Текст книги "Удивительные приключения Марко Поло"

Автор книги: Вилли Майнк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

– Он убил тебя, Чуй Ин, но я отомщу за тебя. Я не буду знать покоя, пока тело Ахмеда не бросят собакам или гадюкам. Я клянусь в этом… Клянусь.

С каменным лицом покинул он могилу друга. Власть Ахмеда становилась все безграничнее. Придворные робели перед ним и дрожали от страха. Толстуха Джамбуи-хатун подарила своему любимцу в знак особой милости девять красивых рабынь. Хубилай-хан преподнес ему белого коня, украшенного драгоценной сбруей.

Ахмед упивался милостью великого хана и совершенно перестал считаться с предписаниями, исходящими от Сю Сяна, так как не придавал больше никакого значения его должности советника.

* * *

Ясным холодным днем в январе 1282 года Марко узнал, что поход на Чипингу потерпел неудачу. Матео покинул Ханбалык больше года назад. Прощаясь, он весело сказал другу:

– Я отправляюсь в путь, Марко. Ты даже представить себе не можешь, как я рад, что снова попаду на море. Только теперь я опять чувствую, что жизнь имеет какой-то смысл. Ашиму я оставляю на тебя. Ты ее защитник. Не сомневаюсь, что ты сумеешь оградить ее от любых посягательств. – Улыбнувшись, он добавил – Поговори с ней как-нибудь. Быть может, ее уже не мучает тоска по Куньмину. Быть может, она когда-нибудь согласится поехать с нами в Венецию. Ах, Венеция! То, что здесь из золота, в Венеции из железа. Я люблю железо, Марко. Оно надежнее золота. Будь здоров и счастлив, брат! До скорой встречи! Я вернусь, овеянный славой. И смотри не забудь поговорить с Ашимой. Быть может, она поедет с нами.

Таким остался Матео в памяти Марко – жизнерадостным и исполненным веры в будущее. Капитан Матео!

Сам министр Ахмед сообщил Марко печальную новость и выразил свое сердечное соболезнование. Он даже вспомнил в этой связи об Ашиме, которая, как он сказал, теперь осиротела.

Марко с рассеянным видом быстро шагал по улице, не обращая внимания на бедно одетых прохожих, которые, пугливо озираясь, тащили свою поклажу. Он не слышал ругани и проклятий стражников, которые гнали перед собой мрачных людей. Он вздрогнул, увидев, как какая-то женщина с криком бежала за процессией, но, подойдя к своему дому, уже забыл эту сцену.

Две тысячи катайских джонок направились в Чипингу. В них разместилось не меньше ста тысяч воинов. Они благополучно причалили к берегу богатого острова и в первой битве нанесли серьезное поражение вражескому войску. Но потом появился Токимуно с мощным подкреплением, собранным на всех островах Чипингу, и оттеснил монголов и катайцев к морю. Многие из них пали в этом кровопролитном бою, но кое-кому удалось добраться до джонок. Однако потом задул северный ветер, джонки попали в страшный шторм, и большинство из них затонуло.

«Венеция! Ах, Венеция!» Теперь его друг никогда уже больше не увидит Венецию! Марко не сомневался в том, что храбрый Матео дрался в первых рядах. Мало было надежды, что он спасся. Но чем ближе Марко подходил к дому, тем больше старался убедить себя, что какая-то надежда еще есть. Когда он шел по двору, он даже попытался придать лицу веселое выражение, однако сделал все, чтобы избежать встречи с Ашимой, отцом и дядей Маффео.

Войдя к себе в комнату, Марко сбросил плащ и сел к столу. Он подпер голову руками и уставился в одну точку, весь во власти тяжелых мыслей. Неужели возможно, что такой человек, как Матео, никогда больше не вернется? Они подружились за время длинного и опасного путешествия, их дружба окрепла благодаря всему, что им довелось вместе пережить за эти годы, и постепенно они стали друг другу совершенно необходимы. Марко видел Матео изо дня в день, ясный разум и хладнокровие друга помогали юноше идти прямой дорогой, не плутая по окольным тропинкам придворных интриг.

