Текст книги "Брат моего парня (СИ)"

Автор книги: Виктория Вашингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

12

На улице стояла такая светлая, почти вымученная тишина, что от неё становилось только хуже. Я шла по двору между пар и чувствовала усталость в каждом шаге. Воздух был влажным после утреннего дождя, бетонные лавочки нагрелись под солнцем, и всё это создавалось впечатление нормального дня, совершенно обычного, если не считать того, что внутри меня стояла густая, вязкая тревога.

Я уже собиралась свернуть к аудитории, когда кто-то окликнул:

– Эй. Стой.

Тон – слишком уверенный, чтобы делать вид, будто это случайность.

Я остановилась и обернулась. Передо мной стоял парень – высокий, жилистый, с той ухмылкой, которая бывает у людей, считающих себя смешными и опасными одновременно. За ним, чуть позади, стояли двое его друзей. Такие же взгляды, такие же выражения лиц.

– Что нужно? – спросила я почти равнодушно, хотя внутри уже поднималась волна раздражения.

Он подошёл ближе, чуть наклонив голову, будто пытаясь заглянуть в меня.

– Да просто интересно посмотреть поближе, – сказал он лениво. – На ту самую знаменитость. Столько слушаю про тебя последние дни, что решил убедиться сам.

– Можешь не утруждаться, – ответила я. – Всё, что ты слышал, было глупостью. Впрочем, понимаю, что тебя устраивает питание исключительно слухами.

Он усмехнулся шире, будто я подала ему дополнительное развлечение.

– Какая колючая, – сказал он, и подошёл ещё ближе, так, что я почувствовала запах его дорогущего парфюма. – Знаешь, Рэн, если ты так активно распространяешься… в плане внимания… – он сделал жест рукой, словно рисуя что-то в воздухе, – мог бы ты хотя бы равномерно это делать? Чтобы всем хватило.

– Ты говоришь так, будто кого-то волнует твоё участие в этом распределении, – спокойно ответила я. – Смирись. Даже в самых абсурдных сплетнях для тебя места не нашлось.

Его ухмылка дёрнулась, стала острее.

– Слушай, не делай вид, что ты такая святая, – сказал он, хмыкая. – Вся университетская сеть гудит. Ты бы видела, как там тебе посвящают целые обсуждения. Даже интересно стало, насколько ты… щедрая. Вдруг и мне повезёт, а?

– Подозреваю, что нет, – я чуть наклонила голову. – Мне, знаешь ли, нравятся мужчины с интеллектом. Или хотя бы с попытками его симулировать.

Он схватил меня за запястье. Резко. С силой, которая сразу сказала мне, что он привык брать то, что хочет, через физическое давление.

– Ты будешь по-другому разговаривать, – сказал он, потянув меня ближе. – Когда понимаешь, что если ты уже легла под одного препода ради оценки, то для меня это вообще не вопрос. Я, между прочим, намного приятнее для общения и моложе.

Где-то на периферии сознания прошёл смешок его дружков.

Я смотрела ему прямо в глаза.

– Если ты сейчас не уберёшь руку, – сказала я ровно, – то узнаешь, насколько болезненным может быть удар коленом.

Он сжал сильнее, так как будто хотел доказать свою власть.

– Да что ты вообще тут изображаешь? – прошипел он. – Вся такая гордая. Ты же сама…

– Хватит, – сказала я, чувствуя, как под рёбрами рождается огонь. – Я не обязана слушать твои фантазии. И уж точно не собираюсь терпеть твой запах прямо у лица.

Он дёрнул меня на себя, так резко, что мир качнулся на секунду. Я уже собиралась ударить – и ударила бы – если бы не услышала голос, от которого будто перед глазами разом погас весь свет.

– Убери от неё руки.

Я знала этот голос. Он резал воздух не громкостью, а той особой тишиной, которая наступает перед грозой.

Коул.

Я обернулась – парни тоже – и увидела его. Он стоял чуть позади, неподвижный, словно выточенный из холодного камня. Тёмная одежда, ровная осанка, взгляд… такой, от которого у меня по позвоночнику пробежал холод.

