Текст книги "Брат моего парня (СИ)"

Автор книги: Виктория Вашингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

29

Его пальцы всё ещё удерживали мою талию, будто он не хотел отпускать. Я дышала рвано, горло было сухим, губы горели от поцелуя – настоящего, настоящего до того, что внутри становилось почти больно. Коул смотрел на меня так, будто в этот момент мир остался только из двух людей, слишком близко стоящих друг к другу в тёплой воде, и ни один не сделал бы шаг назад.

И именно в эту секунду воздух прорезал звук.

Резкий. Жужжащий. Безжалостно реальный.

Телефон.

Я вздрогнула так резко, будто кто-то схватил меня за волосы и выдернул вверх. Коул услышал его тоже – угол его челюсти чуть дрогнул, взгляд стал темнее, жёстче. Его пальцы всё ещё удерживали мою талию под водой.

Я не двигалась. Он – тоже.

Телефон звонил снова. Звонок отражался от стеклянных стен, заполняя пространство.

И я поняла: если я не уйду сейчас – я не уйду уже никогда.

Коул говорил тише, чем звук телефона, но эти слова прошли по коже холоднее, чем воздух снаружи бассейна:

– Не бери.

Я почувствовала, как внутри что-то хрустнуло. Тонкое. Невидимое. Но неизбежное.

– Это может быть Кай, – прошептала я, не узнавая собственный голос.

– Я знаю, – сказал он ещё тише. – И всё равно говорю: не бери.

Его ладонь на моей талии чуть сжалась – всего на долю секунды.

Телефон неумолимо звонил. Снова. Громче. Навязчивее. Как будто мир за пределами воды понял, что происходит здесь, и хотел сорвать, разрушить, остановить.

– Мне нужно… – начала я, но голос дрогнул, будто я пыталась проговорить слово, которое не помещается в горле.

Коул смотрел так, будто сам был на грани – между тем, чтобы удержать меня силой, и тем, чтобы позволить уйти, пока мы ещё не пересекли точку невозврата.

Я закрыла глаза – на миг. Настолько короткий, что по идее никто бы не заметил. Но он заметил.

Конечно заметил.

– Мне нужно… – выдохнула я снова, – пойти.

Он медленно убрал руку с моей талии – как будто каждый сантиметр отдавал теплом, которое не исчезало даже в воде.

Я развернулась, почувствовав, что колени стали слишком мягкими. Каждый шаг к бортику бассейна давался тяжело – как будто вода удерживала меня, не желая отпускать.

Телефон звонил всё ещё. Секунда за секундой. Я вышла из воды, чувствуя, как холодный воздух ударил по разогретой коже, будто пощечина.

Я подняла трубку – пальцы дрожали так, что я еле удержала телефон. Звонил Кай.

– Алло… – сказала я едва слышно.

Но в груди звучало другое: если бы не звонок – я бы не ушла. Если бы не голос в телефоне – я бы вернулась обратно в воду. К нему.

И знала бы уже наверняка, что пути назад не осталось.

* * *

Кай пришел вечером – позже, чем обещал. Дверь в комнату открылась мягко, но я всё равно вздрогнула. Он не сразу вошёл, будто колебался, стоял снаружи, собираясь с мыслями. Я сидела на подоконнике, завернувшись в плед, и слышала, как скрипит паркет под его ногами.

– Можно? – спросил он глухо.

Я не ответила, но не отвернулась. И этого оказалось достаточно – он вошёл.

Кай выглядел старше. Сутки прошли, а он будто прожил год. Под глазами – синеватые тени. Волосы взъерошены, губы сухие. Он закрыл за собой дверь и опёрся на неё спиной, как будто боялся, что ноги подкосятся.

– Рэн…

Я продолжала молчать.

– Я должен был рассказать тебе всё с самого начала, – начал он. – Но я испугался. Я не знал, как ты отреагируешь. И не хотел потерять тебя.

Я медленно поднялась и подошла ближе, но остановилась на расстоянии.

– Про что ты, Кай?

Он провёл рукой по лицу, потом по затылку – нервное, напряжённое движение.

– Про Томсенов. Про нашу "помолвку". Про всё это… недоразумение, как ты его назвала бы.

Я нахмурилась.

– Я слушаю.

Он сделал шаг вперёд, потом ещё один. Всё так же медленно.

