Текст книги "Врата рая"
Автор книги: Вирджиния Эндрюс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
– Что врала?
– Мне стало плохо не от острой пищи, Тони. В ней не было излишнего количества специй, просто пища была отравлена! – объявила я.
Какое-то время он смотрел на меня, широко раскрыв глаза.
– Отравлена? Ты понимаешь, что ты говоришь? Может быть, ты просто…
– Нет, Тони, послушайте. Если вы действительно беспокоитесь обо мне, то послушайте. – Эти слова затронули его. Он подошел ближе. – Миссис Бродфилд – технически компетентна, но она неприятный человек и она ненавидит богатых людей. Она считает, что богатые люди, и особенно молодые богатые люди, испорченные, гнилые и слабые. Вы бы видели ее лицо, когда она говорит об этом, она становится еще более страшной, просто чудовищной.
– Я понятия не имел об этом, – произнес он в крайнем изумлении.
– И она терпеть не может, когда с ней не соглашаются в чем-либо. Даже когда я спрашиваю ее о том, что она делает, сестра приходит в ярость. Когда я попросила, чтобы мне дали вкусную еду Рая, то есть пошла ей наперекор, она решила преподать мне урок. Рай только что был здесь, чтобы принести свои извинения, и он сказал мне, что миссис Бродфилд взяла у него еду для меня и положила туда что-то, утверждая, будто это лекарство. Но я не принимаю никакого лекарства вместе с пищей, Тони. Вы это знаете. Она устроила эту болезненную и неприятную сцену только для того, чтобы проучить меня. – Негодование и гнев переполняли меня, лицо горело от возмущения.
Он кивнул головой:
– Понимаю. Что же, думаю, пора прекращать пользоваться ее услугами. А что думаешь ты?
– Да, Тони. Я не останусь здесь ни на один день с этой женщиной.
– Не беспокойся. В этом нет никакой необходимости. Сегодня вечером я отправлю ее вместе с ее вещами. Нам потребуется время, чтобы найти подходящую замену, но я думаю, мы сделаем это очень быстро, – сказал он уверенно.
– Спасибо, Тони. Я не хотела, чтобы возникали какие-либо неприятности, но…
– Ерунда. Если ты не чувствуешь себя хорошо и спокойно со своей сестрой, ты не выздоровеешь. И я не хочу, чтобы здесь был человек с такими садистскими наклонностями, какие, по-видимому, есть у этой женщины. Во всяком случае, выбрось теперь это из своей головы. Я все устрою. Давай переключим наше внимание на другие, более интересные и приятные вещи. – Он осмотрелся вокруг. – Я знаю, ты сидишь или лежишь здесь, уделяя слишком много времени размышлениям о своей болезни. Посмотри на эту комнату… она напоминает больничную палату: коляски, костыли, лекарства, специальные подносы и тазы… Все это действует угнетающе. – Он покачал головой. – Я достал для тебя волшебное лекарство. – Его голубые глаза засияли и заискрились, как у шаловливого маленького мальчугана.
– Что за волшебное лекарство?
Он поднял руку, показывая мне, мол, надо проявить терпение. Затем вышел в коридор. Через минуту появился Парсонс с длинной коробкой в руках. Он поставил ее около окна и повернулся к Тони.
– Вы хотите, чтобы это было здесь, мистер Таттертон?
– Совершенно верно.
– Что это? – удивилась я.
– Сейчас увидишь.
Он взял пустой поднос с моей коляски и отнес его на туалетный столик. Потом придвинул коляску к кровати, чтобы самому сесть на кровать и вместе со мной наблюдать за тем, как Парсонс будет распаковывать содержимое коробки. Через несколько минут я поняла, что там находился мольберт. Парсонс быстро собрал его и подрегулировал так, чтобы я могла рисовать, сидя в коляске.
– О Тони! Мольберт! Как замечательно!
– Это лучший, какой можно купить, – объявил Тони с гордостью.
– О, Тони, спасибо, но…
– Никаких «но». Тебе нужно снова входить в ритм жизни. Об этом говорили все, кому я рассказывал о тебе. – Он кивнул Парсонсу, который тут же вышел и вернулся с еще двумя коробками. В одной из них были принадлежности для рисования, а в другой – бумага. Тони тут же прикрепил лист бумаги на мольберт.
