Текст книги "Дети атома"

Автор книги: Вильма Ширас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Я сосредоточена на окончании романа Петры, – ответила Стелла. – Что ты делаешь в последнее время, Фред? Еще патенты?

– Я вообще не сдвинулся с мертвой точки с хитином до сих пор, сказал Фред, – Это трудное дело. Но у меня еще несколько идей, и те два патента я наверняка получу. И у меня есть одна хорошая новая идея, чтобы поработать над ней, если я смогу держать несколько коров.

– Коров? – переспросила Элси. – Думаю, что у нас было бы молоко. Ты спросил разрешения?

– Нет, нет еще. Сначала я хочу выстроить теоретическую работу, сказал Фред.

– А затем мне потребуется несколько коров для ее проверки.

– Хочешь поведать нам об идее?

– Вот она, идея. Ты знаешь, что если корова имеет телят близнецов, то один теленок является бычком, а другой – коровкой, которая бесплодна?

– Свободная ласточка, – кивнула Элси.

– Да. Это потому, что гормоны молодого бычка попали в кровь матери и повлияли на молодую самку, ты все знаешь, как я полагаю. Я думал, что можно было бы разработать тест – биологический, если не химический – чтобы можно было на ранней стадии сказать, является ли теленок самцом или самкой, если был бы только один теленок. Это не действует на маленьких животных, которые имеют большие смешанные пометы. Но это надо быть в состоянии выяснить очень рано, а потом, если вы хотели телку, а получился теленок-бычок, можно сделать аборт и не терять все это время, – объяснил Фред. – Это действовало бы и для человеческих существ тоже, сомнений у меня нет; что-то вроде кроличьего теста на раннюю беременность. Хочу это тоже разработать; возможно доктора найдут место для его испытания, раз я разработал это.

Другие дети переглянулись.

– Думаю, что мать могла бы захотеть узнать о том, вязать ли ей розовые свитерки или голубые, – сказала Бет.

– О да, полагаю, что это можно было использовать для удовлетворения естественного любопытства, – сказал Фред. – Но я на самом деле думал, что раз люди редко хотят больше одного или двух детей, то стоит ли иметь тот пол ребенка, который они не хотят. Вы могли бы определить пол плода на восьмую неделю и...

– Ты! – Тим вскочил на ноги так неожиданно, что опрокинул свой стул.

– Это именно ты! – закричал он. – Ты – тот человек, который проделал все эти выходки!

– Но как... – в изумлении вскричал Джайлз.

– Как я узнал? Это легко. Он – именно тот, кто не знает ничего кроме своего интеллекта. Он совершенно не развит с точки зрения чувств, – кричал Тим. – У него правильные чувства отсутствуют напрочь. Только такого сорта человек мог думать над подобным планом, о котором он только что рассказал нам. Он выдал себя!

– Это верно, – взволнованно сказала Элси. – Это должен быть Фред. Он совсем не знает, что люди чувствуют о своей работе или об убийстве телят или детей, или еще о чем-нибудь. Что они чувствуют о своих любимых домашних животных. Он не хочет никаких домашних животных. А комиксы... что люди чувствуют о Скаттерлиз и как им не хватает их.

– Неужели никто из вас не может понимать шуток? – горячо сказал Фред. – Те выходки были только шутками, кто бы не делал их. Я не делал...

– О всяком, кто хотя бы думал, что это были шутки, – решительно сказал Макс, – мы знаем. Вот почему, я думаю, был отложен приезд Робина и Мари. Доктор Уэллес не сказал почему, но мы знаем, что они были почти готовы выехать, а затем поездка была отложена. Эти выходки портят школу для всех нас.

– Нет причины тому, почему люди должны использовать мои эксперименты для чего-нибудь, кроме удовлетворения своей любознательности, – упрямо проговорил Фред. – Я не говорю, что всякий должен убивать телят или детей, как ты сентиментально утверждаешь это.

– Шутками он называет то, что натворил, – изумился Джайлз. Продолжай, Тим, прочти нам лекцию по психологии.