– Наша семья и Томсены… Ты не знаешь, как всё натянуто между ними. История долгая, грязная, но суть в том, что когда-то они были союзниками. Потом произошёл разлом – юридический, финансовый, личный. Много боли, много обид. И всё это до сих пор гноится под видом вежливых улыбок и красивых приёмов.

Я кивнула, не перебивая. Он продолжал:

– Они решили, что лучший способ всё это замять – брак. Между мной и Лиз. Сын и дочь – символ новой эпохи. Сказка для инвесторов и журналистов. И ад для меня.

Он замолчал, будто прислушиваясь к реакции. Я чувствовала, как кровь стучит в висках. Я понимала, что все нечисто. Но не могла предположить, что настолько. Это как сильно родители Кая и Коула меня ни во что не ставят?

– Ты знал об этом давно?

Он качнул головой.

– Недавно. Отец пригласил меня в кабинет за два дня до поездки. Сказал, что всё уже практически согласовано. Что Лиз будет идеальной женой. Что я обязан. Знаешь, как он умеет говорить. Гладко, как нож по льду.

Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь.

– И ты… что?

Он вскинул глаза, полные отчаянья.

– Я выбрал тебя. Сразу. Без колебаний. Я встал и ушёл. Сказал, что женюсь только на тебе, и точка. Но отец не отступал. Он начал давить, как умеет. Угрожал заморозить бизнес, убрать меня из наследников, стереть из семьи. Тогда я… Я испугался, что он что-то сделает. Что он может сделать тебе больно. Или нам.

Он подошёл ближе и взял меня за руки. Лёгкое, осторожное касание, как будто боялся спугнуть.

– Я сделал это предложение, чтобы поставить точку. Чтобы не оставить отцу шанса продавить своё. Я хотел защитить нас. Только не подумал, что делаю тебе больнее, чем он когда-либо смог бы.

Я смотрела на него и чувствовала, как внутри всё крошится. То, что держало, что оправдывало – теперь трещало по швам.

– А тот водитель… – спросила я тихо. – Он как связан? Вы как то слишком остро отреагировали.

Кай сжал губы.

– Он вёз документы. Очень важные. Контракты, договорённости, которые должны были узаконить соглашение между нашими семьями. Его авария – это не просто совпадение. В машине были бумаги, которые могли бы связать всех. И они пропали. Полиция думает, что это было… не случайно. Что кто-то хотел их перехватить.

– Думаешь… это правда?

Он не ответил сразу.

– Возможно. Или кто-то из наших. Или третий игрок. Но суть не в этом. Суть в том, что я оказался в эпицентре. И потянул тебя туда, не спросив.

Я отступила на шаг. Боль от слов была слишком резкой.

– Кай, ты бы мог мне сказать. Не делать из меня пешку.

Он закрыл глаза, будто удар был физическим.

– Я не хотел. Правда. Я думал, если успею – всё решится. Мы объявим о помолвке, и отец отступит. А потом… потом я бы сам разобрался.

– Разобрался? – прошептала я. – Пока меня обсуждают за спиной? Пока я теряю лицо и уважение?

Он подошёл ближе, взгляд дрожал от напряжения.

– Я не справился. Я пытался быть сильным, Рэн. Ради тебя. Ради нас. Но сейчас… я на грани.

Он взял меня за плечи, сжал бережно.

– Я люблю тебя. Чёрт побери, как же я тебя люблю. Я просто просчитался. Поверил, что смогу контролировать всё. Но если бы ты тогда, у стола… если бы ты сказала «нет» – я бы всё равно выбрал тебя.

Я смотрела на него, и внутри снова возникала та боль, которую я так старалась заглушить.

– Всё это… не было честно. Ни передо мной. Ни перед тобой.

Он кивнул, сжав зубы.

– Я знаю. И поэтому прошу. Только одного. Не уходи сейчас. Дай мне шанс всё исправить. Я поговорю с отцом. Я поставлю всё на место. Скажу, что ты не обязана быть частью их игры.

Я вздохнула. Глубоко. Через боль.

– А если он не послушает?

– Тогда я уйду сам. Без денег. Без имени.

Он смотрел так искренне, что сердце сжалось.

– У тебя есть ещё шанс доказать и исправить все, Кай. Только один.

– Я не подведу, – прошептал он.