– Мне мало известны все эти вещи, поэтому я просто приказал своему агенту по закупкам поехать и купить все, что требуется молодому расцветающему художнику. Здесь где-то есть даже берет. – Он стал рыться в коробке, пока не нашел его. Затем взял это черный берет и надел его мне на голову. Я рассмеялась.
– Видишь? Я уже заставил тебя смеяться. – Потом повернул меня к зеркалу. – Черный – это твой цвет, Энни. Уже почувствовала вдохновение?
Да. Уже сам вид в этом берете вызвал во мне чувства, о которых я почти забыла. Искусство наполняло мою жизнь внутренней радостью и значимостью, как ничто другое. Я не представляла, как сильно мне его не хватало. Авария и ее последствия отделили меня от людей и вещей, которые я любила, особенно от занятий искусством. Может, это было еще одной, но более существенной причиной, по которой я до сих пор чувствовала себя неполноценным человеком. Меня пугали мысли о том, что вся эта печаль и трагедия сделали меня неспособной выразить свои глубочайшие чувства и вдохновение и создать что-либо действительно прекрасное. Что, если я поднесу кисть к холсту и передо мной так и останется лишь пустое, белое как снег поле?
– Я не знаю, Тони.
– Ну, ты попробуй, хорошо? По крайней мере, попробуй. Обещаешь?
Я колебалась, глядя на него с надеждой.
– Договорились? Ты обещаешь?
– Я попробую, Тони. Обещаю.
– Вот и хорошо. – Он хлопнул в ладоши. – Я оставляю тебя с твоей работой. Через пару дней надеюсь увидеть нечто великолепное.
– Не ждите слишком многого, Тони. Я никогда не была настолько хорошим художником и…
– Ты слишком скромничаешь. Дрейк говорил мне о твоих рисунках. Он даже привез сюда одну из твоих картин.
– Правда? – воскликнула я.
– Она висит внизу в моем кабинете.
– Он ничего не сказал мне об этом. Какая картина?
– Та, с маленьким воробушком на магнолии. Мне она очень нравится. Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, что он привез ее мне?
– Дело не в возражении… но Дрейк должен был сказать мне об этом. Он должен был спросить, – произнесла я с некоторым укором, хотя чувствовала себя польщенной и мне было приятно, что Дрейк так оценил мои занятия рисованием.
– Я попросил его привезти один из твоих рисунков, и он просто хотел угодить мне. Не надо слишком обижаться на него, – попросил Тони.
– Хорошо, Тони. Я не буду.
Он улыбнулся и пошел к выходу.
– Тони, – окликнул я.
– Да?
– Если Люк не позвонит до семи часов, я хотела бы, чтобы вы отвезли меня к телефону и дали возможность позвонить самой. Я не могу понять, почему он до сих пор не приехал и не ответил на наши письма и звонки. Должно быть, что-то случилось.
– Если что-то и случилось, Энни, то тебя подольше следует оградить от этого. Вот что я тебе скажу: если он не позвонит, я сам ему позвоню.
– Но вы только что сказали, что не сообщите мне ничего, если с ним что-то случилось.
– Я сообщу тебе. Обещаю.
– Тони, я хочу, чтобы здесь был поставлен телефон. Я не могу выносить этой изоляции. Пожалуйста, попросите доктора разрешить мне это.
Было видно, что Тони не понравилось слово «изоляция», но я не могла сдержаться. Именно так я себя чувствовала. Он поморщился.
– Я знаю, Тони, что вы делаете для меня все, что можете, и я высоко ценю это, правда. Но мне не хватает моих друзей и я скучаю по той жизни, которую вела раньше. Я молодая девушка, которая была готова вот-вот вступить в наиболее увлекательный период своей жизни. Я ничего не могу поделать со своим одиночеством, несмотря на то что вы и Дрейк оказываете мне столько внимания. Пожалуйста, поговорите с доктором, – взмолилась я.
Его лицо смягчилось.
