Текст книги "Научу тебя плохому (СИ)"

Автор книги: Виктория Победа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Глава 24

Марк

Утро будит меня яркими лучами зимнего солнца и… пустой постелью.

Какого черта вообще?

Сон, как рукой снимает. Я буквально подпрыгиваю на месте, скатываюсь с кровати и оглядываюсь в поисках хоть какой-нибудь одежды.

Наверное, ни разу в жизни мне не приходилось одеваться с такой нечеловеческой скоростью.

Мышка, зараза! Ну чего ты себе опять надумала? А я? Тоже хорош, идиот клинический, не додумался предотвратить очередную, глупую попытку побега. Да я вообще думать вчера не в состоянии был, мозг в штаны стек. Теперь пожинаю плоды собственной бестолковости.

Надев первые попавшиеся вещи, хватаю телефон, выскакиваю из спальни и мчусь ко входной двери. С каждой секундой промедления чувствую, как внутри нарастает паника.

Как давно эта неисправимая трусишка сбежала? Куда? Где её искать? А если посреди ночи ушла, сразу, как я вырубился? Дебил. Да я сторожить её должен был, как самую ценную драгоценность. Наверняка ведь глупостей надумала, себя накрутила.

Я ведь понимал, что нельзя торопиться, да не сдержался, не смог. Да и кто бы на моем месте сдержался? Покажите мне такого уникума. Я же как долгожданное «да» услышал, окончательно связь с реальностью потерял. Перед глазами осталась только она, – моя девочка. Красивая, растрепанная, с порозовевшими щеками, соблазнительно облизывающая губки и гладящая меня по плечам.

Все же хорошо было, и после – тоже, она так трогательно ко мне прижималась, сама меня касалась, поглаживала. Не видел я сожаления в ее глазах, не было его там.

Так зачем сбежала?

Не помня себя от страха, выбегаю в прихожую и уже собираюсь схватить с вешалки куртку, когда замечаю висящее рядом с ней, серое пальтишко. Пока догоняю, что к чему, с кухни доносится грохот.

И тут всего два варианта: либо у меня в квартире завёлся барабашка, либо я кретин, потому что даже не додумался осмотреть квартиру.

И сдаётся мне, что вариант со сверхъестественным вредителем, поселившимся в моей квартире маловероятен.

Я, наверное, поседею раньше времени, такие потрясения даже в двадцать два могут плохо закончиться.

Расстояние от прихожей до кухни я преодолеваю почти со скоростью света.

А там…

Краса моя, предынфарктная намывает себе какую-то посудину в мойке.

Что ж ты за чудо такое?

Подхожу к ней тихо, хватаю за талию, разворачивают к себе и буквально вгрызаюсь в мягкие губы.

Мышка, естественно, даже отреагировать не успевает, только мычит поначалу, ладошками мокрыми меня касается. А меня кроет не по-детски, потому что никуда она от меня не сбежала, потому что она тут. А за то, что меня чуть до ручки не довела, по заднице своей красивой, конечно, получит, и не только по ней, но это позже. Целую её, подавляю волю, что бы ответила мне, расслабилась, потому что мне сейчас это очень нужно. Я можно сказать огромный стресс минутой ранее пережил, чуть инфаркт не схватил.

Я, значит, с постели срываюсь, черт знает как на себя одежду натягиваю, бегу на всех парах искать свою трусливую мышку, а она на кухне преспокойно что-то намывает.

Это вообще нормально?

– Марк, ну Марк, подожди, – она улавливает момент, когда я немного отвлекаюсь и сбавляю обороты. – Пирожки!

Я смотрю на неё, не понимая, о чем она толкует.

– Какие, нафиг, пирожки? – задаю вполне предсказуемый вопрос.

– Да на сковороде, блин, – рявкает Мышка и, резво оттолкнув прихеревшего меня, мчится к плите.

А я только сейчас замечаю, что там, на этой самой плите что-то жарится. Принюхиваюсь, надо же, я даже внимания не обратил на запах и шипение со стороны плиты. А пахнет вкусно, даже очень.

