Текст книги "Научу тебя плохому (СИ)"
Автор книги: Виктория Победа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Глава 27
Еся
В очередной раз за каких-то два дня я задаюсь одним и тем же вопросом: что я делаю? На меня вновь накатывает волна бесконечного стыда и приходит окончательное, отчетливое понимание: чтобы я ни делала, как бы ни старалась, а сопротивляться этому тирану доморощенному я не могу. Ну как, скажите, можно противиться такому напору? Это же самый настоящий, не видящей препятствии на своем пути, штурмовой танк. И он вполне успешно штурмует мою полуразрушенную, уже совсем не крепость.
– Есь, опять грузишься?
Он наваливается на меня, если не всем своим весом, то точно половиной. Ответить, конечно, не позволяет, просто целует, больше не спрашивая на то разрешения. А я, издав обреченный стон, обвиваю руками шею этого диктатора и отвечаю на поцелуй, потому что не могу иначе и не хочу.
Мне нравится то, что он со мной делает, нравятся его касания, его поцелуи и его язык, стопроцентно хозяйничающий в мое рту, мне тоже дико нравится. Я же горю, просто воспламеняюсь от каждого легкого касания, от такого порочного, откровенного взгляда. Сама его ближе притягиваю, жмусь к горячей, влажной от пота и напряжения груди, целую в ответ, одурманенная близостью своего тирана. И я потом, когда-нибудь подумаю, почему мысленно зову его своим, обязательно подумаю, но не сейчас.
А сейчас я хочу его целовать и целую, сама сплетаю наши языки, завожу какой-то совершенно безумный, огненный танец и чувствую, как что-то твердое упирается мне в живот. Останавливаю поцелуй, пальцами зарываюсь в густые, темные волосы, улыбаюсь несдержанно, глядя в напряженное до предела лицо Марка. Он снова сдерживается, наверняка сам с собой борется, себя уговаривает. И я понимаю, конечно, как сложно ему даются нежность и неспешность в каждом действии. Это покоряет.
Одной рукой я продолжаю поглаживать его шевелюру, второй провожу по лицу, костяшками пальцев касаюсь скулы. Боже, какое же у него красивое лицо, а глаза… Это какое-то произведение искусства. Смотрю на него, пристально рассматриваю каждую морщинку, каждую, даже самую маленькую родинку, запоминаю каждую черту.
– Еська, я так долго не выдержу, не сдержусь.
– Не надо, – шепчу, едва шевеля губами.
– Не буду, Мышка, я же сказал, что не трону, – он упирается лбом в мой, дышит тяжело.
– Ты не понял, не надо сдерживаться.
Я сама не верю произнесенным мною словам, а Марк, кажется, и вовсе пребывает в шоке от услышанного. Он приподнимается, опирается на ладони, заглядывает мне в глаза и молчит. Думает, сопротивляется зачем-то. Зачем? Я же дала ему зеленый свет.
– Не шути так, малыш, – он усмехается и уже собирается откатиться в сторону, когда я опускаю руку, осторожно провожу пальцами по твердому животу и делаю, пожалуй, самую безрассудную вещь за всю свою жизнь.
Сама обхватываю ладонью его вполне себе достоинство, сжимаю осторожно, не будучи уверенной в том, что не причиню боли. Я совершенно точно тронулась умом, потому что еще несколько минут назад стояла посреди кухни, не решаясь поднять глаза и злилась, так сильно злилась на этого несносного гада, а теперь сама сжимаю в руке его готовый к боевым подвигам член.
Боже, это даже звучит абсурдно.
– Еся, хватит, ты чего делаешь? – он пытается улыбнуться, а на лбу его выступают мелкие капельки пота.
– Не надо ничего говорить, пожалуйста, – я кладу указательный палец свободной руки на его губы, – просто сделай.
– Нет, – его дыхание тяжелеет, на лбу собираются морщинки. – Тебе рано пока, что на тебя нашло, малыш?