– Хорошо, вы знаете, что человек, который живет на уровне чувств, наделает массу невероятно бестактных, глупых вещей, если вы поместите его в такую ситуацию, где он должен думать, – начал Тим. – Поступки без капли здравого смысла в них? Ну и точно также, человек, который живет только для своего интеллекта и уводит всю свою сторону чувств в подсознание, делает самые невероятные вещи против чувства. Если вы полностью загоняете деятельность в подсознание, она мстит вам. Она протекает примитивно и неразумно – как выходки Фреда – и как раз противоположна всему, что интеллектуальный человек сделал бы. Она требует компенсации чрезмерным выделением с другой стороны, но не может делать это правильным образом и все идет архаично.

– Ты так говоришь, как будто это чужой человек, – сказал Джайлз.

– Это такая манера высказывания, но она выражает каким образом, по-видимому, происходят поступки, – ответил Тим. – Я никогда в действительности раньше не понимал этого до самого этого часа. Фред не мог любить или хотя бы ненавидеть на нормальном уровне. Он должен был делать что-то неразумное настолько, что оно ниже всякого рода любви или ненависти, которые мы можем понять, если у нас вообще развита сторона чувств. Эта его сторона существует, и она должна себя выразить, но у нее нет шанса сделать это на человеческом уровне.

– Что это была за чепуха, о которой ты говорил на прошлой неделе и неделей раньше? – насмешливо-презрительно спросил Фред. – Я думал, что ты сказал, что любовь – это не эмоция, а действие желания.

– Конечно, этот тип любви, – быстро ответил Тим. – Но в человеческом существе привязанность идет рядом с желанием. Чистейший дух мог бы любить только желанием – думаю, что должен бы – но человеческие существа имеют также и эмоции. То, что твое желание делало, было подавлением всех чувств, как ниже всякого презрения. Но желание принадлежит стороне чувств, потому что оно выбирает на основании любви – ненависти. Ты отказался это делать совсем; ты старался не любить или ненавидеть, а только рассуждать. Ты единственный, кто нетерпим к поэзии или музыке, или к искусству, или красоте, религии еще к чему-нибудь такому же.

– Я думал, что томисты говорили, что религия была чисто интеллектуальной, – сказал Фред.

– Ты никогда не думал ничего подобного, – вскричала Элси. – Ты знаешь, что это вздор. Если бы ты думал, что религия предполагалась быть чисто интеллектуальной, ты бы никогда не был против нее.

– Сначала я думал, что это мог быть кто-нибудь еще, – сказал Тим, поднимая свой стул и вновь садясь на него. – Я думал о тебе, Макс, пока не увидел, как ты играл в свою игру.

– Обо мне? – в изумлении произнес Макс.

– Я думал, что ты мог бы изобрести такую игру, потому что ты не любил детей и пытался доказать, что это слишком дорогое удовольствие иметь семью, – объяснял Тим, – пока я не увидел тебя играющим. Тогда я понял, что тебе нравилось иметь детей все больше и больше, а игра была на самом деле способом получить детей или быть ребенком в большой семье, а расходы были чем-то вроде компенсации – ты должен был постоянно напоминать самому себе, что они дороги, потому что ты их так сильно хотел, а твоим дедушке и бабушке пришлось сделать все, что они могли, чтобы воспитать одного из вас.

– Ну и здорово ты знаешь, – поразился Макс. – Я никогда не думал ни о чем таком. Конечно, Тим, ты прав.

– А затем я подумал, что это могла быть Элси, старающаяся быть слишком хорошей, потому что, когда ты не можешь выходить из себя открыто в большом волнении, тебе вероятно приходиться выпускать пар тайком. Но я считаю Элси слишком честной делать что-то украдкой. Может быть она выпустила бы животных, если бы захотела поскандалить, но тогда бы она стояла рядом и смеялась бы над тобой. Я думал даже о Стелле, потому что некоторые стороны ее все еще так не развиты. Она могла иметь какой-нибудь неразвитый дар, который мог бы привести к странному поведению, совсем бессмысленному. Мне пришлось думать о каждом. Я даже думал о мистере Геррольде и мистере Уотерсе.