– Конечно. Я уверен, что он согласится. Ты на пути к полному выздоровлению. Я это говорю вполне серьезно. Рисуй, хорошо ешь, отдыхай, и ты будешь на своих ногах быстрее, чем думаешь.
– Приходите сразу после того, как позвоните Люку. Он кивнул и ушел.
Некоторое время я молча сидела, думая обо всем, что произошло. Вероятно, Тони был прав… я не должна все время думать о своей болезни и этих печальных вещах. Он обещал избавиться от миссис Бродфилд немедленно. Но даже с внимательной, сочувствующей сестрой я все равно буду чувствовать себя в западне.
Тони может окружить меня самым дорогим оборудованием, приносить мне одну вещь за другой: телевизор, стереоаппаратуру и Бог знает что еще, и я тем не менее не стану счастливой. Я скучаю по моей комнате в Уиннерроу, по запаху простыней и подушек, по мягкому прикосновению пухового стеганого одеяла. Мне не хватало моих платьев и туфель, моих гребней и щеток.
Я скучала по телефонной болтовне и хихиканью с подружками, слушанию музыки в одиночестве или в компании друзей в кафетерии. Я скучала по вечеринкам и танцам, по веселью с людьми моего возраста. Мне не хватало как самых простых, так и самых сложных вещей. Мне хотелось видеть, как распускаются цветы перед нашим домом, смотреть, как мама спокойно вяжет или вышивает в нашей жилой комнате. Мне нужен был папа, читающий газету, переворачивающий эти большие листы с вдумчивым выражением и время от времени выглядывающий из-за них, чтобы подмигнуть мне.
А больше всего мне не хватало Люка. Мне снова хотелось видеть, как он идет по улице, или наблюдать, незаметно для него, как он сидит на веранде, поджидая меня. Я скучала по нашим телефонным разговорам по вечерам.
Когда-то не проходило дня, чтобы мы не увиделись или не поговорили друг с другом. А теперь кажется, что он находится от меня за тысячи миль, на расстоянии в целую жизнь, погруженный, вероятно, в свой собственный мир. Мысли об этом разрывали мое сердце. Но Тони был прав. Я не должна все время думать о своем плачевном положении. Единственный путь снова быть вместе с Люком – это взять себя в руки и вылечить себя.
Я должна начать возвращение к прежнему своему состоянию, и таким началом может стать рисование. Я подкатила коляску к коробке с разными принадлежностями и стала не торопясь распаковывать нужные мне предметы.
Но что мне рисовать? И, как бы отвечая на свой собственный вопрос, я обратила взор к окну. Подъехала к нему ближе и посмотрела на семейное кладбище Таттертонов. Взяв карандаш, я стала делать набросок. Мне представилось, что один их духов Рая Виски завладел моей рукой и направляет мои пальцы по чистому белому листу. Я рисовала, а мои глаза наполнялись слезами.
Как всегда, начиная новую картину, я полностью уходила в свою работу. И сейчас произошло то же самое. Я как бы вся сжималась, превращаясь в крошечную фигурку внутри самого рисунка, которая перемещалась по изображенному пейзажу и указывала мне, большой, где что следует нарисовать, где что-то подправить. Мир вокруг меня перестал существовать. Я теряла чувство времени и даже пространства… Я не услышала, когда вернулся Тони, и не имела никакого представления о том, как долго он стоял около меня, наблюдая за моей работой. И вздрогнула, почувствовав наконец его присутствие.
– Извини. Я не хотел напугать тебя. Мне жаль было беспокоить тебя и разрушать творческое настроение. Я знаю, как важно для вас, художников, сконцентрироваться. Джиллиан как раз такая. Я хочу сказать, что она была такой всякий раз, когда рисовала. Я мог часами стоять около нее, и она совершенно не замечала моего присутствия. Это меня всегда крайне удивляло, я бы даже сказал, очаровывало. И я нахожу, что ты, Энни, такая же обворожительная в работе. – Тони произнес это с таким чувством, что я покраснела.
Он улыбнулся и, вспомнив, зачем пришел, сказал:
– Да, я хотел спросить, нужна ли будет тебе таблетка снотворного. Прежде чем эта медсестра, разгневанная, покинула дом, она все же оставила некоторые инструкции. Если бы она этого не сделала, я сообщил бы в агентство и миссис Бродфилд никогда бы больше не получила работу по профилю.
