Текст книги "Планета МИФ"
Автор книги: Вильям Александров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Нарушитель
Открытие доктора Бадалова, сумевшего классифицировать волновые колебания коры головного мозга разных людей и на этом основании разработать систему из пяти групп и методику определения этих групп, взволновало в свое время многих, вызвало ожесточенные споры.
Одни утверждали, что, подобно открытию групп крови, открытие психогрупп избавит человечество от многих неприятностей. Однако если значение открытия групп крови в основном ограничивалось сферой медицины, то открытие психогрупп будет иметь последствия гораздо более широкие, так как оно вторгается в область человеческих отношений.
На первых порах предсказывали особую роль, которую сыграет открытие доктора Бадалова при комплектовании изолированно действующих коллективов, то есть в первую очередь при комплектовании космических экспедиций.
Говорили, что при помощи аппарата Бадалова и пользуясь разработанными доктором таблицами, можно быстро и легко подобрать наиболее работоспособный, цельный коллектив, исключив из него слишком разнородные, несовместимые элементы.
По утверждению других, определение психогрупп может иметь какое-то значение при сугубо специальных исследованиях, но распространение этого метода в сферу, социальную может повлечь за собой множество ошибок с неприятными последствиями, так как в области человеческих отношений никакие приборы пока еще не могли заменить живого человеческого общения.
Бее эти споры были в разгаре, когда мне как-то вечером позвонил Аллан и весело сказал, что завтра, в десять утра, в Голубом зале ВКЦ доктор Бадалов будет демонстрировать преимущества своего метода при подборе состава космических экспедиций.
– Хотите присутствовать? – спросил он меня, И по боевому блеску его глаз на экране я понял, что завтра предстоит нечто интересное.
У меня, правда, были дела, но упускать такой случай было бы преступлением.
И все же я спросил:
– Скажите, Аллан, вы всерьез верите, что какой-то, пусть самый гениальный аппарат может подобрать вам спутников для полета лучше, чем это сделаете вы сами?
– А вот посмотрим, что он нам покажет – этот доктор Фауст, – так же насмешливо и задорно проговорил с экрана мой друг. – Ну как, приедете? Обещаю вам интересное зрелище…
– Приеду, – сказал я____ Обязательно.
* * *
И вот мы в огромном куполообразном Голубом зале ВКЦ. Бездонный голубой купол, созданный голографическим изображением, рождает полную иллюзию реального неба. Когда надо, оно становится вечерним, когда надо – ночным, и любой звездный участок появляется на нем.
В центре зала, на возвышении, меняющем по необходимости свою высоту, находится стол, рядом – два кресла. На столе – небольшой аппарат и шлем.
В круглом, амфитеатром поднимающемся вверх зале – весь цвет земной космонавтики – прославленные пилоты, учёные, исследователи.
Мы с Алланом заняли места где-то в десятом ряду – как раз на уровне демонстрационной площадки.
На возвышение поднялись двое – лысоватый старик с лицом Вольтера и высокий плотный человек атлетического сложения с могучей шеей и большими сильными руками.
– Вот это он и есть, – усмехнулся Аллан. – Доктор Фауст нашего века.
– А старик?
– Председатель Совета. Умнейший старик.
Председатель подошел к столику, чуть поодаль остановился доктор Бадалов.
– Прошу внимания, – негромко сказал Председатель, и зал мгновенно затих. Голос у старика был глуховатый, с хрипотцой, но акустическое устройство доносило его к каждому креслу так, как-будто он говорил рядом.
– Сегодня доктор Бадалов расскажет о сущности своего открытия и продемонстрирует его в действии, – продолжал Председатель в полной тишине. – Я попрошу отнестись к объяснению и к демонстрации опыта со всей серьезностью. Это не фокус, не цирк, как может показаться с первого взгляда, а научный эксперимент. Я знаю, многие из присутствующих относятся к идее комплектования при помощи системы, предложенной доктором Бадаловым, весьма скептически. Попрошу отбросить предубеждение, подойти к делу по научному объективно. От этого будет зависеть многое. Прошу вас, доктор…
Он пригласил Бадалова к столу, а сам осторожной старческой походкой стал спускаться вниз. И пока он спускался, в зале стояла такая же мертвая тишина. Он занял место в перлом ряду, сбоку.
Доктор Бадалов подошел к столу, провел ладонью по верхней крышке своего аппарата, потрогал ка-кие-то ручки, переложил шлем. Видно, он волновался, но когда заговорил, голос его – густой, басовитый – звучал уверенно и спокойно.
