Текст книги "Дети атома"

Автор книги: Вильма Ширас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Они оба склонились над коробкой, где лежал новорожденный. Один котенок был точной копией своей мамаши. Два других были сиамско-персидскими, самец и самочка.

– Тим, у тебя снова получилось! – воскликнул Уэллес. – Поздравляю!

Они пожали руки в радостном порыве.

– Я запишу об этом в журнале, – счастливо проговорил парнишка.

В конторской книге за пять центов с надписью "Популяции" левая рука Тима сделала дополнительные записи. Он применял подходящие обозначения: F1, F2, F3; Ss, Bl.

– Основные признаки заглавными буквами, – объяснил он, – B – черный, S – короткая шерсть; рецессивные признаки маленькими буквами: s сиамская, l – длинная шерсть. Питер, как это прекрасно, снова написать ll вместо ss. Больше в два раза. А другой котенок несет в себе окраску сиамской породы в качестве рецессивного признака.

Он торжествующе закрыл книгу.

– А сейчас, – и он размеренным шагом пошел к закрытому предмету на столе, – мой самый последний секрет.

Тим осторожно поднял ткань и показал красиво построенный кукольный домик. Нет, модель дома – Уэллес быстро поправил себя. Прекрасная модель, и – да, выстроена в масштабе.

– Крыша снимается. Смотри, есть большой склад и комната для игр или для прислуги, или еще для чего-нибудь. Затем я поднимаю мансарду...

– Боже мой! – воскликнул Питер Уэллес. Любая девчушка отдала бы все свое сердце за это!

– Для обоев я использовал оберточную бумагу с орнаментом. Коврики я сплел на маленьком ручном ткацком станочке, – радовался Тимоти. – Мебель прямо как настоящая, так ведь? Кое-что я купил, она из пластика. Некоторую я сделал из строительного картона и прочего. Самым трудным были занавески: ведь я не мог попросить бабулю пошить их...

– Почему не мог? – удалось произнести крайне удивленному доктору.

– Впоследствии она могла узнать об этом, – сказал Тим и поднял пол верхнего этажа.

– Узнать об этом? Ты еще не показывал ей это? Тогда когда бы она увидела это?

– Она могла бы и не увидеть, – допускал Тим. – Но мне придется немного рискнуть.

– Это очень удобный для жилья план этажа, который ты использовал, сказал Уэллес, наклоняясь ниже, чтобы подробно рассмотреть домик.

– Да, и так думал. Это ужасно, как много планировок дома не оставляло свободного места на стене для книг или картин. В некоторых из них двери помещены так, что ты должен каждый раз обходить стол в столовой, когда идешь из гостиной в кухню, или планировка такова, что целый угол комнаты ни на что не годен, во всех углах двери. И сейчас я спроектировал этот дом для...

– Ты спроектировал его, Тим!

– Ну конечно. О, понимаю – ты думал, что я построил его по купленным светокопиям. Это моя первая модель дома, которую я построил, но курсы по архитектуре дали мне так много замыслов, что мне захотелось посмотреть, как это будет выглядеть. А сейчас подвал и комната для игр...

Уэллес пришел в себя час спустя, взглянув на часы, он открыл рот от изумления.

– Слишком поздно. К тому же мой пациент уже ушел домой к этому времени. Я могу с таким же успехом остаться – как насчет сортировки газет?

– Я отказался от этого. Бабуля обещала кормить кошек, как только я отдам ей котенка. И мне нужно было время для этого. Вот фотографии дома.

Цветные отпечатки были очень хороши.

– Я отправляю их и статью в журналы, – сказал Тим. – На этот раз я Т.Л.Пол. Иногда бывало я делал вид, что все те разные люди, которыми я являюсь, разговаривают вместе, но сейчас, вместо этого, я разговариваю с тобой, Питер.

– Кошек не будет беспокоить, если я закурю? Спасибо. Надеюсь, что я, вероятно, ничего не подожгу? Собери дом и дай мне здесь посидеть и посмотреть на него. Мне хочется заглянуть в окна. Зажги маленькие лампочки. Там.

