Текст книги "Медное царство"
Автор книги: Виктория Князева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
– И как мы поступим? – деловито поинтересовался он у Весты. – Пойдем прямо к царю или обождем?
– Ишь какой шустрый, – усмехнулась волчица. – Я почем знаю? Подумать надо.
И, сбросив Ваню со спины, Веста вытянулась на каменной мостовой, прогретой солнцем. Ваня плюхнулся рядом и уважительно посматривал на размышляющую волчицу.
– Значит, так, – наконец проговорила она, – к Кусману отправимся прямо сейчас, не дожидаясь ночи, чай, не как тати, а как верные друзья явиться должны. Тебя я одного уже не пушу, снова беды наделаешь. Поклонимся ему низко и все как на духу доложим: так, мол, и так, надвигается на тебя, царь-батюшка, беда великая, неминучая. И седьмицы не пройдет, как у ворот твоих будет стоять войско царя Елисея.
– А если не поверит? – предположил Иван.
– Не поверит так не поверит, – равнодушно сказала Веста, – хотя с чего бы это не поверить дорожному человеку? Тогда напрямую и говори, что, дескать, пришел заслужить яблок молодильных да воды живой кувшинец о двенадцати рылец.
– Хорошо, – кивнул Ваня, – я, правда, ничего не понял, но общий смысл уловил. Ты только расскажи мне, что это за кувшинец такой особенный?
– Вот как добудем – сам и увидишь, – наставительно заявила волчица, – а вообще много будешь знать…
– …скоро состаришься, – подхватил Ваня, – это мне и так известно.
– Молодец. – Веста встала и отряхнулась от дорожной пыли. – Пора нам, Иванушка, вечер скоро.
И правда, закат уже почти догорел, солнце закатилось, оставив после себя красноватый след. Город потихоньку оживал после дневной жары, и улицы постепенно наполнялись жителями. Говор, смех, песни слышались отовсюду, отпирались лавки, даже собаки и те начали потихоньку пробовать голоса.
Ваня не стал садиться на спину волчицы и просто пошел рядом, положив руку на ее шею. Веста ступала медленно, будто чего-то опасаясь, поминутно оглядывалась и принюхивалась к всевозможным запахам, доносящимся из каждого открытого окна. Они обошли кругом площадь, поднялись на полуразвалившееся крыльцо Золотого дворца, долго и безрезультатно стучались в дверь. Никто не отвечал. Ваня на всякий случай толкнул дверь – она оказалась незапертой. Вошли в полутемные сени, задыхаясь от усилившегося капустного аромата. Ваня зажимал нос ладонью, Весте пришлось гораздо хуже: запахи она чувствовала сильнее и ярче. Волчица фыркала и терла лапой морду.
– Куда теперь? – задыхаясь, спросил Иван, стараясь дышать ртом.
Веста молча махнула лапой: туда, мол.
Дворцовые коридоры были застелены порыжевшим от времени ковром, местами протертым до дыр. На стенах висели картины в золоченых рамах, весьма, надо сказать, фривольного содержания, чадящие факелы, которые давали только тусклый свет да вонючий дым, ржавое оружие и облезлые шкуры неведомых зверей.
Путники свернули в узкий проход, поднялись по шаткой лесенке и оказались в просторной зале, залитой светом тысячи свечей. Это было единственное более-менее чистое помещение во всем дворце, и, судя по всему, оно и служило тронной залой царя Кусмана.
Ванина догадка оказалась верна. В самом конце залы стоял на возвышении трон, обитый красным бархатом. На нем полулежал, обмахиваясь какой-то бумагой, сам владыка Золотого царства.
– Здравствуй во славе, царь-батюшка! – громко произнесла Веста и шепнула Ване: – Кланяйся!
Ваня поклонился, искоса поглядывая на царя. Тот, казалось, не обращал никакого внимания на вошедших, и Ваня смог его как следует рассмотреть. Был царь не велик ростом, зато непомерно широк, с окладистой рыжей бородой и смеющимися ярко-синими глазами. Одет был Кусман в красный кафтан, судя по всему, из того самого бархата, который пошел на обивку трона. Кушак был расшит мелкими цветными камешками, на ногах сафьяновые сапоги с золотой каймой. На груди царя висел на толстой цепи красный камень, похоже, рубин. Толстые пальцы Кусмана были унизаны перстнями, на запястьях висели жемчужные браслеты.