– Нет. Я думаю, что усну сегодня без помощи таблеток, Тони. Спасибо.
– Прекрасно. Теперь я оставлю тебя и дам возможность еще немного поработать, а потом загляну, чтобы узнать, нужна ли будет тебе помощь перед сном.
Он улыбнулся и пошел к двери.
– Да, Тони, – окликнула я. Он повернулся. – Вы позвонили Люку?
– У меня до этого еще не дошли руки, Энни. Вначале я занимался с миссис Бродфилд. Я уверен, что ты поймешь это. Попытаюсь связаться с ним прямо сейчас.
Он вышел, а я вернулась к своей работе.
Спустя несколько часов я откинулась назад в своей коляске, духовно полностью опустошенная. Я действительно была в каком-то полуобморочном состоянии. Когда я посмотрела на свою работу, у меня возникло ощущение, что это сделал кто-то другой, зачем-то оставивший рисунок передо мной.
В качестве рамки для картины я нарисовала оконную раму. В центре возвышался огромный памятник, другие памятники вокруг него были лишь едва очерчены. Перед большим каменным монументом изображена коленопреклоненная фигура человека. Это был не Тони, и это была не я. Это был высокий и худощавый таинственный мужчина, которого я видела раньше. Лица у него не было.
Я посмотрела на свою палитру и подумала о том, какие краски использую в этой картине. Мне представилось, что вся она должна быть выполнена в черных и серых тонах, они больше всего соответствовали настроению. Затем я решила отложить работу до утра, когда я, возможно, буду в более светлом и радостном настроении. Когда я отвернулась от окна, мой взгляд упал на браслет с брелоком, который подарил мне Люк. Миссис Бродфилд быстро сняла его, когда стаскивала с меня одежду после неприятности с желудком. Теперь браслет лежал на ночном столике около кровати. Уже давно как перевалило за восемь, поэтому Тони должен был позвонить Люку. Почему он не пришел сообщить мне о результатах, как обещал? Может, Люк все еще недосягаем или же он привел очередные причины, по которым может не навестить меня?
Я откинулась назад и стала глубоко вдыхать, чтобы успокоить свое забившееся сердце, стук которого напоминал барабанный бой во время битвы. Как бы мне хотелось самой все это выяснить!
Я не чувствовала к себе жалости, скорее, это было чувство гнева. И что-то внутри подсказывало мне, что это хорошо, что это – начало битвы за здоровье и силу. Отчаяние сжало мои руки в кулаки, сделало мой позвоночник упругим, похожим на тетиву хорошо натянутого лука. Ничего не изменится, когда прибудет замена миссис Бродфилд, какой бы приятной ни оказалась эта медсестра.
Все равно я должна буду вставать тогда, когда другие захотят, чтобы я вставала, есть, когда другие захотят, чтобы я ела, и есть то, что они захотят, чтобы я ела. И все остальное мне придется совершать тоже по команде: делать упражнения и массаж, отдыхать и даже одеваться, мыться, ходить в туалет. И даже встречаться и разговаривать с людьми только с разрешения… Я сделалась марионеткой, а мои медсестры, доктора и даже Тони – комедиантами, которые дергают меня за ниточки.
– Нет! – закричала я в пустоту комнаты. Я чувствовала, как злость и отчаяние, устремившись вниз по моему телу, согревают кровь в моих бунтующих ногах. Внезапно острая боль, подобно удару электрического тока, пронзила основание позвоночника. Потом я ощутила как бы уколы булавкой в ягодицы, затем это покалывание перешло на щиколотки и несколько минут спустя на кончики пальцев ног. Я сконцентрировала все свои внутренние силы на том, чтобы заставить ноги нажать на подставки в коляске.
И… ощутила давление на подошвы моих ног. Я почувствовала напряжение в ногах, дрожащее и слабое, но напряжение. На этот раз, когда я сделала усилие приподняться в коляске, то полагалась не только на силу своих рук. Мне помогали и ноги. Я получала отклик на команды своего мозга. Это заработало! Я сделала это! Сделала!.. Все мое тело дрожало, но я чувствовала его… И могла заставить свое тело встать, пусть и неустойчиво. То, что я принимала как должное большую часть своей жизни, являлось сейчас большим достижением! Мое сердце колотилось с надеждой и счастьем. Мое тело слушается меня!