– Я знаю, что ты думаешь обо мне, – сказала Стелла, – но именно со стороны чувств я развита меньше всего, и я работаю над этим с доктором Уэллесом, ты ведь знаешь.

– Но Фред всегда преувеличивал свой интеллект, – продолжал Тим. – Это было то, что окружающим его людям нравилось в нем – он был таким умным мальчиком. Единственную другую ценность видели они в нем – или он так считал – это деньги, которые государство платило им за то, что они брали его. Может быть он всегда, так или иначе, был гораздо лучше, не так уж и многое в нем могло вам нравиться. Он так хладнокровно относится ко всему. Элси, возможно, и могла бы убить младенцев, если бы она рассердилась на них, но тогда должна быть причина – как тогда, когда стоял галдеж, когда она пыталась написать стихотворение. Ненависть – это другая сторона любви и жалость близка к любви, но Фред совсем ничего не знает о стороне чувств; он подавил все это. Он считал, что единственная хорошая черта в нем – это мыслительная сторона, но мы все имеем четыре способности и мы должны как-то их развивать. Вы не можете быть только односторонним, вы должны быть четырехсторонним. Очень интеллектуальные люди делают порой самые странные вещи. Всякий, кто развивает одну способность, исключая другие, совсем неуравновешен.

– Что мы собираемся делать с ним? – спросил Макс, критически глядя на Макса.

– Следует нам выставить его из школы?

– Мы должны сообщить о нем доктору Уэллесу, – сказал Джайлз.

– Ну, я не знаю, – сказал Тим. – Почему бы нам не решить это самим?

– Ты имеешь в виду заставить его уехать?

– Сначала давайте посмотрим, что у него есть сказать нам, сейчас, когда мы знаем, что он сделал все это, – предложил Тим.

– Никакого действительного вреда причинено не было, – горячо сказал Фред. – Я не знаю, из-за чего все это волнение по пустякам. – Но щеки его были красны из-за смешения стыда и гнева.

– Вот это как раз то, что нам не нравится, – воскликнула Элси. – Ты не знаешь!

– Послушай, ты хочешь остаться здесь и работать с нами, и хочешь ты вылечиться? – спросил Тим.

– Вылечиться! – сердито сказал Фред. – У меня нет ничего такого, от чего бы следовало вылечиться. Ты так говоришь, как будто я болен или чокнутый.

– Чтобы доктор Уэллес сделал с ним? – спросил Джайлз.

– Вылечил бы его, то есть, если бы Фред захочет вылечиться, – быстро ответил Тим. – Он бы развил свои другие способности так, чтобы у него было правильное чувство и хорошая интуиция, и правильное применение своих чувств. Фред знает много – может быть больше, чем любой из нас о некоторых вещах – но из всего этого он не понимает ничего. Его всемогущая интеллектуальная сторона не позволяет ему делать никакого выбора между любовью и ненавистью. Он должен бы так изменить свое желание, чтобы он мог согласиться развивать эту сторону.

– Все это относится к сентиментальности, – сказал Фред. – Какое мне дело до всего этого? – он холодно уставился на других детей.

– Неужели тебе все равно, нравишься ты нам или нет? – спросил Макс. Или даже то, можешь ли ты остаться с нами?

– Я могу работать и дома, – сказал Фред. – И мне все равно, нравлюсь ли я вам; и с какой стати? Если это то, что вы думаете обо мне...

– Ты человек, – сказал Макс. – Я знаю, ты хочешь, чтобы мы любили тебя, потому что ты человек. Может быть твои способности рассуждать не дают тебе думать почему, но ты хочешь. Хотя, думаю, что ты почувствовал зависть, когда узнал, что другие так же умны, как и ты, и хотел расквитаться тем, что досаждал нам всем. И я думаю, что ты хочешь забыть о том, что мы существуем, большую часть времени – если ты уедешь домой, ты можешь попытаться сделать это, но ты всегда будешь знать, что это не так. Послушай, хочешь ты жить с нами, Фред, и учиться развивать все стороны самого себя?