– Сущность моей идеи проста. Волновые колебания работающего мозга имеют общую природу у всех людей, но имеют и специфические различия, которые можно разделить на несколько основных групп. Условно эти группы я бы сравнил с диапазонами волк – длинными, средними, короткими и ультракороткими. Различия, правда, в другом, не в длине волн, а в их форме, в характере. Таких форм – великое множество, но по самым общим признакам они делятся на пять групп, причем законы взаимодействия таковы: лучше всего взаимодействуют одноименные группы, затем – соседние. Через одну группу взаимодействие слабое, через две, – то есть первая – четвёртая, вторая – пятая, – вообще отсутствует, а крайние, то есть первая и пятая, дают неожиданный эффект: иногда полное противодействие, иногда полное взаимодействие. Третья группа, стоящая посредине, взаимодействует со всеми, но лучше, разумеется, с соседними. Вот и вся премудрость.
Доктор Бадалов развел руками и улыбнулся. Улыбка у него была приветливая, он как бы приглашал всех полюбоваться простотой и стройностью его системы.
А зал загудел, и в этом гуле чувствовалось недоверие, даже неодобрение. Видно, людям, сидевшим рядом, хорошо знавшим друг друга, трудно было вдруг начать делить своих друзей на какие-то группы.
– Ну как? – спросил Аллан сидевшего справа от него крепыша в чёрной куртке, с падающими на лоб темными волосами. – Нравится?
– Черт его знает! – проговорил тот мрачно и еще глубже ушёл в поднятый воротник своей куртки. Он сидел, вытянув ноги, весь как-то вжавшись в кресло, мрачно глядя исподлобья на все происходящее.
– Что же вы предлагаете? – закричали из зала. – Разделить всех нас на группы?
– Может, все человечество опять разделить, расселить по континентам?!
Доктор Бадалов поднял руку.
– Прошу понять меня правильно. Я не отдаю предпочтение ни одной из групп. Каждая группа – самоценная творческая категория, не имеющая никаких преимуществ перед другой. В обычных условиях все они прекрасно уживаются, даже дополняют друг друга. Но когда речь идет о комплектовании экипажей, то лучше всего отбирать одноименные и соседние группы – это обеспечит наилучшее взаимопонимание и наилучшую работоспособность коллектива. Вот и все.
Он опять развел руками и опять улыбнулся.
А зал снова загудел.
Председатель покачал головой и поднялся на возвышение.
Стало тихо.
– Сейчас мы проведем опыт, – сказал он. – Вот здесь, в этом списке, шестьдесят человек из разных концов земного шара. Все они нам хорошо известны, но неизвестны доктору Бадалову, во всяком случае, он не знает их лично. Все шестьдесят человек пройдут здесь, на ваших глазах, определение групп, а затем доктор Бадалов на основании своей системы составит из них три экипажа. Итак, начинаем!
И первым он назвал Аллана.
Тот нехотя встал и пошел к центру зала, поднялся наверх.
– Садитесь, пожалуйста, сюда, – указал ему на одно из кресел доктор Бадалов. – Наденьте вот этот шлем и отвечайте мысленно на вопросы, перечисленные вот здесь.
Он положил перед Алланом листок. Тот пробежал его глазами, кивнул головой.
– Все, – сказал доктор Бадалов. – Следующий.
Аллан шёл на место, а в это время из зала выходил другой.
– Все отвечают мысленно на одни и те же вопросы, – пояснил доктор Бадалов. – Группа определяется автоматически, счётно-решающим устройством.
Аллан прошел между рядами, плюхнулся в кресло рядом со мной, зло закинул ногу за ногу.
И вдруг расхохотался.
– Никогда не чувствовал себя таким идиотом!
– Погодите, может, в этом что-то есть.
– Может быть. Только уж больно смахивает на шарлатанство.
А из зала один за другим выходили люди, мужчины и женщины, садились в кресло на возвышении, надевали шлем, прочитывали бумажку и возвращались на место. Все это занимало не более двух кинут.
– Вопросы там хоть стоящие? – спросил я.
– Вполне идиотские вопросы.
Наконец процедура была окончена. Доктор Бадалов сидел за столиком, снимал показания счётно-решающего устройства, выписывал что-то.
В зале царило заметное оживление, люди развеселились, посмеивались, но за всем этим чувствовалась некоторая нервозность.
Доктор Бадалов встал, передал Председателю три списка. Тот просмотрел их, подошел к столу.
– Итак, внимание. Читаю три списка предлагаемых экипажей. Список первый… – Он медленно прочитал двадцать фамилий, и в зале стояла мертвая тишина, пока он читал.