30

Я заметила свет в беседке, когда возвращалась с прогулки – мягкое, тёплое свечение в гуще деревьев. Неяркое, но достаточно, чтобы разглядеть фигуру внутри. Он сидел в тени, как будто не хотел быть замеченным. Но я узнала бы его из любой тьмы.

Коул.

Я замерла. Было поздно. Холод пробирался под свитер, щекотал шею. В голове была каша из мыслей и разговоров, и всё во мне просило тишины. Но ноги, как обычно рядом с ним, не послушались.

Я поднялась по деревянным ступеням. Он сидел, облокотившись на перила, в одной руке держал кружку с чем-то горячим – запах корицы и гвоздики в воздухе. Другой рукой он постукивал пальцами по деревяшке. Мелко, нервно. Но когда я подошла ближе, он перестал.

– Будешь? – спросил он, не поворачиваясь, кивая на термос. – Осталось немного.

Я кивнула. Он налил в кружку, протянул. Наши пальцы соприкоснулись, и от этого прикосновения внутри что-то сжалось. У него были тёплые руки, как всегда. Говорят у альф так всегда. И у Кая тоже. Но я почему-то впервые настолько отчетливо уделила внимание этой детали.

Я села напротив. Несколько секунд молчали. Слышно было, как шуршит ветер в ветках.

Он молчал, а я смотрела на него через кружку, чувствуя, как в груди поднимается что-то неприятное – будто слишком горячий пар ударил внутрь.

– Устал от всех? – спросила я. Не ради разговора. Просто хотелось понять, почему он вообще сидит тут, как будто сам себе наказание выписал.

– От лишнего шума, – ответил он тихо. – Ты тоже от него сбежала.

– Я не сбежала.

– Конечно. Ты просто решила прогуляться в десять вечера по лесу. Абсолютно естественно.

– Коул…

– Ладно. – Он выдохнул присел и откинулся на спинку лавки. – Тебе действительно нужно пространство. Я это понимаю. Иногда.

Мне хотелось бросить в него чем-то тяжелым, хотя бы словом.

– Иногда?

Коул не ответил, но глянул так, что во взгляде читалось “ты слишком сложная, чтобы тебя всегда понимать”.

Это я почувствовала кожей. Это раздражало – почти так же, как то, что он всегда угадывал мои состояния точнее всех.

– Ты хочешь посидеть в тишине, я правильно понимаю? – спросила я, собираясь уже встать.

– Если бы хотел тишины, не предложил бы тебе чай.

Я замерла, удерживая кружку двумя ладонями. Он говорил это ровно – слишком ровно.

– Тогда зачем предложил? – спросила я.

Он повернул голову. Тени на лице сместились, обрисовав линию скул.

– Потому что мы слишком много делаем вид, что не замечаем друг друга.

Слова ударили – бесшумно, но сильно.

Я хотела парировать, но он продолжил:

– Ты всегда приходишь туда, где пытаешься убедить себя, что не хочешь быть. – Какая чушь. – Возможно. – Его губы дрогнули, будто он сдерживал усмешку. – Но ты здесь.

Я отвела взгляд на столешницу, будто дерево могло защитить от слишком точных его слов. Он считывал меня быстрее, чем я успевала выставлять новые стены. И это раздражало сильнее всего.

– Ты сказал, что не хотел тишины, – заметила я. – Тогда чего хотел?

– Иногда проще посидеть в полутемноте, чем среди всей этой… показной общительности. – Он чуть склонил голову, глядя куда-то вбок. – Знаешь, у людей есть странная привычка: притворяться теми, кем их хотят видеть.

– Ты про свою семью, – вырвалось у меня.

Он медленно перевёл взгляд на меня. Словно именно этого и ждал.

– Ты удивительно точно это подметила.

Я дернула плечом. – У всех так. Все пытаются соответствовать чьим-то ожиданиям. Наверное, это привычно для общества.

– Может быть. Особенно когда эти ожидания – диктуют. – Он постучал пальцами по кружке. – И чем громче они звучат, тем меньше воздуха вокруг.

Его голос стал тише. Не мягче – глубже. Так говорят о вещах, которые касаются слишком близко.

– У тебя… громко звучат? – спросила я осторожно. Вопрос звучал глупо, но я очень надеялась, что Коул поймет его правильно.