– Я должна сказать, что вопрос в действительности стоит так, хотим ли его мы, – сказала Элси.

– Да, мы хотим, – сказал Тим, – потому что мы люди. А он один из нас, и он мог быть таким внушающим симпатию, и определенным образом мы восхищаемся им, и мы не боимся его, чтобы этого было достаточно для того, чтобы вышвырнуть его. Конечно, сейчас мы знаем о нем все, и он больше не будет устраивать свои розыгрыши. Но хочет он остаться и учиться? Будешь, Фред?

– Сколько раз говорить, что он может остаться, если захочет? спросил Джей, и первой поднялась рука Элси. – Смотри, каждый предпочел бы, чтобы ты остался, Фред. Ты найдешь это интересным, со стороны знаний, познать о психологии, Фред. Пусть доктор Уэллес учит тебя. Тебе не надо говорить, почему.

– Психология – не наука, – сказал Фред.

Тим усмехнулся.

– Я слышал, ты это говорил и раньше. Не были и астрономия или биология, или психология во времена Альберта Великого, – сказал Тим. Предположим, что ты займешь равное положение и поможешь нам тогда создать действительную науку из этого. Начни с того, что скажет доктор Уэллес, и посмотри, что можно создать. Соответствующее изучение человечества – это человек, и если наука о психологии все еще не существует, мы лучше займемся делом и создадим таковую.

Казалось, что в первый раз Фред заинтересовался.

– Я не пытался изучать психологию – не ту, о которой вы говорите, сказал он. – Что-то должно быть в ней, если вы меня нашли таким образом. Я думал, что вы узнаете с помощью... о; с помощью методов Шерлока Холмса, если воспользоваться допотопным примером. Но большинство из того, что ты говоришь, звучит как ужасная чепуха.

– Если бы доктор Уэллес был здесь... или Карл Джанг, или кто-нибудь еще в таком роде, все это было бы изложено лучше.

– Ладно, в таком случае договоримся, – живо сказал Джей. – Мы не станем ябедничать на Фреда, и розыгрыши прекратятся, и все забудут о них. Фред пойдет к доктору Уэллесу и сделает честную попытку. Фред, ты можешь сказать ему, что ты слышал, как Тим, я и девочки говорили обо всей этой чепухе, и ты хочешь об этом узнать, чтобы изучить эту науку... или эту так называемую науку, если ты хочешь сказать таким образом; но тебе лучше быть вежливым с доктором Уэллесом. Конечно, на это уйдет время, и ты хочешь понять, что происходит.

– Фред, ты знаешь, что не можешь отрицать своего собственного человеческого характера, – сказал Тим. – Дай всему этому шанс, чтобы доказать это.

– Я попробую, – сказал Фред. – Но я предупреждаю тебя, что не предполагаю, что буду способен извлечь смысл из этой психологии.

– Попробуй честно, – сказал Тим. – Это все, что тебя просят сделать. Просто скажи самому себе, что в этом может быть какой-то смысл и тебе хочется посмотреть, так ли это.

– Если это так, – сказал Фред, – я узнаю это.

Тим и другие дети держали свое слово, но запись, сделанная на ленте, рассказала всю историю Питеру Уэллесу и доктору Фоксвеллу.

Лица взрослых людей стали белыми, по мере того как они смотрели друг на друга, пока лента не кончила крутиться перед ними.

– О, Тим, Тим, – застонал доктор Уэллес. – Почему ты выложил все таким образом?

– Это все правда... что сказал Тим?

– Дело в том, следовало ли ему говорить это? – ответил доктор. – Что может вынести мальчик под подобным градом камней, бросаемых в него? А Фред ведь ужасно гордый.

– Не понимаю, чем он обладает, чтобы гордиться, – сказала миссис Куртис.

– Он обладает интеллектуальной гордостью в чрезвычайно высокой степени. Богословы говорят, что это грех, от которого падали сами ангелы и если это неправда в буквальном смысле, мистер Геррольд, это, конечно, правда в психологическом смысле. Только что Фреду были сказаны ужасные вещи всякого черта, с такой откровенностью, на которую способны только дети. Он очень гордится быть самым, самым лучшим, а они назвали его не достигшим человеческого уровня. Они сказали, что он ничего не знает о чувствах, что совершенно не развит в очень важной стороне своего характера, что он ничего не знал о природе человека, и что люди ценили его не за что иное, как за его интеллект. И, говоря ему, что он должен учиться почти всему, они принизили его интеллект и разум.