Мне показалось, что я уже несколько часов поднимаюсь из коляски. Держась за ручки, я начала вставать. Когда я окончательно встала на ноги, они зашатались от непосильного для них груза, как зубочистки. В это время в комнату вошел Тони. Он остановился, пораженный, взирая на меня.
– Тони… я только попробовала, и это получилось! Мои ноги заработали, Тони! Действительно начинают работать! Но это так странно, как будто ты стоишь на воздухе. – Засмеявшись, я покачнулась.
– Осторожно, – предупредил он, медленно двигаясь вперед с вытянутыми руками, словно собирался предотвратить самоубийство стоящего на окне и готовящегося броситься вниз человека. – Не пытайся пока идти. Ты ведь не хочешь поломать свои кости?
Тони выглядел не таким довольным и возбужденным, как я ожидала. Скорее, раздраженным. Почему он не был рад, как я? Ведь свершалось то, на что мы все так надеялись!
– Я начинаю поправляться! Я поправляюсь! – настойчиво повторила я, желая пробудить в нем радостное возбуждение. Но выражение его лица не изменилось.
– Конечно, – сказал спокойно Тони. – Но сейчас не торопи события. Поспокойнее. Тебе лучше снова сесть.
– Но я еще не устала и так хорошо себя чувствую, стоя на ногах! О Тони, такое хорошее чувство… как удивительно делать такую простую вещь, как вставать! Хотела бы я, чтобы был здесь Дрейк и видел это. Хотела бы я, чтобы Люк… А что Люк? Вы звонили ему, не так ли?
– Да, я звонил ему.
– Я встану для него! Вы скажите мне точно, когда он приедет сюда, и я встану сразу, как он войдет в эту дверь и…
– Он не может приехать завтра, – прямо заявил Тони. – Он должен сдавать какие-то вступительные экзамены.
Возбуждение, которое вознесло меня, стало улетучиваться как газ из продырявленного шара. Я чувствовала, как слабеет вновь обретенная мною сила, как делается вялым мое окрепшее сердце, как снова опускается на него та ужасная мгла.
– Что? Но это не может занять весь день!
– Это просто неудобно для него. Может быть, на следующий после экзамена день или в конце недели. Он не был уверен.
– Не был уверен? Люк сказал, что он не уверен?
Внезапно мои ноги стали «ватными», потеряв свою твердость. Я вскрикнула. Тони бросился вперед, но, к сожалению, не успел подбежать ко мне вовремя. И я грохнулась на пол.
Глава 18
БУНТ
Первое, о чем я подумала, когда пришла в себя, было то, что на мне надета другая ночная сорочка, одна из тех шелковых, которые приносил мне в больницу Тони. Значит, он переодел меня еще до прихода доктора. Но зачем? Разве я порвала сорочку, когда упала, потеряв сознание? Мне было неприятно от мысли, что он менял мне ночную сорочку. Конечно, Тони много старше меня, прадедушка, но все же… он мужчина!
Прежде чем у меня появилась возможность поговорить об этом, в комнату быстро вошли Тони и доктор Малисоф. В голове у меня прояснилось, и я вспомнила о своих достижениях. Я действительно поправлялась! Несмотря на обморок, я была уверена, что это именно так. Стал виден конец моего инвалидного существования. На душе у меня потеплело. Скоро я снова смогу ходить без посторонней помощи и не буду больше зависеть от сестер и докторов, лекарств и разных механизмов.
Я терпеливо, но взволнованно ждала, когда доктор Малисоф закончит осмотр, проверит мои рефлексы. Тони стоял около двери.
Лежа в кровати, я снова почувствовала, как пробуждаются мои ноги. Я понимала, что в моем организме начали происходить какие-то важные процессы. И хотя сосредоточенное лицо доктора не выражало никаких эмоций, я заметила в его глазах что-то новое, когда он посмотрел сверху на меня.