Он коротко усмехнулся – больше в сторону, чем мне.

– У моей семьи всё всегда звучит громко. Даже молчание.

Мне не пришлось спрашивать, что он имел в виду. Это почувствовалось сразу – как будто тонкая грань между нами дрогнула.

– Они привыкли командовать, – сказала я. – Учитывая их уровень, это… закономерно.

– Логично, да. – Он облокотился на перила. – Но логичность ещё не делает их правыми.

Он усмехнулся – коротко, почти жестко.

– И что они хотят от тебя?

Он посмотрел куда-то в даль, на тёмный лес. Не на меня.

– Чтобы я остался и продолжил всё, что «предназначено». Вписался в привычный им сценарий. Сделал вид, что мне это подходит.

Он говорил не громко, но в каждом слове чувствовалась усталость, сжатая в сталь. Та усталость, которую он даже себе редко признаёт.

– И ты… продолжишь? – спросила я, хотя сама не знала, что именно хотела услышать.

Он замолчал – не потому что искал ответ, а потому что выбирал, говорить ли правду.

А когда заговорил, в голосе не было ни тени сомнения:

– Нет.

Не вызов. Не демонстрация. Просто факт. Сказанный так, что у меня по позвоночнику прошёл холод.

– Я не собираюсь жить по их правилам. Не собираюсь стоять там, где меня ставят. – Он сжал ладонью кружку так, будто удерживал что-то гораздо тяжелее. – У меня есть свои цели. И они… не рядом с ними.

Я подняла взгляд – резко, будто кто-то дёрнул меня за нитку. В его лице не было показушности. Только странная, слишком сильная решимость.

В голове запульсировал один единственный вопрос. Не знаю, как я вообще пришла к нему. Возможно, почувствовала к чему он клонит.

– Для этих… «своих целей» тебе нужно… уехать? – спросила я медленнее, чем хотелось. Слишком осторожно. Как будто боялась подтвердить то, что уже поняла.

Он посмотрел на меня коротко – слишком честно, чтобы я успела отвести глаза.

И просто сказал:

– Да.

Слово ударило, как если бы по рёбрам со всей силы приложились. Я будто на секунду забыла, как дышать.

– Когда? – спросила я так тихо, будто спрашивала не о дате, а о диагнозе.

Коул отвёл взгляд, не отстраняясь, но замыкаясь где-то внутри. Эта тишина между вопросом и ответом была хуже самого ответа.

– Скоро.

Он произнёс это тонко, спокойно, почти буднично. Будто говорил не о том, что исчезнет. Будто это действительно было что-то на уровне погоды – переменная облачность, небольшой ветер, я уезжаю.

Мир в этот момент не рухнул. Он просто… сместился. Словно беседка накренилась, и я вдруг оказалась слишком близко к краю.

Я сидела, не двигаясь, держась за кружку, как за поручень. И лишь одно отчётливо поняла: я не должна была так реагировать. Не имела права. Но удар пришёлся гораздо глубже, чем я ожидала.

– И ты собирался об этом… вообще не говорить?

– У нас ведь нет обязательств, – сказал он мягко, но с какой-то резкой нотой. – Разве я должен отчитываться?

– Нет, – выдохнула я. – Но ты хотя бы мог сказать нормально. А не бросать это между разговором о чае и тишине.

Коул чуть наклонился вперёд, но промолчал.

Голова гудела. В беседке будто стало меньше воздуха.

– Значит… скоро? – повторила я, хотя ответ уже стоял под кожей. Хотелось услышать его ещё раз, чтобы убедиться, что не придумала. Или чтобы мозг успел сформулировать хоть какую-то защиту. Он кивнул.

– Да.

Воздух в беседке стал гуще, будто свет от лампы потускнел.

– И ты потом… вернёшься ведь? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул, но он дрогнул всё равно – едва, почти незаметно, но достаточно, чтобы я сама это услышала.

Он даже не задумался. Даже не попытался смягчить.

– Нет.

Его «нет» разрезало пространство между нами, как ножом по ткани – тихо, но с таким холодом, что я буквально ощутила, как внутри что-то сжалось, а потом провалилось куда-то глубже.

Он смотрел прямо, спокойно, как будто говорил о чем-то элементарном – о факте, который не требует обсуждения.