– Царь-батюшка, – еще раз подала голос Веста, – мы к твоей милости!
– Ну что еще? – с досадой посмотрел на нее царь и тут же чуть не свалился с трона от удивления. – Вы кто?! Стража!
– Не вели казнить, великий государь, – вступил в разговор Ваня, – мы не враги тебе, хотя и пришли с недоброй вестью!
– С какой еще вестью, – поморщился царь, – али кто обидел? Ну, обидьте их сами! Что, как маленькие, чуть что – сразу к царю!
Ваня вздохнул и перевел взгляд на Весту – выручай, мол. Та, подумав, почтительно заговорила:
– Царь-батюшка! Не в забаву, в услужение явились мы под твой пресветлый взор! Беда грядет неминучая, горе беспросветное – наступает на тебя войско великое, царя Елисея полчище! Коли не соберешь сейчас верную армию, сметут твое царство воины медные, войдут в столицу, мужей перережут, жен и детей в полон возьмут!
Царь сонно смотрел на Весту, кивал в нужных местах, не проявляя, впрочем, должного интереса. Когда волчица перевела дух и собиралась сказать что-то еще, Кусман остановил ее движением руки. Помолчал, потом спросил:
– И что?
Веста не нашлась что ответить, царь же продолжил:
– Нет, я тебя спрашиваю: и что? Война, армия, доблесть воинская и все, что еще положено, – это мое царское дело. Я и сам лучше тебя знаю, кто и когда на меня войной пойти вздумает. Так чего ж ты мой покой нарушаешь вестями, которые мне и без тебя давно известны, а? Али думала, что я невесть как обрадуюсь и еще, глядишь, награжу по-царски?!
Ваня понял, что надо спасать положение и растянулся на полу перед троном:
– Царь-батюшка, не вели казнить!
Кусман разозлился:
– Да что вы все как сговорились: «Не вели казнить, не вели казнить»! Я что, дурак, чтобы всех кого ни попадя палачу отдавать? Сказывай, чего надобно.
– Царь-батюшка, – поднялся на ноги добрый молодец Иванушка, – вели речь молвить!
– Велел уже, – проворчал царь, – ближе к делу давай.
– Есть у тебя, – начал Ваня, – заповедный сад, а в том саду растет яблоня с молодильными яблоками. Вот кабы ты позволил мне с той яблони сорвать золотое яблочко да набрать у тебя в колодце живой воды кувшинец о двенадцати рылец, век бы тебя не забыл, любую службу бы сослужил!
– Ты полегче с любой службой, – толкнула волчица Ивана в бок, – ты уже, милый, и так служб набрал себе полон рот!
Ваня, не слушая ее, продолжил:
– Дело любое бы сдюжил, заботы развеял да горести бы избыл! Не откажи, царь-батюшка!
– Живой, говоришь, воды, – задумчиво протянул Кусман, – да яблок моих заветных тебе? Эко диво, чтобы кто-то самолично просил, а не в нощи воровать в сад пришел, как все другие молодцы, я уж счет кувшинцам вести перестал, что ни год-полгода – так дюжины как не бывало. Хорошо хоть кувшинцы не покупные, сами на корнях заветной яблони растут… Главное, кто ворует-то? Все как ни на есть царские сыны… Похвально, друг мой, похвально, что ты честно ко мне пришел, вот тогда и послужи-ка честь по чести.
Ваня напрягся и весь превратился в слух.
– Есть у меня, – начал царь, – три кобылицы-молодицы, слыхал небось, морского петуха родные дочери. Все, как снег, белы, золотая грива до земли струится, нравом люты, только одного меня и слушают. Да не самому же идти в пастухи? Вот и потрудись за яблочки-то, вот и послужи, коли сам напросился. Упасешь ты моих молодиц три дня, от рассвета до темной ноченьки – твое счастье, самолично и яблочек золотых нарву, и водицы живой отпущу полон кувшинец. А коли не упасешь, – Кусман метнул на Ваню страшный взгляд так, что у того мурашки побежали по спине, – а не упасешь…
Царь замолчал и задумался, наверняка придумывая кару пострашнее. Иван молча старался унять колотящееся сердце. Наконец Кусман нерешительно добавил:
– А не упасешь, я это… Не дам, короче говоря, яблок. И воды тоже не дам.