– Ну как? – спросила я его с нетерпением. Тони подошел поближе, чтобы услышать, что скажет доктор. – Есть у меня улучшения?
– Да, ваши ноги возвращаются к жизни, ваши рефлексы стали сильнее.
– О, слава Богу! Слава Богу! Слава Богу! – буквально пропела я. Затем посмотрела на Тони: тот выглядел озабоченным. Доктор решил кратко проконсультироваться с ним, и мне снова пришлось ждать, пока они что-то обсуждали в гостиной, правда, я не могла понять, почему они это делали без меня. Может, просто не хотели, чтобы я слишком волновалась. Вернувшись, оба выглядели повеселевшими.
– Энни, – обратился ко мне доктор Малисоф, – безусловно, вы на пути к полному выздоровлению. Однако очень важно, особенно сейчас, не торопить события, чтобы не наступил регресс.
– Хорошо.
– Вам потребуется выполнять мои распоряжения до последней буквы, хорошо? – Я кивнула. Если бы он сказал, что я должна буду подрезать всю траву в Фарти ножницами, то согласилась бы и на это. – Причина того, что вы упали, – ваша физическая слабость. Мы хотим укрепить ваши силы для предстоящих битв, теперь, когда вы снова обрели свои ноги. Я собираюсь несколько изменить терапию. Я дал мистеру Таттертону некоторые простые указания, которых и надо будет придерживаться. Во всяком случае, послезавтра я приеду снова и осмотрю вас еще раз.
– Не могу ли я по утрам начать пользоваться аппаратом для хождения? Хочу попробовать встать и ходить, как только поднимусь с кровати.
Доктор посмотрел на Тони, сжал подбородок большим и указательным пальцами и внимательно посмотрел на меня.
– Энни, я очень подробно рассказал мистеру Таттертону об этапах вашего лечения. Не делайте ничего, не спросив вначале его разрешения, договорились?
– Да, но…
– Никаких «но». Эти «но» лишь создают трудности, – добавил он, улыбнувшись. – Могу я положиться на вас?
Я отвела свой взгляд от доктора Малисофа, не в силах скрыть разочарования на своем лице.
– Ну-ну, вам следует радоваться. Вы на пути к выздоровлению. – Он похлопал по моей руке и направился к выходу. Тони попрощался с ним за руку и остался со мной. Он посмотрел на меня своими печальными голубыми глазами.
– После того как ты потеряла сознание, я был уверен, что нам придется вернуть тебя обратно в больницу. Теперь мы услышали хорошие новости, а ты не выглядишь довольной.
– Мне просто очень хочется снова стать нормальной, Тони.
– Конечно. – Он стоял в задумчивости, потом его лицо внезапно осветилось, как от озарившей удачной мысли. – У меня есть для тебя еще один сюрприз, и теперь, когда произошло заметное улучшение в твоем состоянии, мне он еще более нравится.
– О чем идет речь?
Он пришел в возбуждение, его глаза вновь стали молодыми и светло-голубыми, лицо зарумянилось.
– Поскольку мы установили движущееся кресло на лестнице, чтобы ты могла самостоятельно подниматься и спускаться, я решил построить перед главным входом в дом наклонные мостки и распорядился, чтобы это было сделано сегодня после обеда. Ты сможешь тогда подъехать на коляске к лестнице, спуститься вниз и добраться до главного входа. Затем ты сможешь съехать по мосткам и катиться дальше по дорожкам и тропинкам, наслаждаясь природой вокруг Фарти. Конечно, поначалу я буду сопровождать тебя, но со временем…
– Со временем, Тони, я буду ходить гулять самостоятельно. – Я сразу пожалела, что сказала это слишком поспешно и резко. Он выглядел разочарованным, как маленький мальчик, на которого накричали. Но я ничего не могла с собой поделать. Достигнутый прогресс в лечении наполнил меня такой надеждой, а теперь Тони и доктор говорят мне, что ожидание будет гораздо более длительным. И я все еще буду прикована к инвалидной коляске.
– Конечно, я не имел в виду…
– Но я высоко ценю то, что вы сделали, Тони. Я не могу дождаться, когда смогу выйти и погулять около дома. Спасибо, Тони. Спасибо за все. Я уверена, что без вас я не смогла бы так быстро начать поправляться.