– Ты расстроилась? – спросил он, чуть прищурившись. Он не давил, не провоцировал – просто… видел.

– Нет.

Глупая, мгновенная, безнадёжная ложь.

– Лжёшь.

Слово прозвучало не обвинением – диагнозом.

– Не твоё дело, – выдохнула я, стараясь удержать лицо ровным. Ладони потели. Сердце билось слишком громко, будто пыталось вырваться наружу.

– Рэн… – он наклонился вперёд, упершись локтями в колени. Голос стал ниже, спокойнее, но от этого – только острее. – Если бы тебе было всё равно, ты бы уже ушла.

Я дернулась, резко встала. Стул подо мной чуть скрипнул, кружка в руке качнулась. Чёрт. Даже этот микрожест выдал больше, чем слова.

– Не приписывай мне то, чего нет, – бросила я, глядя куда-то в сторону, лишь бы не встречаться с ним взглядом.

– Я ничего не приписываю. – Он поднялся почти одновременно со мной, будто тень, повторяющая движение. – Я наблюдаю.

– Прекрати.

– Нет.

Его голос был слишком близко. Я не заметила, как расстояние между нами исчезло. Беседка вдруг стала маленькой, воздух – тяжёлым, почти звенящим. Он стоял передо мной, и каждый сантиметр его тела отбрасывал тепло, которое я чувствовала кожей – как будто он не просто приблизился, а вторгся в моё личное пространство с той самой бесцеремонной прямотой, от которой я сходила с ума… и злилась ещё сильнее.

– Я всего лишь сказал правду, – тихо произнёс он, наклоняясь чуть ближе. – Ты не хочешь, чтобы я уезжал.

Эти слова не были насмешкой – ни капли. Они были обнажённой, непрошенной точностью, от которой перехватило дыхание.

– Я… – горло перехватило, и фраза повисла пустой. – Коул, ты думаешь слишком много.

Он едва заметно улыбнулся как человек, который услышал подтверждение тому, что и так знал.

– Только о том, что касается меня, – тихо ответил он.

– Самоуверенный идиот.

– Возможно. – Он шагнул ближе, почти неслышно, и воздух между нами вспыхнул. Его дыхание коснулось моей щеки, и от этого по позвоночнику прошёл горячий ток. – Но идиоту иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять, что на самом деле происходит.

Он сказал это мягко, но слова легли тяжело – как будто именно сейчас он видел меня насквозь, глубже, чем следовало. И мне вдруг стало страшно. Настояще страшно – не из-за него, а из-за того, что он оказался прав.

Я молчала. Он – тоже.

Но в этот момент всё внутри меня сдвинулось – чуть, почти незаметно, но необратимо.

31

Ветер шевельнул стенки беседки, но холод до меня почти не доходил – всё перекрывал жар от его тела. Коул стоял слишком близко. Слишком. Словно ещё полшага – и между нами уже не будет воздуха.

Его взгляд скользил по моему лицу, будто изучал не черты, а реакцию – что именно во мне дрожит, что рвётся наружу, что я пытаюсь спрятать под злостью.

– Ты хочешь, чтобы я остался, – повторил он тише, уже не споря, не утверждая, а будто констатируя факт, который мы оба давно знали.

– Перестань… – выдохнула я.

– Скажи «уйди», – произнёс Коул медленно. – И я уйду.

Я не смогла. Горло сжалось, как будто слова там застревали намертво.

Его тень накрыла меня почти полностью. Я чувствовала, как у него поднимается и опускается грудь – мерно, ровно, но внутри этой ровности жила напряжённая, звериная настороженность.

– Ты не скажешь, – тихо добавил он.

– Потому что ты сам всё за меня решаешь, – прошипела я, пытаясь отступить. Хотя бы на сантиметр.

Он шагнул ровно на этот сантиметр вперёд.

– Я ничего не решаю. – Его голос был низким, опасно спокойным. – Я просто отвечаю на то, что ты чувствуешь.

– Ты ничего не знаешь о том, что я чувствую, – вырвалось у меня.

– Правда? – Он подался ближе, так что его лоб почти коснулся моего. – Тогда почему у тебя дыхание сбилось?

У меня словно обожгло грудь изнутри.

Он видел. Он слышал. Он чувствовал каждую ноту моего тела так, будто оно говорило громче слов.

