Текст книги "Врата рая"

Автор книги: Вирджиния Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Глава 12
ПРИЗРАКИ В ДОМЕ

Тони застал меня спящей в коляске у окна. Я проснулась, почувствовав, что коляска движется.

– Я не хотел будить тебя. Ты выглядела такой прекрасной, как спящая красавица. Я был почти готов сделаться принцем и поцеловать тебя, чтобы ты проснулась, – тепло сказал он. Глаза его блестели.

– Я не могу поверить, что я так быстро заснула. Который теперь час?

Темные низкие облака скользили по небу, закрывая солнце, и невозможно было определить, утро ли сейчас, день или вечер.

– Не надо беспокоиться. Я уверен, что твоя усталость – результат терапии и горячей ванны, которую устроила для тебя миссис Бродфилд, – объяснил Тони успокаивающим отцовским тоном. – Вначале эти процедуры утомляют. Ты должна помнить, у тебя еще мало сил. Именно поэтому доктора и настаивают на том, чтобы ты вела спокойную, без волнений жизнь и направила усилия на быстрейшее выздоровление. По крайней мере, в самом начале.

По тому, как Тони сжал свои губы, я поняла, что своими последними словами он хотел мне напомнить о том шуме, который я подняла, увидев, что у меня нет телефонного аппарата, и слегка выговорил мне за это.

– Я знаю. Я просто была так нетерпелива, так разочарована, – заявила я в свое оправдание.

Его лицо сразу просветлело.

– Конечно. Мне понятны твои чувства. Почему ты должна была испытывать что-либо иное? Всем это ясно. Но не торопись, процесс выздоровления должен быть постепенным и непрерывным, каждый день с небольшим прогрессом. Миссис Бродфилд говорит, что когда пациенты пытаются торопить события, они только задерживают свое исцеление.

– Странная вещь, я вовсе не чувствую себя слабой, – заявила я. – Мне даже кажется, что могла бы прямо сейчас встать и пойти, если бы меня заставили. По крайней мере, такое я испытываю время от времени.

Он с пониманием кивнул головой.

– Твои чувства обманывают тебя. Доктор Малисоф говорил мне, что подобное может случаться. Мозг не хочет признавать ограничений, возникших в теле.

Я попыталась доказать, что и Тони, и миссис Бродфилд, и доктора ошибаются. Не став его просить помочь мне перебраться из коляски в кровать, я оперлась дрожащими руками о подлокотники, силясь подняться. Нижняя половина моего тела походила на тяжелую гирю, и я, несмотря на все старания, не смогла высоко приподняться и упала обратно на сиденье. Сердце было готово выскочить из груди, резкая боль пронзила середину лба, и я застонала.

– Как я и говорил. Кажется, что ты можешь делать все, что привыкла делать раньше, но на самом деле нет. Это мозг сопротивляется тому, что случилось. – На мгновение Тони посмотрел в сторону. – А иногда… иногда даже самые лучшие и сильные умы отказываются верить, что их тела… верить в то, что существует суровая реальность. Они изобретают, притворяются, фантазируют, делают все, чтобы не слышать слов, которых боятся. – Его голос постепенно превратился в шепот.

Я с удивлением смотрела на него. Он говорил с таким чувством, с такой страстью, что я испытывала неловкость. Единственное, что я смогла сделать, это кивнуть головой. Затем Тони снова повернулся ко мне, его лицо вновь изменилось, в глазах было сострадание. Он наклонился, причем его лицо было так близко от моего, что наши губы почти касались, просунул свои руки под мои, поднял из коляски и посадил на кровать. Некоторое время он продолжал обнимать меня, прижавшись щекой к моему лицу. Мне показалось, что он прошептал имя мамы. Затем осторожно отпустил, и я упала на подушку.

– Надеюсь, я не был слишком груб, – сказал он, все еще нагнувшись надо мной и не отодвигая своего лица.

– Нет, Тони.

Я знала, что это было нечестно и даже глупо, но я тогда просто ненавидела свое тело за то, что оно подвело меня, поставив в зависимость от милости и доброты других людей.

– Вероятно, тебе стоит поспать немного перед обедом, – посоветовал мне Тони.