– Вы не думаете, что его гордость воспринять это все, – сказал мистер Куртис. – Это была чрезмерная доза. Но ближе к концу они просили его и кажется он реагировал на это.

– Да; но честно ли он имел это в виду? – спросила мисс Пейдж. – Может быть он только притворяется. Конечно, он не хочет, чтобы его отправили с позором. Если он не может перенести и мысли о том, что другие могут быть с ним равны по интеллекту, насколько больше ему приходится злиться по поводу того, что его заставляют чувствовать, что в остальном он явно хуже их!

– Я бы не слишком надеялся на его готовность – допустил доктор Уэллес. – В настоящее время может быть возбуждена его интеллектуальная любознательность. Он может согласиться послушать то, что у меня есть предложить, даже если он может все время сопротивляться этому. Он может слушать только для того, чтобы доказать несамостоятельность всего того, чему я буду его учить. Иногда мы обнаруживаем, что состояние разума у атеиста, который не развит со стороны чувств, противится любому разумному высказыванию относительно религии, потому что, для него, вся религия – это подпадание под чувство.

– Многие религиозные люди бывают очень сильно шокированы при любом намеке на то, что благоразумие всегда должно сопровождаться опорой на религию, – прокомментировал доктор Фокс. – Однако, что касается Фреда... уверены Вы, что сможете исправить его?

– Потребуется очень тщательная работа, чтобы удержать его от возвращения к своей прежней слепоте ко всему, кроме интеллектуальной стороны его души, как только изгладится последствие того шока, который он сегодня получил.

– Я ничего не смогу сделать, если его воля будет действительно настроена против меня, – сказал доктор Уэллес. – Если он молится на свой интеллект до такой степени, что воля является полностью марионеткой его интеллекта, и все чувства отвергаются, это будет тяжелая борьба. "У человека, убежденного против своей воли и мнение все такое же". Против меня существуют две вещи: Тим не оставил мне никакого шанса, чтобы изменить что-либо мягко; он сказал Фреду все такое, что тому хотелось знать меньше всего, и открыто перед всеми другими. Это была явно хорошая терапия – она сработала – для гордости Фреда осталось только одно, это то, что он считает, что мы, взрослые, не знаем об этом ничего. Сейчас мы должны восстановить его гордость. Мы должны попытаться показать, что мы ценим его за другое, а не за интеллект.

– Да, и мы должны оценить его так высоко, как только мы сможем, сказал мистер Фоксвелл. – После подобной разрушительной атаки он нуждается во всей нашей поддержке, какую мы только можем ему дать.

– Я боюсь, что он потенциально опасен, – сказал мистер Куртис. Интересно, не должны ли мы, после всего этого, выпроводить его.

– Нет, – сказал доктор Уэллес. – Мы должны попытаться помочь ему. Он – человек и просто мальчишка, под нашим присмотром. Он имеет такую же ценность, как и любой другой ребенок, и дополнительную ценность быть очень сильно одаренным. И он нуждается в нас гораздо больше, чем любой другой. Я скорее бы отослал других обратно, а Фреда оставил.

– Если он опасен, то тем более мы должны оставить его и попытаться вылечить, – добавил д-р Фоксвелл. – Мы не можем отпускать его в общество и не подумать о нашей собственной ответственности за последствия.