Он шёл к нам не спеша. Ни одной резкой эмоции на лице. Только какая-то предательская тень раздражения, которая делала его в десять раз опаснее.

– Что не так? – процедил парень, не разжимая хватки. – Это между мной и ней. Разве тебя она тоже интересует?

– Между тобой и ней? – уточнил Коул почти мягко. – Тогда давай я покажу тебе, где заканчиваются твои границы дозволенного, раз ты сам не понимаешь.

Он подошёл настолько близко, что наш с парнем воздух смешался – две разные температуры. Парень попытался выпрямиться, будто хотел показать, что он не боится, но голос его предательски дрогнул:

– Я… я не трогал её. Она сама…

– Она сказала “убери руку”, – перебил Коул. Голос – ровный. Пугающе ровный. – Но твой мозг, видимо, работает по задержке.

И в следующую секунду Коул схватил парня за ворот так быстро, что тот не успел даже вздохнуть. Поднял на полшага – спокойно, уверенно – и посмотрел ему прямо в глаза.

– Если ты ещё раз к ней прикоснёшься, – сказал он тихо, почти интимно тихо, – я объясню тебе, что именно ломается у мужчин быстрее всего. И обещаю: тебе не понравится, как долго это будет заживать.

Парень побледнел. Совсем. Его друзья сделали шаг назад.

Коул так же спокойно отпустил его, словно ему наскучила эта сцена.

– Исчезни, – сказал он. – Сейчас.

Троица сбежала так быстро, что даже не оглянулась.

Я осталась стоять, чувствуя, как рука пульсирует там, где меня держали. Коул посмотрел на меня – не с мягкостью, не с заботой, а с каким-то колючим, слишком внимательным взглядом, в котором читалось гораздо больше эмоций, чем он позволял себе показывать.

– Ты в порядке? – спросил он, но это не было обычным “ты в порядке”. Это было скорее: скажи мне, если что-то болит, чтобы я знал, кого уничтожить дальше.

– Да, – ответила я, стараясь держаться ровно. – И, да, я бы справилась сама.

– Уверен, – сказал альфа спокойно. – Особенно учитывая, что ты решила его добить своей язвительностью и тем самым только сильнее спровоцировала. Талант у тебя, конечно, есть, но тактика хромает.

– Прости, что испортила тебе день тем, что не дала себя хватать, – сказала я сухо.

– Не драматизируй, – отозвался он. – Если бы не я, он бы уже затащил тебя в укромный угол. Вряд ли бы тебе понравилось.

– Вот спасибо, утешил.

Он чуть наклонился ближе. Совсем чуть-чуть.

– Я не утешал, – сказал он тихо. – Я сказал правду.

Между нами потянулась тишина – густая, почти ощутимая. Тишина, в которой я слышала биение своего сердца и его ровное дыхание.

И только когда он отступил на шаг, я смогла снова вдохнуть.

– В следующий раз, – сказал он, отходя, – не делай вид, что тебе всё равно. И не позволяй им думать, что ты одна. Поняла?

Я хотела ответить колкостью. Но сказала другое:

– Поняла.

Он развернулся, уходя, даже не оглянувшись. Но я чувствовала его присутствие долго после того, как его фигура растворилась в толпе.

И от этого становилось ещё тяжелее дышать.

* * *

Ливень хлынул так внезапно, будто кто-то наверху решил: хватит, слишком спокойно ты сегодня жила. Небо разорвалось без предупреждения, и первый удар дождя был таким сильным, что у входа в корпус поднялся настоящий хаос.

Студенты бросились под козырёк, под деревья, в здание обратно – кто куда. Шум воды заглушил половину разговоров, и асфальт мгновенно стал тёмным, гладким, как натянутая плёнка.

Я стояла на ступеньках, сжимая в руке папку с документами. Собеседование. Важное. Возможно даже – единственное, что могло улучшить моё положение в ближайшие месяцы.