Меня не надо было упрашивать: веки настолько отяжелели, что было трудно держать их открытыми. Каждый раз, когда я поднимала глаза, мне казалось, что Тони склоняется все ближе и ближе. Я даже чувствовала (хотя, по идее, не должна была), что руки Тони ласкают мне ноги. Изо всех сил стараясь не засыпать, я пыталась подтвердить или опровергнуть это, однако быстро провалилась в сон, как после снотворного. Моей последней мыслью было, что губы Тони двигались по моей щеке к моим губам…

Я проснулась, когда Милли Томас ставила поднос с ужином на столик. Очевидно, пока я спала, прошла летняя гроза. Я чувствовала свежий влажный запах дождя, хотя небо лишь частично было затянуто облаками.

Я вспомнила, как Тони помогал мне перебираться в кровать. Вспомнила и то, как его руки были на моих ногах, а его губы около моих губ, однако сочла все это плодом какого-то полусонного состояния.

– Я не хотела разбудить вас, мисс Энни, – произнесла Милли застенчиво.

Быстро заморгав и окончательно проснувшись, я посмотрела на горничную. С плотно прижатыми к бокам и скрещенными на животе руками, она была похожа на раскаивающуюся грешницу из Уиллиса, которую только что отчитал священник Вайс. Он всегда относился более сурово к людям из Уиллиса, чем к жителям самого Уиннерроу.

– Все в порядке, Милли. Мне было пора просыпаться. Что, прошел дождь, да?

– О, чертовски сильный, мисс Энни!

– Пожалуйста, не зовите меня мисс Энни, а просто Энни. – Она слегка кивнула головой. – Откуда вы, Милли?

– О, из Бостона.

– Вы знаете, где находится Гарвард?

– Конечно, мисс… конечно, Энни.

– Моя дядя Дрейк учится там, а теперь… теперь и мой двоюродный брат поступил туда учиться. Его зовут Люк.

Она улыбнулась с большей теплотой и положила сзади меня подушку. Я подтянулась и села, чтобы поужинать. Милли подкатила столик к кровати.

– Я не знаю никого, кто ходит в Гарвард.

– Как давно вы работаете горничной, Милли?

– Пять лет. До этого я выполняла подсобную работу на складах Файлена, но мне она не нравилась и я предпочла работать горничной.

– А почему вам нравится работать горничной?

– Моя мать так говорит об этом: «Вы работаете в хороших домах. И вы имеете дело с более воспитанными людьми». Она также была горничной многие годы. Теперь она в приюте.

– О, извините меня, Милли.

– Все в порядке. Она довольна. Мне жаль вас, Энни. Я знаю о вашей трагедии. Сегодня утром о вашей матери говорила вся прислуга, я имею в виду, конечно, тех, кто помнит ее.

– Например, Рай Виски, да?

Она засмеялась:

– Когда садовник назвал его так, я подумала, что он спрашивает виски, чтобы выпить.

– Моя мать обычно называла его так же. Да, вы напомнили мне о нем. Когда вернетесь на кухню, скажите Раю Виски, что я хочу, чтобы он пришел сюда ко мне. Прямо сейчас. Его должен был послать сюда Тони, но, очевидно, забыл. Пожалуйста, сделайте это.

– О, конечно, я это сделаю. Я прямо сейчас отправлюсь туда. Не хотите ли вы, чтобы я принесла на ужин еще чего-нибудь?

– Нет. Вполне достаточно.

– В таком случае начинайте скорее ужинать, иначе все будет совершенно холодным, – бросила на ходу миссис Бродфилд, войдя в спальню и направившись в ванную комнату с охапкой свежих белых полотенец. – Разве я не просила вас отнести наверх эти полотенца? – проговорила она, обернувшись к Милли у двери в ванную.

Горничная вспыхнула:

– Я собиралась сделать это, мадам, как только подам Энни ее ужин.

Миссис Бродфилд промычала что-то и последовала дальше в ванную комнату. Милли поспешно пошла к выходу.

– Не забудьте о Рае Виски, – напомнила я ей громким шепотом.

– Не забуду.

Миссис Бродфилд вышла из ванной и подошла к моей кровати посмотреть, что принесли мне на ужин. Она нахмурилась, увидев маленький кусочек шоколадного торта.