Юный архитектор засиял и, щелкнув, зажег маленькие лампочки.

– Никто не может здесь ничего подсмотреть. Я поставил подъемные жалюзи; а когда я работаю здесь, я иногда даже закрываю их.

– Если бы я не знал о тебе все, мне пришлось бы перебрать весь алфавит от A до Z, – сказал Питер Уэллес. – Вот архитектура. Что еще на A?

– Астрономия. Я показывал тебе те статьи. Мои расчеты оказались верными.

Астрофизика – получил "отлично" по этому курсу, но до сих пор не сделал ничего незаурядного. Искусство – нет; я не могу очень хорошо писать красками или рисовать, за исключением технического черчения. Я выполнил всю работу в скаутской деятельности на значок "За заслуги" на всем протяжении алфавита.

– Ни за что на свете не могу представить тебя бойскаутом, – возразил Уэллес.

– Я очень хороший бойскаут. У меня почти столько же значков, сколько у любого другого мальчишки моего возраста в отряде. А в лагере я работаю так же, как большинство городских ребят.

– Оказываешь ты добрую услугу каждый день?

– Да, – ответил Тимоти. – Начал тогда, когда впервые прочитал об организации бойскаутов – Я был бойскаутом в глубине души до того, как достиг того возраста, чтобы быть членом младшей группы бойскаутов. Знаешь, Питер, когда ты очень юн, ты все такое воспринимаешь серьезно, о хорошем поступке каждый день, и о положительных привычках и мыслях, и обо всем таком. А затем ты становишься старше, и это начинает тебе казаться смешным и детским, и позерским, и надуманным, и ты улыбаешься с превосходством, и отпускаешь шуточки. Но есть еще и третий этап, когда ты вновь воспринимаешь все это серьезно. Люди, которые высмеивают скаутские правила, причиняют мальчишкам много вреда, однако те, кто верит во все такое, не знают, как сказать об этом, чтобы не показаться педантичными и банальными. Вскоре я собираюсь написать статью об этом.

– Скаутские правила – это твоя религия, если можно мне так выразиться?

– Нет, – ответил Тимоти. – Но "бойскаута уважают". Однажды я попробовал изучать вероисповедания и узнал, что такое истина. Я написал письма пасторам всех вероисповеданий – всем тем, кого нашел в телефонном справочнике и в газете. Когда я проводил свои каникулы на Востоке, я узнал имена и по возвращению написал им. Я не мог писать тем, кто жил здесь, в этом же городе. Я написал, что хотел бы узнать, какое вероисповедание было истинным, и я ждал, что они напишут мне и расскажут мне о своих вероисповеданиях, и поспорят со мной, ты понимаешь. Я мог читать библиотечные книги, и все, что им надо было сделать, это посоветовать некоторые, как я сказал им, а потом немного написать мне о них.

– Они написали?

– Некоторые из них ответили, – сказал Тим, – но почти все они сказали мне пойти к кому-нибудь рядом со мной. Несколько из них написали, что они очень заняты. Некоторые дали мне названия нескольких книг, но никто из них не попросил меня написать снова, а... а я был лишь маленьким мальчиком. Всего девяти лет, так я и не мог ни с кем поговорить. Когда я думал над этим, я понял, что не смог бы принять какое-либо вероисповедание, будучи в таком юном возрасте, если только это не было вероисповедание моих бабули и дедули. Я продолжаю ходить здесь в церковь – это хорошая церковь, она много учит истине, я уверен. Я читаю все, что могу найти, поэтому, когда я буду достаточно взрослым, я буду знать, что должен делать. Как вы считаете, Питер, сколько лет мне должно быть?

– Университетский возраст, – ответил Уэллес. – Ты собираешься в университет?

К тому времени любой из пасторов будет разговаривать с тобой, за исключением тех, кто слишком занят!

– Действительно, это нравственная проблема. Имею ли я право ждать? Но я должен ждать. Это как говорить неправду – я должен понемногу лгать, но я ненавижу это. Если у меня есть нравственное обязательство принять истинное вероисповедание, как только я определю его, ну и что же тогда? Я на могу этого сделать до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать лет или двадцать?