Наблюдаю за действиями Еси. Мышка ловко переворачивает содержимое сковороды. Перевожу взгляд на столешницу рядом, но которой уже лежит большое блюдо с выложенными на него, мать вашу, пирожками.

Серьёзно? Когда я их ел-то в последний раз?

Невольно начинаю улыбаться, продолжая наблюдать за своей малышкой. Она заканчивает, и как-то внешне меняется, плечи опускает, взгляд в пол устремляет, руками за края кофты хватается.

– Есь, иди ко мне, – произношу мягко.

Она выполняет мою просьбу и через миг оказывается в моих объятиях.

– Мышка, я тебя отшлепаю, честное слово.

– За что? – её глаза округляются.

– За то, что напугала с утра пораньше.

– Вообще-то, уже десятый час, – замечает она справедливо и улыбается робко.

– Я думал, ты сбежала, – смотрю на неё, говорю серьёзно, в глаза заглядываю.

Она некоторое время молчит, губы кусает, словно сказать что-то хочет, но боится.

– Я хотела, – выдаёт наконец, а я слышу грохот своей отвалившейся челюсти.

– Только не говори мне сейчас, что ты не хотела и это было ошибкой, – я слышу, как меняется мой голос.

Меня начинает трясти от нарастающей в груди злости. Я не умею это контролировать, это у меня опять же от отца.

– Нет, – она начинает мотать головой, – не злись, пожалуйста, не надо, – кладёт осторожно свои пальчики мне на плечи, встаёт на носочки и целует как-то совсем по детски, в уголки губ.

Это что вообще такое?

– Ты серьёзно? Мышка, ты только что призналась, что собиралась сбежать, и мне ещё не злиться?

– Ну не сбежала же, – выдаёт бодрее, кажется, даже с ножкой злости в голосе. – Ты мне даже слова вставить не даёшь, – произносит обиженно.

– Мышка, – зарываюсь носом в её волосы и прикрываю глаза.

Да хрен с ним, с тем, что она собиралась. Главное сейчас Мышка здесь, жарит, блин, пирожки. Для меня жарит.

Для меня только мама готовит, сестра с братом на хер посылают чаще.

А тут…

Меня эта забота, конечно, пробирает. Так что, да, черт с ним, куда там эта трусишка собиралась.

– Я когда проснулась утром, – продолжает она, – у меня первая мысль была правда уйти. Я даже не знала, как в глаза тебе смотреть после случившегося, я же никогда себя так не вела, я даже касания чужие не приемлю, а ещё ты меня обманул, все знал и лгал.

– Я не лгал, малыш.

– Не договаривал.

– И что тебя остановило?

– Ты,– пожимает плечами.

– Я?

– Да ты, я подумала, что это нечестно по отношению к тебе и вообще, все самое страшное, что могло произойти, уже произошло.

– Страшное? – улыбаюсь.

– Я не в этом смысле.

– И ты пошла делать пирожки? – начинаю посмеиваться, потому что это какой-то абсурд, неподдающийся логике.

– Ну я не знала, чем себя занять, а потом вспомнила, что злюсь на тебя и пошла делать тесто.

– Ты как сейчас вообще связала меня и тесто?

– А я его месила и представляла, чтобы делаю это с тобой, а ещё я его кулаками колотила и об стол била, – она выдаёт все это на одном дыхании.

Это мне ещё повезло, значит, что она на тесто успела злость выместить.

Мне становится смешно, сначала я стараюсь сдерживать смех, но уже через секунду начинаю ржать в голос. Есю, на всякий случай к себе прижимаю и руки её фиксирую, от греха подальше.

– Ты такая смешная, Мышка.

– Почему ты мне сразу ничего не сказал? – задаёт вполне логичный вопрос.

– Боялся, – усмехаюсь.

– Боялся?

– А чему ты удивляешься, Есь? Я же совершенно случайно узнал. Как ты себе представляешь моё признание в тот день? Здравствуй, Мышка, я твой Ежик? Ты это, прости меня, что я тебя с утра выставил за дверь, я ж не знал.