– Я совершенно ясно сказала этому повару, чтобы он не клал на ваш поднос ничего жирного на десерт. Пока на десерт может быть только немного желе.

– Хорошо, я не буду есть этот торт.

– Да, вы не будете, – заявила она и нагнулась над кроватью, чтобы забрать его с подноса. – Я прослежу за тем, чтобы вам дали желе.

– Это неважно.

– Исполнение моих распоряжений – это важно, – пробормотала она, затем расправила плечи, как какой-нибудь генерал, и вышла из комнаты.

«Бедный Рай Виски, – подумала я. – Я с ним даже еще не успела встретиться, а он из-за меня уже попал в беду». Я закончила свой ужин, причем ела больше по необходимости, чем для удовольствия, жуя и глотая автоматически. Каждый кусочек вареной курицы казался мне сделанным из камня. Не курица была тому виной и не повар (приготовил он ее отменно) – просто я была слишком утомлена и подавлена и ко всему испытывала безразличие.

Закончив ужин, я услышала стук. В дверях стоял старый негр, который мог быть только Раем Виски. На нем был еще надет кухонный фартук, а в руках он держал небольшую чашку с желе.

– Войдите, – разрешила я, и мужчина медленно двинулся вперед.

Когда он подошел ближе, я заметила, что глаза его были широко раскрыты, а белки в них такие блестящие, что напоминали горящие свечи в глазницах маски из тыквы в канун Дня всех святых. То, что он увидел, взглянув на меня, несомненно, потрясло его.

– Вы, должно быть, Рай Виски?

– А вы, конечно, дочь Хевен, Энни. Когда мои глаза увидели вас, я подумал, что вижу привидение. И это не впервые, сказал я себе, когда мне приходится встречать нечто подобное в этом доме.

Он опустил голову, произнес какие-то молитвенные слова и затем поднял ее. Лицо Рая было полно печали и беспокойства. Я знала, он был свидетелем всех событий прошлого: бегства из дома моей бабушки, сумасшествия и последовавшей затем смерти моей прабабушки Джиллиан, прибытия сюда моей матери и окончательного печального разрыва ею всех отношений с Тони Таттертоном. А теперь и моего трагического приезда.

У повара были жидкие седые волосы, белые как снег, и удивительно гладкое, без морщин лицо. Он выглядел очень бодрым для человека, которому, по моим подсчетам, было около восьмидесяти, если не больше.

– Моя мать часто вспоминала вас с большой теплотой, Рай.

– Рад это слышать, мисс Энни, потому что я с большим уважением относился к вашей маме. – Он расплылся в широкой улыбке, закивал головой, которая подпрыгивала, словно в его шее была пружина. Затем он посмотрел на поднос с остатками моего ужина. – Еда в порядке?

– О, все очень вкусно, Рай. Только сейчас мне не хочется есть, как раньше.

– Ну, старый Рай Виски постарается изменить это. – Его глаза сощурились в улыбке, и он снова закивал головой. – Итак, мисс Энни, как идут у вас дела?

– Мне трудно, Рай. – Странно, но я чувствовала успокоение от того, что была честной с ним с самого начала. Может, из-за того, что мама тепло отзывалась о нем.

– Я так и ожидал. – Он качнулся назад на своих каблуках. – Я хорошо помню, как ваша мама пришла на кухню в первый раз, чтобы повидать меня. Как если бы это было только вчера. У вас потрясающее сходство с мисс Хевен, которая тоже была очень похожа на свою мать. Обычно мисс Хевен приходила и часами смотрела, как я готовлю. Она садилась на стул, облокачивалась на руку и забрасывала меня всевозможными вопросами о Таттертонах. Она была почти такая же любопытная, как котенок, забравшийся в корзину с бельем.

– Что она хотела узнать?

– О, буквально все, что я мог вспомнить об этом семействе: о дядях, тетях, папе и дедушке мистера Таттертона. Чей портрет был на этой стене и чей на той. Конечно, как в любой семье, были вещи, о которых приличные люди не будут злословить.

Мне очень хотелось спросить его «какие вещи?», но я удержала свой язык: еще не время. Рай хлопнул руками по бедрам и вздохнул.