– А разве ты, царь-батюшка, – не удержался Ваня, – не должен сказать что-нибудь вроде «мой меч – твоя голова с плеч»?
– Болван! – сердито закричал царь. – Ты где у меня меч углядел?! Этот, что ли? – С этими словами Кусман достал из ножен, стоящих рядом с троном, длинный меч с проржавевшим клинком. – Таким мечом только капусту рубить.
И царь настороженно принюхался. Наставительно поднял палец в воздух:
– Чуешь? Уже рубят. Опять на обед щи готовят, подлецы. А что до головы твоей, – он сокрушенно развел руками, – очень она мне нужна. Да и палач последний давно на заднем дворе курам шеи сворачивает, ему сейчас не до казней.
Ваня переглянулся с Вестой, та недоуменно махнула лапой.
– Так что? – нетерпеливо спросил Кусман. – Согласен, что ли?
– Согласен, царь-батюшка! – поклонился Иван. – Когда приступать прикажете?
– Давай, что ли, завтра с утреца и ступай в мои конюшни. Конюха ты, правда, не найдешь, он уже которую неделю там не показывается, но, поди, сам разберешься, где да что. Пастись где, мои кобылицы сами знают, ты, главное, как солнышко закатится, всех домой пригони. Они у меня такие-разэтакие, все бы им ходить да гулять по полям-лугам, а насчет того, чтобы и честь знать – нет.
– Все сделаю, уж сослужу, – продолжал кланяться и соглашаться Ваня, – будьте в надежде!
– Угу, – кивнул Кусман, – давай действуй. Тебя как звать-то?
– Иваном.
– Ну, молодец, Иван. Те трое Иванов, что до тебя приходили, куда как неласковее были. Ни ответа тебе, ни привета, яблок нарвали, воды начерпали – и поминай как звали.
Ваня поклонился в последний раз, переглянулся с Вестой и, попрощавшись с царем, быстро зашагал прочь из залы.
Кусман окликнул их уже на пороге:
– Иван!
– Да, ваше царское величество, – обернулся Ваня, – чего изволишь?
– Да я сказать хотел, – замялся царь, – ты уж не серчай, что я обозлился на твою собачку говорящую…
Веста разъярилась, шерсть на загривке поднялась дыбом.
– Это не собачка, – простонал Иван, – это волк!
– Ну собака, волк, какая разница, – махнул рукой царь, – тут дело не в том. Я так понимаю, то шутка была про Елисея-то?
– Нет, царь-батюшка, – серьезно сказал Ваня, – не шутка, сами видели.
– Видели, – досадливо проговорил Кусман, – ты-то видел?
– Своими глазами видел, батюшка-царь! Войско великое надвигается, как огонь горит, пешие, конные – все как один ладные да статные!
– Вот так-так, – протянул царь, – вот так штука. Вот так удружил соседушка…
Ваня молча стоял, ожидая, что еще скажет Кусман. Но царь молчал, пощелкивая пальцами. Наконец он сообразил, что надо прощаться, и махнул рукой:
– Давай, что ли, утро вечера мудренее. К себе не зову, самому жить уже негде, но тут неподалеку есть хороший постоялый двор…
Иван поблагодарил и постарался как можно быстрее покинуть тронную залу: запах капусты стал совсем невыносим. Видимо, царю несли обед.
Так и оказалось. В дверях Ваня столкнулся с пухлой кухаркой в грязном фартуке. Кухарка чуть не опрокинула поднос с дымящимися тарелками и блюдами, злобно посмотрела на Ивана, но ничего не сказала: рот у нее был занят куском хлеба.
Волчица ухватила зубами Ваню за руку и поволокла из залы. Оба метнулись по коридору в обратный путь, натыкаясь на двери и каких-то грязных личностей, которые постоянно встречались на дороге. Когда оказались на свежем воздухе, у каждого из груди помимо воли вырвался вздох облегчения. Впрочем, Веста сразу начала ворчать:
– Собачка! Это ж надо!
– Да ладно тебе, – успокоил ее Иван, – хорошо хоть не повесил сразу!
– Что ладно? – взвилась волчица. – Нет, ты слышал, как он со мной разговаривал?! В грош не ставил!
– А со мной ничего вроде так, – съехидничал Ваня. – Только я вот чего не понял: что, все, кто до нас тут был, спокойно шли в сад и воды набирали? Там что, охраны нет никакой?