– А вчерашний способ, значит, лучше?

– Это случайно вышло, Есь, я не собирался. Да я вообще ничего такого не планировал, подразнить тебя хотел, сам себе услугу медвежью оказал.

Она вглядывается в мое лицо, смотрит пристально, чуть щурится, словно пытается понять, не лгу ли.

– А дальше, что будет? – повторяет она свой вчерашний вопрос.

– Малыш, я не провидец.

Она опускает глаза, кивает едва заметно, и делает попытку отстраниться.

Блядь. Идиот.

– Есь, я не то имел в виду, – начинаю, спохватившись, что чушь полнейшую сейчас сморозил. Я ведь ничего такого не имел в виду, а для неё мои слова прозвучали вполне однозначно.

Надо учиться нормально мысли в предложения складывать.

– Нет, то есть да, ты прав, конечно, вообще глупый вопрос, – она все же отходит.

– Есь.

– Давай позавтракаем, тебе надо почистить зубы и умыться ещё. Вчера ты мне не все показал, и я не все запомнила, мне надо записывать, у тебя есть блокнот, а хотя не надо, у меня же телефон есть. В общем, надо поесть, я там пирожки… по маминому рецепту делала, они вкусные. Есть с мясом, и ещё с капустой.

Она продолжает тараторить, при этом то и дело запинаясь.

– Есь…

– Марк, давай не будем тратить время, я хочу все посмотреть, узнать и…

– Еся! – рявкаю. – Мы никуда не едем, эта работа больше не актуальна, если ты ещё не поняла!

Глава 25

– Что? – ошарашенная подобным заявлением я во все глаза гляжу на Марка.

Да как он может? Опять вернулись к тому, с чего начинали?

– Что слышала, Мышка, что слышала.

– Но ты мне обещал, у нас был уговор, – я припоминаю ему его же обещание.

– Это было до сегодняшней ночи, все Есь, я сказал нет, значит нет.

– И что же изменилось этой ночью, кроме того, что ты своего добился? – бросаю, не подумав, и только по изменившемуся выражению на лице Марка понимаю, что перешла границы дозволенного.

Смотрю на разозленного парня, делаю шаг назад, от греха подальше. Потому что не уверена, что он себя контролировать сможет, слишком уж красноречиво играют желваки на острых скулах.

– Что ты сейчас сказала? – произносит он вкрадчиво, сам начинает наступать, двигается медленно, но уверенно, словно хищный зверь, притаившийся в кустах, наблюдающий за своей жертвой и готовящийся к прыжку.

– Ну-ка, повтори. Я добился, значит?

– А это не так? – я хоть и понимаю, что пора бы уже заткнуться и не усугублять и без того накаленную обстановку, все равно злюсь и, чего греха таить, во мне обида говорит.

Я не ждала от него ничего, я же не дура. Но почему-то было неприятно услышать в ответ на свой вопрос цинично «я не провидец». После того, что было, после этой ночи, после его обмана, в конце концов. Наверное, я бы не восприняла его слова так остро, будь он просто Марком– едва знакомым парнем, которому я по глупости и слабости позволила слишком много. Но слышать нечто подобное от единственного дорогого человека… это больно.

Он ведь знал, все знал, и что не было никого до него, и что кроме него у меня никого нет. И вот так, цинично…

А вчера ведь все иначе было, и слова иные в ответ звучали.

«Я тебя хочу, и я сейчас не только о сексе говорю».

Надо же, как все поменялось за одну лишь ночь. Получил то, что хотел и красивые слова позабылись.

Я сама виновата, дура. Всегда удивлялась, когда таких вот дур в книгах описывали, все думала, откуда такие берутся? А сама…

Отдалась ему, как самая настоящая легкодоступная девица. Ему ведь даже усилий особых прилагать не пришлось, достаточно было посмотреть на меня так, как смотрел он вчера, —умоляюще, словно я самое ценное, что у него есть. Я же даже сопротивляться не могла, и «нет» сказать, я тоже не смогла. Потому что он просил, так просил, что у меня просто не хватило сил отказать, остановить.