– Итак, что приготовить специально для вас? – спросил он, быстро меняя тему разговора.

– Я люблю жареного цыпленка. Мой повар в Уиннерроу делает сливочное масло и…

– Ах, он делает… ну, вы еще не пробовали моего, дитя. Я его приготовлю на этой неделе. Если, конечно, не получу других указаний от вашей сиделки. – Он посмотрел назад, чтобы удостовериться, что там нет миссис Бродфилд. – Она приходит на кухню со списком, что можно и чего нельзя. Мой помощник Роджер становится от нее нервным, как дьявол по воскресеньям.

– Я не представляю себе, как может причинить вред цыпленок, жаренный по-южному, Рай. – Я сказала это, переведя взгляд на окно. – Фарти был гораздо красивее, когда здесь жила моя мать, не правда ли?

– О, еще как! Когда распускались цветы, это место было подобно воротам в небеса.

– Почему же мистер Таттертон позволил ему разваливаться по частям?

Повар быстро отвел глаза в сторону. Я видела, что вопрос привел его в волнение, но это только усилило мое желание услышать ответ.

– У мистера Таттертона было трудное время, мисс Энни, но он многое уже изменил за те дни, что вы находитесь здесь. Он стал почти таким же, каким был раньше, – говорит о ремонте, строительстве. Вещи возвращаются к жизни, что хорошо для нас и плохо для призраков, – последние слова он буквально прошептал.

– Призраков?

– Как в любом большом доме, через который проходит так много людей, души не торопятся умирать, мисс Энни. – Он покивал головой для убедительности. – Я не собираюсь бросать им вызов, не делает этого и мистер Таттертон. Мы живем по соседству друг с другом, они не беспокоят нас, а мы не беспокоим их.

Я видела, что он говорил это серьезно.

– А много здесь старых слуг, которые знали мою мать, Рай?

– О нет, мисс Энни. Только я, Куртис и Майлс. Все бывшие горничные, работники по содержанию территории ушли, многие умерли.

– Есть здесь среди работников высокий худой мужчина, намного моложе Куртиса?

Он подумал немного и покачал головой.

– Есть работники по парку, но все они невысокие и полные.

Кто же тогда был на могиле моих родителей? Это оставалось загадкой. Рай продолжал смотреть на меня с нежной улыбкой на лице.

– Наверное, прошедшие годы были тяжелыми для вас, Рай, из-за состояния мистера Таттертона?

– Нет, мэм, не тяжелые. Печальные, но не тяжелые. Конечно, после ужина я уходил в свою комнату, оставляя дом духам. Теперь, – он улыбнулся, – они отступят и в основном будут витать над своими могилами, потому что здесь теперь возродилась жизнь. Духи не любят, когда кругом снуют молодые люди. Это заставляет их волноваться, потому что у молодежи так много энергии и яркого света.

– Вы действительно слышали этих духов в доме, Рай? – Я подняла голову и улыбнулась, но он не улыбнулся мне в ответ.

– О да, мэм. Много раз по ночам. Есть один дух, очень несчастный, который бродит по залам, из комнаты в комнату, и что-то ищет.

– Что?

– Не знаю, мисс Энни. Я никогда не разговаривал с ним, и он не разговаривал со мной. Но я слышал, как он бродил по дому, и слышал также музыку.

– Музыку?

– Музыку на рояле. Красивую музыку.

– Вы когда-нибудь спрашивали мистера Таттертона об этом?

– Нет, мисс Энни. Не должен был, так как видел это в его глазах.

– Видел что?

– Что он слышал и видел те же вещи, что и я. Но вы забудьте про все, мисс Энни. Вы будете сильной и быстро поправитесь. Старый Рай горы свернет теперь, когда появился кто-то, для кого надо готовить.

Я подумала немного, а потом спросила:

– Рай, есть здесь лошадь по кличке Скаттлз?