И Кай…Он обещал забрать меня после пар. Сам предложил и сказал: «Не переживай, я освобожусь раньше и подъеду». Пока я не говорила ему о том, что собираюсь устроиться на работу. Как раз хотела объявить об этом, когда он приедет.

Но его не было.

Я нажала на кнопку вызова два раза. Трубку он не взял. Сообщение, отправленное десять минут назад, оставалось непрочитанным.

Я не злилась. Или старалась не злиться. Просто стояла, наблюдая, как студенты пробегают мимо, как пары целуются под одним зонтом, как какой-то парень ругается на погоду, пытаясь прикрыть ноутбук своей курткой. Обычная студенческая жизнь продолжалась, а я торчала здесь, вся промокшая, будто забытая кем-то на крыльце.

Отлично. Мне пришлось вбивать в картах маршрут и в очень быстром порядке понимать на каком автобусе я вообще могу туда добраться. Если он приедет сразу же, то у меня даже останется минут двадцать, чтобы привести себя после дождя в порядок.

Но разочарование уже кусало изнутри. Есть ли вообще смысл ехать и приезжать мокрой? Ощущение, будто это может стать причиной отказа прямо с порога.

Я глубже вдохнула и шагнула под дождь – сразу оказалась мокрой, как будто стояла под водопадом. Волосы прилипли к вискам, капли били по лицу, сбивая дыхание. Тонкие туфли на ногах начали скользить по камням, но останавливаться было нельзя – времени на собеседование оставалось мало.

Я пересекла половину двора, когда рядом со мной резко притормозила машина.

Чёрная. Ослепительно чистая, даже под ливнем.

Стекло опустилось, и я уже знала, кого увижу, ещё до того, как глянула.

Коул.

Он сидел за рулём – рука на одной стороне, взгляд направлен прямо на меня. Тёмная футболка, капли дождя на волосах. И эта его привычная, выверенная спокойная жестокость во взгляде, будто дождь не имеет к нему никакого отношения.

– Садись, – сказал он. Не вопрос. Приказ.

Я остановилась, держа папку под легкой курткой, чтобы хоть немного спасти документы.

– Нет, – ответила я так же спокойно. – Сама дойду.

Он скользнул взглядом по мне – от мокрых рукавов до туфель, в которые уже хлюпала вода – и у него едва заметно дрогнула бровь. Даже не удивление – скорее… раздражение.

– Ты промокла до костей, – сказал он. – Сядь.

– Я справлюсь.

– Ты не справляешься, – отрезал он.

Раздражение в его голосе нарастало, но не громко – наоборот, тон становился ровнее, опаснее. Тот самый, который давал понять: вот сейчас он перестанет уговаривать.

– Мне недалеко идти, – сказала я.

Я сделала шаг вперёд, намереваясь просто уйти, но машина тронулась вместе со мной и перегородила дорогу. Чётко. Аккуратно. Так, что я почти упёрлась ладонями в капот.

Я подняла глаза – и встретилась с его взглядом через лобовое стекло.

Он не моргал.

Машина стояла, как страж, и я – мокрая, раздражённая, но всё ещё пытающаяся держаться – чувствовала, как внутри поднимается злость.

Стекло снова опустилось.

– Сядь в машину, Рэн.

– Ты слышал, что я сказала, – я выпрямилась. – У меня есть ноги.

Он чуть наклонился вперёд, опираясь локтем на руль. Ливень шёл таким плотным полотном, что его голос звучал почти интимно – будто мы действительно были только вдвоём.

– Мне плевать на твои ноги. Садись, – повторил он. Уже иначе. Жёстче. – Или я выйду, открою дверь сам и посажу тебя.

Я почувствовала, как скулы у меня напряглись. Коул не шутил.

Он не кричал, не давил физически – но тон его был таким, как будто весь мир уже принял решение за меня.

Я молчала пару секунд, капли дождя на моей коже стали ледяными, папка могла вот-вот промокнуть.

И меня выбесило – до боли – что он прав. Как бы я к нему не относилась, сейчас это был самый подходящий вариант. До остановки пешком идти минут пятнадцать, а я уже и так мокрющая.