И утром… как же сильно хотелось сбежать, исчезнуть. И лучше бы и в самом деле ушла, чем вот так, в глаза услышать завуалированный, но вполне прозрачный ответ.

Впрочем, так даже лучше. Я же Ежика идеализировала можно сказать, боялась его потерять, боялась, что он исчезнет, а теперь…

Смотрю на него, а он злится опять. И чего только злится, что я не так сказала?

Я продолжаю отступать, не отрывая взгляда от парня. Слышу бешеный стук собственного сердца, чувствую, как потеют ладошки. Мне страшно с одной стороны, а с другой меня лютая злость сжирает, по венам обжигающей лавой проносится. А ещё мне больно, на физическом уровне больно от того, что я дура такая бесхребетная. Погруженная в самокопание я не успеваю среагировать на резкий выпад Марка. Рывок и вот я снова в его руках.

Он держит крепко, дышит шумно, со свистом, а мне кажется, что моё бедное сердце точно не выдержит и выскочит из груди, пробив грудину, и ускачет подальше отсюда.

– Отпусти меня.

– Поздно, Мышка, мышеловка захлопнулась в тот день, когда ты переступила порог моей квартиры. Я не отпущу, Есь, ты сама ко мне пришла, малышка, – он снова превращается в ласкового котяру, урчит практически, мочку моего уха губами обхватывает.

Это же запрещенный прием, просто запрещенный и Марк это прекрасно знает. А я дура. Ведь сейчас опять перед ним лужицей растекусь. У него есть какая-то удивительная, необъяснимая способность лишать меня здравого смысла. И пока я думаю, как мне вырваться из этого дурманящего сознание плена, Марк переключается с уха на шею, хватает зубами кожу, посасывает. Ну как у него это получается, что за магия такая?

– Я просто неправильно выразился, Еська, ну не умею я красиво говорить, – он шепчет радом с ухом, обдавая теплым дыханием кожу.

Я тотчас же покрываюсь мурашками, вздрагиваю и прикрываю глаза. Боже я должна себя ненавидеть, грызть изнутри за то, что натворила, за слабость свою и неумение противостоять этому гаду несносному. Он же врал мне. В глаза смотрел и издевался можно сказать. Писал мне от лица того, кого я другом единственным считала и за реакцией наблюдал, не забывая при этом провоцировать, дразнить.

И я на сама деле должна злиться, возможно даже ненавидеть его за то, что вот так просто играл на моей привязанности, а я… Я просто отдалась ему, не думая о последствиях. И сейчас я о них тоже не думаю. Потому что слишком сложно думается, когда тебя самым наглым образом от мыслей серьезных отвлекают, когда коленки подкашиваются, когда воздуха катастрофически не хватает и каждый новый вдох болезненно-сладко обжигает легкие, когда сердце тарабанит в грудину, как заведенное, а собственный оглушающий пульс набатом стучит в голове.

– Месяц, Еся, долбанный месяц…

– Что месяц? – уточняю.

– Ровно столько я лез на стену, не зная где ты и кто ты, я не отпущу тебя мышка, это к твоему вопросу, малыш.

– Но…

– Никаких «но», Еська, никаких больше «но», я же совсем умом поехал, я, блядь, тебя к самому себе ревновал, понимаешь, малыш, какая это клиника? И работать тебе не надо, нехер, я тебе сказал, что ты никуда не поедешь, я тогда ни черта не шутил, Есь. Да и нечего тебе делать среди мужиков голодных, я же прибью всех нахер, а они друзья.

Я качаю головой, а ведь все так красиво начиналось. Опускаю взгляд в пол и начинаю вырываться из объятий. Я не собака, чтобы меня на привязи подле себя держать и за меня решать, что мне делать. Не для того я практически ни с чем на улицу сбежала, ограничивала себя во всем практически, работала на износ, чтобы меня в клетку очередную посадили и команды отдавали.