– Список второй!
Он снова стал читать неторопливым хрипловатым голосом.
– Список третий!
И снова двадцать фамилий.
Председатель закончил чтение, снял очки, обвел зал своим острым взглядом.
– Если есть возражения, прошу высказываться. Он сел в кресло рядом с доктором Бадаловым и стал ждать.
Но все молчали.
– Что? – спросил я Аллана. – Чушь?
– Нет, не чушь… Подобрано здорово, ничего не скажешь.
И вдруг он поднял руку.
– Разрешите?
– Да, пожалуйста.
– Можно, я буду говорить отсюда?
– Да, конечно, Аллан, – Председатель махнул ему рукой. – Вас хорошо слышно.
– Списки составлены хорошо, я думаю, все это понимают. – Аллан говорил негромко, но голос его равномерно звучал во всех концах зала. – В этом смысле к методу доктора Бадалова у меня претензий нет. Судя по всему, он действительно может определить состав, исходя из изложенных им же принципов, то есть по принципу наилучшего контакта. Но вот что меня беспокоит – верен ли сам принцип? Всегда ли нужно исходить из него?
– Мы всегда исходили из него, вы это знаете, – сказал Председатель_____ И до сих пор он, по-моему, себя оправдывал, не так ли?
– Тогда разрешите мне рассказать один случай из своей практики. Можно?
– Я думаю, можно. – Председатель вопросительно поглядел в зал. – Мы все послушаем.
– Хорошо, – сказал Аллан. – Я постараюсь покороче.
Готовилась экспедиция на Гамму Эридана, экипаж был подобран со всей тщательностью, все ужа было готово к полету, и в последний момент вдруг сообщают, что я должен взять на борт правонарушителя для перевоспитания. Вы помните, было решение правового Совета направлять нарушителей в дальние экспедиции для перевоспитания в слаженных коллективах.
– Да, было такое, – подтвердил Председатель.
– Так вот. Я противился, как только мог, доказывал, что Космос это не Антарктида и не океан, что с Космосом шутки плохи, что здесь один нерадивый может погубить всех, но они были неумолимы. По профессии он был техник, вот они и сунули его нам, чтобы мы его перевоспитывали в полете. Что уж он там натворил, я не знал тогда. Потом узнал, что он самовольно оставил пульт управления на шахте во время смены, и там произошла авария.
Можете представить, с какой охотой я его брал, но ничего не поделаешь – пришлось взять. Всех предупредил, глаз с него не спускали, к ответственным участкам, конечно, близко не допускали, но под наблюдением он работал, помогал, где надо. Строптивый был парень, все ему надо было делать по-своему, не так, как положено, не так, как показывали, но, в общем, толк от него был какой-то. Мрачный, правда, какой-то был парень, замкнутый, неразговорчивый, но постепенно оттаивал вроде. Леон его звали.
Когда мы подлетали к Гамме Эридана, у нас случилась неприятность – метеоритом пробило обшивку, повредило энергопитание. Пришлось совершить посадку на необжитой спутник Гаммы, похожий на нашу Луну – почти нет атмосферы, нет укрытия, сплошные кратеры, вулканические породы, огромный слой пыли… Сесть-то сели кое-как, стали ремонтировать, пробоину заделали, энергоблок начали чинить. Видим – дело долгое, не выдержим, холод собачий, температура минус 85, от Эридана тепло сюда еле доходит. Что делать? Связь наладили, радировали на Эру, на ближайшую станцию. Оттуда сообщили, что помощь высылают, но ждать надо около месяца. Как продержаться? Выход один – искать действующий вулкан, там лава должна быть, вблизи нее можно продержаться. Я скомандовал всему экипажу разбиться на группы, двигаться на вездеходах в разных направлениях – благо, в них тепло, пока в движении. У нас вездеходов четыре.
Распределили по два человека на каждый. Сам я сел с этим провинившимся и двинулись в четырёх направлениях.
Ползли мы так часов пять. Вижу: питание на исходе, кислорода тоже мало.
– Стоп, – говорю. – Будем стоять на месте, теплом изредка согреваться. Так дольше протянем. Может, другие найдут тепло, они нас по следу разыщут.
Стали. Время от времени батареи включаем. А кислорода все меньше и меньше. Я уж его подачу сократил до минимума, чувствую – в сон клонит. И чтобы не уснуть, стал я Леона расспрашивать про дом, про Землю, про то, как он попал к нам. И тут он разоткровенничался. Рассказал мне, как было дело.