Сжав губы, я дёрнула дверцу. Мгновение – и я оказалась внутри, на кожаном сиденье, дрожа от холода и злости одновременно.

Дверь закрылась – отрезав шум ливня, оставив только его запах и тишину.

Он взглянул на меня краем глаза.

– Упрямая, как всегда, – сказал он. – Но хотя бы не совсем глупая.

Я повернулась к нему, но промолчала.

Машина плавно сорвалась с места.

А у меня внутри вновь что-то дернулось – болезненно, слишком знакомо.

Потому что рядом со мной снова сидел человек, которого я должна была ненавидеть.

И которого – несмотря на всё – я никак не могла перестать чувствовать каждой клеточкой тела. – Только мне не к общежитию, – тут же уточнила я. – Если можешь, довези, пожалуйста, к остановке.

13

Салон был тёплым, почти душным после улицы, а я ещё не успела согреться: одежда липла к коже, под коленями скапливалась вода, волосы стекали по плечам тонкими холодными струйками. Я ощущала себя неуютно. Как и в целом от того, что нахожусь рядом с ним, так и от того, что порчу его дорогущий салон. Коул вёл машину уверенно, будто дождь был только фоновым звуком, не влияющим ни на дорогу, ни на него самого.

Несколько секунд он молчал. И эта тишина раздражала сильнее, чем любой его комментарий.

– С какой стати ты вообще вышла под такой ливень? – спросил он наконец, не отрывая взгляда от дороги. – Мозг отключился? Могла переждать в универе.

– Мне нужно было идти, – сказала я ровно, упрямо глядя вперёд.

– Куда? – так же спокойно спросил он.

Слово скользнуло между нами, как скальпель – тонко, почти холодно.

– Неважно.

Он коротко усмехнулся. Даже не усмехнулся – выдохнул воздух так, будто я сказала что-то предсказуемо глупое.

– Очевидно важно, – сказал он. – Иначе ты бы уже вывалила мне в лицо очередную язвительность.

– Коул, – произнесла я сухо, – это не твоё дело.

– Всё, что происходит на моей территории, – моё дело, – сказал он так, будто я должна понять смысл какой-то скрытой фразы. – А ты вышла с кампуса и шла куда-то с документами под дождём. Это уже подозрительно.

Я прижала папку ближе к груди. Она была почти сухой – чудом, скорее всего.

– Серьёзно? Теперь моё передвижение по городу – твоя «территория»?

Он бросил на меня короткий взгляд. Острый, раздражённый, но слишком внимательный.

– Когда ты выглядишь так, будто готова упасть в обморок, – да, это становится моей территорией. У тебя лицо бледнее мела.

Внутри что-то дёрнулось. Не от нежности – от злости на сам факт, что он говорит это так, будто ему действительно не всё равно.

– Я в порядке, – сказала я. – Могу сама добраться куда хочу.

– Я видел, как ты «добираешься», – сказал он тихо. – Без зонта, без нормальной куртки, в туфлях, которые скользят на мокром асфальте. Прекрасная тактика, Рэн. Очень стратегическая. Хочешь сломать ногу? Или просто простудиться до госпитализации?

– Прекрати преувеличивать.

– Я не преувеличиваю, – его голос стал ниже. – Ты промокла насквозь

Я почувствовала, как злость поднимается выше. Но и… что-то ещё. Не хотелось признавать это вслух.

– Мне надо было успеть в одно место, – сказала я осторожно.

Он медленно повернул голову.

– В какое?

Не вопрос. Требование.

Я сжала пальцы на папке. И понимала, что он всё равно не отстанет. Коул не был из тех, кто сдается после первого «нет».

– Это личное, – выдохнула я.

– Прекрасно. Я ведь спрашиваю как посторонний.

– Ты не посторонний. Ты… – я осеклась. Слишком остро. Слишком честно.

Его взгляд на долю секунды стал темнее.

– Я кто, Рэн?

Я отвернулась к окну.

– Неважно.