– Да. Все другие в какой-то степени защищены в одной функции или в другой, и только Фред плохо защищен во всех сферах, кроме интеллектуальной. Как психолог, я бы сказал, что возвышение любой одной функции за счет других до такой степени опасно – не только для этого мальчика и для нас, но и для всего общества. Люди, которые ценили только интеллект, изготовили атомную бомбу и сбросили ее на мир, не думая или не заботясь о том, что могло бы произойти с ним. Более уравновешенный изобретатель, задолго до этого, изобрел подводную лодку и уничтожил свои планы, потому что он боялся, что человечество могло использовать такое изобретение во вред. Я не знаю, что может изобрести Фред; но я хочу спасти его, если смогу, от пренебрежения всем, что свойственно человеческой природе и человеческим чувствам, и тем, что чувства могут сделать. Это наша природа быть развитым в четырех функциях, а человек, который отрицает свою собственную природу, находится в опасности и опасен сам.

– Пока даже частичный успех стоит того, – сказал доктор Фоксвелл. Питер. И Вы действительно должны иметь шанс; он обещал придти к Вам, и другие увидят, держит ли он свое обещание.

– Я должен пойти поискать какие-нибудь книги и подумать, что ему сначала предложить, – сказал Питер Уэллес, медленно вставая на ноги. Книги – это лучше всего, потому что они беспристрастны, когда они атакуют. Он может встретить атаку один, и нет никого, чтобы быть свидетелем поражения, и никого, с кем бороться. Я могу только надеяться, что Фред действительно придет ко мне.

Ему следовало бы иметь больше веры в вундеркиндов, так как Тим и Фред пришли в его кабинет в тот же день.

– Послушай, Питер?

– Да, Тим?

– Мы говорили Фреду о четырех функциях души и все такое, и он хочет узнать об этом, – сказал Тим. – Как ты думаешь, не мог бы ты уделить ему немного времени, чтобы поучить теории?

– Конечно, если он хочет узнать об этом, – ответил доктор Уэллес, смотря спокойно, ни знаком не выдавая своего огромного облегчения.

– Я могу порекомендовать тебе несколько книг, Фред, и беседовать с тобой один или два раза в неделю, пока я в городе.

– Ты сейчас свободен? – спросил Тим.

– Я освобожусь где-то через полчаса, если ты тогда захочешь вернуться, Фред.

– Хорошо, доктор Уэллес.

Фред действительно вернулся, один и по собственной воле. И это, подумал Питер Уэллес, было столько, сколько можно было ожидать для начала.

5. ДЕТИ АТОМА

Следующие несколько недель прошли спокойно. Розыгрышей больше не было, и у взрослых людей была веская причина верить, что их больше не будет, в школу поступило еще несколько человек – Робин Уэлч, Роза Джексон, Мари Хит, Элис Чейз и Джерард Чейз. Последние двое оказались троюродными братом и сестрой, имевшие о существовании друг друга лишь служебное представление, поскольку опекунство над ними было взято несвязанными между собой организациями.

Специальностью Робина была палеонтология, но, кроме того, он живо интересовался всякого рода змеями, и проводил свое свободное время в лесах, пополняя свою коллекцию. Он был переполнен радостью, получив разрешение построить для них специальный домик, и его ни в коей мере не возмущала тщательная инспекция старшими по школе клетки с его гремучими змеями.

– В моей семье не любили моих змей, – объяснял он однажды вскоре после Рождества, когда Элси пришла посмотреть его новых змей.

– Эта змея с полоской вокруг шеи самая хорошенькая, – сказала Элси. Красивый коралловый цвет! И мне нравится эта спираль, в которую закручен ее хвост. Интересно, какая это математическая кривая?

– Мы должны спросить Макса, – сказал Робин, возвращая маленькую змейку в свою клетку. – Ты должна посмотреть коралловую змею, Элси; они прекрасны. Но доктор Уэллес не хочет, чтобы я покупал ядовитых змей.

– Если змеи не выползут наружу, может быть он разрешит тебе иметь некоторых других опасных змей, – утешила его Элси.

– Когда приедут еще дети? – спросил Робин. – Джерард хочет собрать команду для игры в мяч.

– У доктора Уэллеса все еще нет времени, чтобы лично встретишься с каждым. Родилось человек тридцать или больше, и известно, что умерло только двое, но мы все еще не определили местонахождение каждого.

– Хочешь помочь мне накопать червей для змей? – спросил Робин. – Эй, Фред... хочешь посмотреть моих змей?