– Если ты не можешь, значит не можешь. Должен считать, что вопрос решен. По закону ты несовершеннолетний, контролируемый своими бабушкой и дедушкой, и, несмотря на то, что ты мог бы заявить о своем праве пойти туда, куда ведет тебя твоя совесть, было бы не возможно оправдать и объяснить твой выбор без того, чтобы полностью тебя не выдать – это совсем как то, что ты должен ходить в школу, пока тебе не исполнится, по крайней мере, восемнадцать, даже если ты знаешь больше большинства докторов философии.

Это все часть игры, и тот, кто сотворил тебя, должен понимать это.

– Никогда я не скажу тебе неправду, – сказал Тим. – Я был так ужасно одинок – мои друзья по письмам ничего не знали обо мне на самом деле. Я сообщил им только то, что им надлежало знать. Малышам хорошо быть с другими людьми, но когда ты подрастаешь, ты должен, по-настоящему иметь друзей.

– Да, это часть становления взрослым. Ты должен понять других и поделиться с ними мыслями. Ты, действительно, слишком долго был предоставлен самому себе.

– Это было не то, чего мне хотелось. Ведь без настоящего друга это был только обман и я никогда не мог позволить своим друзьям детства узнать что-либо обо мне. Я изучал их и писал о них рассказы, и этого было достаточно, но ведь это всего лишь крошечная частичка меня.

– Быть твоим другом, это такая честь для меня, Тим. Каждый нуждается в друге. Я горжусь, что ты доверяешь мне.

Молча Тим минуту гладил кошку, затем взглянул с улыбкой.

– Как насчет того, чтобы послушать мою любимую шутку? – спросил он.

– Очень охотно, – ответил психиатр, напрягаясь почти при каждом большом потрясении.

– Это записи. Я записал это с радиопрограммы.

Уэллес слушал. Он мало разбирался в музыке, но симфония, которую он слушал, нравилась ему. Диктор очень хвалил ее в небольших вступлениях до и после каждой части. Тимоти хихикал.

– Нравится?

– Очень. Я не вижу шутки.

– Я написал ее.

– Тим, это выше моего понимания! Но я все еще не понимаю шутки.

– Шутка в том, что я написал ее с помощью математики. Я вычислил, как должны звучать радость, горе, надежда, торжество и все остальное, и – это было как раз после того, как я изучил гармонию; ты ведь знаешь какая она точная.

Потерявший дар речи Уэллес кивнул.

– Я разработал гармонию на основании разных метаболизмов – каким образом вы действуете под влиянием этих эмоций; каким образом изменяется скорость вашего обмена веществ, пульсация вашего сердца, дыхание и все такое. Я отправил ее дирижеру одного оркестра, который не имел представления о том, что это была шутка – конечно, я ничего не объяснил и сыграл музыкальное произведение. А я получил также приятный авторский гонорар.

– Ты все же сведешь меня в могилу, – с глубокой искренностью произнес Уэллес.

– Не говори мне больше ничего сегодня; я больше не в состоянии воспринимать. Я иду домой. Может быть, к завтрашнему дню я и пойму шутку и вернусь посмеяться. Тим, были ли у тебя когда-нибудь в чем-нибудь неудачи?

– Два шкафчика заполнены статьями и рассказами, которые не удалось продать. Я страдаю из-за некоторых из них. Была сказка о шахматах. Видишь ли, в игре "Сквозь зеркало", а это была не очень хорошая игра, трудно было ясно понять связь сказки с ходами игры.

– Я вообще никогда не мог понять это.

– Я думал, что было бы забавно провести игру на первенство и написать об этом фантазию, как если бы была война между двумя небольшими старыми странами, в которой участвовали бы шахматные фигуры, кони, и пехотинцы. Были бы укрепленные стены, ладьи, под охраной командиров, и епископы, слоны, не могли сражаться так, как воины, и, конечно, королевы – это женщины, их не убивают, не в сражении врукопашную, и... ну, понимаешь? Я хотел разработать нападения и взятие в плен и сохранить людям жизнь.