– Ты же видишь, какие тут у них порядки, – Веста усмехнулась, – какая уж тут охрана, стража… Им бы хоть дворец подправить, не ровен час развалится, как курятник.
– Тогда зачем же мы пошли к царю? – недоумевал Иван. – Чем мы хуже? Почему не своровать?
– Все бы тебе воровать да душегубствовать, – зевнула волчица, – нет, чтобы все честь-честью совершить!
– Да какая тут может быть честь, – озлился Ваня, – ежели пасти бешеных коней предлагается!
– Ну, во-первых, не коней, а кобылиц. А во-вторых, – тут волчица положила морду на лапы и закрыла глаза, – а во-вторых, не твоя то забота. Ты давай иди ищи тот постоялый двор, про который царь говорил, а я тут тебя дожидаться буду.
– Ну… Хорошо, – с сомнением кивнул Иван, – пошел я.
Веста ничего не ответила, и Ваня, вздохнув, отправился на поиски ночлега. В кармане позвякивали две золотые монеты, которые волчица вручила ему еще днем, так что можно было заплатить и за крышу над головой, и за хороший ужин. Конечно, шевелилась в голове мыслишка, что вот-де можно бы ночью забраться в царский сад, нарвать яблок, нацедить воды полон кувшин… но Ваня решил, что Веста сама знает, как лучше. Он уже привык во всем полагаться на нее и избегал самостоятельно принимать решения.
Иван из любопытства свернул на какую-то узенькую улочку и чуть не разбил лоб о низко висящую вывеску, на которой был нарисован толстый человечек с длинной бородой. Ваня наугад толкнул дверь и оказался в просторном помещении, обшитом дубом. Вдоль стен стояли широкие лавки, на полу лежал старый, но чистый ковер. Посреди горницы стоял огромный стол, накрытый белой скатертью с вышитыми на ней красными петухами. Ваня понял, что это харчевня, возможно, здесь можно было спросить и про ночлег.
Посетителей было мало. В углу сидел какой-то пропитой старичок с маленькими красными глазками, девица в синем сарафане громко ругалась с хозяином, у самой стены притулился тощий мужичонка в теплом зипуне, подпоясанном синим пояском.
Ваня молча уселся на лавку и только сейчас понял, до чего же он устал. Прислонился к стене, закрыл глаза и почти сразу провалился в сон. Разбудил его хозяин, который наконец оторвался от склочной девицы и заметил нового посетителя.
– Чего тебе? – раздался громкий бас прямо над Ваниным ухом.
Иван вскочил на ноги и в первый момент не понял, где находится.
– Так чего надо? – В голосе хозяина появились недружелюбные нотки, и Ваня поспешил ответить:
– Поесть бы. Да и комнату, если есть.
Он вытащил из кармана монету и показал хозяину, чтобы тот не сомневался в его платежеспособности.
Голос кабатчика сразу смягчился:
– Поесть – это мы с радостью. Свининка есть, рябчики, каша опять же, зайца ободрать да изжарить можно, рыбы какой, закусок!.. Вино всякое имеется, наливки, настойка черносмородинная…
– Погоди, погоди, – перебил его Ваня, – вижу, всего и не перечислить. Давай неси чаю, кваску, хлеба побольше, зайца не трогай, а вот рябчика сюда.
– И все? – изумился хозяин, явно не привыкший к такому аскетизму. – А закусочек как же? Рыбки соленой, жареной, копченой? Ухи, рассольничку?
– Сыр есть? – вяло поинтересовался Иван.
– А как же! Сушеный!
– Неси и его тоже, – приказал Ваня, – лишним не будет.
Хозяин, все еще бормоча что-то про тех, кто мало и плохо кушает, удалился, тяжело переваливаясь и отдуваясь. Был он высок и плечист и мог посчитаться даже красавцем в юные годы, но сейчас раздался, заплыл жирком и из бравого некогда мужичка превратился в рано состарившегося дедка. Впрочем, те, кто имел с ним дело, не могли не отметить недюжинную силищу, которой хозяин харчевни не уставал похваляться в кулачных боях.
Ваня снова прикорнул, убаюканный мерной болтовней девицы, которая нашла себе достойного слушателя в лице пьяного старика. Привиделась Ивану Светлояра, спящая на своем ложе, приснился царь Елисей верхом на статном коне. А потом он резко проснулся, ошпаренный кипятком, – хозяин умудрился обварить его горячим чаем.