– Нет, спасибо, я уже видел их, – сказал Фред. – Если хочешь, я помогу накопать червей.

– Почему у тебя нет любимого домашнего животного, Фред? – спросил Робин, беря лопату и садовые вилы и протягивая Элси банку для червей.

– Не вижу, почему я должен, – сказал Фред, выбирая вилы и показывая жестом, чтобы Робин показывал путь.

– Иногда собаки полезны, но мне не нужна собака – поводырь, и я рад, что наконец-то продали всех щенков. Большинство людей любит собак, потому что собаки так преданно подобострастны, живя только для обожания, как "Прелестная Алиса" Бена Болта. Это дает владельцам почувствовать себя важными, – сказал он.

– О, так ли это, – презрительно-насмешливо сказала Элси. – А кошки?

Фред подцепил на вилы ком дикой травы и извлек из корней червяка. Прежде, чем ответить, он осторожно бросил червяка в банку.

– Чувственным людям нравится ощущение меха, – сказал он, – особенно на теплом, мурлыкающем животном. А кошки такие безжалостные охотники, некоторым людям нравится в них косвенная жестокость. Эй! – так как в этот момент Элси швырнула банку, червяка и все, в его голову, он наклонился и как раз вовремя.

– Когда я хочу причинить кому-то боль, я делаю это сама, – сказала Элси уж совсем излишне.

– Что этот бедный червяк вообще сделал тебе? – спросил Робин, подбирая червяка и банку.

– Ты имеешь в виду меня или этого пескожила? – спросил Фред. Послушай, Элси, я знаю, что ты держишь кошек, но тебе совсем не обязательно бросать в меня стеклянные банки. Если ты еще когда-нибудь сделаешь подобное снова, ты пожалеешь! А ты, Робин...

– Я не называю тебя червяком, – честно сказал Робин. – Я здесь новенький, и... послушай, Элси, и часто ты вытворяешь подобное?

– Прости, – запротестовала Элси с красным лицом. – Это было что-то рефлекторное. Фред, я совсем не хотела бросать ее, право же. Просто так получилось. Может быть будем считать сейчас, что мы квиты за яйца?

– Яйца? – сказал озадаченный Робин.

– О, брось, – сказал Фред, также краснея. – Во всяком случае я не имел в виду тебя, Элси. Я размышлял над тем, почему люди покупают кошек Тима. Он получает за них неплохие деньги, поэтому я понимаю, почему он разводит кошек. Но я не понимаю, почему большинство людей держит кошек; я просто пытался поразмыслить над этим, и сейчас я вижу, что это прозвучало не очень лестно. Ты держишь кошек, потому что Тим держит, я полагаю я имею в виду, – поскольку у Элси появились признаки не очень-то большого удовольствия и этим также, – что он тебе предложил несколько, поэтому ты взяла их. Но они так мешают, все эти животные. Так много работы, когда ты могла бы делать другое. Я не против копания червей... – он воткнул вилы в землю, перевернул ком и разбил его, – иногда, но я просто ненавижу делать это каждый день. Что касается змей, то у них есть преимущество, они не лают и не прыгают все на тебя...

– И еще, их не надо кормить каждый день, – заметил Робин.

– Ну, это произошло не потому, что у меня есть кошки, и даже совершенно не из-за яиц... но ты так доводишь меня, Фред! Ты не понимаешь ничего!

– Тогда почему люди держат кошек?

– Что за яйца? – спросил Робин.

– О, это было так давно, Робин, – нетерпеливо сказала Элси, и вернулась к насущной теме. – Люди держат кошек потому, что они любят кошек! Неужели ты даже не представляешь, что людям может такое нравится, нет?

– Множество людей говорит, что кошки угодливы и вероломны, но я так не думаю, больше, чем змеи, – сказал Робин, мужественно принимая тот факт, что вопрос с яйцами не был ему объяснен. – Они просто поступают согласно своим характерам. Как говорит Фред, кошки не лают. Не будучи животными, питающимися падалью, они тихо появляются, чтобы поймать свою жертву; и кошка имеет столько же прав съесть свой обед, сколько их имеет и любое другое существо.