Необычная война, как ты понимаешь, и сделать так, чтобы стратегия игры и стратегия войны совпали, и чтобы все кончилось хорошо. И у меня ушло так много времени на то, чтобы разработать это и записать. Чтобы представить эту игру, как игру в шахматы, а затем преобразовать ее в действия людей и их побуждения, и наделить их речью, которая бы соответствовала разным типам людей. Я покажу это тебе. Мне понравилось это. Но никто ведь не напечатает это. Шахматисты не любят выдумок, никто не любит, кто занимается шахматами. У человека должен быть особый склад ума, чтобы ему нравилось и то, и другое. И это было разочарованием. Я надеялся, что эта сказка будет напечатана, потому что тому малому количеству людей, которым нравятся вещи такого сорта, очень бы понравилась эта сказка.

– Уверен, что мне понравится.

– Вот, если тебе нравятся такие вещи, так это то, чего ты всю свою жизнь прождал напрасно. Никто другой этого не сделал, – Тим запнулся и покраснел, как свекла. – Понятно, что имела в виду моя бабушка. Как только начинаешь хвастаться, остановиться не можешь. Прости, Питер.

– Дай мне рассказ. Ничего не имею против, Тим, хвастайся передо мной всем, чем хочешь, я пойму. Ты мог бы срываться, если бы никогда не выражал своей законной гордости или удовольствия от подобных достижений. Что я не понимаю, так это как тебе удавалось так долго скрывать это все.

– Я должен был это делать, – сказал Тим.

Рассказ был таким, как и утверждал юный автор. В тот вечер Уэллес хихикал, читая рассказ. Он перечитал его и проверил все побуждения героев и линию их поведения. Это было, на самом деле, прекрасное произведение. Затем он вспомнил о симфонии, и на этот раз был в состоянии посмеяться. Он просидел за полночь, думая о пареньке. Затем он принял снотворное и лег спать.

На следующий день он отправился повидать бабушку Тима. Миссис Дэвис любезно приняла его.

– Ваш внук очень интересный мальчик, – осторожно начал Питер Уэллес. – Я прошу вас оказать мне любезность. Я провожу обследование разных девочек и мальчиков в этом районе, их способностей и анкетных данных, и их окружения, и особенностей их характеров, и все такое. Конечно, никаких имен не будет упомянуто, сохранится только статистический отчет, в течении десяти лет или больше, и некоторые истории болезней могли бы быть опубликованы позднее. Можно было бы включить Тимоти?

– Тимоти такой хороший, нормальный мальчуган, я не вижу в чем состоит цель его включения в подобное обследование.

– Вот в этом и все дело. В этом обследовании мы не занимаемся плохо приспособленными детьми. Мы исключаем всех психически больных мальчиков и девочек. Мы интересуемся теми мальчиками и девочками, которые успешно решили свои юные проблемы и хорошо приспосабливаются к жизни. Если бы мы могли обследовать группу подобных отобранных детей и проследить их развитие в течении, по крайней мере, последующих десяти лет, а затем опубликовать резюме полученных данных, без указания имен...

– В таком случае не имею возражений, – сказала миссис Дэвис.

– Не могли бы вы тогда рассказать мне немного о родителях Тимоти – их прошлое?

Миссис Дэвис устроилась для хорошего длинного разговора.

– Мать Тимоти, моя единственная дочь, Эмили, – начала она, – была очаровательной девушкой. Такой одаренной. Она прелестно играла на скрипке. Тимоти похож на нее, лицом, но у него отцовские темные волосы и глаза. У Эдвина были очень ясные глаза.

– Эдвин был отцом Тимоти?

– Да. Молодые люди встретились, когда Эмили училась в колледже на Востоке.

Эдвин изучал атомную энергию там.

– Ваша дочь училась музыке?

– Нет. Эмили проходила обычный курс гуманитарных наук. О работе Эдвина я могу рассказать вам мало, поскольку после их женитьбы он вернулся к ней и... вы понимаете, мне больно вспоминать это, ведь их смерть была таким ударом для меня. Они были так молоды.

Уэллес держал наготове карандаш, чтобы записывать.