Я не слушаю его, не хочу, потому что передумаю, потому что сдам назад. А назад нельзя, совершенно точно нельзя, ведь ему надо, а значит и мне тоже. Это безумие какое-то, сумасшествие, но сейчас мне плевать на формальности, вообще на все плевать. Я просто хочу, чтобы он сдался, чтобы поддался соблазну, точно также, как поддалась я.
И я уверенна, я точно знаю, что несмотря ни на что, он будет осторожен.
– Еся, – он дергается, оторвав одну руку от постели, хватает меня за запястье, хочет отвести ладонь, а я не позволяю, лишь сильнее сжимаю его член. – Сумасшедшая моя девочка, тебе же больно будет.
Я не могу больше говорить и не хочу. Просто отрицательно мотаю головой.
– Мышка…
Простонав протяжно, он набрасывается на мои губы, и нет, не целует, а просто вгрызается, словно наказывает за то, что посмела ему перечить. А мне плевать, потому что хорошо, от его такой несдержанности и похоти хорошо. Я только и могу, что беспрепятственно подставлять искусанные, должно быть, распухшие губы под его совсем нещадящие, жалящее поцелую. В следующую секунду Марк вновь издает стон, а меня простреливает острая боль, пронзающая тело.
– Мышка, что же ты такое творишь.
Он утыкается носом в мою шею, впивается в нее зубами, оставляя на ней очередную порцию меток. Не двигается, себя сдерживает и меня бесит. Я чисто из вредности и, быть может, немного от злости, впиваюсь ногтями в его плечи, и сама двигаю тазом.
– Еся, блядь… – рычит угрожающе, а я улыбаюсь, как дура последняя, потому что он не удержался, поддался мне, моему напору.
– Просто продолжай.
– Еська, ты совершенно точно такая же чокнутая, как я.
Я слышу, как он тихо посмеивается, а потом, спустя долю секунды, начинает медленно двигаться.
– Блядь, девочка, ты даже не представляешь, какой это кайф быть в тебе.
– Марк, – шепчу, прижимаюсь к нему, хочу его чувствовать. Его всего. Каждую часть его тела. Он двигается медленно, размеренно, а я чувствую, как постепенно отступает боль, сменяясь чем-то необъяснимым, но таким знакомым. – Марк.
– Моя мышка, моя, блядь, какая же ты…
Он не договаривает, только дергается резко, перекатывается на спину и вот я уже лежу на его груди, плотно прижатая к горячему торсу. Помедлив немного, позволяя мне привыкнуть к изменениям, Марк снова продолжает двигаться, все также медленно, боясь причинить боль, сдерживается. А я не хочу, чтобы он сдерживался, не хочу, чтобы думал, потому что уже не так уж и больно, и вообще…
Сама его целую, обнимаю, глажу везде, где только достаю и кричу от неожиданности, когда, сорвавшись и окончательно потеряв контроль, он ускоряется, не жалея, выбивая из меня тихие стоны.
– Прости, малышка, прости, – шепчет словно в бреду, наращивая темп, больше не сдерживаясь и яростно вколачиваясь в мое безвольное тело. А мне хорошо, необъяснимо хорошо. И каждое движение отдается болезненно сладким разрядом, разваливающимся по телу. Это так жестко, грубо, порочно, а мне нравится, безумно нравится эта несдержанность, необузданность, потому что я ее пробудила, я стала причиной. С каждым новым толчком я все сильнее прижимаюсь к своему ежику, желая больше, сильнее, быстрее. Так не должно быть, так не бывает, но я совершенно точно его прибью если остановится, если даже замедлится, – придушу просто.
И он, словно чувствуя, будто улавливая мое настроение, мое порочное желание, только ускоряется, окончательно прекращая меня жалеть и полностью отдаваясь нашему общему безумию. Этой бешеной, огненной страсти, этой сладкой боли, полыхающей в жилах. И каждый толчок, словно маленькая смерть, рвет на части, прошибает немыслимым просто разрядом электрического тока. Он зарывается пятерней в мои растрепанные волосы, притягивает к себе, целует, проталкивая язык мне в рот, так глубоко и грубо, вторя движениям внизу, а я, больше ничего не соображая, просто сжимаю ладони на широких плечах и позволяю ему все, абсолютно все, лишь бы не останавливался.