– Скаттлз, мисс Энни? Теперь здесь вообще нет лошадей. И не было уже порядочное время. Скаттлз? – Когда он напрягал свою память, его глаза вращались из стороны в сторону. И тут он что-то начал вспоминать. – Скаттлз? Да, этим именем мисс Джиллиан назвала своего пони. Когда она была молодой девушкой, она жила на ферме, где разводили лошадей. Я помню, она все время говорила про этого пони. Но здесь у нее был жеребец по кличке Абдулла Бар. Дьявольское животное, – добавил Рай. В его глазах вспыхнул страх.

– Почему вы так говорите, Рай?

– Жеребец не позволял никому садиться на себя, кроме хозяйки. Поэтому мистер Таттертон никого не подпускал к Абдулле, за исключением одного ужасного случая. Но в этом не было его вины, – добавил он быстро.

– Какой ужасный случай, Рай?

– О, сейчас не время говорить о таких печальных вещах, мисс Энни. У вас достаточно своих неприятностей.

– Пожалуйста, Рай. Я не хочу спрашивать у мистера Таттертона, но очень хочу знать.

Он оглянулся назад и подошел ближе к кровати. Затем покачал головой, опустив вниз глаза.

– Это был его брат, мистер Трой. Однажды он просто вскочил на этого жеребца и ускакал на нем прямо в море. Это могла сделать только лошадь-дьявол. Любая другая отказалась бы идти в море.

– Так вот что имел в виду Дрейк, когда говорил, что Трой покончил жизнь самоубийством. Он ускакал на лошади моей прабабушки в океан и…

– И он утонул, мисс Энни. Кажется, этому дому пришлось вынести трудностей больше, чем надо, не правда ли, мисс Энни? – Он снова покачал головой. – Иногда тяжело жить до глубокой старости. Преследуют многие плохие воспоминания, и ты слышишь голоса одиноких духов.

– Но почему брат Тони сделал такую вещь, Рай?

– О, я этого не знаю, – излишне быстро ответил он. – Трой был самый красивый молодой человек, каких я только видел, а также очень талантливый. Он делал много игрушек, вы знаете. Только я никогда не называл их игрушками. Они были скорее художественными произведениями. – Рай улыбнулся, вспоминая. – Маленькие домики, маленьких людей, некоторые свои вещи он мастерил в виде музыкальных шкатулок.

– Музыкальных шкатулок?

– Прекрасные мелодии… как нежная фортепьянная музыка.

– Шопен, – прошептала я. Воспоминание о музыкальном коттедже моей матери заставило трепетать мое сердце, затопив его печалью.

– Что случилось, мисс Энни?

Я быстро отвела от него взгляд, чтобы он не заметил выступившие на моих глазах слезы.

– Я просто подумала о композиторе.

– Ну, теперь лучше я направлю свое старое тело назад на кухню и посмотрю, что там делает Роджер. Он мой… как вы называете его… ученик. Старый Рай не может надеяться вечно работать в этой кухне, а мистер Таттертон будет нуждаться в хорошем поваре, когда меня призовет Создатель. Конечно, тогда я прикинусь глухим, – добавил он с широкой улыбкой.

Мы оба рассмеялись.

– О, я почти забыл о вашем желе. – Он поставил чашку на мой поднос.

– Простите, Рай, что я не могу съесть ваш шоколадный торт. Выглядит он очень аппетитно.

– О, я понимаю, она запретила. – Он оглянулся и затем наклонился ко мне. – Конечно, я найду способ, чтобы незаметно прислать наверх кусочек. Только подождите немножко.

– Спасибо, Рай. И приходите ко мне еще, пожалуйста.

– Так я и сделаю.

– Ну, что здесь происходит? – спросил Тони, внезапно появившись в дверях. – Шеф-повар желает проверить, как едят приготовленную им пищу?

– Надо было кому-то принести сюда желе, и я подумал, что это удобный случай выразить свое почтение мисс Энни, мистер Таттертон. – Он снова повернулся ко мне и подмигнул. – Должен теперь вернуться в свою кухню.

– Спасибо, Рай, – крикнула я ему вдогонку, когда он торопливо покидал мою комнату.

Тони проследил, как уходил повар, и затем повернулся ко мне.

– Почему не принесла это желе Милли? – высказал он свои мысли вслух.

– Я попросила Милли прислать его сюда.

– А? – Он сощурил свои голубые глаза.

– Я надеюсь, что в этом не было ничего плохого, – быстро проговорила я.