– Тимоти никогда не говорили об этом. В конце концов он должен вырасти в этом мире, а как ужасно этот мир изменился за последние тридцать лет, доктор Уэллес! Но вы, очевидно, и не помните время до 1945 года. Вы, без сомнения, слышали об ужасном взрыве на атомной станции в 1958 году, когда проводилась попытка изготовить бомбу нового типа? В то время казалось, что никто из работающих там не пострадал. Считалось, что защита была достаточной. Однако спустя два года все они умерли или продолжали умирать.

Миссис Дэвис печально покачала головой. Уэллес затаил дыхание, наклонив голову, он быстро писал.

– Тим родился спустя точно год и два месяца после взрыва, четырнадцать месяцев день в день. Все еще считали, что не было причинено никакого вреда. Однако излучение уже оказало какое-то воздействие, которое было очень медленным. Я не понимаю подобных вещей, Эдвин умер, а затем и Эмили вернулась домой, к нам, с ребенком. Через несколько месяцев не стало и ее.

– О, мы ведь не горюем так, как те, кто оставил всякую надежду. Доктор Уэллес, это так тяжело потерять ее, но мистер Дэвис и я достигли того периода жизни, когда можно смотреть вперед, чтобы увидеть ее вновь. Наша надежда – это дожить до тех пор, когда Тимоти станет достаточно взрослым, чтобы позаботиться о себе. Мы так волновались за него, но, вы видите, он вполне нормальный во всех отношениях.

– Да.

– Специалисты проводили всевозможные тесты. Но с Тимоти все в порядке.

Психиатр еще задержался немного, сделал еще несколько записей и ушел, как только смог. Придя прямо в школу, он немного поговорил с мисс Пейдж, а потом забрал Тима в свой кабинет, где он и рассказал ему все, что узнал.

– Ты считаешь, что я это – мутация?

– Мутант. Да, весьма вероятно, что это так. Я не знаю. Но должен был рассказать тебе немедленно.

– Должно быть также доминирующий, – сказал Тим, – выходящий таким образом в первом поколение. Ты считаешь, что могут быть еще? Что я не единственный? – добавил он в большом волнении. – О Питер, даже если я стану взрослым после тебя, мне не придется быть одиноким?

Вот. Все-таки он произнес это.

– Могли быть, Тим. В твоей семье нет ничего другого, чтобы могло бы послужить объяснением тебе.

– Но я никогда не встречал никого, хоть сколько-нибудь похожего на меня. Я бы понял. Другой мальчик или девочка моего возраста, как я, я бы понял.

– Ты приехал с Запада вместе со своей мамой. А куда уехали другие, если они существовали? Родители должны быть разбросаны везде, они вернулись в свои родные места по всей стране, по всему миру. И все же, мы можем проследить их. И еще, Тим, не показалось ли тебе немного странным, что со всеми твоими литературными псевдонимами и разными контактами люди более не настаивают на встрече с тобой? Люди не интересуются тобой? Все делается по почте? Это почти также, как если бы редакторы привыкли к людям, которые скрываются. Это почти также, как будто люди привыкли к архитекторам и астрономам, и композиторам, которых никто никогда не видит, которые являются только именами для передачи другим именам по абонементным почтовым ящикам. Это удача, просто счастливый случай, обрати внимание, что есть другие. Если они есть, мы найдем их.

– Я разработаю код и они поймут, – сказал Тим, лицо его сморщилось, сосредоточившись. – В статьи я сделаю это, в некоторые журналы и в письма я могу вложить экземпляры – некоторые из моих друзей по переписке могут быть...

– Я разыщу учетно-отчетные документы, они должны быть где-то подшиты. Психологи и психиатры знают всякого рода штучки, мы можем найти отговорки, чтобы проследить их всех, по записям даты рождения...

Оба говорили одновременно, но все это время Питер Уэллес печально думал, что, наверное, сейчас он потерял Тима. Если они действительно найдут тех других, тех, к которым Тим принадлежал по праву, где тогда будет бедный Питер? Не с ними, среди сосунков...