Его лицо опять просветлело.
– Я рад, что ты так думаешь, Энни. О! – воскликнул он, посмотрев на мольберт. – Ты продвинулась с рисунком. Как замечательно!
Я следила за выражением лица Тони, когда он смотрел на мою работу острым, пронизывающим взглядом. Улыбка стала медленно сходить с его лица, и вместе с ней исчезло все, что делало его облик ясным и молодым. Затем он посмотрел в окно, словно что-то мог увидеть в темноте. Я не знала, что ему сказать.
– Пока это еще только набросок.
– Да. – Он вновь повернулся ко мне. В его голубых глазах было беспокойство. Лоб прорезали морщины, губы поджаты, как у человека, находящегося в состоянии сильного умственного напряжения. – Он хороший, но я надеялся, что ты рисуешь сад и зеленые подстриженные кустарники, узкие дорожки и маленькие сверкающие фонтаны.
– Но, Тони, фонтаны не работают, они забиты осенними листьями. И сады нуждаются в подрезке. Там, где еще остались цветы, они заросли сорняками. Некоторые кустарники подстрижены, но и над ними следует еще потрудиться. – Поскольку Тони продолжал смотреть вперед немигающими глазами, я подумала, что он не слышал ни слова из того, что я говорила.
– Когда появляется солнце, вся территория начинает сверкать. – Тони улыбнулся. – Джиллиан говорит, что это подобно тому, как если бы какой-нибудь великан стоял на крыше и разбрасывал драгоценные камни по лужайкам. Она художник, так что у нее взгляд и воображение художника. Она рисует только красивые, приятные вещи, то, что помогает ей чувствовать себя молодой и жизнерадостной. Вот почему она начала с иллюстраций для детских книг.
– Джиллиан… вы имеете в виду мою прабабушку Джиллиан? Но она ведь умерла, Тони.
Он уставился на меня пустым, устремленным в никуда взглядом. У меня мурашки по коже побежали. Что-то не то происходит с ним. Путешествия Тони в прошлое становятся более частыми и уходят так далеко, что ему становится все труднее возвращаться в настоящее?
– Что? О да, я имел в виду, что Джиллиан обычно говорила. – Он засмеялся коротким хриплым смехом и снова посмотрел на мольберт. – Просто когда я вижу работу художника, все его принадлежности, я думаю о ней и живо вспоминаю те ранние дни. Ладно, когда поднимешься на ноги и у тебя будет настроение, ты устроишься там, в саду, и будешь рисовать и рисовать, пока твои кисти не сотрутся до основания. Я не удивлен, что ты выбрала такой печальный сюжет, будучи замкнутой в этой комнате. Художнику нужно пространство, чтобы путешествовать и свободно дышать. Один только Трой мог взаперти создавать одну прекрасную вещь за другой. Я полагаю, что они уже жили в его воображении.
– Я хотела бы посмотреть побольше работ Троя.
– Ты их увидишь. Когда спустишься вниз, мы пойдем в мой кабинет и посмотрим все его модели, выставленные на полках. Каждую из них он сделал сам, вплоть до самой крошечной детали.
– Может быть, я спущусь вниз завтра, – произнесла я с надеждой.
– Да. Мы устроим твой первый выход на улицу. Это просто замечательно, что ты снова будешь двигаться по коридорам Фартинггейл-Мэнора!
– Снова?
Он сжал свои ладони. Во всем, что говорил Тони, была путаница. «Возможно, в этом виновато возбуждение, связанное с моим предстоящим выздоровлением», – подумалось мне. Я должна была постоянно напоминать себе, что Тони уже не молодой человек. Конечно, все обрушившееся на него после долгих лет жизни в относительном уединении не могло не оказать воздействия на его мозг.
– А теперь я дам тебе возможность отдохнуть.
– Я слишком возбуждена, чтобы спать. – Это напомнило мне о ночной сорочке. – Но, Тони, почему на мне была другая ночная сорочка, после того как я очнулась от обморока?
– Другая ночная сорочка? – Его улыбка снова стала смущенной. – Я не совсем понимаю тебя.