Мысли Марко обратились к прошлому. Воспоминания, словно гонимые ветром облака, плыли перед его умственным взором. Матео, вооруженный огромным мечом, сражается с караунасами, они накидывают ему на шею лассо, падая, он шепчет: «Беги, Марко…» Матео сидит в яме и вырывает у разбойника из рук копье… «Теперь ты во второй раз вытащил меня из ямы, Марко, и девчонку в придачу… В саду цветет большой желтый цветок… Вернусь ли я еще когда-нибудь в Венецию?»

Марко казалось, что он слышит шепот друга, и каждая фраза вызывала в памяти живую картину. «Жив ли ты еще, Матео?»– спрашивал он себя, как ребенок, и прислушивался к самому себе, словно мог услышать ответ. Но ответа не было; он поднял голову и огляделся. Тишина в доме угнетала его.

«Не плачь, козочка, – сказал Матео Ашиме, когда уезжал. – Ведь Марко остается с тобой». И он ушел.

А теперь Марко должен сообщить Ашиме печальную новость. Она, наверно, у себя в комнате. Ей трудно было переносить зиму в Ханбалыке. Она себя плохо чувствовала во время сильных морозов, руки у нее становились ледяными, пальцы теряли гибкость. Как-то однажды, неожиданно войдя к ней, он увидел, что девушка, мертвенно-бледная, сидит на погасшем кане, и, когда он с озабоченным видом спросил, не больна ли она, Ашима ответила, словно вернулась откуда-то издалека: «Я боюсь белого снега».

Марко встал и принялся тихо ходить взад и вперед по комнате. Поддаваться этому мрачному настроению бессмысленно. Кто сказал, что Матео погиб? Конечно, слова министра Ахмеда были малоутешительными, но что мог знать Ахмед о Матео? Матео умел постоять за себя, как никто другой. Море и штормы были его родной стихией. Если из тысячи джонок потонуло девятьсот девяносто девять, то тысячную капитан Матео наверняка благополучно провел через все опасности. Матео жив! Иначе и быть не может. Марко обругал себя глупцом за то, что сразу предположил худшее. Ашима не должна знать о его страхах. Какой смысл волновать ее прежде времени.

Когда Марко думал о том, что вот уже восьмую зиму живет в Ханбалыке, а перед этим провел три года в пути, ему казалось, что от детства и юности его отделяет целая жизнь.

Детство было так далеко от него, как родная Венеция от Ханбалыка. Когда он в какую-нибудь редкую минуту пытался вспомнить Джованни, юного кораблестроителя с изумительным голосом, или черноволосую подругу детства, живую Джанину, или верного слугу Паоло, он убеждался, что их лица затянула серая тень забвения. Ярче оживали в памяти краски, когда он думал о могиле матери на тихом кладбище в Сан Микеле.

Но сейчас мысли его все время возвращались к Матео. Прекрасный образ друга заслонил все остальное. Как он мог пред положить, что Матео погиб?

Исполненный сомнений и тайной тревоги, Марко отправился к Николо и Маффео Поло.

Старики сидели, как Марко и предполагал, перед разложенными списками товаров, счетами, перевязанными пачками денег и горячо спорили. Заметив Марко, они прервали свою словесную дуэль.

– А вот и явился господин сын, – добродушно-насмешливо сказал Маффео Поло. – Чем мы обязаны, мессер Поло, редкой чести оказаться в вашем обществе?

Марко подошел к столу и сел против них. Он вдруг почувствовал, что в нем снова укрепилась надежда. Отец и дядя, только что вернувшись из поездки, опять сидят за бумагами и готовятся к новому путешествию. Они были смелы и предприимчивы. Марко принадлежал к их семье.

Отец и дядя, увлеченные новыми планами, сразу же обратились к Марко за советом и помощью.

По распоряжению верховного совета по торговле с чужеземными странами снаряжались корабли и предоставлялся кредит купцам, готовым отправиться в длительное путешествие на юг. И, хотя государство брало себе семь десятых общей прибыли, а купцам оставляло только три десятых, все же нашлось много охотников отправиться в такое путешествие. Марко обещал переговорить с кем надо и помочь Николо и Маффео Поло получить корабль и товары.