Тимоти Пол поднял глаза и увидел на себе взгляд Питера Уэллса. Он улыбнулся.

– Ты был моим первым другом, Питер, и ты останешься им навсегда, сказал Тим. – Не важно что, не важно кто.

– Но мы должны искать других, – заметил Питер.

– Я никогда не забуду, кто помог мне, – сказал Тим.

Обычный мальчишка тринадцати лет может искренне сказать такую вещь, а неделю спустя забыть обо всем этом. Но Питер Уэллес был доволен. Тим никогда не забудет, Тим будет его другом всегда. Даже тогда, когда Тимоти Пол и такие, как он, должны будут объединиться в зрелости, что не приснится и во сне, чтобы управлять миром, если они посчитают это необходимым, Питер Уэллес будет другом Тима, не молокососом, а любимым другом, подобно верному псу, которого хороший хозяин любит и никогда не выгонит.

2. ОТКРЫТИЕ ДВЕРЕЙ

Тимоти Пол, которому в следующую среду исполнится четырнадцать лет, и доктор Уэллес, психолог-психиатр, были на пути в почтовое отделение.

Тим сгорал от возбуждения, но не говорил ни слова. Уэллес, молча наблюдающий за ним, знал почему. Одно слово от любого из них и польются потоки речи, которые были невозможны на людях. Итак, они шли за первыми ответами на объявление, которое они поместили в газетах и журналах, распространяющихся в стране.

Объявление было составлено самим Тимом и он очень гордился этим. Ему очень не терпелось найти других, похожих на него детей... если они существовали, так как был повод надеяться. Уэллес намеревался воспользоваться другими средствами и в течение недели ждал своего первого отчета от детективной конторы, прослеживающей всех детей родителей, умерших после атомного взрыва в 1958 году.

– Сироты, р.ок.59, коэффициент умственного развития, три звездочки плюс, – гласило объявление.

– Мы получим все виды сумасшедших ответов, – сказал Тим, – но я хочу, чтобы оно было достаточно понятным и его нельзя было пропустить.

– Мы можем отсортировать их, – ответил Уэллес. – Мы можем продавать авторам галстуки по почте или что-то в этом роде. Мы можем объяснить все это, говоря, что я, как психолог, хотел посмотреть, какие ответы получило объявление с загадочной бессмыслицей.

– Р обозначает рожденные, ок – около, – объяснил Тим, указывая. – А 59 – это год, они все должны были родиться в 1959 году или очень близко к этому.

Остальное достаточно ясно; они все сироты и это делает броским первое слово.

– Да, – ответил Уэллес терпеливо.

– Я не имел в виду объяснение, – извинился Тим, смутившись. Извините меня, Питер. Это только из-за того, что я так привык, что люди никогда ничего не постигают сами.

– Это кажется почти слишком ясным, – сказал психолог. – Но мы увидим.

Ну что ж, в худшем случае, они получат ответы о сообразительных детях, и Тиму не будет ни какого вреда связаться с сообразительными детьми, даже если коэффициент умственного развития у них был в классе 150-200.

Питер Уэллес открыл ключом абонементный почтовый ящик и без слов начал делить семь писем, которые содержались в нем, одно для Тима и одно для него самого, одно для Тима и одно для него самого, таким образом нечетное письмо попало к мальчику. Питер быстро вышел из почтового отделения, и когда Тим, который шел медленно, изучая снаружи конверты, достиг улицы, он увидел, что доктор остановил такси.

– Сейчас нужна скорость, – заметил Уэллес.

Тим улыбнулся, не размыкая губ. Психолог видел, что у мальчика не хватало смелости разомкнуть губы, чтобы не выплеснулась неосторожная речь. Было всегда затруднительно помнить, что этому ребенку, чей интеллект превзошел интеллект высокообразованных взрослых, все еще было в эмоциональном отношении только около тринадцати лет.

– Подержи все, приятель, – ободряюще сказал Уэллес. – Это не будет долго сейчас.

Когда они добрались до конторы доктора, которая также была его домом, Тим выпрыгнул из такси и ворвался внутрь. К тому времени, когда туда вошел Питер, первое письмо было открыто и прочитано.