Он выглядел расстроенным.

– Я собирался сказать ему, чтобы он поднялся повидать тебя после обеда. Все в порядке, – добавил он. Взгляд его смягчился. – Рай все еще остается одним из лучших поваров на восточном побережье. Я готов поставить на кон его йоркширский пудинг против любой ставки.

– Он как раз такой, каким был в рассказах мамы. Ему, должно быть, уже за восемьдесят, правда?

– Кто знает? Рай или в самом деле не может вспомнить своего дня рождения или говорит неправду о своем возрасте. А как ты себя чувствуешь? Окрепшей?

– Напротив, уставшей после терапии и опустошенной. Мне хочется покинуть кровать и поездить по особняку и по территории.

– Хорошо, может быть, миссис Бродфилд не будет возражать, чтобы ты немного проехалась по этому коридору завтра утром. Послезавтра здесь будет доктор.

– Люк звонил? – спросила я с надеждой.

– Нет еще.

– Я не понимаю, почему он не звонит. – У меня дрогнуло сердце. Может, сбываются предсказания Дрейка?

– Я уверен, что он просто дает тебе возможность устроиться здесь.

Тони придвинул стул к кровати. Потом сел, закинув ногу за ногу, и удовлетворенно провел пальцами по хорошо отглаженной складке на своих серых брюках.

– Это не похоже на него. Мы очень близки друг другу, – объяснила я. – Вы знаете, мы ведь родились в один и тот же день?

– Действительно? Просто поразительно!

Наш день рождения был таким важным событием в моей жизни, что казалось совершенно невероятным, чтобы Тони ничего не знал об этом совпадении. Насколько же резко мои отец и мать вычеркнули его из своей жизни! Меня также интересовало, знал ли Тони, что на самом деле мы с Люком сводные брат и сестра.

– Да. И с тех пор наши отношения были похожи на те, которые существовали у моей матери с ее братом Томом, который трагически погиб в результате несчастного случая в цирке.

– О да. – Он по-прежнему смотрел на меня с напряженностью и упорством, его взгляд впивался в меня с такой силой, что мне казалось, его глаза ввинчиваются в мою душу. – Твоя мать очень переживала его гибель, но она была сильной женщиной, и я уверен, что и ты будешь такой же. Мой отец любил говорить: «То, что не разрушает меня, делает меня сильнее». Он взял это изречение у какого-то немецкого философа. Я не помню, какого именно. «Энтони», – наставлял меня отец. – Тони выпрямился и принял позу, которую, видимо, принимал его отец в таких случаях. – «Ты должен вынести что-либо полезное для себя из каждого поражения, которое будет в твоей жизни, иначе жизнь разрушит тебя». – Он сбросил с себя напряжение и улыбнулся. – Конечно, мне было всего пять или шесть лет, когда он давал мне все эти советы, но, как ни странно, они крепко запомнились мне.

– Таттертоны представляют собой удивительное семейство, Тони.

– Ну, я уверен, что некоторые из моих родственников довольно скучные люди. Я никогда не разговаривал с половиной своих двоюродных братьев и сестер. Мрачные люди. И родственники со стороны Джиллиан были не лучше. Обе ее сестры и брат покинули этот мир некоторое время тому назад. Фактически я узнал об этом из некрологов. После того как умерла Джиллиан… – Его глаза потускнели, и сам он погрузился в воспоминания.

– Расскажите мне про вашего брата, Тони. Пожалуйста, – попросила я жалостливо, видя, что его лицо начинает твердеть, а глаза говорят «нет».

– Я действительно должен оставить тебя и дать возможность тебе отдохнуть.

– Всего чуть-чуть. Расскажите мне совсем немножко. – Возможно потому, что Тони погрузился в мир воспоминаний, или из-за того, что я имела о Трое лишь крупицы информации, собранные то там, то здесь, в моем сознании он оставался таинственным человеком. – Пожалуйста, – продолжала я просить.

У него потеплели глаза, по губам пробежала улыбка. Затем он наклонился и, к моему удивлению, погладил меня по волосам совершенно маминым жестом.