– Тогда скажи мне, куда ты ехала, – настойчиво повторил он, будто возвращаясь к прежней теме, но не отпуская подповерхностного смысла. – И адрес назови, я тебя отвезу.

Я сжала зубы.

Он продолжал спокойно:

– Кай должен был тебя забрать. Он не приехал. Ты пошла под дождь. С документами. Значит, место важное. Очень.

Я не ответила.

Он бросил взгляд на папку.

– Это не учебники. Не отчёты. Формат другой. Собеседование?

Слова попали точно в цель. Я чуть вздрогнула, хоть и пыталась скрыть.

Его голос стал ледяным:

– Почему ты едешь на собеседование?

Я глубоко вдохнула.

– Кай знает?

– Нет, – сказала я тихо. – Я… собиралась сказать ему сегодня. Когда он приедет. Но он не приехал. И… – я замолчала, кусая губу.

Коул смотрел прямо на дорогу, но каждая его мышца была напряжена.

– И ты решила ехать одна, мокрая до костей? – спросил Коул медленно. – Гениально.

– Не твоё дело, – повторила я.

– Если бы ты попала в больницу, – процедил он, – это как раз стало бы моим делом.

От него исходил ровный, почти опасный голос, от которого по коже побежали мурашки.

– Я нормально себя чувствую, – выдавила я. – Хватит.

Он замолчал. Но тишина была не легче.

Через секунду он сказал:

– Куда вести?

Я повернулась к нему.

– На остановку.

– Нет.

– Коул…

– Я отвезу тебя туда, где у тебя назначено собеседование. Ты не войдёшь в здание мокрой и дрожащей, как будто тебя только что вытащили из бассейна. У тебя есть шанс – не собираюсь смотреть, как ты его проваливаешь.

Я медленно выдохнула.

– Ты не знаешь, где это.

Он повернул руль, будто ему не нужны были координаты.

– Узнаю от тебя.

Он ждал.

Я чувствовала, что проигрываю.

И всё же сказала:

– Адрес в телефоне.

– Отлично. Дай его мне.

– Нет.

Он усмехнулся. Низко.

– Тогда диктуй.

И я поняла, что выбора у меня больше нет.

Потому что рядом сидел человек, который всегда добивается своего.

И – к своему ужасу – тот, кому я этот ответ всё равно дала бы.

Я продиктовала адрес медленно, будто каждое слово было чем-то личным, чем я делиться не собиралась. Коул слушал так внимательно, что на секунду мне даже стало не по себе – он будто записывал не цифры, а сам факт моего выбора, будто это имело значение.

Когда я закончила, он кивнул едва заметно и переключил передачу мягким, точным движением. Машина ускорилась почти бесшумно.

– Далеко, – сказал он.

– Знаю.

– Это не просто «далеко». Это… на другом конце города.

– Можешь не заморачиваться и высадить меня на остановке..

Он бросил короткий взгляд, острый, как скальпель, но мои слова проигнорировал:

– Чтобы никто не узнал?

– Чтобы твоя семья не решила, что я хочу откусить кусок от их приличного имени, – сказала я сдержанно. – Чтобы никто не подумал, что я использую Кая. Чтобы не говорили, что мне кто-то помог. И чтобы… – я чуть замялась, – чтобы ваша семья не возомнила, что я пытаюсь стать частью бизнеса, круга, сферы влияния. Чем дальше – тем лучше.

Несколько секунд он молчал. Просто смотрел перед собой. Но от этого молчания становилось жарче, чем от его слов.

– Неплохой ход, – сказал он наконец.

Я чуть повернулась к нему, удивившись.

Он продолжил, не глядя на меня:

– Далеко, значит меньше шансов, что кто-то из «наших» увидит. Меньше поводов для сплетен. Меньше точек давления. Ты выбрала работу, о которой никто не догадается. Никаких пересечений с семьёй.

Он усмехнулся – коротко, холодно.

– На самом деле это умнее, чем всё, что делает половина студентов, мечтающих подлизаться к чужой фамилии.

– Я не подлизываюсь, – резко сказала я.