Во время этого разговора Марко мог незаметно наблюдать за отцом и дядей. Несмотря на то что они с юности вели бродячую жизнь, полную опасности и неудобств, они все еще были молоды. Марко всякий раз восхищался их неисчерпаемой жизненной силой.

Никто никогда бы не сказал, что Николо Поло через несколько недель исполнится пятьдесят лет, хотя его борода и волосы на висках были подернуты легкой проседью. Походка его осталась быстрой, и держался он прямо. Дядя Маффео, которому уже исполнилось пятьдесят два года, сохранил неисчерпаемый юмор и никогда не жаловался на физическую усталость. Они были венецианскими купцами, и Венеция, эта западная столица всемирной торговли, по праву могла ими гордиться. Но что знали правители республики Святого Марка об этих сыновьях своего народа?

Марко встретился глазами с отцом, и оба молча улыбнулись; они были довольны друг другом.

Николо Поло с гордостью вспоминал слова Хубилай-хана во время первой аудиенции в Шанду: «Лицо вашего сына сияет, и в глазах у него огонь». О Марко ему беспокоиться нечего. Благодаря уму и выдержке Марко стал влиятельным человеком при дворе великого хана.

– Погляди только на него, Николо, – улыбаясь, сказал Маффео Поло брату. Ты помнишь, как мальчиком как-то ночью он вошел к нам в ночной рубашке и спросил, – тут Маффео изменил голос, подражая детскому голосу Марко – «Прости, отец, но мне нужно спросить у дяди… Дядя, вы сказали, что всякий, кто предстает перед великим ханом, должен поцеловать землю. А вы тоже это делали?»– Маффео Поло от всего сердца рассмеялся и уже своим обычным голосом продолжал – А теперь он сам при дворе великого хана и уже несметное число раз лежал в пыли перед властелином. Но он остался таким же, каким был, наш Марко.

– Что нового слышно при дворе? – спросил Николо Поло.

– У Хубилай-хана болит живот, и его приближенные бегают по двору с золотыми ночными горшками, – язвительно заметил Маффео.

– Казнили Чуй Ина из императорской канцелярии, – ответил Марко Поло, – Говорят, это акт мести со стороны министра Ахмеда.

– А твое мнение? – спросил Николо Поло.

– Не знаю. Со мной Ахмед всегда любезен, а при дворе много болтают.

– В Ханбалыке раскрыт заговор, – задумчиво проговорил Маффео Поло. – Ахмед выжимает все соки из населения. Все его ненавидят.

– Это еще ничего не значит, – возразил Николо Поло. – Нас они тоже ненавидят. Они вообще плохо относятся к чужеземцам. Я бы не стал портить отношений с Ахмедом. Он пользуется доверием императора.

И все они вдруг остро почувствовали отсутствие Матео.

– Жаль, что Матео так далеко, – сказал Маффео.

Николо подумал: «Я всегда радовался, когда Матео был с Марко», а вслух сказал:

– Он не должен был уезжать.

– Теперь он мог бы отправиться с нами на юг.

Слова с трудом срывались с губ и падали, как тяжелые камни.

– Императорский флот уничтожен у Чипингу, – сказал Марко, не подымая глаз.

Они молчали, пока наконец Маффео не сказал как бы про себя:

– Так, значит, ты все уже знаешь?

Они не глядели друг на друга. Николо и Маффео Поло узнали печальную новость раньше, чем Марко, но молчали.

– Я верю, что он жив, отец.

– На это еще можно надеяться, – ответил Николо Поло.

Купцы провели в Ханбалыке еще шесть недель. Марко позаботился о том, чтобы им предоставили два корабля. Когда Хубилай-хан и его придворные собирались на охоту в северную область, венецианцы с караваном отправились к морю.

Весна долго не решалась вырваться из белого плена зимы. Но потом за одну ночь она вступила в свои права. Тянувшиеся к небу ветки высоких тополей покрылись красноватой дымкой, на кустах и деревьях лопались печки. Во дворах стояли свежевыкрашенные паланкины. Женщины сидели перед домами и делали искусственные цветы. Молоточки золотых дел мастеров били по благородному металлу, а придворные дамы, украсив себя новыми драгоценностями, уже гуляли по императорскому саду.