– Эта думает, что мы ищем детей-звезд для радио или кино, – сказал мальчик. – Но она не знает, почему сироты, говорит она, если только что-то не так в нашем предложении.

– Что мы ответим? – спросил Питер, вскрывая конверт.

– Скажем ей, что мы не хотим, чтобы родители ребенка получали какую-то часть жалованья ребенка, – сказал Тим. – Это, как нужно, успокоит ее. Каков твой первый захват?

– Считает, что это должна быть какая-то чепуха о сексе, потому что оно загадочно, – сказал Уэллес, бросая письмо в камин.

Тим не обратил внимания; он углубился во второе письмо, которое попало к нему.

– Это выглядит возможным! – воскликнул мальчик. – Оно непонятно... но...

– А в этом, – прервал Уэллес, – спрашивают, или мы предлагаем сирот для усыновления, или мы хотим сами усыновить ребенка. Это нехорошо. Но мы должны ответить. – Он вскрыл еще одно и воскликнул:

– Эй! Это закодировано!

Они прочитали его вместе и на мгновение отложили в сторону, к другому письму, которое казалось вероятным, но непонятным.

– Этот собирает странные объявления, так он говорит, – ответил Тим после просмотра своего третьего письма. – Может быть это и вероятно, но я так не думаю. Мы можем осторожно проследить за ним. И самое последнее из всего... ну! Это интересно, во всяком случае!

Он прочитал письмо вслух:

"Уважаемый сэр,

Мне показалось, что Ваше объявление заслуживает более широкой аудитории, поэтому я передаю его по моему коротко-волновому приемнику в течение часа через каждый час на этой неделе. Можно мне сказать, что я лично заинтересован в этом деле? Был бы Вам признателен за получение от Вас письма.

Джей Уортингтон"

– Думаю, что это он, – вскричал Тим. – То есть, если действительно еще есть такие, как я.

– Может быть. Мы должны придумать ему ответ; но он должен быть менее понятным, чем объявление, Тим. В действительности, нам бы лучше как-то ответить на все письма, просто на всякий случай.

– На все, но одно ты бросил в огонь, – сказал Тим. – Давай еще раз посмотрим закодированное письмо.

Они склонились над ним.

– Дверь-голова зуб-голова рука крюк-зуб дом-голова-рыба рыба бык-змей кулак-змей...

Тим начал хихикать. Во многих отношениях он был совсем обычным маленьким мальчиком.

– Рот-голова-рыба-знак-зуб дверь рыба-стойка бык-знак-вода рука-спина головы стрекало-верблюд стрекало-рыба-стрекало-рука.

– Что-нибудь еще?

– Ни слова, за исключением имени и адреса на конверте. Мари Хит девочка!

– Там без сомнения есть девочки тоже, – сказал Тим с подготовленной беспечностью, которая могла бы обмануть случайного наблюдателя. – Но почему она использовала эту бумагу? Она сложена как открытка. Разверни ее ровно Питер.

Уэллес развернул бумагу во всю ее величину.

– Здесь что-то неразборчиво написано карандашом. Какая-то закорючка. Нет, дай мне взглянуть получше... Тим, это иврит!

– Я не знаю иврит. А ты знаешь? Тогда я зайду в главную библиотеку прежде чем я пойду домой и транслитерирую ее. А сейчас непонятное письмо.

Тимоти медленно читал его вслух:

"Уважаемый номер ящика:

Бросается в глаза то, что это мой сигнал.

Но возможно Вы находитесь в темноте столько же, сколько и я, и может быть так лучше.

Б. Бэрк."

– Звучит обещающе, – сказал Уэллес.

Тим мгновение бормотал, а затем воскликнул: "Лучше в темноте!" и выбежал из комнаты. К тому времени, когда Питер Уэллес поднялся на ноги, раздался крик Тимоти, зовущий Уэллеса в свою собственную спальню, там был Тим, манящий к себе из платяного шкафа. Они закрылись в шкафу и в темноте смогли прочитать слова, тускло светящиеся между строками машинописи:

"Если в моей бутылочке была пища ускорения умственного развития, когда я была ребенком, это многое бы объяснило. Давали ли другим такую же еду? Я должна рискнуть, я должна узнать. Бет Бэрк."