– Ты чего творишь! – закричал Ваня, прижимая к груди ошпаренную руку. – Куда смотришь?!
Хозяин заохал, поставил самовар на стол и, причитая, помчался искать коровье масло, чтобы смазать руку бедному Ивану.
– Сейчас все пройдет, – приговаривал он, заматывая ожог куском чистой белой тряпицы, – ты уж прости меня, дурака.
– А, что с тобой говорить, – проворчал Ваня, – давай уже неси на стол…
Хозяин просиял, радуясь тому, что обваренный посетитель не стал поднимать крик, и быстро умчался за кушаньями. Ваня вздохнул, поправил тряпку на руке и задумался. Очень хотелось закурить, пожалуй, впервые с того момента, как он сюда попал. В харчевне как раз пахло крепким табаком, этот запах перебивал даже стойкие ароматы лука и подгоревшего мяса. Тем временем пришел хозяин, расставил, добродушно улыбаясь, миски и тарелки, вытер о штаны большую деревянную ложку и положил перед Иваном.
Ваня кивнул и принялся за еду, почти не разбирая вкуса. Хозяин постоял над ним несколько минут, тщетно ожидая слов благодарности, но ничего не дождался и пошел с обходом по всей харчевне. Медленно сгущались сумерки, хозяин все медлил зажигать свечи, и постепенно в горнице стало совсем темно. Мужичок в углу попыхивал своей трубкой, табачный дым клубился белыми кольцами, поднимался к потолку и вызывал у Вани нестерпимое желание закурить. Он попытался отвлечься чаем от навязчивого желания, но тут его кто-то потряс за плечо. Ваня поднял голову и увидел того самого мужика в зипуне, который протягивал ему свою трубку.
– На вот, – мужичок улыбался, – покури. Не мучайся, я же вижу, как тебе хочется.
– Спасибо, – с благодарностью сказал Ваня, взял трубку и пару раз затянулся ароматным дымом.
В голове сразу прояснилось, и Иван мог уже лучше рассмотреть подошедшего мужика. Тот имел самый, что называется, простецкий вид, широкое и мясистое лицо хранило выражение общего довольства, глаза были голубые и выпуклые, как у рыбы. Кроме зипуна, который Ваня приметил сразу, на мужике были толстые ватные штаны, залатанные валенки и пара холщовых рукавиц, заткнутых за пояс.
– Меня Веденей люди зовут, – представился мужичок.
– Иван, – протянул руку Ваня.
Веденя руки не падал, улыбнулся, взял у Вани трубку и затянулся сам. Обоим стало хорошо.
– Ты, гляжу, – начал разговор Веденя, – сам не местный?
– Не, – помотал головой Ваня, – впервой тут.
– Угу, угу, – мужичок покивал, – оно и видно, одежа на тебе не тутошняя. По делу али как?
– По делу, – ответил Иван, не вдаваясь в подробности, и снова затянулся, – хорош у тебя табак, братуха, крепок.
– Крепок, – согласился Веденя, – так, может, выпьем? За встречу-то надо.
Ваня задумался, стоит ли пить с новым знакомцем, но тот уже кликнул хозяина:
– Дивлянко! Нам бы винца хмельного!
Хозяин харчевни с неожиданной быстротой принес две чарки вина и застыл в нерешительности:
– А закусить что?
– Всего помаленьку, – неопределенно сказал Веденя, – да ты и сам все знаешь.
– Да уж знаю, – кивнул Дивлян и шустро побежал за закуской.
– Ну, здрав будь! – выдохнул мужичок и с наслаждением опрокинул чарку.
Ваня решил, что отступать некуда и осторожно сделал глоток. Вино показалось слишком сладким, но довольно хорошим, не чета тому, которое приходилось пить раньше. Слово за слово – разговорились. Ваня признался, что здесь он по поручению будущего тестя, Веденя согласно покивал, рассказал, что сам, прежде чем жениться, долго уламывал батюшку своей Подарены. Выпили за жен. Иван с удовольствием отметил, что вино идет хорошо, и быстро допил чарку. Веденя будто бы того и ждал:
– Друг Дивлян! Повторить бы!