– Отпусти меня, пожалуйста, я не твоя собственность, Марк! – я срываюсь, повышаю голос.

Потому что обидно, до ужаса обидно от того, что он меня ни во что не ставит. И вроде так красиво говорить начал, а пришли к тому же тупику.

– Есь…

– Не надо, я так не могу, ты давишь с первого дня, ты даже не спрашиваешь, чего хочу я! Просто решаешь! Не спорь, я так сказал, я решил, – припоминаю его же слова.

– И чего же ты хочешь? – он произносит мягко, отстраняется. – Посмотри на меня. Так чего ты хочешь, Есь?

Я поднимаю на него взгляд, смотрю в глаза, а этот гад улыбается. Да что с ним не так? Что за молниеносные перемены в настроении?

– Чтобы ты выполнил свое обещание, я ведь сделала, как ты просил.

– Зачем тебе эта работа, Есь? Я тебе и так все дам.

– Нет, – выдаю резко.

– Почему нет, Есь? – кажется, он и в самом деле не понимает.

– Потому что я не хочу быть зависимой и потому что я буду чувствовать себя обязанной. Уже чувствую.

– Тебе так важно быть независимой? – спрашивает уже серьезнее, без тени улыбки на лице.

Я отвожу взгляд, поджимаю губы. Ну почему так сложно-то? Неужели так трудно понять?

– Ладно, хорошо, если ты так хочешь, но у меня есть еще два условия.

– Условия? – повторяю тихо.

– Да, Мышка, условия. Первое: ты выберешь из ассортимента магазина то, что тебе понравится и мы опробуем это на практике, – он улыбается довольно, напоминая мне объевшегося до отвала кота.

– А второе?

– Так значит на первое ты согласна?

– Я…

– А второе, – он продолжает, снова обнажает свои белоснежные зубы, – прямо сейчас ты снимешь с себя одежду, заберешься на стол и раздвинешь ножки, сама, Мышка.

– Ч…чего? Ты в своем уме?

– Это значит нет?

Глава 26

– Это значит нет? – дразню её, знаю, что надо мягче, ласковее, что нельзя на неё давить, но не могу сдержаться. Это выше моих сил.

Я её раскрепощенной видеть хочу, чтобы сама загоралась, вспыхивала яркой спичкой. Я ведь видел вчера и знаю точно, что мышка моя – та ещё зажигалочка, и заводится она также быстро, как и я. Раз – и все. Полыхаем, сгорая в общем безумии.

Она смотрит на меня, бровки свои красивые к переносице сводит, губы размыкает, облизывает нижнюю, а я слюнки сглатываю, уговаривая себя стоять на месте.

– Ну так что, Мышка? – улыбаюсь, наклоняю в сторону голову.

Еся все также таранит меня взглядом, наполненным огнём праведного гнева.

А я тащусь, просто тащусь от того, какая она хорошенькая, от того, как втягиваются и раздуваются крылья маленького, чуть вздернутого носика. Красивая она, моя Еська.

Черт с ним, хочется ей на этом складе торчать, пусть торчит. Пацанов я к ней все равно не подпущу, нехер, пусть своими делами занимаются.

– Это не честно, – цедит сквозь зубы, – ты говорил об одном условии, а теперь целых, да ещё и… – замолкает, стыдливо опускает глазки, краснеет.

Ты ж моё солнышко. И чего застеснялась? Вчера ведь на этом самом столе стонала так, что у меня яйца от возбуждения сводило и член в штанах дымился.

– Что и, Есь?

– Я не буду этого делать, – она складывает руки на груди, словно прикрыться пытается.

А я не выдерживаю, тяну к ней свои лапы, хватаю за запястья и резко притягиваю к себе. Не могу её не касаться, это выше моих сил.

Провожу пальцами по шее, поглаживаю, наклоняюсь, утыкаюсь в неё носом и прихватываю зубами кожу. Знаю, что мышке это нравится, чувствую. Она тает каждый раз, стоит только прикоснуться к шее, и я бессовестно этим пользуюсь.