– Еще одна девочка, – воскликнул Тим с торжеством. – Смотри, мы уже узнали о двоих и я не могу ждать, чтобы понять этот код. Если мы запишем слово иврита английскими буквами, это может нам помочь; в противном случае нам придется попросить кого-нибудь, кто знает язык.

– Тогда беги и позвони мне, когда у тебя будет что сказать.

– Не по телефону, – осторожно сказал Тим. – Я все же свяжусь.

– Не распространяй на меня все эти коды, приятель. Если это будет продолжаться, у нас будет куча проблем. Беги! Тебе придется хорошо побегать.

– Еще как придется! – согласился Тим. И он помчался.

Немного спустя он неистово звонил в дверной звонок Уэллеса.

– У меня получилось! Когда я открыл энциклопедию, чтобы транслитерировать буквы иврита, я нашел значение каждого знака. Смотри дверь – это далет, то есть д, а голова – это реш, то есть р...

Он написал это на отдельном листке бумаги.

– Ув с я род в... затем должны быть цифры. Буквы тоже имеют численное значение – 1-9-50-9. Это делает хороший код, так как гласные отсутствуют. Это означает: "Уважаемый сэр, я родился в 1959 году". А затем идет продолжение, рдтл мрл нс... Я не знаю, что это значит – атм днк... Это все.

– Родители умерли, и я также не узнал нс; может быть автор немного запутался. Числовыми значениями были бы 50-60. Конечно атм это атом, а затем идет КУР большими буквами. Что такое вш?

– Оставшись один, – сказал Тим уверенно.

– Мне кажется, что это также слишком легко, – беспокоился Уэллес. Но я предполагаю, что они не передали бы многое всякому, кто не знает о вундеркиндах. – Он затаил дыхание, но было поздно. Тимоти только усмехнулся.

– Значит так ты нас называешь?

– Не тебя, Тим. Остальных... ну, я ведь должен их как-то называть.

– Да? Я называю их "моими", я думаю. Я говорю себе: "Можем ли мы найти еще кого-нибудь из моих?" Но это глупо, тоже. Сейчас мы можем подобрать имена некоторым из них; но мы должны придумать подходящее имя для группы и пользоваться им, Питер. То есть, если мы когда-нибудь в действительности получим группу.

– Тимоти, уже почти настало время твоего ужина, – сказал Уэллес, как только часы пробили шесть раз, – Беги!

– Можно мне написать им ответы?

– Да, но не отправляй, пока я не посмотрю, – уступил доктор.

Написание ответов было самой восхитительной игрой, в которую Тим когда-либо играл. Подростки тринадцати-четырнадцати лет имеют очень мало тайн относительно своей входящей почты; все письма должны быть тщательно закодированы и, кроме этого, "скроены так, чтобы соответствовать" письму, на которое они отвечали. Тим работал, ссылаясь на "Назад к Мафусаилу" Шоу и на "Страну слепого" Уэллса.

Спустя два дня поступил первый перечень из детективной конторы, Уэллес поспешно отпустил больного и большими шагами направился в школу, где свои дни проводил Тимоти. Мисс Пейдж подняла бровь, когда Уэллес поманил к себе Тимоти из дверного проема, но кивком разрешила мальчику идти.

Уэллес торопливо довел мальчика до середины пустого коридора, где их нельзя было подслушать и мягко произнес.

– У меня есть перечень – в нем девятнадцать имен, это первая группа. Одна из них, девочка, находится в психиатрической больнице. Она, вероятно, совершенно здорова. Я должен немедленно к ней поехать.

– Должно быть она выдала себя и никто ей не поверил, – Тим был потрясен и огорчен. – Питер, ты сможешь ее вытащить, не так ли?

– Я не знаю. Она может быть ненормальной. И я не имею права вмешиваться. Но я сделаю, что смогу.

– Могу ли я сделать что-нибудь? Или ты просто хочешь, чтобы я знал, что ты уходишь?