Деревья и кусты были в цвету. Рано утром, когда весь город еще спал, пели птицы. Солнце вставало и подымалось в голубую высь. Хубилай-хан и его огромный двор покинули столицу Ханбалык.

КТО ТЫ, БРАТ?

Дул ветер, и деревья, росшие вдоль большой дороги, гнулись чуть ли не до земли. Серо-черные тучи закрыли солнце, и сразу стало совсем темно. Сверкающая зелень рисовых всходов на полях, террасами спускающихся к реке, потеряла свои блеск. Волнистая линия дальних лесов исчезла в синей дымке. Лошади и ослы вздымали облака тончайшей пыли. Стояла томительная жара. Ветер был до того знойный, что сохла трава. Дорога лениво ползла в горы.

Носильщики с грузами на спине мелкими шагами, как бы танцуя, семенили по обочине. Двухколесные повозки, в которые были запряжены ослики, катились, подпрыгивая, по неровной дороге. У подножия горы повстречались два торговых каравана.

Капитан Матео придержал лошадь и сказал своему спутнику:

– Так, значит, ты, дружок, решил и дальше со мной путешествовать? – Он умолк и вытер левой рукой пот со лба. – Эта чертова жара выматывает последние силы, – проворчал он.

На правой руке Матео была грязная повязка. Он снова взялся за поводок и крикнул:

– Ну, пошла, лисица, а то сейчас дождь хлынет!

Дорога вилась вдоль Желтой реки. Противоположный берег был едва виден сквозь марево, а горы на заднем фоне казались нагромождением черных туч.

На спутнике Матео была простая крестьянская одежда. Он ехал на муле. Голубое шелковое покрывало, перекинутое через седло, свисало с обеих сторон, но его шитье трудно было разглядеть из-за бесчисленных жирных пятен. Нетерпеливо перебирающий ногами мул был нагружен множеством странных предметов. Справа и слева к луке седла были приторочены два медных котла и две плетенные из соломы шляпы, третья, самая большая, была надета мулу на голову. Со всех сторон терпеливая скотина была обвешана всевозможными мешочками, бурдючками и переметными сумами, которые раскачивались в такт его шагам. Посреди всех этих сокровищ восседал человечек такого роста, что шляпа на голове у мула едва не заслоняла ему дорогу. Всадник этот был крестьянином из южной провинции Катая. Голубое шелковое покрывало на спине мула говорило о зажиточности его хозяина. И носильщики, которые в ожидании дождя прикрылись широкими пальмовыми листьями, с завистью поглядывали на путника.

Желтая река разом изменила свой цвет. Сильный порыв ветра пробежал по воде и земле. На джонках торопливо спустили паруса. Хорошо было тем, кто шел вниз по течению. Тем же, кто подымался вверх, пришлось приналечь на весла.

Когда упали первые тяжелые капли, Матео и его попутчик как раз подъезжали к опушке темно-зеленого леса. Оказавшись под этой надежной лиственной крышей, они остановились и привязали лошадь и мула к торчащим из земли корням. Дождь барабанил по кронам деревьев, кое-где вода пробивалась сквозь густую листву и стекала вниз по стволам. Холодный ветер прибивал к покрытой мохом земле затхлые, знойные лесные испарения. Резкий, пряный запах цветов и трав стоял в воздухе.

Когда Матео откинул назад волосы, стало видно, что у него нет левого уха.

– Ты, значит, и дальше хочешь ехать вместе со мной? – повторил Матео. – Что ж, хорошо, дружок. Ты мне нравишься. Только, прошу тебя, не огорчай меня больше. Гляди в оба, чтобы они тебя больше не забивали в колодки… Я буду звать тебя Хозяйчиком. Понимаешь, Хозяйчиком? Я – Хозяин, а ты, значит, Хозяйчик. Коли у тебя будет охота, можешь ехать со мной хоть до Ханбалыка. Мой друг Марко куда-нибудь тебя там пристроит.

– Премного благодарен, ваша честь, – ответил Хозяйчик, и на его лице с шустрыми глазками было при этом такое лукавое выражение, что Матео не мог не вспомнить сцену, которая разыгралась на базарной площади маленького городка.