Целую его, кусаю, беспрерывно шепчу просьбы не останавливаться, не замедляться, потому что умру, и его убью. Его движения становятся сильнее, размашистей, я меня трясет, на месте от прошибающего тело удовольствия. Я не пытаюсь больше сдерживать крик, теряясь в собственных ощущения, содрогаюсь в крепких объятиях, умирая, чувствую, как Марк покидает мое тело и с оглушающим рыком разделяет со мной непередаваемое удовольствие.
А потом меня куда-то несут, шепча на ухо приятные нежности, рассказывая, какая я охрененная, самая лучшая и только его. И что не отпустит меня никто и никуда, что попала я окончательно и бесповоротно, а я только киваю согласно, потому что совершенно не в том состоянии, чтобы спорить.
Меня опускают на прохладную поверхность, и только когда сверху начинает литься вода, я понимаю, что мы в душе. Опять. Это уже традиция, честное слово. Я ничего не делаю, просто позволяю себя мыть, наслаждаясь прикосновениями больших теплых ладоней. Марк, словно умелый кукловод, управляет мною, как самой настоящей марионеткой, а я только и делаю, что глупо улыбаюсь, подставляя шею и плечи под его непрекращающиеся, жалящие поцелуи. И когда он заканчивает с водными процедурами, я едва стою на ногах, бесконечно уставшая и столь же довольная.
– Теперь можно и поесть, – слышу рядом с ухом, как только в душе перестает шуметь вода.
Глава 28
Марк
– Не смотри на меня так, иначе мы сегодня не поедим, – мне нравится наблюдать, как розовеют её щеки, как мышка моя, пряча улыбку, опускает взгляд, делая вид, что тщательно прожевывает пищу.
– Я вообще на тебя не смотрела, – отвечает дожевав, и снова улыбается.
А я смотрю на неё и понимаю, что мне дико кайфово вот так с ней за столом сидеть, уплетать приготовленный ею завтрак, наблюдать за тем, как думая, что я не вижу, она рассматривает меня искоса, осторожно так, ненавязчиво.
– Иди ко мне, – понижаю голос, протягиваю руку к рядом сидящей мышке.
Мне мало её простого присутствия, я хочу её чувствовать, трогать, сжимать хрупкое тельце в своих объятиях, вдыхать её запах. Я себя маньяком одержимым чувствую, наконец добравшимся до своей жертвы. И жертва эта, судя по сегодняшнему её подарку, совсем не против.
Умом я понимал, конечно, что больно ей сделаю, и потерпеть бы надо, не спешить, но как, скажите, было удержаться, когда малышка ко мне сама потянулась, когда она сама просила и отдавалась, словно в последний раз. А я все больше заводился от близости её, от такой сладкой, разливающейся по телу неги, от доносящихся до слуха приглушённых стонов.
– Иди ко мне, малыш, – повторяю, чуть отодвигая стул.
Малышка не решается, головой мотает, взгляд отводит.
– Есь.
– Неудобно будет, – выдаёт тихо, снова пряча улыбку.
– Все удобно, – беру её за руку, вынуждаю подняться со стула и перебраться ко мне на колени. Надо сказать, мышка не слишком сопротивляется, а я дурею, во второй раз за утро понимая, что вновь ее хочу.
Она же как наркотик – чтобы подсесть, достаточно всего один раз попробовать.
Утягиваю мышку на себя, не позволяю даже подумать, поворачиваю её лицо к своему и целую. Мне по-хорошему на работу надо, и на учёбу я чутка забил, а я от девочки своей оторваться не могу и не хочу от неё отрываться. Я же не отпущу её больше, не смогу, наверное, это проклятье какое-то семейное, когда вот так, практически с первого взгляда. Тому, кто ни с чем подобным не сталкивался, наверное, не понять, насколько сильной может быть потребность в одном единственном человеке.
– Марк, ну завтрак же, – она разрывает поцелуй, отчитывает меня тихо, а я в глаза ей заглядываю и улыбаюсь, как умалишенный, потому что несмотря на внешнее сопротивление, мышка точно также от меня дуреет, и на глубине глаз её ореховых черти пляшут.