– Когда ты умоляешь, как сейчас, ты очень напоминаешь мне Ли. Будучи маленькой девочкой, она часто умоляла меня поиграть с ней, погулять или показать что-то. Она врывалась в мой кабинет и, невзирая на важность дел, которыми я занимался, просила меня покатать ее на паруснике или верхом на лошади. И, независимо от того, насколько сильно я был занят, я уступал. Как вот и сейчас. Мужчины семейства Таттертон балуют своих женщин, но, – добавил он с искорками в глазах, – они получают удовольствие, поступая таким образом.

– Расскажите о Трое.

Сделал ли Тони нарочно такое длинное отступление от затронутого моим вопросом предмета или он просто не мог удержаться, чтобы не сказать всего этого?

– Значит, Трой. Ну, что же. Как я уже говорил тебе, он был много моложе меня. Когда он был маленьким мальчиком, то почти постоянно болел, и, боюсь, я смотрел на него, как на мельничный жернов на моей шее. Видишь ли, наша мать умерла, когда брат был еще совсем маленький, а вскоре умер и наш отец. Трой вырос, считая меня как бы своим отцом, а не просто старшим братом. Он был очень способный человек и закончил, например, колледж, когда ему было всего восемнадцать лет.

– Только восемнадцать! – воскликнула я удивленно. – А что он делал потом?

– Он занимался бизнесом. Трой был талантливым художником и создал многие из наших наиболее известных игрушек. Ну вот, пожалуй, и все, – сказал он, намереваясь на этом закончить свой рассказ о Трое.

– Но почему, Тони, он покончил жизнь самоубийством?

Взгляд его голубых глаз стал ледяным.

– Он не совершал самоубийства, это был несчастный случай, трагический несчастный случай. Кто сказал тебе, что это было самоубийство? Твоя мать?

– Нет. Она никогда не упоминала о нем, – ответила я, с трудом проглотив комок в горле.

Тони выглядел разгневанным. Его губы были так плотно сжаты, что вокруг рта образовалось белое кольцо. Эта перемена в его лице сильно напугала меня, и, думаю, он заметил это, потому что быстро смягчил свой взгляд. И стал выглядеть сильно опечаленным и расстроенным.

– Трой часто грустил, он был очень чувствительным человеком, тонким, уверенным в том, что ему предстоит короткая жизнь. Он был большим фаталистом в отношении всего, что касалось жизни. Что бы я ни делал, я не мог изменить его. Я не люблю говорить о Трое потому… потому что, видишь ли, я чувствую себя в определенной степени виновным. Я не сумел помочь ему, несмотря на свои усилия.

– Простите меня, Тони. Я не хотела сделать вам больно. – Я видела, что он не может допустить даже мысли, что его брат убил себя. И было жестоко с моей стороны пытаться заставить принять ее.

– Я знаю, ты не стала бы причинять мне боль. Ты слишком нежная, слишком чистая. – Тони широко и ласково улыбнулся. – Давай не будем говорить о печальных вещах. Пожалуйста. По крайней мере, пока сосредоточим свое внимание на красивом, приятном, обнадеживающем и удивительном, хорошо?

– Хорошо.

– Теперь, если ты позволишь, вот о чем. Я составил список книг, которые тебе следует прочесть. Их принесут в твою комнату. Еще я распорядился, чтобы завтра сюда доставили телевизор. Я просмотрю программу передач и подчеркну лучшие из них для тебя, – добавил он.

Я нашла это довольно странным. Как, по его мнению, я воспитывалась? Я сама знала, какие книги мне читать и какие программы смотреть. Моя мать часто хвалила мой литературный вкус. Тони поступал со мной как с каким-то туземцем, которого надо во всем направлять. Но мне не хотелось высказывать свое недовольство и тем самым ранить его самолюбие. Он выглядел таким счастливым, стараясь для меня.

– А мне нужно составить для Дрейка список вещей, чтобы он привез их из Уиннерроу, – напомнила я ему.

– Совершенно верно. Дрейк будет здесь во второй половине дня. Давай подумаем, что нужно еще.

Я отрицательно покачала головой.

– Тогда все в порядке. Я должен пойти поработать. Увидимся утром. Спокойной ночи и хорошего тебе отдыха, Хевен.

– Хевен?