– Есь, – шепчу тихо, осторожно прикусываю мочку ушка, – а если без условий? Если просто? Сними все, а?

Я, наверное, сейчас, как маньяк выгляжу и говорю также. И не будь у меня перед глазами примера вот такой ненормальной одержимости в лице отца и брата, я бы точно решил, что умом тронулся, а так всегда можно на гены свалить, мол, семейное это у нас. Все у нас с прибабахом.

– Сними, Есь, сама, хочу посмотреть, мне вчера не хватило.

Сам не понимаю, чего меня так кроет. Просто хочу, чтобы она сделала то, о чем я прошу. Чтобы сама захотела, завелась, расслабилась.

Ну давай же, маленькая, я же знаю, какой горячей ты можешь быть.

– Я не могу, – она кладёт руки на мои плечи, поднимает глаза.

– Почему?

– Просто не могу, мне стыдно.

– Стыдно? – улыбаюсь ей. – Есь, я там уже все видел и не только видел.

Наклоняюсь к её лицу, целую едва касаясь губ, чтобы не сорваться, не наброситься на свою добычу.

– Поэтому и стыдно, – она выдыхает шумно, – ты не поймёшь.

– Так объясни и я пойму.

– Я не могу, я не знаю как… я никогда не целовалась даже, мне неприятно было, и то, что случилось вчера… с тобой все не так, я даже сопротивляться тебе не могу, злюсь, а все равно не могу, я практически ничего о тебе не знаю, а веду себя, как какая-то…

– Не думай даже произносить это слово, – снова беру её за руку, – пойдём, – тяну к выходу.

– Куда?

– Знакомиться будем.

– Но… а пирожки?

– Мы недолго, ничего с ними не случится.

Веду Мышку в её спальню, завожу внутрь и прикрываю дверь.

Отпускаю свою девочку, встаю напротив и развожу руками.

– Давай, малыш, я весь твой, – подмигиваю ей.

– Я не это имела в виду, когда говорила о том, что ничего о тебе не знаю.

– А я это, давай, Есь, не бойся, просто дотронься до меня, сама.

Я сам на грани, но так надо.

Малышка сначала мнется, но все же меня касается, осторожно ведёт пальцами от плеч к груди, а я дышу через раз, едва ли не теряя контроль.

– Раздень меня, малыш, – хриплю, неузнаваемости собственный голос. – Не бойся, секса у нас пока не будет, во всяком случае полноценного.

Она прикусывает губу, опускает взгляд и осторожно цепляет пальцами края моей водолазки. Тянет вверх. Я помогаю, поднимаю руки, чуть наклоняюсь, позволяя избавить себя от ненужной тряпки. Забираю её из рук мышки и бросаю в сторону.

– Теперь свою, – киваю на надетую на ней футболку

– Но…

– Давай, маленькая, снимай, сама, не надо стесняться, это нормально, малыш, я тоже хочу на тебя посмотреть, давай.

Она мнется, не решается, все ещё стесняясь. Меня стесняясь.

– Не надо.

– Что?

– Меня стесняться не надо, Еся.

Моргнув несколько раз, мышка вздыхает громко и наконец решается, снимает с себя футболку, отбрасывает в сторону, но тут же прикрывается руками.

И что мне с этой стесняшкой делать?

– Дальше, мышка, – киваю на лифчик, обхватывают тонкие запястья, развожу в стороны. Рассматриваю небольшую, прикрытую простым бюстгальтером грудь и понимаю, что дико хочу посмотреть на свою малышку в каком-нибудь развратном бельишке из моего секс-шопа. Я точно своими же слюнями захлебнусь, но это позже.

Отпускаю её запястья и с удовольствием наблюдаю за тем, как мышка заводит руки за спину, расстёгивает застёжку и медленно снимает простой, бежевый лифчик.