– Завтрак? – улыбаюсь ей, губами касаюсь подбородка, прихватываю слегка кожу.
– Да.
– Ну тогда корми, – командую.
– Кормить? – удивляется так искренне.
– Ну да, с рук, с твоих рук, Мышка, я даже яд съем.
– Дурак, – улыбается, посмеивается смущённо, но все равно делает то, о чем я прошу.
Я даже не помню, когда в последний раз испытывал такой кайф от простого вкуса жаренного теста во рту. Готовить мышка и в самом деле умеет. Не к месту вспоминаю нашу с ней первую встречу, вспоминаю, как выставил её за дверь, а вечером того же дня вырывал её из лап неудавшихся насильников.
– Больно, Марк, – взвизгивает мышка, а я только теперь осознаю, что слишком сильно сжал ладони на тонкой талии.
Я ведь мог её потерять, эту невероятную, девочку, и одному Богу известно, чем бы все это закончилось, не затрахай мне мозг Виталя.
– Прости, прости, маленькая, я задумался, – улыбаюсь ей, беру очередной кусочек пирожка из её рук, губами прихватываю тонкие пальчики.
Мышка смущённо прикусывает нижнюю губу, с меня глаз не сводит, а я перехватываю её руку, целую каждый маленький пальчик, ладошку, поднимаюсь выше – к внутренней стороне запястья.
– Марк…
– Прости, котёнок, но ты такая сладкая, я оторваться не могу, всю бы вылизал.
– Вот зачем ты это сказал? – она так мило смущается, а мне нравится видеть её покрасневшие щеки, приоткрытый ротик, в который хочется впиваться до бесконечности, чувствовать отдачу.
Наклоняюсь к её ушку, целую, покусываю.
– Потому что это правда, и не надо меня стесняться, Есь, я ещё с тобой и половины своих фантазий не воплотил.
– Ты ненормальный, – уткнувшись мне в плечо, мышка начинает сдавленно смеяться, а я просто наслаждаюсь её доверенностью, открытостью.
И зачем я только скрывал от неё свое альтер эго, сказал бы сразу и, возможно, удалось бы избежать глупых побегов и непонятных тайн.
Кстати, о тайнах.
– Мышка? Ты помнишь наш вчерашний разговор? —нашептываю ей на ушко, а она напрягается сразу, прекрасно понимая, о чем я толкую, а после отстраняется, опускает взгляд и делает попытку слезть с моих колен.
Я ей, конечно, не позволяю.
– Есь? Я все равно ведь все узнаю, но я хочу услышать ответы от тебя, а не от посторонних людей.
– Как узнаешь? – она немного меня в ступор своим вопросом загоняет.
Ну что я ей скажу? Ты знаешь, малышка, ты не переживай, но у меня папаша с братом, в прошлом авторитеты криминальные. А я типа наследник всего этого добра, но мы немного обороты сбавили, почти не отсвечиваем и косим под нормальных, законопослушных граждан?
И какова вероятность, что после этих слов, моя трусливая мышка не попытается сбежать, сверкая пятками от такого, как я? Я бы попытался.
– У всех свои методы, – пожимаю плечами.
– Ты от ответа уходишь, – замечает она справедливо.
– Как и ты, малыш, как и ты, – отвечаю ей той же монетой.
– Я сбежала из дома, – тяжело вздохнув, она произносит тихо, настолько, что мне приходится напрячь слух, – после смерти родителей, меня к себе тетка забрала, ну как забрала, они с мужем оформили опеку, по документам все имущество родителей – небольшой бизнес, дом, машина вдруг, каким-то образом стали принадлежать Косте.
– Косте?
– Ну да, это муж тётки, вроде как отец у него в долг брал, правда, там история какая-то мутная, в общем взял и не отдал, так тётка говорила, мол отец дом заложил, и машину с бизнесом туда же. Костя, как-то проболтался, что папа крупно в каком-то подпольном казино проигрался, вот и занял родственника.
– Твой отец любил азартные игры?
– Я не замечала, не знаю, я не хочу в это верить, но всякое может быть, – продолжает ещё тише.
