей сказать: душили слезы.

Несколько минут они молча смотрели вдвоем на освещенные изнутри шторы, и отчужденность и безмятежность этой картины красноречивее всего говорили о женщине, которая сидит сейчас за этим окном, трудится допоздна, чтобы сделать мир лучше, – и это будет неведомый, новый мир. А за этим образом потянулись и другие, и первой из них Ральфу припомнилась Салли Сил.

– Ты помнишь Салли Сил? – спросил он.

Кэтрин кивнула.

– Твоя мама и Мэри? Родни и Кассандра? Джоан там, в Хайгейте? – Он замолчал, не в силах объяснить, что заставило его объединить всех этих людей. Они были для него не просто отдельными личностями, но частью единого целого; через них он представил себе упорядоченный мир.

– «Это же очень просто», – вспомнила Кэтрин любимую фразу Салли Сил, давая Ральфу понять, что уловила ход его мыслей.

Она чувствовала, что он заново, кропотливо и тщательно пытается собрать воедино разрозненные обрывки представлений, не связанных друг с другом фраз, стертых от употребления прежними ревнителями веры. Они вместе ступили в неведомую область, где странным образом все незавершенное, недосказанное, недописанное и оставленное без ответа, соединясь, обретает смысл и цельность. Из такого настоящего будущее видится просто великолепным. Нужно будет написать книги, а поскольку книги пишутся в комнатах, а у комнат бывают гардины, а за окнами – поля и горизонт вдали и, допустим, еще деревья и холм, – они набрасывали свое будущее пристанище на огромных фасадах Стрэнда и продолжали строить планы в омнибусе, который вез их к Челси, – и все это было окутано волшебным золотистым светом одинокой, ровно горящей лампы.

Ближе к полуночи на верхней площадке омнибуса оказалось полно свободных мест, выбирай любое, а улицы были пустынны, если не считать случайных парочек, ищущих укромности в такой поздний час. В окнах уже не виднелись силуэты людей за фортепиано. Правда, кое-где еще теплились огоньки в окнах спален, да и те, пока омнибус проезжал мимо, гасли один за другим.

Они вышли из омнибуса и направились к реке. Она вдруг почувствовала, как каменеет его рука – то был знак, что они ступили в зачарованное царство. С ним еще можно было разговаривать, но эта дрожь в голосе, слепое обожание во взоре – кому он ответит? Что за женщину он видит сейчас перед собой? И куда сама она направляется и кто ее спутник? Обрывки, зыбкие образы, мгновенно возникающие и тающие видения – и вихревые летящие струи, разделяющие, растворяющие; но затем все опять соберется из хаоса, обретет твердую почву и засияет на солнце, прекраснее прежнего. Из сердца этой тьмы он возносил благодарность, и она из своего неразличимого далека отвечала ему. Так июньской ночью поют соловьи, перекликаясь в долине, в каждом саду слышны их трели. Они остановились и стали глядеть на реку, катившую мимо темные воды, без устали, бесконечно. А обернувшись, увидели, что уже подошли к дому. В окнах горел свет – их ждали, а может, Родни никак не мог расстаться с Кассандрой. Кэтрин приоткрыла дверь и встала на пороге. Сонный мрак слегка развеяли бледно-золотистые лучи. Они постояли так с минуту, потом расцепили руки.

– Спокойной ночи, – прошептал он.

– Спокойной ночи, – так же тихо сказала она в ответ.

Примечания

1

«Спектейтор» («Наблюдатель») – английский еженедельный журнал консервативного направления. Издается в Лондоне с 1828 г. ( Здесь и далее примеч. переводчика. )

2

Трафальгарское сражение – историческая битва времен наполеоновских войн – произошло в 1805 г. Непобедимая армада – военный флот Испании – была разгромлена англичанами в 1588 г.

3

Джон Рёскин (1819–1900) – английский писатель, искусствовед, литературный критик. Оказал большое влияние на развитие искусствознания и эстетики второй половины XIX – начала XX в.

4

Джеймс Хит Миллингтон (ум. 1873) – английский художник, получивший известность как автор жанровых картин, портретов и миниатюр.

5

Генри Хейвлок (1795–1857) – британский генерал-майор, участвовал в колониальных войнах в Индии. Осада Лакхнау – длительная осада, которой подверглись британцы в здании резиденции в ходе восстания сипаев в 1857 г.

6

Малаккская трость (меч-трость) – коричневая трость из ротанговой пальмы, произрастающей в Малайзии, была модным аксессуаром в XVIII и XIX в., особенно в Викторианскую эпоху. Внутри полой трости помещался прикрепленный к набалдашнику клинок – шпага или меч, который при необходимости легко вынимался.

7

Хайгейт – северный пригород Лондона, расположенный на холме. В отличие от фешенебельного Челси, где жили выдающиеся литераторы, не считался престижным районом.

8

Роберт Клайв (1725–1774) – английский государственный деятель, основатель и правитель индийской части Британской империи.

9

В 1567 г. в Эдинбурге при таинственных обстоятельствах был убит лорд Дарнли, супруг королевы Шотландии Марии Стюарт. Отчасти вину в этом злодеянии общественное мнение возлагало на королеву.

10

Английский антрополог и психолог Фрэнсис Голтон в своей книге «Наследственность таланта» (1869) утверждал, что «врожденные способности» людей передаются по наследству. В качестве примера он приводил, в частности, семьи Дарвина и Баха.

11

Джон Франклин (1786–1847) – английский мореплаватель, исследователь Арктики. В 1845 г. возглавил очередную арктическую экспедицию, закончившуюся гибелью всех ее участников.