– О, извини меня. Это просто от того, что ты напомнила мне о своей матери, я стал думать о ней и…

– Все в порядке, Тони. Я не обижаюсь, когда иногда вы ошибаетесь и называете меня Хевен. Я очень сильно любила свою мать. – У меня из глаз брызнули слезы, словно они только и ждали возможности выйти на свет Божий.

– Ну вот! Я опечалил тебя снова.

– Нет, это не ваша вина.

– Бедная Энни. – Он наклонился и нежно поцеловал меня в щеку. Его губы задержалась на моей щеке. Потом он глубоко вдохнул воздух, словно хотел забрать в себя запах моих волос. Затем резко распрямился, поняв, что прощание слишком затянулось. – Спокойной ночи, – проговорил Тони и вышел из комнаты.

Положив голову на подушку, я стала размышлять о тех вещах, которые узнала за этот день. Насколько прав был Рай. Этот дом видел больше трагедий, чем ему причиталось. Все ли могущественные семьи, богатые и влиятельные, так же сильно страдают?

Существует ли проклятие над Таттертонами и всеми, кто вступает с ними в тесный контакт? Вероятно, Рай Виски был не далек от истины, когда говорил о духах, блуждающих здесь. Возможно, тот человек, которого я видела издали на могиле моих родителей, был также одним из этих духов.

Или все-таки прав Дрейк, и мне надо оставить в покое печальные события прошлого. Однако я знала, что не смогу поступить так. Это были вещи, которые я обязана была знать. Они не давали мне покоя, как постоянный зуд.

Но в данный момент меня беспокоило молчание Люка. Это было совсем не похоже на него. Люк не мог не давать знать о себе так долго. Обидно, что я не могла позвонить ему или просто узнать, в каком общежитии он поселился.

Вошла Милли с ужином на подносе, и меня словно осенило.

– Милли, выдвиньте тот ящик в письменном столике и посмотрите, пожалуйста, нет ли там ручки, листа почтовой бумаги и конверта.

– Да, Энни. – Она нашла почтовую бумагу и ручку. – Это ароматизированная бумага, – заметила она, поднеся листок к носу и понюхав. – Все еще пахнет очень приятно.

– Неважно. Я просто хочу написать небольшое письмо. Пожалуйста, приходите обратно через пятнадцать минут, чтобы забрать его, а затем отправьте его по почте, хорошо, Милли?

– Хорошо.

Она ушла вместе с подносом, и я воспользовалась столиком на кровати, чтобы написать письмо.

«Дорогой Люк.

Я знаю, что ты разговаривал с Тони после выпускной церемонии, и мне приятно узнать о том, как была принята твоя речь. Ты этого вполне заслужил. Единственно, чего бы я хотела, так это находиться там самой и чтобы мои мама и папа также там были.

Дрейк навестил меня в Фарти и рассказал о твоем прибытии в Гарвард. Доктора хотят, чтобы я продолжала без волнений отдыхать и поправляться, поэтому у меня пока еще нет телефона, иначе я попыталась бы позвонить, а не посылать тебе это письмо. Я попрошу отправить его со срочной доставкой, чтобы ты мог получить его скорее.

Не могу дождаться весточки от тебя и того момента, когда увижу тебя. Я уже строю планы в отношении того, как мы будем проводить наши изыскания здесь, в Фарти.

Пожалуйста, позвони или приезжай, как только сможешь.

Целую,

Энни».

На конверте я написала: Люку Тоби Кастил, общежитие, Гарвардский колледж, а внизу «Специальная доставка».

Когда вернулась Милли, я подозвала ее и дала соответствующие инструкции.

– Отнесите это, пожалуйста, мистеру Таттертону и попросите, чтобы он дописал за меня на конверте более точный адрес Гарвардского университета и отправил это письмо утром же.

– Сейчас сделаю, Энни.

Я посмотрела ей вслед и подумала, что Люк обязательно, как только получит письмо, сразу отзовется на него. Убежденная, что он будет со мной через день или два, я положила голову на подушку и закрыла глаза. Услышав, что в комнату вошла миссис Бродфилд, я немного приоткрыла их. Сестра измерила мое кровяное давление, посчитала пульс, поправила одеяло и погасила свет.