– И почему ты не уходишь? – продолжил он, почти шёпотом. – Почему стоишь так… будто ждёшь, когда я дотронусь?

Мои пальцы дрогнули.

– Ты ошибаешься, – прошептала я.

– Нет. – Он накрыл мою руку своей, медленно, будто давал мне шанс отдёрнуться.

Но я не дёрнулась.

Тепло его ладони прожгло через кожу, и от прикосновения у меня перед глазами чуть потемнело. Мир сузился до одной точки – «он касается меня».

Коул провёл большим пальцем по моей руке – невесомо, но внутри всё сжалось, будто он нажал на нерв, который я годами пыталась не трогать.

Он отпустил кружку из моих пальцев – она тихо стукнула о столешницу – и обе его руки оказались у меня по бокам, словно отрезая пути отхода.

Я чувствовала его дыхание на губах. Чувствовала дрожь собственных коленей. Чувствовала, как всё, что мы держали внутри так долго, поднимается к поверхности, как раскалённая лава.

– Если ты хочешь, чтобы я остановился, – прошептал он, – скажи это сейчас.

Я не сказала.

Потому что в этот момент внутри меня ожило всё, что я так яростно отрицала. Желание, которое было не вспышкой – оно было накопленным, застарелым, сильным настолько, что мне стало страшно от самой себя.

Он медленно коснулся моих волос, пропуская пряди между пальцами, ласково, как будто изучал их текстуру, но в этом движении была не нежность. Скорее напряжение, сдержанное на грани.

– Ты меня сводишь с ума, – выдохнул он, прижимаясь лбом к моему. – И хуже всего то, что ты даже не пытаешься этого делать.

Мой голос сорвался ещё до того, как я открыла рот:

– Коул…

Его лоб всё ещё касался моего, и этот контакт был сильнее любого прикосновения. Он держал меня так, будто мир сузился до нашего общего дыхания – смешанного, неровного, горячего.

Мои пальцы сами нашли его футболку, сжали чуть сильнее, чем нужно – так, будто я держалась за неё не для опоры, а потому что отпустить было невозможно.

Коул резко вдохнул – коротко, словно это прикосновение было ударом. Его руки легли на мою талию – горячие, уверенные, крепкие – и в тот же миг моё тело будто перестало слушать разум. Я потянулась вперёд на долю секунды раньше, чем он.

Поцелуй случился как падение.

Не мягкое. Не выверенное. Не осторожное.

Он врезался в меня так, будто держал это внутри слишком долго. Будто всё напряжение последних лет, все скрытые взгляды, все несказанные слова – прорвались в один миг.

Я почувствовала, как у меня перехватывает дыхание, как уходит почва под ногами, как губы становятся горячими, как пальцы цепляются в его одежду, будто я боялась, что он исчезнет прямо из рук.

Он притянул меня ближе, настолько близко, что между нами не осталось воздуха. Поцелуй углубился – резкий, требовательный, но в нём была такая ярость сдержанного желания, что у меня дрогнули колени.

Мои руки поднялись выше, к его шее, и я почувствовала, как он вздрогнул, чуть подался вперёд, будто хотел поглотить меня целиком. Его ладонь легла на мою поясницу, и это легкое давление отправило волну жара вверх по позвоночнику.

– Рэн, – прошептал он, прижимая меня к себе так, что это было ближе, чем близко. – Скажи, чтобы я остановился. Пожалуйста.

Это «пожалуйста» прозвучало как последнее усилие альфы удержать себя.

Я посмотрела ему в глаза. Они были тёмные, почти черные в полумраке – слишком честные, слишком оголённые. И я поняла: если я сейчас отвернусь – он уйдёт. Если скажу «нет» – каждая клетка моего тела будет противостоять.

Я дотронулась до его лица, большим пальцем провела вдоль линии скулы – медленно, дрожа.

Он выдохнул резко, глухо, будто что-то внутри него сорвалось с цепи.

Следующий поцелуй был еще более требовательным. Его руки подняли меня так, будто я была невесомой, и мои ноги сами скользнули вдоль его бёдер. Он прижал меня к себе, а спиной к столбику беседки. Мир стал горячим, ослеплённым, сведённым к его прикосновениям.