12

Часть Вестминстерского аббатства, где похоронены известные поэты и писатели, в частности Дж. Чосер, А. Теннисон, Ч. Диккенс и др.

13

Чейни-Уок – небольшая фешенебельная улица в лондонском районе Челси, с домами в стиле Георгианской эпохи.

14

Стрэнд – одна из главных улиц в центральной части Лондона, соединяет Уэст-Энд с Сити. На ней расположены театры, фешенебельные магазины и гостиницы.

15

Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882) – американский писатель и философ.

16

Речь идет о драме «Герцогиня Мальфи» Джона Уэбстера (1578–1634), мастера так называемой кровавой трагедии.

17

Имеется в виду Акт о национальном страховании, принятый английским парламентом в 1911 г. Считается одной из основ системы социального обеспечения в Великобритании.

18

Бен (Бенджамин) Джонсон (1573–1637) – английский поэт и драматург.

19

Стол ( лат. ).

20

Высшее звание адвоката в Англии.

21

Просто набережной лондонцы называют набережную Виктории между Вестминстерским мостом и мостом Блэкфрайерз.

22

Знаток поэзии, Родни, вероятно, намеренно перефразирует и ритмически искажает первую строчку из 31-го сонета цикла «Астрофил и Стелла» Филипа Сидни (1554–1586). Образ месяца, товарища по несчастью, Родни заменяет неким женским образом, ассоциирующимся с Кэтрин.

23

Сэмюэл Джонсон (1709–1784), известный также как доктор Джонсон – английский критик, лексикограф и поэт эпохи Просвещения, автор сатирической поэмы «Лондон».

24

Уильям Конгрив (1670–1729) – английский драматург. Имеется в виду роскошное собрание сочинений Конгрива, изданное Джоном Баскервиллом (1706–1775) – английским типографом, создателем изящных шрифтов, используемых и в наши дни.

25

Томас Браун (1605–1682) – английский врач, писатель, богослов, автор литературных «опытов» на оккультно-религиозные и естественно-научные темы. В названиях его произведений Вирджиния Вулф допустила неточность: «Сад Кира» и «Квинкункс» – это один трактат с несколькими подзаголовками.

26

Линкольнз-Инн-Филдс – самая большая площадь в Лондоне.

27

Расселл-сквер – квадратная площадь со сквером в лондонском районе Блумсбери. Рядом находится Британский музей.

28

По традиции так называется выставленная в Британском музее коллекция античных скульптур Парфенона, вывезенных из Афин в 1803 г. графом Элгином.

29

Город в Великобритании, в графстве Большой Манчестер.

30

The Charity Organization Societies (Общества благотворительной организации) – основанные в 1869 г. английские филантропические общества для помощи «достойным» беднякам.

31

В Лондоне до сих пор есть много частных площадей с зелеными насаждениями, они огорожены чугунной оградой, и попасть туда могут лишь жильцы окрестных домов, имеющие ключ от калитки.

32

«Панч» – еженедельный сатирико-юмористический журнал консервативной направленности, не поддерживавший идею эмансипации женщин.

33

Вероятно, имеется в виду не широко известная евангельская притча о сеятеле, а слова из ветхозаветных псалмов: «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостию» (Пс. 125:5).

34

Так называются два из четырех зданий лондонских «Судебных иннов» (корпорации барристеров), построенных на месте, где в XII–XIV вв. жили рыцари-тамплиеры.

35

Генри Филдинг (1707–1754) – английский романист и драматург, крупнейший представитель литературы английского Просвещения.

36

Городок в графстве Саффолк на востоке Англии.

37

Известно, что английские поэты-романтики Сэмюэл Тэйлор Кольридж (1772–1834) и Уильям Вордсворт (1770– 1850) были близкими друзьями, однако нет никаких документальных подтверждений, которые бы указывали на намерение Кольриджа жениться на сестре Вордсворта Дороти.

38

Поэма Джона Китса. Вулф ошибочно упоминает «Isabella and the Pot of Basil» – «Изабелла и горшок с базиликом» – так называется картина художника Уильяма Ханта, написанная им в 1856 г. по мотивам поэмы Китса. Сама же поэма Китса называется чуть иначе.

39

Генрик Ибсен (1828–1906) – норвежский писатель, один из выдающихся драматургов XIX в. Сэмюэл Батлер (1835–1902) – английский романист-сатирик, в романе «Путь всякой плоти» (издан в 1903 г.) изобличает фальшь буржуазных семейных отношений.

40

Имеется в виду так называемый Голландский домик на Мелбери-стрит в Кенсингтоне, где в XIX в. жила родственница Вирджинии Вулф. Ее дом в свое время считался модным лондонским салоном.

41

Имеется в виду императрица Евгения (1826–1920), супруга Наполеона III. После низложения императора в 1870 г. вместе с мужем поселилась в Англии.

42

Западное предместье Лондона, сейчас входит в состав англомерации Большой Лондон.

43

Дворец с парком на берегу Темзы, бывшая королевская резиденция.

44

Район в центре Лондона, где в одном из зданий заброшенного монастыря с 1609 г. давала представления театральная труппа «Слуги короля», в которой Шекспир был пайщиком. Театр «Блэкфрайерз» служил зимним помещением, летом представления давали в «Глобусе», расположенном на другом берегу Темзы.

45

Роберт Браунинг (1812–1889) – английский поэт.

46

Илинг – западный пригород Лондона.

47

Цитата из романа Ф. Достоевского «Идиот», часть 3, глава 5.

48

Герберт Генри Асквит (1852–1928) – премьер-министр Великобритании от Либеральной партии с 1908 по 1916 г. Был противником женского равноправия, за что неоднократно подвергался нападкам со стороны суфражисток.