Капитан скакал от побережья в глубь страны, все еще ощущая соленый запах моря. Опухшая рука и не зажившая еще рана в голове заставляли его чаще, чем хотелось бы, мысленно обращаться к проигранному сражению и к настигшей их на обратном пути буре, которая загнала их корабли в район опасных подводных рифов. Пытаясь отвлечься от этих печальных мыслей, Матео внимательно изучал все, что попадалось ему на глаза. После трех дней пути он попал в небольшой городок. Узкая главная улица шла вдоль берега одного из притоков Желтей реки. Проезжая через городские ворота, Матео нагнул голову, чтобы не удариться лбом. Торговцы и ремесленники, расположившиеся вдоль улицы, завидев великана незнакомца, обменивались возгласами восхищения и шутками. Матео привык к удивленным взглядам и не обращал никакого внимания на насмешливые возгласы.

В центре городка главная улица расширялась, образовывая четырехугольную площадь. Вот на этой площади он и увидел впервые лицо Хозяйчика в рамке огромного деревянного ошейника-колодки. Лицо это показалось Матео презабавным и настолько привлекло его внимание, что он не смог равнодушно проехать мимо. Впрочем, в эту минуту Хозяйчик меньше всего на свете выглядел лукавым, что легко объяснить той не слишком удобной позой, которую он вынужден был принять: он стоял на коленях на деревянном эшафоте, его шея была сжата колодкой, и он желчно острил, глядя на толпу любопытных. Зеваки отвечали ему той же монетой. В внезапном приступе бессильной ярости – ведь не только его шея была стиснута деревянным ошейником, но и на руках у него были деревянные браслеты – он вдруг начал как бешеный лягаться и выкрикивать самые отборные ругательства.

Матео глядел на эшафот, как на театральные подмостки: шут веселит зевак, изображает гнев, обогащая свою игру нелепыми жестами и ужимками, чтобы вызвать смех у зрителей. Но бешеная ругань человека в колодке раззадорила толпу, и те, кто сперва отпускали в ответ безобидные шуточки, принялись браниться всерьез:

– Эй ты, деревянная дыня, заткнись!

– Это мы, что ли, посадили тебя в колодку?

– Попридержи-ка свой язык!

Один из торговцев набрал в корзину гнилых фруктов и крикнул, обращаясь к толпе:

– Вот берите отсюда, кому что приглянется, и заткните пасть этому горлопану!

Глаза Хозяйчика чуть не вылезли из орбит, когда он увидел, как два паренька стараются взобраться верхом на его мула, привязанного к эшафоту. Давясь от смеха, мальчишки били палками по котлам и соломенным шляпам.

– А у этого шута мул, видно, трехголовый. По шляпе на каждую голову!

– Признавайся, где ты стащил это покрывало?

– Разве такой господин станет тащить? Это же богатей, который отправился в путешествие. Скоро сюда явится сам наместник и будет просить у него прощения за то, что посадил его в колодки!..

Несчастный не огрызался на подобные шутки, и казалось, дело снова принимает мирный оборот, как вдруг, ни с того ни с сего, он снова заорал благим матом:

– Убирайтесь вон, сукины дети! Я вас еще… – Голос Хозяйчика сорвался.

Он сжимал кулаки, шевелил пальцами, в кровь стер запястья о деревянные края колодки и вращал головой, как курица, которую собираются зарезать. Когда же, переведя дух, он изготовился для нового потока брани и угроз, гнилой абрикос залепил ему рот. Второй абрикос угодил в лоб и растекся липкими брызгами по лицу. Это послужило сигналом к настоящему обстрелу, и вскоре деревянный ошейник несчастного был весь залеплен гнилыми фруктами.

Мальчишки пуще прежнего стучали бамбуковыми палками в медные котлы, притороченные к спине мула, и вопили от удовольствия.

Выражение лица человека в колодке вдруг снова резко изменилось. Он вытолкнул языком гнилой абрикос, осторожно повернул голову и молча стал разглядывать скопище людей, теснившихся у эшафота. Его руки поникли, как сорванные цветы, и в глазах появилась тоска. Ни тени страха, только глубокая печаль сковала вдруг его черты.

