Текст книги "Дети атома"

Автор книги: Вильма Ширас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Это был дядя Стеллы сразу затем на междугороднем, – сказала миссис Уотерс, входя в комнату. – Он хочет убить кого-нибудь. Я сказал ему, что мы собираемся действовать, но он хочет поговорить с Вами, д-р Уэллес.

– Я поговорю с ним по телефону и пошлю эти телеграммы, – сказал Питер.

Следующие несколько дней были очень деловыми для всех в школе. Репортеры, фотографы, юристы и любители достопримечательностей соперничали с друзьями и родственниками в попытке монополизировать сцену. Элси жаловалась, что, насколько ей известно, не было ничьих прерванных выступлений по поводу школьного имущества в течение трех дней. Каждый взрослый, связанный каким-либо образом со школой, быстро использовал все свое его или ее влияние, чтобы опровергнуть абсурдные заявления и поддержать опровержение любыми имеющимися в наличии документами.

Поступила целая уйма свидетельских показаний от их имени. Пасторы-священники, министры и раввины – решительно объединились в защите.

Семантический анализ Фредом выступления Манди, написанный на следующий день и выпущенный под его самым уважаемым псевдонимом, был только одной одной из множества статей, осуждающих телепередачу; а статья одного из помощников-епископов епархии архиепископа, личного друга Питера Уэллеса, полностью скомпрометировала Манди среди его католических последователей.

Томми Манди, атакуемый со всех сторон, также сделал заявление, в котором сказал, что, в действительности его неправильно поняли. Если бы дети были, как ему сказали, нечеловеческими интеллектами, стихийно порожденными взрывом атомной станции, а не рожденными родителями-людьми, как, он уверен сейчас, это так, его выступление, заявил он, было бы справедливым. Он был, сказал он, рад быть орудием в открытии пути для них, чтобы снять с них обвинения, которые были предъявлены ему. И, добавил он, он не подстрекал кого-либо к нарушению общественного порядка, а просил людей молиться.

Только после того, как стихла эта суматоха, позвал тим детей на собрание, чтобы обсудить будущее.

– Доктор Уэллес отдал приказ запирать ворота во время школьных занятий и предполагается, что мы вернемся к нашим занятиям. Выключи, Робин, эти уроки; нам надо обсудить все это. Макс, не включишь ли ты свет? Здесь мрачно.

– Должен думать, что мы уже достаточно поговорили об этом, – сказал Джерард. – Меня тошнит от имени Манди. Меня тошнит от всей этой суеты. Нельзя ли забыть об этом и вернуться к работе?

– Можно, в известном смысле, – ответил Тим. – Дело в том, что я хочу вам что-то сказать. Завтра я возвращаюсь обратно в школу Макартура и я хочу попросить всех остальных из вас уйти или в эту школу, или, что еще лучше, рассеяться среди других больших общественных и приходских школ города.

Эта сногсшибательная новость была более оглушительной, чем выступление Манди.

Ошеломленные, дети разразились протестами.

– Ты имеешь в виду закрытие этой школы? Вернуться к отметкам? Тим, ты не можешь бросить нас таким образом! Доктор Уэллес никогда не позволит тебе это сделать! Взрослые будут раздосадованы! Распустить нашу группу!

– Знаю, что вы чувствуете, – сказал Тим. – Знаю, что вы думаете. Но я столкнулся с этим без страха, и Это – единственный выход. Вот так это должно быть, для меня, по меньшей мере. Мы поступали лучше, когда оставались в укрытии, чем тогда, когда заперли самих себя в этой башне из слоновой кости. Позволь мне договорить, хорошо, Джей? Я расскажу вам, как я додумался до всего этого. Вы можете говорить, когда я закончу.

– Дайте ему слово, – сказал Макс.

– Я не хочу говорить о Манди еще больше, чем вы. Но есть два момента, чтобы упомянуть его выступление. Один момент – это то, что люди слышали его и они никогда его не забудут. Мы все поставили его на место – все на нашей стороне – но это не будет забыто. Отдельные частицы его выступления будут возникать против нас пока мы живем. Мы можем отрицать все, пока не устанем, но в самых дальних уголках памяти тех, кто слышал его, подозрение останется, и страх, и ненависть. Внизу на иррациональных уровнях, куда никогда нет доступа доказательствам и фактам, логике или аргументам, некоторая часть его будет жить, несмотря на все то, что наши друзья и союзники могут сделать.

– Он прав, – сказала Стелла.

– Боюсь, что это правда, – согласился Джей.

– И еще один момент, – продолжал Тим, – заключается в том, что во всей этой кучи лжи и чепухи, и ложных доказательств, и зависти, и невежества, искаженных и извращенных до неузнаваемости, была некоторая доля правды.

– Если ты имеешь в виду те совсем несоответствующие неправильные цитаты о том, как понимают маленькие... – сердито начала Мари.

– Или то, что мы прячем за псевдонимами...

– Или что Бог...

– Успокойтесь на минутку, неужели не можете? – воскликнул Тим. – Это довольно трудно сказать. Но я возвращаюсь в школу, где ставят отметки, потому что интеллект – это не все. Это даже не самое важное.