Дивлян примчался с целым кувшином вина и с подносом, полным всевозможных закусок. При виде еды Ваня поморщился – рябчик оказался на редкость сытным, но все-таки взял пару огурчиков и с хрустом сжевал. Стало совсем хорошо, Веденя показался уже едва ли не лучшим другом.
– Дивлянко, – крикнул уже Ваня, – вина!
Веденя улыбался.
Иван сам толком не понял, как он оказался на улице полуголый и с отчаянно болевшей головой. Сапог не было, кафтана тоже, зато под глазом сиял огромный синяк. Странно, что грабители (а если точнее, Веденя с Дивляном) не взяли янтарь, висящий на груди, но, коснувшись его, Ваня понял в чем дело: подарок Яги раскалился так, что к нему невозможно было притронуться. Странно, но ожогов на коже он не оставлял, сиял ровным желтоватым светом, и только.
Денег в кармане тоже, конечно, не оказалось. Перспектива ночевать под открытым небом не радовала, и Ваня, выругавшись, отправился на поиски Весты. Стояла глубокая ночь, город, измученный дневной жарой, крепко спал. Ярко светил месяц, поблескивали частые звезды, кое-где еще горел свет в домах. Полагаясь скорее на собственное чутье, нежели на память, Иван стал искать городскую площадь, где он расстался с волчицей. Поначалу долго блуждал по каким-то запутанным улочкам, пару раз оказывался в тупике и поворачивал обратно. Наконец он все-таки нашел верное направление и вскоре оказался на площади прямо перед дворцом, озаренным лунным светом. Весту он увидел сразу, она спала, положив голову на лапы, у небольшой каменной тумбы. Ваня подошел, лег рядом, привалился к мягкому боку и крепко уснул.
– Вставай!
Ваня открыл глаза и тут же зажмурился: солнце било в глаза. Веста стояла рядом, и вид у нее был совсем не дружелюбный.
– Ты чего тут делаешь, а?
Иван помялся, но вкратце описал события предыдущей ночи. Волчица только ахала, не уставая поражаться Ваниной глупости.
– И ты вот так запросто напился с первым встречным?
Ваня пожал плечами: да, мол, дурак, осознал, исправлюсь…
– Ладно, что есть, то есть, – сказала наконец Веста, поняв, что больше ничего от него не добьется. – Я думала, ты хоть выспишься, сил наберешься, а ты эвон чего учудил. Тут уж ничего не поделаешь. А нам пора в конюшни царские отправляться.
Иван, обрадованный тем, что его больше не отчитывают, как маленького, вскочил на ноги и тут вспомнил, что на нем нет сапог. Веста тоже это заметила и только фыркнула:
– Любишь кататься – люби и саночки возить. Придется идти босиком.
Ваня сокрушенно вздохнул и, полный горестного раскаяния, поплелся следом за волчицей. Прошли мимо каких-то сараев, пристроенных к дворцу; Веста разогнала кур, которые сами лезли под ноги, рявкнула на толстого пса, спящего прямо посреди дороги. Зашли в какое-то полутемное помещение, где пахло навозом и гнилью. Послышалось конское ржание, и тут Иван понял, почему кобылицы не стремятся вернуться домой с заливных лугов: если это и есть конюшни, кобылиц винить не за что. Веста подошла к темной двери, покрытой мхом и паутиной, Ваня отворил ее и тут же вынужден был отскочить в сторону, чтобы не быть сбитым кобылицами, которые стрелой вылетели наружу. Он и разглядеть-то их толком не успел, мелькнули золотые гривы, и только. Ваня ошарашенно обернулся к волчице:
– Ничего себе лошадки!
– А ты думал, – важно ответила Веста, – ежели это дочери морского деда!
– Морского петуха, – поправил Ваня, – разве нет?
– Ну, петуха, деда, какая разница. Колдун да ведун вроде водяного, только постарше будет. Наплодил детушек всех мастей, а теперь не знает, как от них избавиться. Про Горыныча слыхал? Его сынок.
– Да-а-а… – уважительно протянул Иван, – здоров петух на потомство. А часом, Чудо-Юдо не его деточка?
– Его, как же не его, – усмехнулась Веста, – только где то Чудо теперь, его давно тезка твой, Иван-царевич, жизни лишил.
– Жаль, – огорчился Иван.
– Чего жаль-то? – не поняла волчица. – Чудо-Юдо жаль?
– Ага. Поглядеть охота.
– Наглядишься еще на чудищ, – волчица рассмеялась и тряхнула головой, – будто их тут мало!