Оказывается, влюбился он в девушку, она учится в Академии искусств и увлекается воздушной гимнастикой. Во время выступления он увидел ее на телеэкране и что-то, говорит он, словно толкнуло его в сердце, ему показалось, что их глаза встретились и она почувствовала то же самое, не сводила глаз с объектива камеры, летела ему навстречу…
Он понял, что они должны увидеться, что она ждет его. Он сел в дежурную ракету, полетел через весь континент – состязания проводились на берегу Байкала, – но когда прибыл туда, все уже было кончено, участники разъезжались в разные концы Земли. Но он узнал, откуда она, и успел сесть в ту ракету, которой она возвращалась домой.
Она сидела рядом с другим парнем, видно – ее другом. Ее все поздравляли, говорили восторженные слова, она всех покорила своим выступлением. И парень, который сидел рядом с ней, тоже говорил ей что-то нежное и ласковое, улыбался радостно. Только она почему-то не радовалась, сидела задумчивая и словно искала кого-то взглядом. И Леону показалось, что она ищет его. Леон подошел к ней, она увидела его, и вдруг лицо ее озарилось, они смотрели друг на друга не отрываясь, и Леон понял, что всю жизнь искал ее, и ока, наверно, тоже ждала его, хотя и не знала этого. Но когда он заговорил с ней, она вдруг рассмеялась и сказала:
– Вы мне напомнили кого-то, а кого – не пойму. Мне показалось, что я вас давно знаю, но, видно, показалось… Извините.
И стала болтать со своим парнем, который, как оказалось, был ее женихом. Задумчивости больше не было и следа.
А Леон больше не находил себе места. Он чувствовал, что не может жить без нее.
Потом они встречались несколько раз, и она говорила ему, чтобы он не мучил себя, забыл ее, потому что она дала слово другому и скоро выйдет замуж.
Она говорила ему все это, убеждала, что ничего такого она не чувствовала, что все ему показалось, но он видел, что она боится признаться сама себе, потому что дала слово тому.
Ока просила его забыть ее, не приезжать к ней, и все-таки они встречались, разговаривали все время, в он видел, чувствовал, что она тянется к нему, но борется с собой.
В одну из ночей, когда Леон дежурил на пульте шахты, он позвонил туда, к ней, и вдруг узнал, что сейчас, в ту минуту, когда он сидел за пультом, там, за три тысячи километров, в городе, где жила она, начинается свадьба. Она, видно, решила таким образом отрезать себе путь к отступлению и назначила свадьбу раньше времени, неожиданно для Леона, чтобы все было кончено, чтобы прекратить его и свои мучения.
И вот тогда он бросил свой пост, схватил дежурную ракету, примчался туда, вошел во дворец в тот момент, когда все собрались уже для начала церемонии. Играл электроцветовой орган, колоссальный шарообразный зал весь был наполнен торжественными звуками и меняющимися красками, казалось, этот гигантский шар вместе со всеми, кто находился в нем, катится куда-то в волшебную страну… Все были так поглощены музыкально-цветовой симфонией, что никто не обратил внимания на Леона. Но она тут же увидела его, бросилась к нему, стала целовать его и потом объявила, что свадьбы не будет.
Он забрал ее с собой, прилетел вместе с ней, а когда они вышли из ракеты, он узнал, что на шахте авария. Из-за того, что он бросил дежурство, произошло много бед. Его осудили на год перевоспитания в слаженном коллективе, и направили к нам, в экспедицию. И вот теперь он сидел в остывающем вездеходе, на мертвой планете, делил со мной последние глотки кислорода и говорил:
– Знаете, Аллан, мне теперь уже все равно. Даже если мы спасемся каким-то чудом, я все равно не вернусь. Мне там нечего делать… Она меня ждать не будет.
– Глупости, Леон, – стал я его успокаивать. – Именно теперь она будет вас ждать, хоть год, хоть три года. Ведь это из-за нее вы попали в такую историю.