– А дальше?
– Родители погибли, – в уголках глаз мышки появляются слезы, она их, конечно, смахнуть пытается, губы поджимает, чтобы не расплакаться, храбрится чего-то, а у меня сердце кровью обливается.
Мои родители живы, я даже представить не могу, каково это – вот так просто рассказывать о смерти родных.
– И тебя забрала тётка?
– Да, – кивает.
– А сбежала ты почему?
– Это не важно. Просто захотела.
– Есь? Расскажи мне, мне можно сказать. Тебя обижали? – смотрю на неё, считываю реакцию.
Мышка не спешит говорить, устремляет взгляд куда-то вперёд, смотрит некоторое время в пустоту, слегка хмурясь, словно не решаясь продолжить.
– Костя, он… – замолкает, переводит дыхание, – он позволял себе лишнее.
Я напрягаюсь после сказанного, чувствую, как начинаю закипать и только сидящая на моих коленях, поникшая мышка, не даёт мне сорваться.
– Что он сделал? – произношу таким тоном, что у самого кровь в жилах стынет. Еся, безусловно, улавливает ледяные нотки в моем голосе, но вопреки моим ожиданиям не прячется в привычную раковину, а прижимается ко мне, обнимает и принимается покрывать поцелуями моё лицо, неразборчиво что-то нашептывая.
– Ничего, ты только не заводись, – шепчет чуть громче, ладонями поглаживает мои плечи, успокаивая.
– Малышка…
– Он ничего не сделал, ты же знаешь, что я… – замолкает, а я киваю, понимая без слов.
Знаю, конечно, она мне девочкой досталась, но это ничего не исключает.
– Есь.
– Он меня не трогал, точнее в том смысле не трогал, только руки распускал, говорил, что я ему должна, если бы не он, нас с мамой бы за долги отца… – она не договаривает, запинается, шумно втягивает воздух, – когда мне шестнадцать исполнилось, все еще хуже стало, он мне проходу не давал, зажимал по углам, пока жена не видела, говорил, что все равно должок возьмет с меня, а потом все прекратилось, он перестал меня трогать, только смотрел странно и вечно орал, я сначала не понимала, что стало причиной, но тихо радовалась его внезапной потере интереса, пока не поняла, что он все-таки решил свой должок забрать, только иным путем. Он меня продал фактически.
– Продал? – хмурюсь, отчетливо осознавая, что мразь эту найду, обязательно найду.
– Ну да, ждал, пока восемнадцать исполнится.
Я уже собираюсь продолжить задавать вопросы, но меня бесцеремонно прерывает звонок в дверь.
– Ладно, Мышка, разберемся, – улыбаюсь ей, и спустив ее с колен, поднимаюсь и добавляю: – у меня для тебя подарок.
– Подарок?
– Подарок, малыш, сейчас увидишь.
Глава 29
Еся
Марк оставляет меня одну, сам идёт открывать дверь.
И в тот момент, когда он покидает кухню, мне становится холодно, в голову сразу лезут дурные мысли, страшные, но вполне объяснимые. Я ведь не хотела ничего ему рассказывать, я вообще ничего из того, что между нами происходит не хотела, и уж тем более не предполагала, что Марк окажется тем самым Ёжиком, с которым я почти ежедневно переписывалась в течение последнего месяца, и которого ни при каких обстоятельствах не хотела вмешивать в свои проблемы. И вмешала!
Втянула его в это, Боже, о чем я только думала? О чем думала, когда позволила ему, когда сама отдавалась, когда рассказывала о своём прошлом? Глупо, очень глупо, но почему так хочется верить, что рядом с ним я могу быть в безопасности?
Он ведь что-то такое говорил. Вчера. О том что его не тронут, не посмеют.
Полностью погрузиться в трясину из собственных переживаний мне не позволяют раздавшиеся мужские голоса. Один из них принадлежит Марку, второй отчего-то кажется знакомым.
– Слушай, Темыч, иди-ка ты в пень, – это Марк.
– Вот и вся благодарность, я, можно сказать ради тебя судьбой своей пожертвовал, бросил её, к тебе примчался.