Сгладываю собравшуюся во рту слюну, наклоняюсь к самой охренительной груди из всех, что я когда-либо видел, облизываю розовый сосочек, прихватываю губами, осторожно посасывая.

– Марк.

Чувствую, как тоненькие пальчики зарываются в мои волосы. Да, маленькая, я знаю, что приятно, и будет ещё лучше.

– Нравится? – отрываюсь от её груди, выпрямляюсь. Смотрю на свою стесняшку раскрасневшуюся. – Продолжим? – кладу её ладошки на пряжку своего ремня.

Трясущимися руками малышка все же справляется с ремнем и ширинкой.

– Давай помогу, – убираю не руки, сам избавляюсь от джинсов.

Следом летят штаны мышки.

Беру её за руку, веду к кровати. Заваливаюсь на мягкую поверхность и тяну малышку за на себя, подтягиваю за бедра и сажаю на себя. Она, конечно, пытается слезть и снова прикрыться, а я, удерживая её на месте, снимаю пальцы на бёдрах и со щенячьим восторгом рассматриваю открывшуюся картину. Кажется, я в раю.

Вжимаю малышку в себя, слегка двигаю бёдрами.

– Ох…

– Нравится? – ухмыляюсь, наблюдая за её реакцией. – Видишь, что ты со мной делаешь? Чувствуешь?

Она краснеет пуще прежнего, облизывает пересохшие губы, елозит на моем члене, спускаясь ниже, к бёдрам, и устремляет взгляд на топорщащийся под трусами член.

– Потрогай его, – прошу хрипло.

Понимаю, что необходимо сбавить обороты, но ни черта не выходит.

– Нет, – отказывается, головой мотает.

– Да, тебе же все это нравится, малышка, прекрати себя ограничивать, не думай, просто чувствуй. Ты же сама хочешь. Сделай это для меня, Есь, пожалуйста.

Нерешительно, но она все же меня касается, пока только через ткань. Проводит пальчиками, слегка сжимает, а я закрываю глаза и заставляю себя дышать.

– Смелее, Есь, он тебя не укусит, – подбадриваю мышку и стону мучительно, когда, наконец решившись, она тянет вниз резинку трусов и робко охватывает мой член ладонью. – Ещё, малыш, сильнее, сожми, да-да, вот так, умничка.

Никогда не думал, не представлял даже, что простая, неумелая ласка, может так заводить. И ведь не в мастерстве дело, не в умениях – дело в ней, в моей мышке.

Открываю глаза, смотрю на Есю, наблюдаю, как, не отрывая взгляда от моего паха, она осторожно водит рукой по стволу. Кладу руку поверх её ладони, останавливаю движение.

– Я сделала что-то так? – она распахивает свои красивые глазки, смотрит на меня испуганно, губы кусает, – я не умею, прости, я же говорила, что не надо… – начинает оправдываться.

Не даю ей продолжить, просто переворачиваюсь, заваливаю мышку на спину и впиваюсь в её губы, дурея от происходящего. У меня много девчонок было разных, и секс был на высоте, но такого фейерверка я не испытывал ни разу. Никогда меня от кайфа так не разрывало, и плевать на ее «не умею», я научу, всему научу.

– Ты самая охрененная девочка, слышишь? – улыбаюсь ей, притягиваю ближе.

– Марк, – вскрикивает испуганно, когда, отодвинув трусики, я касаюсь головкой влажной плоти.

– Тшшш, не бойся, сейчас полетаем.

Еся напрягаться, конечно, но уже через секунду начинает тихо постанывать. Сама непроизвольно бёдрами на встречу двигает. Осторожно, медленно вожу головкой меж влажных глубок, теряю рассудок, уговаривая себя держаться и не кончать, потому что сначала она, сначала её удовольствие.

– Давай, малышка, давай, зажигалочка.

Шепчу ей сквозь затуманенный разум, чувствую, как малышка моя развратная начинает дрожать, сводит свои стройные ножки и, выгнувшись в спине, кончает громко и ярко, унося меня с собой в чёртов Рай.