– Нет… – горестно покачал он головой. – Вы ее не знаете. Я уверен, если он придет сейчас к ней, она пойдет за ним. Она уже наверняка с ним, она легко поддается влиянию…
– А мне кажется, Леон, это вы ее не знаете. Судя по тому, что вы рассказали, – это, человек слова. Именно поэтому она и боролась с собой, отталкивала вас. Она же полюбила вас сразу – это ясно. Но она дала ему слово раньше и считала себя не вправе нарушить его. А уж если решилась, значит, поняла, что вы ее судьба. И теперь уж она будет вас ждать хоть всю жизнь, поверьте мне…
Так я говорил ему, стараясь внушить ему веру в жизнь, веру в то единственное существо, которое было для него дороже всей вселенной, без которого жизнь теряла для него смысл. Говорил, а сам думал: «Бедняга, он еще только жить начинает, еще ничего, в сущности, не видел, а вот приходится погибать так трагически и нелепо. Пусть хоть последние минуты его согревает сознание, что она верна ему, что она ждет его…»
И еще я подумал сквозь пелену, застилавшую сознание от удушья, что кислорода совсем уже мало, часа на четыре, не больше, и когда он уснёт, я выйду из вездехода и пойду вперед, буду идти сколько смогу, а ему одному кислорода часов на восемь, десять хватит – может быть, к тому времени подоспеет помощь. В конце концов, я свое дело в жизни сделал, а ему еще все предстоит. И кто знает, может быть, он еще вернется и будет счастлив.
Ко вышло иначе.
Он был моложе, сил у него оказалось больше, и я впал в забытье раньше, чем он. А потом я очнулся, как от толчка, словно кто-то звал меня по имени. Очнулся и увидел, что его нет. И увидел записку:
«Аллан, если вернетесь, скажите ей, что я думал о ней до последней секунды. Простите меня, но так будет справедливей, вы один дольше продержитесь…»
В смотровое стекло были хорошо видны глубокие следы на пылевой поверхности. Они уходили по направлению нашего движения. Значит, он пошел вперед, сделал то, что собирался сделать я… Я знал, что в баллоне его скафандра кислорода осталось мало, самое большее часа на полтора, а ушёл он, судя по всему, около часа тому назад. Надо было спешить, может быть, еще успею. И я двинул вездеход по его следу. Я выжимал из батарей все, что мог, но его все еще не было видно – поразительно, как далеко он ушёл за это время.
Я проехал километра три – четыре, а потом увидел, что след стал широким, превратился в сплошную рыхлую полосу – значит, он полз еще…
А потом я увидел его. Он лежал в своем скафандре, почти весь уйдя в пыль, только шлем виднелся и правая рука торчала, выброшенная вперед, по пути движения, словно он хотел указать на что-то…
Я вылез, стал тащить его к вездеходу. И вдруг мне показалось: теплей, вроде, стало. Вытащил термометр – минус 26…
Я втащил Леона, снял скафандр, приложил кислородную трубку ко рту, стал растирать его.
Он открыл глаза.
– Что ж это ты, дурак, делаешь?! – говорю. – Почему пошел?
– Там сверкало… – проговорил он и снова потерял сознание.
Тут уж я нажал на полную мощь, проехал километров пятнадцать и, что вы думаете, дополз до тепла, где-то невдалеке сверкало, видно, извержение было. Температура – плюс восемнадцать…
Радировал я своим: все бросайте, берите кислород, продукты – все, что осталось, – и скорей сюда. Вскоре прибыли остальные, и вот здесь, в тепле, мы продержались до прихода аварийной ракеты. А двое все-таки погибли. Остались в вездеходе – и замерзли.
И вот теперь я хочу задать вопрос доктору Бадалову. Если б не этот нарушитель, если б он не прошел такое расстояние и не увидел отблеск извержения, мы бы все, вероятно, погибли. Как же согласовать это с вашим принципом подбора экипажа?
Аллан замолчал. В зале повисла напряженная тишина. Все смотрели на доктора, даже Председатель повернул к нему голову.
– Этот человек, о котором вы говорите, он… далеко отсюда? – спросил доктор.
– Он здесь, в этом зале, – сказал Аллан.
– Можно его пригласить схода, к аппарату?
– Иди, – сказал Аллан своему соседу справа. – Иди, не бойся.
– А я не боюсь, – ворчливо отозвался мрачноватый парень и все так же, сутулясь, вжимая голову в плечи, пошел через зал.
Он нехотя поднялся на возвышение и доктор ободряюще прикоснулся к его плечу.
– Садитесь, пожалуйста, – указал он на кресло. – Всего одна минута.
Парень сел, доктор надел на него шлем. Дал ему текст. Парень стал, читать, а доктор следил за показаниями приборов.
– Так, хорошо, спасибо, – сказал он. А затем обратился в зал, к Аллану. – У вас какая группа? Первая, если не ошибаюсь?
– Да, первая.
– Ну вот, так я и думал. А у него – пятая. Помните? Полное противодействие или полное взаимодействие! И у девушки вашей, – доктор Бадалов обернулся к парню, – тоже пятая. Наверняка. Она ведь дождалась вас?
– Она моя жена! – обиженно сказал парень. И весь зал облегченно засмеялся.