– Какой нахер судьбой, очередная девка из клуба, как-будто я не в курсе. И вообще, а какого, собственно, ты не на рабочем месте?
Я слушаю их перепалку и начинаю краснеть. Наверняка эти разборки не для моих ушей. Теперь я понимаю, почему голос гостя показался мне знакомым. Темыч значит.
Проходит ещё около пяти минут прежде, чем Марк снова витиевато выражается, а потом входная дверь громко хлопает и до меня доносятся звуки шагов. Марк останавливается где-то на середине пути, судя по всему возле своей комнаты, но уже спустя мгновение появляется в дверях кухни с широченной улыбкой на губах.
– Есь, пойдём че покажу, – произносит с порога.
А я смотрю на него, как баран на новые ворота и с места сдвинуться не могу. Перед глазами не к месту всплывают последние часы нашего общего безумия и я понимаю, что если сейчас пойду с ним, то в очередной раз все может закончится в горизонтальной плоскости.
Господи! О чем я только думаю?
– Есь.
– З...зачем?
– Как зачем? Подарок смотреть.
– А может не надо? – сглатываю возникшую во рту, вязкую слюну.
Я уже представляю себе, что там за подарок.
Только подумав об ассортименте магазина, я вспыхиваю, словно спичка. Боже, ну не мог же он всерьёз.
А что если да? И это привёз Темыч!
Я же от стыда сгорю, ни о какой работе на складе тогда точно и речи не будет, я туда просто не сунусь.
– Мышка, ты чего себе напридумывала? – удивляется Марк.
Да чего только не напридумывала!
– Мыыышка… – тянет, соблазнительно понизив голос и добавив ему хрипотцы. – А ну-ка, о чем ты подумала? Вот же! Понял ведь все, гад! А теперь издеваться будет. Он делает шаг ко мне навстречу, а я, будто ужаленная в одно стратегическое место, вскакиваю со стула и произношу быстрее, чем следовало бы:
– Ничего, пойдём. Прежде, чем Марк успевает спохватиться, и вообще опомниться, я проскальзываю между ним и дверным проемом, и двигаюсь в направлении спален. Останавливливаюсь у комнаты Марка, дверь в спальню открыта. Мой взгляд совершенно случайно цепляется за большое, коричневое нечто, напоминающее крупного плюшевого зверька, и только присмотревшись внимательнее, я узнаю в этом зверьке ежа.
– Ну чего ты застыла, проходи, – неожиданно рядом возникает Марк. Подтолкнув меня вперёд, он входит в спальню следом за мной. А я смотрю на большого плюшевого ежа и улыбаюсь, как умалишенная.
Отчего-то так тепло на душе становится. Такая простая, казалось бы, игрушка, а у меня слезы на глаза наворачиваются. Подхожу ближе к кровати и вдруг понимаю, что ёж «сидит» на большой, плоской коробке, обернутой в подарочную бумагу. Вот тут вот мне вновь зарождаются сомнения, а фантазия уже рисует возможное содержимое коробки. Правда, форма и размер не соответствуют ничему из того, что приходит в голову.
– Так и будешь стоять? Может откроешь? – слышу за спиной голос Марка, но с места все равно не двигаюсь.
– Что это? – задаю, наверное, самый глупый вопрос из всех, что могли прийти в голову. – Открой и узнаешь. Ну же, Мышка, смелее, там все прилично. Неуверено подхожу к кровати, убираю мягкого наощупь ежа и, присев на самый край матраца, беру коробку и начинаю её распаковать. Быстро не получается, руки трясутся от волнения.
– Есь, да просто порви ты эту бумагу, – первым не выдерживает Марк. Порвать? Но как же…
– Красиво, не хочу портить, – признаюсь честно, продолжая отклеивать бумагу.
– Рви, если захочешь, я тебе сотню рулонов такой бумаги куплю, хоть все вокруг обмотай.
Я улыбаюсь в ответ, подавляя рвущийся наружу смешок. Наконец мне удаётся справиться с упаковочной бумагой с минимальными потерями. Правда, уже в следующую секунду я забываю об обёртке, потому что взгляд останавливается на коробке, а точнее на картинке, смотрящей на меня с гладкой поверхности.