Ваня поежился, с ужасом думая, с какими чудищами ему еще предстоит встретиться. Тем временем волчица была уже на пороге конюшни и нетерпеливо переминалась с лапы на лапу:
– Идешь, нет?
– Иду, иду, – опомнился Иван, – прости, замешкался.
– Вечно ты так, – проворчала Веста, – давай, что ли, садись на спину, всадник мой бесценный!
Бесценный всадник ловко вскочил на волчицу, ухватился руками за шею и вдруг ни с того ни с сего звонко чмокнул Весту в макушку. Она вздрогнула от неожиданности:
– Это еще что такое?
– Просто так, – улыбнулся Иван, – хорошая ты, хоть и ворчишь без всякой меры.
– Ну ладно, – с сомнением проговорила волчица, – простим по первости.
И не успел еще Ваня понять, что же ему собираются прощать, как Веста сорвалась с места, унося его из Золотого царства. Улицы, дома, сады – все слилось в разноцветный хоровод, пестрой дымкой пронеслось мимо Вани. И вот уже далеко позади остались золотые ворота, Веста мчалась по изумрудно-зеленому лугу. День был в самом начале, только-только промчался Ярополк на верном своем Яровесте, мир начал потихоньку пробуждаться от ночного сна. Все дальше и дальше летела белая волчица, без устали отмахивала версту за верстой, стараясь настигнуть царских кобылиц. Трава, тяжелая от росы, медленно поднималась, обогретая и высушенная солнцем, цветы тянулись к небу, расправляли лепестки, радовались новому летнему дню.
Кобылиц нигде не было видно, Ваня уже начал терять надежду, как вдруг вдали мелькнула золотая грива. Веста, грозно зарычав, бросилась к ней, но лошади, будто дразнясь, то подпускали ее к себе совсем близко, то, задорно заржав, мчались прочь от разъяренной волчицы. Веста попусту щелкала зубами, отплевывалась от попавших в рот травинок, отдыхала немного и с новыми силами бросалась за неугомонными кобылицами. Силы явно были неравны – матерая волчица проигрывала тонконогим лошадкам, которые воспринимали погоню как веселую игру. Наконец Веста упала без сил в мягкую траву. Ваня скатился с ее спины и пытливо посмотрел в льдисто-голубые волчьи глаза.
– Устала?
– Ага, – только и смогла сказать Веста, – я себя, видать, переоценила. Куда мне тягаться с такими противниками! Видно, придется тебе, Иванушка, яблоки у царя все-таки выкрасть.
– Видно, придется, – тяжко вздохнул Иван, – главное, чтобы тебе худо не было. Ты лежи пока, отдыхай, я пойду, может, родник найду.
– Хорошо, – благодарно кивнула волчица, – спасибо тебе, Иванушка.
– Тебе спасибо! – рассмеялся Ваня. – Если бы не ты, где бы я сейчас был?
И он, еще раз чмокнув Весту, бодро зашагал по пояс в густой траве. Волчица проводила его долгим взглядом, улыбнулась во всю пасть и закрыла глаза.
Иван шел по полю; день вступал в свои права. Все громче пели птицы, все ярче светило солнце. Приятно было ступать по земле босыми ногами, слегка ежиться от холодной росы, смотреть в небо и удивляться, до чего же оно синее. Вдалеке послышался какой-то плеск, Ваня решил, что это скорее всего ручей, и радостно к нему побежал. Бежать в поле, бежать в высокой траве, чувствуя, как зеленые стебли щекочут голый живот, срывать на бегу травинку и пробовать ее на вкус – кто не делал этого в детстве? И как много забывает человек, становясь взрослым, как резко старится, месяцами не выезжая из пыльного города, сколько теряется летних дней, которым уже никогда не суждено повториться!
Поле все не кончалось, плеск же становился громче, явственнее, и вот уже Ваниному взору открылось крохотное озерцо не больше двух саженей длиной. Появилось оно прямо посреди зеленых зарослей, по берегам росли камыш, осока и стрелолист. И на бережку с удочкой сидел тот человек, которого Ваня никак не ожидал здесь увидеть. Он обрадовался и испугался одновременно:
– Максюта, ты, что ли?