– Если ты собираешься говорить о религии... – начал Фред, но Тим покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Психология. Ничего из этого могло бы и не произойти, если мы бы не отрезали сами себя от общества и почти от каждого в нем. Пока мы жили так, как другие дети, никто не ненавидел нас, никто не боялся нас, никто не был против нас. Некоторые из вас говорили, и в журналах и везде писали, что я спас нас от реальной угрозы тем, что говорил с толпой. Но это не было то, что я говорил или что я сделал, это было то, что кто-то знал меня. Некоторые из них знали мисс Пейдж, а некоторые знали доктора Уэллеса. Но если вы, чужие городу и другие чужие, которые приедут, закроете себя здесь и будете жить за этим забором, никто не будет вас знать. И если я закроюсь здесь с вами, никто не будет знать меня. Если они не будут учиться познавать нас всех и любить, и верить, и доверять нам, вся эта дребедень, которую Манди вбил в их головы, в один прекрасный день вновь взорвется против нас. Должно быть это витало вокруг других голов довольно долго, тлея то больше, то меньше, и он слышал все эти подозрения и страхи. Он максимально использовал то, что слышал, и еще много другого, но он совсем не изобретал это. Все, что он сделал, это слепил все вместе и дал взорваться.

Послышались от детей возгласы протеста, согласия, но они ждали, что он продолжит.

– Поэтому я считаю, что мы должны отправиться в обычные школы и смешаться с остальными детьми. Я не хочу, чтобы люди, которые знали меня всю мою жизнь, забыли меня и поверили лжи обо мне, чтобы видели во мне чужака, угрозу, монстра. Если бы я остался в своей собственной школе и в своем отряде скаутов и ходил бы домой к другим детям после школы, и встречался бы с их родными, никто бы никогда не слушал обо мне всякой подобной чепухи. Поэтому я собираюсь вернуться и начать там, где я был. И я считаю, что остальные из вас должны сделать так, чтобы о вас знали в городе, не как о какой-нибудь сплоченной группе в одной школе, а как об одном или двух в каждой школе, чтобы разрушить то единство, которое мы здесь имеем, и показать всем, что мы люди. Если только, конечно, вы не хотите быть людьми, а хотите быть чуждой расой.

– Ты сказал самое главное, – заметила Роза. – Скажу тебе, что я испугалась. Когда он выступал по телевидению, я все время думала, я здесь новенькая, никто не знает меня за пределами этой группы. Люди могут бояться нас, особенно по мере того, как мы растем... лабораторные работы и все такое.

– Но бросить все здесь... – застонала Элси.

– О, шевели мозгами! – грубо сказал Макс. – Ты подразумеваешь, чтобы мы жили здесь, не так ли, Тим? Это будет нашим домом, вместе? Из всего календарного года только сорок недель школьных, не так ли? И школьные дни коротки.

– Я подсчитал, – Тим снова был по-деловому краток. – Из пяти месяцев осеннего сезона в прошлом году, школа действовала восемьдесят семь дней; в весеннем сезоне – девяносто один день; всего сто семьдесят восемь дней из трехсот шестидесяти пяти. Почти меньше половины дней в году, чтобы проводить только около пяти часов в день на то, чтобы утверждать себя в качестве подлинных людей... стоит ли?

– Конечно, – сказал Фред, усмехнувшись. – Давайте присоединимся к человеческой расе.

– Мы всегда были людьми, – поспешно сказала Элси.

– Да; но некоторые из нас думали об отделении, – ответил Фред. Давайте вернемся и останемся.

– Для себя самих у нас есть все лето, – продолжал Тим, – и к тому времени, когда мы закончим среднюю школу и колледж, мы все будем известны сотням людей, и мы заставим их гордиться тем, что они знают нас. После этой гласности остальные ребята могут приехать, как только они узнают, что это безопасно... тайн не осталось. А сейчас, что касается психологической стороны. Вы знаете, что нет никакой пользы в том, чтобы просиживать все классы.

– Как раз об этом я и думала, – сказала Бет. – Валяй. Мы с тобой.

– В последнее время мы затратили много времени на помощь Фреду в развитии его души, а остальные из нас проделали определенную работу над своими, и было много забавного, – напомнил им Тим. – А сейчас скажет кто-нибудь мне, что хорошего в том? Нашу интеллектуальную работу мы делили или планировали делить с обществом, публикуя то, что мы сделали. Но интеллекта не достаточно. Какая польза в развитии наших правильных переживаний, если мы не выходим к другим людям и не даем им увидеть это в нас и получать добро от этого, если мы не реагируем на то, что есть привлекательного в них? Какая польза в интуиции или в восприятии, если мы не понимаем других людей и вещей? Манди увлек людей на эмоциональной основе, потому что любая думающая личность знала, что то, что он сказал, не было истиной, а было совершенно неразумно. Но мы можем воздействовать на них на твердой основе правильного переживания, ценя все хорошее в них и отвечать взаимностью на это, показывать им, что есть привлекательного в нас. Это нормальное развитие дружбы. Мы должны быть друзьями с другими людьми в этом обществе, или же они будут принимать нас за врагов. С большинством из них мы не можем общаться с помощью интеллектуальных средств. Фред не может осуществить интеллектуальный контакт с Пап-Догом, и вообще едва ли, так или иначе, но он может и на самом деле создает взаимопонимание на основании привязанности в ответ на потребности щенка. Людям, которые все еще немного побаиваются нас, требуется успокаивание; им нужно знать, что у нас правильное чувство к ним... и если у нас нет его, то нам лучше развить его как можно быстрее. Но мы ничего не добьемся, сидя здесь на вершине холма за высоким забором, играя в игру "Лоуэллы говорят только с Каботами, а Каботы говорят только с Богом".

– А как насчет всех наших программ и планов? – спросил Джерард, – как для каждого, так и для группы?

– Это немного затормозит их, вот и все, – сказал Макс. – Не пожалеем об этом. Сначала я подумал, Тим, что это конец всему, что мы начали, но теперь я понимаю, что ты прав.

– То быль фальстарт, – ответил Тим. – А это – настоящее начало.