Сияло солнце, деревянный эшафот отбрасывал резкую тень. Куры, проворно пробираясь меж ног ремесленников, рыбаков, крестьян и торговцев, клевали гнилые фрукты, валявшиеся на земле. Малыш в одной рубашонке неуклюже перебежал дорогу, упал и заплакал.

– Теперь он молчит, как черепаха! – воскликнул торговец, раздававший всем гнилые фрукты. – А ну-ка, дадим ему как следует! Вы забыли, что ли, как он нас оскорблял?

Матео, тяжело вздохнув, слез с лошади и, с трудом прокладывая себе путь в толпе, добрался до деревянного эшафота.

– Да замолчи ты, болтун! – сказал он задорному торговцу. – Оставь его в покое.

Слова этого огромного человека с серьезным лицом произвели впечатление; многие, смущенно улыбаясь, бросили гнилые абрикосы на землю. Люди, видимо, вдруг представили себе, что сами могут оказаться на месте этого бедняги, стоящего сейчас у позорного столба, – ведь он был такой же, как и они. И им стало стыдно. Но менее чувствительные зрители не могли отказаться от забавного развлечения и уже приготовились к дальнейшему обстрелу.

Человек в колодке заметил опасность, и его лицо снова преобразилось до неузнаваемости – он хотел дать понять, что прощает своих обидчиков. Брови растянулись в горизонтальную линию, из узких щелок сверкали лукавые глазки, рот тронула мягкая улыбка.

Он словно говорил толпе: «Я не сержусь на вас, мои братья. Поглядите на меня. Я простил все плохое, что вы мне сделали. А теперь разойдитесь-ка с миром по домам и подумайте хорошенько над тем, что здесь произошло».

Он с мольбой двигал пальцами и вдруг крикнул так громко, что голос его разнесся по всей площади:

– Знаете ли вы, люди, за что господин судья засадил меня в колодки? Разве я вор или убийца?

На рыночной площади сразу воцарилась тишина. По реке медленно плыл большой парус, самой джонки не было видно – ее заслоняла насыпь и каменный парапет. Мать подняла упавшего малыша и, бормоча нежные слова, стала его укачивать. Ветер шевелил бахрому на большом зонтике рыбного торговца, в воздухе стоял терпкий запах гнилых фруктов, овощей, лука и рыбы. На холме возвышалась «Пагода Красоты». Она вырисовывалась на фоне ярко-голубого неба так четко, что казалось, будто до нее рукой подать.

– Он сказал, что мы сукины дети, – проворчал неунимающийся торговец.

Все обернулись к нему. На него глядели молодые и старые лица, веселые и серьезные. Он вдруг оказался в центре всеобщего внимания. Задиру охватило какое-то неприятное чувство, и он продолжал уже менее уверенно:

– Кто он такой? Сперва поносит нас на чем свет стоит, а потом еще удивляется, что мы злимся… Вы думаете, что наш уважаемый господин судья зря посадил его в колодки? Пусть скажет, что за преступление он совершил.

Человек в колодке взглянул на торговца и ответил дрогнувшим голосом:

– Ты хочешь знать, что я совершил? О, я отпетый вор! Как только я вам расскажу о своем преступлении, вы снова начнете закидывать меня гнилыми абрикосами. Повторяю, я отпетый вор, и не какой-нибудь, а государственный. Ваш уважаемый господин судья сказал мне: «Ты обокрал нашего милостивого императора. Разве ты не знаешь, что его величество запретил игру в кости? Он завоевал вас силой своего оружия. Значит, и все ваше достояние принадлежит ему. Когда ты играешь в кости, ты проигрываешь имущество нашего милостивого императора, и за это я должен тебя наказать».

Человек в колодке сжал кулаки, но лицо его сохранило лукавое выражение.

– Теперь вы знаете, какое великое преступление я совершил. Государственное преступление. Семнадцать палочных ударов и в колодки, так решил судья… И вот я стою здесь, под палящим солнцем… Почтенная матушка, – обратился он вдруг к седовласой женщине с добрым лицом, – умойте меня. Я не в силах выносить запах этого гнилья…

Женщина подозвала к себе мальчишку, который бил бамбуковой палкой о котел, и строго сказала ему:

– Беги домой и принеси миску с водой, потом зайди к соседке и попроси у нее белую тряпку. Сам видишь, его надо помыть. Да не забудь захватить еще и кувшин молока.