Целовал меня жадно, отчаянно, как человек, который слишком долго держал себя на поводке и теперь не мог остановиться. Глубже и сильнее, так, будто хотел запомнить вкус, дыхание, дрожь моих пальцев.

Я чувствовала каждый его вдох, каждый напряжённый мускул, каждое движение пальцев.

Когда я снова оказалась на ногах, его ладони скользнули под мою одежду, едва касаясь кожи, но от этого прикосновения у меня перехватило дыхание так резко, будто из легких выбили весь воздух.

– Я не смогу быть осторожным, – он прошептал мне в губы, почти срываясь на хрип. Слова ударили глубже, чем его поцелуи.

Я не знала, хочу ли осторожности. Я знала только, что его руки на моей талии – правильнее любого выбора, который я пыталась сделать до этого.

Ветер ударил резким порывом. Свет лампы чуть дрогнул. Коул поднял голову, на секунду пытаясь выровнять дыхание, будто собирался отпустить меня… но его пальцы всё равно держали мою талию крепче, чем нужно.

И я почувствовала, как внутри что-то окончательно проваливается – страх, сомнения, весь этот глупый самоконтроль.

Я коснулась его губ ещё раз – медленно, как ответ, который нельзя спутать. – Я не собираюсь выходить замуж за Кая. Он знает об этом. Я ему отказала, – признание вырвалось спутанным и сумбурным.

Его зрачки расширились так, будто тьма вошла в них.

Следующее движение было не резким – решительным. Он обхватил меня под коленями, вновь поднимая на руки. Я вдохнула резко, вцепилась ему в плечи, чувствуя, как мышцы напряглись под моими ладонями.

– Я отнесу тебя к себе, – сказал он тихо, даже не спрашивая. Тон был таким, как если бы он наконец позволил себе сказать то, что хотел давно.

Мой стук сердца чувствовался через его грудь… или это билось его, я уже не различала.

Ночь обдала кожу туманным холодом, но жар его тела делал меня почти нечувствительной к этому. Он шёл быстро, уверенно, будто боялся, что если замедлится – я одумаюсь. А я… я не хотела одумываться. Я впервые за долгое время не хотела ничего контролировать.

Когда до дома оставалось несколько шагов, он остановился. Придержал меня на руках чуть крепче, чем нужно. Вздохнул – тяжело, будто из последних сил удерживал себя от того, чтобы прижать меня к стене прямо здесь, под открытым небом.

– Последний шанс сказать «нет», – выдохнул он, глядя мне в глаза. – Я должен его дать.

Его голос дрожал от наката желания, которое он не мог больше прятать.

Я провела пальцами по его щеке, по линии его губ. И покачала головой.

– Поздно.

Его дыхание сорвалось.

Он вошёл в дом быстро, почти беззвучно. Коридор поглотил нас мягким полумраком. Дверь за спиной закрылась – тихо, но как щелчок капкана, отрезавший всё внешнее.

Я знала, что сейчас здесь никого нет. Хотя, казалось, что даже если бы кто-то был, меня бы это не остановило.

Коул поставил меня на ноги только в своей комнате, но не отпустил – его ладони остались на моей талии, будто боялся, что я исчезну, если он разожмёт пальцы.

Тепло его рук скользнуло выше. Он накрыл моё лицо ладонями, поцеловал – жадно, голодно, так, будто собирался выпить воздух из моей груди.

И между этим поцелуем, его дыханием, моими пальцами на его шее стало ясно: назад дороги нет.

Его ладони обхватывали моё лицо, затем спускались к шее, к плечам, к талии – каждое движение становилось глубже, настойчивее, увереннее. Я чувствовала, как он дрожит, будто от того, что слишком долго держал себя в руках.

Его губы скользили по моим, потом ниже – к подбородку, к шее, и от этих поцелуев у меня подкашивались ноги.

– Коул… – выдохнула я, не узнавая свой голос. Тихий, сорванный, будто принадлежал не мне.

Он остановился на секунду, только чтобы посмотреть на меня. Взгляд был тёмным, глубоким – почти болезненным от желания.

– Я думал, ты будешь отталкивать, – признался он. – А ты притягиваешь.

– Я сама не знаю, что со мной… – прошептала я.

– Я знаю. – Он наклонился к моему уху, и от его дыхания у меня по спине пробежал жар. – Ты хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя.