Дождь стучал по стеклу ровно, почти гипнотически. Салон был тёплым, но от его присутствия снова побежали мурашки.

– Мне просто нужна работа, – сказала я тише. – И мне не нужно, чтобы ваша семья… осуждала. Или обсуждала. Или вмешивалась.

Он посмотрел на меня боковым зрением – так, будто пробовал слова на вкус, прежде чем сказать.

– Им не понравится, – произнёс он хрипло.

Я напряглась.

Он добавил:

– Им никогда не нравится, когда люди из… других сред пытаются жить честно. Они предпочитают, чтобы вы либо тонули, либо цеплялись за них. Любой самостоятельный шаг – уже почти оскорбление.

Я опустила взгляд на свои руки, всё ещё сжимающие папку.

– Вот почему я выбрала работу далеко. Чтобы никто из вас не подумал, что я пытаюсь воспользоваться ситуацией.

Он медленно выдохнул – долгим, почти раздражённым выдохом.

– Ты единственная, кто имеет отношение к семье и вообще не пытается воспользоваться ситуацией.

Я моргнула.

Он продолжил, уже жёстче, чтобы скрыть оттенок эмоции:

– Ты не просила денег. Не просила связей. Не пыталась пролезть через Кая. Не устраивала драм. Только работала. Училась. Грызла гранит, пока остальные грызли друг друга. И да, тебе трудно. Но ты всё равно идёшь сама.

Он повернул голову, и его взгляд на секунду задержался на мне чуть дольше, чем позволяла логика.

– Это вызывает уважение, – сказал он тихо.

Я замерла.

Он так говорил, будто вырывал признание у самого себя. Будто эти слова были запрещены – особенно для меня, особенно из его уст. И они никак не клеились с тем, что сейчас происходило в университете. А вдруг все-таки….

И как бы я ни старалась не показывать, что это что-то значит… что-то дрогнуло внутри. Невероятно тонко. Почти больно.

Машина свернула на нужную улицу. Дождь ударил сильнее, стёкла завибрировали.

– Минуты три, – сказал он. – И ты будешь там.

– Спасибо, – выдохнула я.

– Не благодари, – сказал Коул хмуро. – Только не промокай больше до состояния утонувшего котёнка. У меня аллергия на глупые поступки.

Я тихо фыркнула.

Он это услышал.

И впервые за весь день угол его губ дрогнул – почти улыбка, но слишком хищная, чтобы быть доброй.

Три минуты тянулись медленно, как натянутая нить, готовая лопнуть в любой момент.

И всё это время он смотрел вперёд, но чувствовалось – он чувствует каждый мой вздох.

И это делало воздух между нами таким плотным, будто в этой машине едва хватало места на двоих.

14

Машина плавно замедлилась и остановилась у тротуара. Дождь всё ещё лил стеной, будто хотел смыть весь город до основания. Сквозь стекло слышался гул капель – ровный, почти гипнотический.

Я почувствовала, как замерло внутреннее пространство машины. Будто сейчас что-то должно прозвучать. Но никто не говорил.

Коул заглушил двигатель. Рука осталась на ключе чуть дольше, чем нужно. Ненавязчивая, почти случайная пауза.

– Приехали, – сказал он наконец. Просто констатация факта, но в его голосе было что-то странно плотное.

Я посмотрела на дверцу – будто в ней был выход на другую планету.

– Да, – ответила я.

Пальцы легли на ручку, но я не спешила её нажимать. В салоне было чересчур тепло. Чересчур тихо. Чересчур… опасно для мыслей. А там, за дверью, – мокрый асфальт, собеседование и ещё одна битва, в которой мне предстоит выиграть в одиночку.

Я всё-таки нажала на ручку. Дверь приоткрылась, пропуская холодный поток воздуха.

– Рэн, – сказал он.

Я замерла. Не обернулась – просто осталась сидеть, наполовину повернувшись к выходу.

– Что? – спросила я.

Коул не сразу ответил.

– Если тебя там будут прессовать, – произнёс он низко, – не позволяй им вести себя как с мусором. Ты идёшь туда не за подачкой. Слышишь?