Мальчишка бросился выполнять поручение. Но, не дожидаясь его возвращения, продавец воды налил в миску прозрачной воды из деревянного бочонка, а мясник снял с себя не очень чистый передник и дал его женщине. Разносчик фруктов принес корзиночку золотистых абрикосов; повар, торгующий жареной рыбой, выбрал самую хрустящую и положил на зеленый лист; торговец овощами принес зеленого луку, а крестьянин, который пришел на базар из соседней деревни, вынул из корзины кусок жареной курицы и сказал какому-то мальчишке:

– Влезь-ка на эшафот и отдай ему это.

– Но ведь он обозвал нас сукиными детьми, – все еще бормотал задира, который никак не мог успокоиться.

Была весна, все цвело, появились уже первые плоды. Кошка прыгнула на эшафот и улеглась на солнышке, у ног человека в колодке. Человек, стоящий на коленях, видел с высокого эшафота то, чего другие не видели: рябь реки, красивую изогнутую дугу каменного моста, молодую женщину, которая стояла на носу проплывающей джонки, щурясь от яркого солнца и слегка откинув назад голову. Он видел бамбуковые хижины, прижавшиеся к искусственно возведенной дамбе, зеленые пологие холмы, рисовые поля, сады с деревьями, осыпанными белым и розовым цветом, – и ему почудилось, что он слышит плачущие, заунывные голоса скрипок и отрывистые аккорды семиструнных арф. Чудесная музыка то воспаряла к небу на звенящих крыльях деревянных флейт, те снова прибивалась к земле сухим барабанным боем.

Женщина обмыла лицо колодника прохладной водой, накормила и напоила его. Она дала ему рисовой водки, чтобы заглушить его страдания. За бамбуковыми хижинами на холме возвышалось здание ямена – окружной управы, увенчанное остроконечной крышей. Однако сердце городка билось на рыночной площади, там, где на эшафоте у позорного столба стоял на коленях крестьянин.

Матео смеялся, глядя на эту сцену.

– А ты, дружок, оказывается, не против того, чтобы тебя кормили из рук, – сказал он.

– Разве вы не видите, что он голоден и хочет пить? – возмущенно спросила женщина. – Идите своей дорогой, если вам это не по душе.

– Мне и здесь хорошо, мамаша, – дружелюбно ответил Матео.

Он привязал лошадь к столбу и направился пообедать на постоялый двор. Его раненая рука сильно болела, и поэтому он решил переночевать в городке.

Вечером мрачный тюремный сторож снял с человека колодки.

– Ну вот ты и отмучился, сынок, – пробормотал Матео и, довольный, отправился спать.

Когда рассвело и взошло солнце, Матео отправился в путь. Ему не терпелось поскорее добраться до Ханбалыка и увидеть Марко, Ашиму, рассудительного Николо Поло и добродушного Маффео. Он представлял себе, как друзья о нем беспокоятся. И капитан не раз мысленно рисовал себе сцену встречи. Что они скажут, когда он появится перед ними без одного уха? С грустью думал он о корабле и о своих храбрых матросах. Больше года был Матео капитаном, и вот он снова трясется по пыльным дорогам. Зеленое грохочущее море едва не стало его могилой, меч желтого воина чудом не рассек ему головы. Но, когда он почти без сознания бросился в воду, морские волны бережно вынесли его на берег, точно так же, как во время боя ловкое движение спасло его от удара меча. Он потерял только ухо, которое, как окровавленный лоскуток, упало к его ногам.

Матео пришпорил лошадь. До Ханбалыка оставалось еще восемьсот ли, и ему надо было торопиться. В этот ранний час дорога была пустынна. Только крестьяне работали на господских полях или на тех крохотных клочках земли, которые они в состоянии были взять в аренду в это голодное время, когда цены всё повышались. Сильные волы тянули деревянные плуги по топким полям. Женщины и дети с осоловелыми от усталости глазами вращали колеса насосов либо сажали, стоя по колено в воде, зеленую рисовую рассаду.