– Раньше я не была в этой сорочке. Вы переодели меня, не так ли?
Он отрицательно покачал головой:
– Ты, вероятно, что-то напутала. Ты всегда надевала эту ночную сорочку. Это твоя любимая. Ты часто мне сама говорила об этом.
– Я… я говорила?
Теперь он заставил меня удивляться. Я покачала головой. Во всяком случае, это не казалось мне таким уже важным.
– Может быть, мне следует дать тебе какое-то лекарство перед сном? Доктор велел продолжать принимать успокоительное.
– Я ненавижу таблетки снотворного. Они вызывают у меня кошмары, – воскликнула я.
– Послушай, Энни. Ты должна продолжать делать то, что поможет тебе добиться прогресса в лечении, не правда ли? – сказал он успокаивающим тоном. – Доктор считает, что это необходимо, и, в конце концов, за это мы и платим ему – за его медицинские знания. Я сейчас вернусь.
Через несколько минут Тони вернулся со стаканом воды и таблеткой. Я неохотно взяла ее и проглотила. Затем откинулась на подушку. Он поправил одеяло и погасил свет. После этого подошел к кровати и взял мою руку.
– Удобно? – спросил он.
– Да. – Мой голос звучал очень тихо. Как мне хотелось, чтобы рука, которую я держала, принадлежала моему папе.
– Это хорошо. Так теперь и будет, начиная с сегодняшнего дня. Я всегда буду здесь с тобой. Только позвони. Я буду ждать твоего звонка, Энни, и сразу приду.
– Но вы не можете отдавать мне все свое время. Вам надо вести свои дела, Тони.
– Не беспокойся о моих делах. Дело делается само по себе, и руководят им компетентные люди, включая теперь и Дрейка. Никогда не думай, что ты мне в тягость. – Он похлопал по моей руке.
– Вы собираетесь нанять новую сестру завтра?
– Первое, что я сделаю завтра утром, это позвоню в агентство, – заверил он меня. – Хорошего тебе сна. – Он нагнулся и поцеловал меня в щеку. На этот раз его губы оставались на щеке гораздо дольше, а рука сжимала мое плечо, как бы не собираясь вообще отпускать его. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Тони, – ответила я и проследила, как он медленно выходил из комнаты (будто один из призраков Рая Виски), как он выключал свет, продвигаясь вперед и оставляя за собой сгустившуюся темноту.
Даже после приема снотворного я не смогла сразу уснуть. Я была слишком возбуждена. Все время пробовала пошевелить пальцами ног и почувствовать зуд в своих ногах. Мне также доставляло удовольствие ощущение их скольжения, по одеялу. Я подумала, что во многом сейчас похожа на грудного ребенка, который начинает познавать свое тело и обнаруживает у себя руки и ноги. Каждое движение, каждое возникающее чувство воспринимаются как чудо. Мне очень хотелось, чтобы рядом со мной находился и разделил радость моего физического возрождения кто-то очень близкий мне. Как было бы замечательно, если бы Люк был здесь, когда я встала на ноги! Он обнял бы меня и прижал к себе, целовал бы меня и гладил волосы. Я улыбнулась, представив себе все это, услышав, как он шепчет мне на ухо, в то время как его пальцы движутся по моим плечам. Я вся затрепетала от одного лишь предвкушения. «О Люк! – вскрикнула я мысленно. – Я ужасно грешу, думая обо всем этом?»
Наконец начала действовать таблетка, которую дал мне Тони. Мои мысли стали путаться, веки делались все тяжелее и потом их вообще было невозможно держать открытыми. Я закрыла глаза и проснулась лишь тогда, когда солнечный свет ударил мне в лицо, и я увидела, что Тони открывает занавеси на окнах. Он был еще в халате и в домашних тапочках, но уже побрился. Вся комната пропиталась запахом туалетной воды после бритья.
Моей первой мыслью было опасение, что все мне просто приснилось: и ощущения, возникавшие в моих ногах, и мои усилия встать, и сам факт, что я действительно стояла на ногах. Я сконцентрировала волю на том, чтобы заставить свои ноги двигаться, и на этот раз они согнулись в коленях.