Его голос… не был резким. Не был мягким. Это был тот самый редкий тон Коула, когда он говорит честно, но так, будто это признание может убить.

Я медленно повернулась.

Он смотрел прямо на меня. Никаких эмоций. Только эта ровная, выверенная сосредоточенность, от которой всегда хотелось отвернуться первой.

– Я справлюсь, – сказала я, стараясь, чтобы голос был твёрдым.

Он кивнул. Почти одобрительно. Почти.

– В этом я не сомневаюсь, – сказал он.

Я выдохнула – коротко, едва заметно – и всё же выбралась из машины. Ливень ударил в лицо ледяными каплями, по коже пробежал озноб. Я прижала папку к груди, закрывая собой документы, и наклонилась снова к дверце.

– Спасибо, – сказала я. Спокойно. Без лишних эмоций. Но искренне.

Коул ответил не сразу. Будто сам решал, стоит ли отвечать вообще.

– Не за что, – произнёс наконец. – Иди.

Я кивнула и закрыла дверь.

Но, сделав несколько шагов по мокрому тротуару, не удержалась и оглянулась. Машина ещё стояла. Фары отражались в лужах, вода стекала по капоту. Через стекло было видно – он смотрел на меня.

Не на дорогу. Не на телефон.

На меня.

И только когда я подошла к входу здания, он тронулся с места и исчез за поворотом – как будто только это было разрешением уехать.

* * *

Фойе оказалось небольшим, с серыми стенами, запахом кофе и низким гулом кондиционера. Я сняла мокрую куртку, провела ладонью по волосам, выравнивая то, что ещё можно было выровнять после ливня. В зеркальном стекле лифта выглядела чуть бледнее, чем хотелось бы, но глаза – живые, собранные.

На ресепшене сидела женщина лет сорока, с ровно уложенными волосами.

– Фамилия? – спросила она, не поднимая взгляда.

– Бертон, – я назвала имя и добавила – …на собеседование на должность ассистента в аналитический отдел.

– Вторая дверь налево. Назначено через двадцать минут. Но ваш внешний вид, – она сморщила нос.

– Ливень, – сказала спокойно, пожав плечами.

– У всех дождь, – равнодушно ответила женщина давая понять, что дальше говорить не намерена.

Отлично. Начало прекрасное.

Я первым делом свернула в туалет – слишком хорошо понимала, как выгляжу после ливня. Хоть я и успела подсохнуть, но вода в волосах всё ещё стекала по спине, оставляя неприятные холодные росчерки.

Дверь щёлкнула, закрыв меня в крошечной комнате со светлым кафелем и слишком ярким зеркалом. Я подошла ближе и тихо выдохнула: вот она, картина дня – бледная кожа, чуть покрасневшие скулы, влажные пряди, которые я попыталась пригладить пальцами. Конечно, ничего идеального. Но и не катастрофа. Могло быть хуже.

Я включила сушку для рук и направила струю тёплого воздуха в волосы – пусть ненадолго, но это спасло общую ситуацию. Лёгкая тонкая кофточка подсохла быстрее, чем я ожидала.

Руки тряслись так едва заметно, что человек со стороны и не увидел бы. Но я – чувствовала. Всё внутри пульсировало – не страхом провала, нет. Скорее… ощущением, что стою на границе чего-то важного. Как будто если сейчас я поверну назад, то моя жизнь останется в том же бедном круге, где я уже слишком долго топчусь.

Я выпрямилась. Провела ладонями по лицу – собрала себя, как могло бы звучать в инструкциях к жизни, если бы такие существовали.

Когда я вышла в коридор, я уже была почти спокойна. Почти.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Я постучала и услышала короткое «войдите».

Внутри – простая комната. Никаких стеклянных панорам, никаких полированных столов, никаких дизайнерских кресел, которыми так любят щеголять корпорации. Всё строго, даже аскетично. Мужчина у окна – высокий, широкоплечий, лет пятидесяти. Пиджак сидел на нём безукоризненно, но в его взгляде не было ни снобизма, ни высокомерия. Только внимательность и усталость человека, который слишком много видел.