– Это… это что? – спрашиваю заикаясь.
– Это ноутбук, – отвечает Марк и садится рядом.
– Но зачем?
– Как зачем? У тебя ведь нет, теперь будет.
– Нет, – мотаю отрицательно головой, и протягиваю коробку парню.
– Есь, ну что за капризы опять, мне казалось, мы все выяснили, – Марк хмурится, откладывает коробку в сторону, а я беру ежа, просто, чтобы чем-то занять руки.
– Мне не нужен ноутбук.
– Нужен, Еся.
– Нет не нужен.
– А как же твоя книга? – вкрадчиво интересуется Марк.
– А что с ней не так?
– Ты пишешь на телефоне, Есь, это не удобно.
– Нормально, к тому же я не так часто пишу и вообще не уверена, что стану продолжать, – вздыхаю, сильнее прижимая к себе плюшевого ежа.
– Есь, просто скажи мне, что тебе мешает принять от меня подарок? Потому что я не понимаю, в чем проблема, – я улавливаю в голосе Марка нотки недовольства и раздражения.
Он опять начинает злиться, я это чувствую.
– Нет никаких проблем, просто это перебор. Сначала одежда, за которую я никогда не расплачусь, теперь ноутбук.
– Разве я просил тебя расплачиваться? – теперь Марк точно злится.
– Это не важно, так или иначе это дорого, такие подарки не дарят просто так.
– А как их дарят, Есь?
– Их дарят за что-то… – вырывается у меня против воли, и так обидно становится. Злюсь на себя, понимаю, что глупости все это и веду я сейчас себя неправильно, наверное, но мысль о том, что мне делают настолько дорогой подарок в качестве платы за…
– Боже, дай мне сил, – стонет Марк и валит меня на кровать. Сам нависает сверху, выдержгивает из моих рук ежа, откидывает его в сторону и тянется к моим губам. Целует так алчно, откровенно, настойчиво, что все мои мысли и переживания благополучно рассеиваются. Что он со мной делает? Я же даже думать не могу, стоит ему только прикоснуться, теряю ориентиры.
– Я объясню по-другому, Есь. У нас теперь отношения, если ты вдруг ещё не поняла, и я буду дарить тебе подарки, просто так, потому что я так хочу. А ты будешь их принимать, целовать меня в счёт благодарности и радостно их распаковывать. Это ясно?
– Но… отношения?
– Господи, что ж так сложно-то, – Марк закатывает глаза и начинает смеяться.
– Да, Мышка, отношения. И подарок ты мой примешь, и пользоваться им будешь часто и с удовольствием, это понятно? – произносит хмурясь.
– Нет.
– Что нет?
– Непонятно, зачем это тебе.
– Есь, у тебя все ещё температура?
– Нормально все со мной, просто я не понимаю, зачем тебе я.
– А вот об этом мы чуть позже поговорим, – он улыбается, пристально глядя мне в глаза.
– Ноутбук ты берёшь, это не обсуждается. В конце концов, если решишь продолжить писать, на нем тебе будет удобнее, да и вообще вещь нужная. Все Есь, не дури. Иначе я точно подарю тебе то, о чем ты подумала на кухне.
Я вновь вспыхиваю от стыда, таращу на Марка глаза и не знаю: смеяться мне или плакать.
– Я ни о чем таком не думала…
– Еська, у тебя на лице все написано, а впрочем, ты сама все выберешь. Помнишь первое условие?
– Ты… ты все-таки позволишь мне работать на складе? – уточняю на всякий случай.
– Мне это не нравится, малыш, но раз ты хочешь, а я все-таки обещал…
Договорить я ему не даю, просто обнимаю и тяну на себя. Сама пропадаю к его губам и целую, как в последний раз.
– Ну надо же, как сильно тебя впечатлил ассортимент моего магазина, – он откровенно надо мной посмеивается, а я улыбаюсь и понимаю, что вопреки всем законам логики и здравого смысла, я его хочу… снова.
– Мышка, нам однозначно нужно что-нибудь подобрать…