– Мне нравятся кошки, потому что они независимые, – сказала Элси, – и они изящные, и такие деятельные... Я думаю, что они самые совершенные из всех животных, то, как они двигаются, как они прыгают, как отдыхают. И они – хорошая компания, когда им хочется. Но, Фред, ты же приписываешь людям самые искаженные побуждения!

– В конце концов, домашний любимец, по определению, это что-то, чтобы ласкать, – сказал Робин, – Не знаю, смогли бы вы назвать в конце концов змею любимцем. Большинство людей любит, чтобы любимец немножко отвечал взаимностью. Я держу змей, потому что они интересные.

– В той глыбе три червяка! – закричала Элси, набрасываясь на одного. – Фред, прости, что я бросила в тебя эту банку. Я всегда бросала вещи, когда была...

– В больнице, – поспешно добавил Фред.

– О, это не секрет... в сумасшедшем доме. Я должна пойти и сама рассказать доктору Фоксвеллу, но тогда мне придется объяснять и...

– О, оставь это... оставь это, – сказал Фред. – И тоже прости меня за яйца. Нет никакого смысла делать из этого тайну. Когда я впервые приехал, Робин, я проделал несколько дурацких розыгрышей; увеличил подогрев в инкубаторе Элси и испек все яйца, это первое.

– Нет никакой необходимости рассказывать, – сказала Элси, – но раз это вышло, я думаю, что это к лучшему. Прости, что я вспомнила об этом, я просто не прекращала размышлять. Только ты знаешь, Робин, мы не можем всю дорогу возвращаться назад и все объяснять каждый раз, когда приходит новый мальчик или новая девочка.

– Мне сегодня как-то не по себе, – признался Фред. – Вот почему я вышел. Я искал Тима и других и думал о том, чтобы спросить у них что-то. Ты, Элси, тоже... ты одна из старожилов. Знаешь ты, где Тим? Робин, знай, что Тим здесь что-то вроде главного.

– Думаю, что они все в зале, – сказал Робин. – Здесь достаточно червей. Вы идите; я останусь и покормлю своих змей.

– Нет, я хочу, чтобы ты пошел с нами, сказал Фред. – Об этом секретов нет, именно так нам не придется пускаться в длинные объяснения по поводу всей подоплеки. Я хочу твоей помощи тоже. Идем!

Большинство мальчиков и девочек находилось в зале, читая, слушая радио, жуя яблоки, когда прибыло это трио; и Фред, оглянувшись вокруг, чтобы убедиться, что большая часть "старожилов" присутствует, вышел вперед и ударил по столу молотком.

– Если вы не очень заняты, я хочу вас о чем-то спросить, – сказал он. – Я размышлял над этим, а затем Элси довела меня до бешенства, поэтому я и хочу выяснить.

Бет выключила радио, и все подошли поближе, чтобы выслушать.

– Я беседовал с доктором Уэллесом в течение целого месяца, – сказал Фред, – и читал все, что он мне давал, и я не могу видеть, что мы к чему-то придем. Вы знаете, каковы взрослые, им беспрестанно надо что-то делать. Мы живем в другом ритме. Сейчас, некоторые из вас знают довольно много об этом деле развития запущенных и подавленных функций индивидуальности... а тех, кто не знает, прошу заткнуться; я разговариваю с теми, кто знает... и, вероятно, вы не знаете столько, сколько доктор, но вы бы не были так медлительны с этим. Некоторые из вас прочитали больше меня, конечно, и вы должны понимать это лучше меня, потому что я не понимаю этого совсем. Я не могу найти каких-либо практических советов, а это то, чего я хочу. Мне хочется чего-нибудь, чтобы над этим работать, чтобы я мог увидеть, получил ли я какие-нибудь результаты. Элси только-что сказала, что я ничего ни о чем не понимаю. Что за смысл всего этого увиливания? Это чепуха, говорить мне, что я должен развивать эту функцию и растить ту функцию, и не подавлять другую функцию, если никто не говорит мне как. Вы сейчас мне говорите как, и тогда я попытаюсь.