Вдруг Матео заметил приближающегося всадника. Он ехал против света, и сперва Матео увидел только темные контуры его фигуры. Потом он разглядел две соломенные шляпы по бокам мула и третью на голове животного. На синем шелковом покрывале, гордо выпрямившись, сидел всадник, обвешанный множеством переметных мешков и мешочков.

– Что-то рано ты отправился в путь, – сказал Матео.

– Я приветствую вас, ваша честь, – достойно ответил всадник. – Куда вы направляетесь?

– В Ханбалык, сынок.

– Разрешите мне немного проводить вас.

Так произошло знакомство Матео с человеком, которому он в лесу дал кличку «Хозяйчик». Они уже несколько дней ехали вместе, и за это время выяснилось, что они на редкость подходят друг к другу.

Матео любил море, а Хозяйчик любил дороги, поля, сады, людей своей страны, их сказания и легенды. В той же мере, в какой Матео чувствовал себя уверенно в бескрайних просторах океана, Хозяйчик чувствовал себя как дома в чужих садах и скотных дворах. Точно так же как Матео, занимаясь контрабандой, не очень-то считался с законами, Хозяйчик тоже нередко попирал их, если замечал вблизи поместья или монгольского военного лагеря козочку, утку, курицу. Хозяйчик оказался хорошим попутчиком, но Матео не покидало смутное чувство, что, пока они доберутся до Ханбалыка, Хозяйчик может причинить ему немало огорчений.

Они стояли под сенью высоких деревьев. Дождь не унимался. Растения ожили от влаги, капли сбегали с листьев и падали на землю. Хозяйчик снял повязку с руки Матео, вынул из одного из своих мешочков какую-то мазь и наложил ее на рану, которая была длиной в палец. Матео осторожно повернул руку, она сильно болела.

– Не надо ею двигать, ваша честь, – сказал Хозяйчик.

– Ты стоишь тысячу дукатов, – сказал Матео, – но если еще раз назовешь меня «ваша честь», я надену себе на голову одну из твоих соломенных шляп.

И Матео в шутку схватился за шляпу, которая была привязана у мула сбоку, и потянул за веревку. Веревка лопнула, и к ногам Матео упала курица. Хозяйчик быстро поднял ее, завернул в холщовую тряпицу и снова спрятал в шляпу. При этом он в испуге огляделся по сторонам, но вокруг никого не было.

– А это еще что такое? – спросил Матео, крайне удивленный стремительными движениями своего товарища.

Хозяйчик снова принялся перевязывать руку Матео. Невинно вскинув глаза, он ответил:

– Это курочка, ваша честь. Я купил курочку.

Матео покачал головой. При всем желании он никак не мог взять в толк, когда же Хозяйчик успел купить курицу. Ведь с рассвета до обеда они ехали рядом.

– Когда же ты ее купил? – спросил капитан.

– Вы задремали на лошади, а тут ко мне подошел крестьянин с курицей и предложил мне ее, – не теряясь, врал Хозяйчик.

– Скоро мы с тобой оба будем сидеть в колодках, – проворчал Матео.

Дождь все еще хлестал, но ветер уже стих. Сквозь листву пробивался какой-то сказочный зеленовато-серый свет.

– Хозяйчик приготовит сегодня «курицу нищих», – сообщил Матео его новый товарищ.

Но Матео тут же забыл об этом важном сообщении, потому что солнце прорвалось сквозь лиственный шатер и озарило зелено-серую полутьму искрящимся светом. Золотые солнечные стрелы, пронзая кроны деревьев, падали на мох и папоротник и дрожали в миллионе сверкающих капелек, висящих на траве и листьях. Земля задымилась, а тонкая паутина меж ветвей засверкала, как чистое серебро. Казалось, лес окунули в свет. Солнце проглянуло так внезапно, что оба путника замерли как зачарованные.

– Брат, как здесь красиво! – сказал Матео. И, помолчав немного, добавил с улыбкой – Ну что ж, давай поедем поскорей, пока никто не хватился курицы.