– Рэн Бертон? – произнёс он, повернувшись ко мне.

– Да, – я сжала папку чуть сильнее, чем следовало, и вошла.

– Проходите, присаживайтесь.

Его голос был спокойным, но резким – без оттенков, без попытки смягчить углы. Я села на стул, ощущая, как ткань на спине чуть влажная. Надеюсь, это не бросается в глаза.

Он изучал меня пару секунд.

– Насколько я понимаю, вы – первокурсница? – спросил он.

– Да.

– На гранте?

– Да.

Он кивнул, будто ставил галочки в невидимом списке.

– Вы хотите совмещать работу и обучение. Это тяжело, особенно в вашем университете.

– Знаю, – ответила я честно.

– И всё же?

– И всё же хочу.

Слабость тона я не допустила. Он заметил.

И перешёл к вопросам.

Это был не допрос – скорее проверка на прочность. Он спрашивал быстро, будто хотел сбить ритм, но я не дала. Каждое слово, каждый расчёт, каждая логика – всё приходилось вытаскивать из головы в режиме реального времени.

Он перебрасывал меня с темы на тему:

– Как вы анализируете данные? – Как работает ваш алгоритм распределения? – Что будете делать, если задач четыре, срок один, помощников нет?

Он смотрел не на ответы. На то, как я думаю.

Иногда я замедлялась, чувствуя, как мозг лихорадочно перебирает варианты. Иногда – говорила уверенно. И в какой-то момент заметила: он слушает уже не с холодной осторожностью, а с вниманием человека, который не ожидал совпадения уравнений столь ровно.

Внутри вспыхивала маленькая искра гордости – но я гасила её, чтобы не сбиться.

Когда он отложил ручку, я почти не дышала.

Он поднял взгляд.

– Вы удивили.

Слово прозвучало сухо, но не холодно.

– Большинство первокурсников путаются на третьем вопросе. Вы – нет.

Я сглотнула.

– Спасибо.

Он помолчал – долго, оценивающе.

– Вы понимаете, что работа будет тяжёлой? – уточнил он. – Мы не привязываемся к университету. Не подстраиваем график. Дедлайны бывают ночами. Иногда – сутками. И тем не менее… – он чуть наклонил голову, – вы хотите сюда?

– Хочу, – ответила я без дрожи.

– Почему?

Его голос стал мягче. Не добрее – именно мягче, как будто этот вопрос был важнее остальных.

Я посмотрела на свои пальцы, на папку – всю эту тонкую, тщательную подготовку.

– Мне нужна работа, которую я заработаю сама. И которую никто… – я помедлила, – никто не сможет у меня отнять.

Он не ответил сразу. Только смотрел.

Долго.

Потом закрыл папку.

– Вы приняты.

Три слова. Простые. Но будто ударили током.

Я выдохнула – осторожно, почти неслышно.

– Начнете со следующей недели, – продолжил он. – Часы будут гибкими, но ответственность – настоящей. Мы не играем в «стажёров». У нас все работают. В том числе и вы.

Я кивнула.

– Спасибо большое.

Он поднял бровь.

– Не благодарите меня. Вы сделали всё сами.

Когда я вышла в коридор, сердце билось так сильно, что казалось – его слышно на весь этаж. Я поднесла руку к груди, пытаясь успокоиться. Казалось, что воздух стал чище, что стены стали светлей.

Я – прошла.

Несмотря на дождь. Несмотря на то, что пришла одна. Несмотря на то, что никто не должен был знать.

Когда я шагнула к выходу, я чувствовала себя не выше – устойчивее. Как будто во мне воспылало что-то важное, что-то давно забытое: способность решать собственную судьбу.

И только когда двери холла разошлись, выпуская меня в холодный воздух, я увидела:

Чёрная машина стояла у тротуара. Мокрая. Тёмная. Узнаваемая. Коул не уехал.

И от этого у меня перехватило дыхание сильнее, чем от любого собеседования.