Я хотела возразить – по привычке, по инерции, ради защиты, которой уже не существовало. Но мои пальцы сами нашли его затылок, погрузились в волосы, притянули ближе.

Это было ответом. Единственным, который имел смысл.

Он поймал моё запястье, провёл мою ладонь к своей груди – там, где сердце билось резко, сильно, неровно.

Я чувствовала. И его пульс, и свой. Они били в одном ритме, сбиваясь, догоняя друг друга, как два зверя.

Даже не помню, когда мы оказались без верхней одежды.

Он взял меня за бедра и поднял, так что я оказалась на уровне его губ. Мои ноги сами обвили его талию – тело знало лучше, чем разум, куда ему двигаться. Коул крепко удерживал меня, словно я была в его руках чем-то невероятно ценным, хрупким – и необходимым.

Мы рухнули на кровать.

Матрас поддался, и он оказался сверху – горячий, тяжёлый, реальный. Его ладонь легла рядом с моим лицом, другая медленно скользнула по моим рёбрам, поднимая волну мурашек до самого горла.

– Рэн… я не смогу быть сдержанным, – сказал он низко, почти шёпотом. – Я слишком долго этого хотел.

У меня внутри что-то дрогнуло – не страх, а еще более сильная волна возбуждения.

– Я не хочу сдержанности, – ответила я. – Я хочу тебя.

Он закрыл глаза на секунду – будто от этих слов у него сорвался последний замок. Когда он открыл их опять, в зрачках не осталось ничего, кроме зверского желания.

Его руки легли на мои бёдра, пальцы впились чуть сильнее, чем нужно, но это была приятная боль. Моё тело выгнулось ему навстречу.

Коул наклонился, провёл губами по линии моего горла – не мягко, а так, словно проверял, где моё тело отзывается сильнее. Нашёл точку под ключицей, задержался там чуть дольше, чем нужно. Его пальцы прошли по моей талии уверенно, почти требовательно, повторяя изгибы, будто хотел запомнить каждую линию.

Его пальцы скользнули к подолу моей одежды резким, уверенным движением – как будто он отбрасывал последнее, что стояло между нами.

Он стянул ткань с меня быстрым движение– смесь нетерпения и осторожности. Моя кожа вздрогнула от прикосновения прохладного воздуха, и в тот же миг его ладони закрыли этот холод, горячие, сильные, слишком уверенные.

– Красивая… – выдохнул он так тихо, что я почувствовала слова скорее кожей, чем ушами.

Коул наклонился и поцеловал грудь – коротко, горячо, будто отмечал каждую часть, до которой добрался. Его губы двигались по коже в медленных, уверенных ударах, а пальцы – напротив – работали чуть неровно, выдавая, насколько он возбужден.

Он потянулся к собственной футболке, ухватился за край… и стянул её через голову одним резким, злым движением, будто она мешала ему дышать. Я задержала дыхание, когда увидела, как напряглись мышцы его плеч, как дрогнули линии живота – он был красив в этой небрежной, живой ярости.

– Нравится? – бросил он с полуусмешкой, но голос всё ещё дрожал.

– Возможно, – прошептала я.

После этого ответа он снял с себя штаны и боксеры. У меня полностью перехватило дыхание и я не сдержавшись закусила губу, ощущая как между ног свело еще сильнее. Я видела, что он наблюдает и наслаждается этой реакцией,

Его руки снова нашли мою талию – крепко, уверенно, будто он держал меня за что-то большее, чем тело. Он провёл ладонью вверх, поднимая оставшуюся ткань медленно, будто нарочно замедляя движение, чтобы я чувствовала каждый сантиметр.

Он смотрел мне в глаза, пока снимал остатки одежды, и в этом взгляде было всё: опасность, желание, признание, против которого он слишком долго боролся.

Все происходящее ощущалось так сильно, что я путалась.

Я была слишком мокрая, когда ощутила его член между своих ног. Но даже не думала смущаться этого. Наоборот наслаждалась тем, каким зверским огнем загорелись его глаза, когда он это почувствовал.

Когда Коул вошел в меня мой мир будто бы разрушился.

Его тело двигалось так уверенно, будто знал, как именно я чувствую и хочу. Каждый его выдох, каждый нажим, каждое движение – грубое и сильное – проходил сквозь меня волной, заставляя терять ориентацию в собственных ощущениях.