Человек вскочил, ударил себя по бедрам и шустро подбежал к Ивану. Это и правда был Максюта, но Максюта, похорошевший на редкость. Одет он был настоящим щеголем, чисто умыт, ровно подстриженные волосы аккуратно перехватывал кожаный шнурок.
– Здравствуй, брат! – кинулся он пожимать руку Ване. – Вот уж не думал не гадал, что тебя здесь встречу. Какими судьбами?
– Своими ногами, – рассеянно ответил изумленный Иван. – Да ты погоди, как же это ты сюда добрался? Ведь от Серебряного царства до Золотого сотни верст, неделя пути!
– Ну, – хитро прищурился Максюта, – это ежели на простом скакуне. А мы-то с тестюшкой… – Он обернулся куда-то в сторону и закричал: – Эй, Велеба! Сват приехал!
Из зарослей травы вышел знакомый уже Ивану Велеба Будиволн, на ходу подвязывающий штаны.
– Эге! Это, знать, ты меня сбил, Ванюшка, – вовсе не сердито начал старик, – ну здравствуй, здравствуй, не чаял уж свидеться!
– Он, он, – закивал радостный Максюта, – он самый! Да ты не молчи, – он с чувством затряс Ванину руку, – молви слово-то!
– А что молвить, – удивился Ваня, – мне вот дюже знать хочется, какими путями ты здесь оказался?
– Да что рассказывать-то! – Максюта всплеснул руками. – Ну, значит, в тот же день, как ты мне, братуха, Зарену-зазнобушку сосватал, так мы сразу честным пир-ком да за свадебку. Отгуляли, значит, как водится, а потом я тестя дорогого в охапку – да на лошадок, да на рыбалочку.
– Не, – помотал головой Иван, – это мне как раз неинтересно. Я только знаю, что досюда раньше недели и на самом борзом коне не добраться.
– Обижаешь, сватушка, – покачал головой старик, – я тоже не пальцем деланный, как-никак столько лет царским конюхом тружусь, недаром хлеб-то свой ем. Неужто ты думаешь, что на конюшне царской заветной двух коней не найдется зачарованных, заговоренных?
– Вот оно как, – протянул Ваня, – а мне говорили, что ни на каком иноходце лихом сюда быстро не доскакать.
– Верно говорили, – усмехнулся Велеба, – кто ж, кроме меня да царя Далмата, знать может про коней вестовых?
– Да уж, – не мог не согласиться Ваня, – правда ваша, никто.
– Ладно тебе, тестюшка, про лошадок сказки рассказывать, – вмешался Максюта, – а ты-то, Ваня, тут откуда?
– Я? – Ваня замялся, подумал и решил все рассказать как есть. – Я, понимаешь ли, вроде как на службе у царя Кусмана. Есть у него в заводе кобылицы-молодицы…
Старик и Максюта слушали, затаив дыхание, ловя каждое слово и боясь что-то пропустить. Когда Иван договорил, Максюта, сорвав с головы шнурок, бросил его оземь.
– Да что ж ты молчал! Эх, повезло, что мы тебя встретили! Тестюшка любезный, – он повернулся к Велебе, – а ты чего ровно онемел? Видишь, подсобить Ванюшке надо, как-никак не чужой человек тебе, а мне так и вовсе словно бы брат родной!
Старик молчал, почесывая голову и, видно, о чем-то натужно думая. Наконец он с неохотой произнес:
– Я вообще порыбачить спокойно думал, свадьба эта, служба опять же – устал больно. Да что поделаешь, раз уж такое дело, помочь надо.
– А ты можешь помочь? – изумился Ваня. – Как?
– Что значит «как»! – обиделся старик. – Говорю же, сколько лет конюхом царским прослужил, мне ли не знать, как с норовистыми кобылками обращаться! Эх ты, тоже мне! А ну-кась!
И Велеба, завязав потуже кушак на тощем животе, присвистнул ухарски, зашелся соловьиной трелью, застучал в ладоши. Тут же раздался громкий топот копыт, и на берег вышли два прекрасных пегих коня с гривами, заплетенными в мелкие косы. Старик, посерьезнев лицом и будто бы даже став выше ростом, строго спросил Ваню:
– Сколько, говоришь, кобылиц у царя Кусмана?
– Три, – пролепетал Ваня, не веря своему счастью, – белы, как снег, гривы золотые до земли.
– Знаю, знаю, – отмахнулся Велеба, – чай, не первый день в конюхах. Эй, Максютка!
